Буэнос-Айрес – город, ностальгирующий и живущий своим прошлым. Из каждой щели звучит старое танго. В метро и на улицах фотографии Карлоса Гарделя и парочек, сливающихся в страстном винтажном объятии. В моей комнате тоже фотографии Гарделя и разноцветной Ла Боки. Аргентинцы чтут Гарделя, как полубога. Его лицо – это одна из эмблем танго. Существует даже присказка; когда кто-то делает что-то очень хорошо, про него говорят: «Как Гардель, поёт всё лучше и лучше».

Баррио Ла Бока – старый и очень криминальный район Буэнос-Айреса. Его раскрашенные в разные цвета домики напоминают порт с разноцветными контейнерами, ожидающими отправки. Возможно, потому, что Ла Бока и есть портовый район.

Под мостами в баррио Сан-Тельмо живут бомжи. Вечерами они лежат в своих коробках и смотрят телевизоры. Собаки спят рядом с ними. На полках, привинченных прямо к сваям моста, стоят статуэтки и фотографии. За столами ужинают семьи. Обычный спокойный домашний быт. Просто без стен.

Колыбелью танго принято считать бордель Эль-Вьехо-Альмасен в баррио Сан-Тельмо. Первоначально его танцевали мужчины, друг с другом, ожидая, пока освободятся женщины. Но развилось танго в любовь. Как, помните, у Ахматовой: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи…»

Танго – танец сложный. Даже интеллектуальный. Танго – это шахматы танца. После танго сальса кажется мне привычной и удобной, как домашние тапочки.

Танго танцуется в близком объятии, прижавшись грудью, головой и щекой к партнёру. Ни с чем не сравнимый опыт – танго с мужчиной, который может вас взволновать. Чувствовать его запах: немного утреннего парфюма, немного табака, немного разогретого движением мужского тела…

«Танго – есть вертикальное выражение горизонтального желания». Эти слова приписывают и Бернарду Шоу, и Борхесу, и даже Шекспиру. Да, не важно. Теперь я приписываю их себе. А аргентинцы говорят: «Танго – это когда держишь ноги вместе, но при этом очень хочешь их разжать». И ещё: «Сомкни свои объятия, разомкни свой разум».

Я ворвалась, словно вихрь, в ночную жизнь Буэнос-Айреса. И не просто в ночную жизнь Буэнос-Айреса, а в ночи милонги. Танго стало моей настоящей страстью. И я решаю остаться здесь на несколько месяцев. Я остаюсь ради танго, так, как влюблённая женщина осталась бы ради мужчины. Танго – это земля обетованная.

Не так уж плохо быть иностранной блондинкой в Латинской Америке. Меня бескорыстно обучают танцоры, впитавшие танго с молоком матери. На веранде Ла Глорьета дедушка, лет под семьдесят, водя меня по танцполу, рассказывает:

– Расслабься, руса. На милонгу меня с четырёх лет водила моя бабушка. Так что я – милонгеро уже больше шестидесяти лет. Слушай меня. Вот оно, танго! (Rusa – русская, исп.)

Дедушка водит меня по танцполу, а я слышу, как само танго говорит со мной сейчас: «Я тебя принимаю».

В Буэнос-Айресе существуют несколько родственных танго профессий. Танцор танго-шоу, учитель танго и танго-такси. Танго-такси – это не шофёр, везущий вас на танцы. Это частный танцор. Его нанимают женщины, которые хотят танцевать с профессионалом весь вечер. Иногда отец может нанять такого танцора для своей дочери. Ведь танго-танцор не только танцует, он ещё и обеспечивает охрану.

Я познакомилась с Портеньо на милонге (портеньо – коренной житель портовой столицы Буэнос-Айрес). Он наёмный танцор и относится к своим обязанностям чрезвычайно серьёзно. Он всё время на чеку, и в кармане у него спрятан кастет. И, конечно, Портеньо – настоящий портеньо. Ему лет сорок с хвостиком, и он может заставить танцевать женщину, которая ни разу даже не слышала о танго. Да что женщина, табуретка затанцует!

– За что, – спрашиваю, – мне такая удача?

– Ты светишься, – отвечает Портеньо.

Это опять танго со мной разговаривает!

Он водит меня по милонгам и «заставляет» и других «наёмников» со мной танцевать. Ни с чем не сравнимый опыт. То, чего не выучить и за годы занятий в группе.

Портеньо по образованию эколог, по состоянию души – идеалист, и ухаживает за дамами со старомодной, театральной галантностью. Он никогда не сядет в присутствии дам. Он может смахнуть пыль с вашей обуви своим кашне. И, конечно, он всегда откроет перед вами дверь и подаст руку. Все эти действия он производит с высоко поднятой головой и приподнятыми бровями. Он всегда чисто выбрит и аккуратен. А ещё он всегда платит за мой вход и напитки. Мне как-то неудобно. Он ведь меня ещё и танцевать учит.

– Сегодня угощаю я.

– Нет, – говорит танцор танго. – Я – мужчина!

По работе положено, чтобы за него платил клиент, то есть женщина. И истинного Портеньо это задевает. Время от времени он приходит с заказчицей, тогда я сижу за соседним столиком. Иногда я знакомлюсь с ней, и она даже разрешает нам потанцевать. Это – Буэнос-Айрес! Люблю Буэнос-Айрес!

На мой день рождения он прийти не сможет. У него заказ. Но он специально подойдёт накануне, чтобы подарить мне красное танго-платье, с «блёсткой».

Портеньо рассказывает, что одна чешская писательница уже писала о нём книгу, с адюльтерным сюжетом. И он там представлен разрушителем семьи.

Уж не «моя» ли это чешская писательница, которая приглашала меня в школу тантры в Катманду? В жизни случаются самые невероятные совпадения. Уж я-то знаю. Я спросила разрешения у Портеньо упомянуть о нём в моей книге, и он с удовольствием согласился. Но всё же я решила соблюсти конфиденциальность всех героев моего повествования.

Покупаю на блошином рынке столетний флакон для духов. Всего за одиннадцать долларов. Простой, металлический, погнутый, покрытый многолетней плесенью. Когда отмывала его спиртом, запах столетних духов вернулся. Потом долго думала, стоит ли покрывать этот, еле уловимый, запах другим. И всё-таки покрыла. И этот столетний запах какой-то буэнос-айресовской кокетки времен Карлоса Гарделя смешался с моим ванильным маслом, купленным в Индии лет пять назад. «Маслом кашу не испортишь». Может, поэтому Буэнос-Айрес признал меня своей и распахнул объятия так широко, что я даже не коснулась краешков рамы, пролетая в него на всех парах.

Но предатели-деньги, и притом занятые деньги, как всегда, на исходе. Надо искать работу. Но не могу же я петь и танцевать в городе, наполненном певцами и танцорами. Не могу обучать английскому в городе, наполненном учителями английского языка. Учителями аж из самого «городу Лондону». И многие из них стремятся заплатить бартером за уроки испанского! Нужен абсолютно новый план.

И вот теперь я крашу стены в этом старинном доме в баррио Сан-Тельмо, одном из самых старых районов Буэнос-Айреса. В нём же и живу. Работа за проживание. Всего три часа в день, пять дней в неделю. Здесь есть только одно окно. В прихожей. И это окно на потолке. В него всегда видно погоду.

Крашу масляной краской, и она делает меня пьяной. Крашу, пьянею и представляю себе тех ностальгирующих итальянских эмигрантов, которые покинули солнечную родину в поисках светлого будущего. Чтобы стать частью удачно в то время развивающейся культуры Нового света. Чтобы включить немного тарантеллы в местный фламенкоподобный танец, чакареру. Похоже, в этот танец вольются позже и элементы ирландской джиги. Во всяком случае, я их в чакарере вижу. Все эти национальности прибыли сюда, в «необъезженный» Буэнос-Айрес, чтобы поймать удачу. Многим ли это удалось? Но они собрались здесь, чтобы дать один из первых вздохов моему возлюбленному танго.

Работаю и представляю, сколько макарон было сварено на этой кухне, которую я сейчас шпаклюю. Сколько раз было сказано «Мамма Миа!». Завыла собака в соседней квартире. Должно быть, хозяева уехали и оставили. И за что собаки так любят людей?

Сосед сверху играет на кларнете, фортепиано и иногда поёт оперным голосом. Как идеально это подходит к архитектуре!

Сосед по квартире, чилийский парень, постоянно жарит картошку. Весь дом пропах прогоркшим маслом. Он считает меня чокнутой, потому что я разговариваю сама с собой, на разных языках, и иногда смеюсь. Он прав. Я именно так и делаю.

Каждый раз, заходя в квартиру, я нахожу в ней незнакомых людей. Гости никогда не повторяются. Чилиец – очень общительный человек. Вот и сегодня – я вернулась с милонги пораньше, в два часа ночи, а в квартире дым стоит коромыслом. Народ из разных стран оккупировал кухню и коридор. Наверное, поспать не удастся. А ведь завтра у меня тяжёлый длинный день. Утром мне шкурить машину, перед покраской, в баррио Кабашито. Днём – танцевать в Академии дель Танго. А вечером – мыть стаканы в баре, в Сан-Тельмо.

Есть такое танго «Gitana Rusa». В Академии дель Танго меня так и называют, «русская цыганка». Это за мою кочевую жизнь.

Как-то по дороге на урок по технике танго, в метро, меня обливают горчицей. Этот старый приём мне уже давно знаком. Странно, что до сих пор он нет-нет, да и срабатывает. Причём с туристами, которые зачитываются «Великим Путеводителем», описывающим этот вид мошенничества. Сумку я, конечно, не отдала, но весь день пришлось ходить злой и перепачканной горчицей.

Буэнос-Айрес – город ночной, метро останавливается в десять тридцать вечера, но автобусы ходят двадцать четыре часа в сутки. И тогда-то и можно увидеть Буэнос-Айрес, как он есть.

Полтретьего ночи. Еду в автобусе. Большинство сидений занято. Улицы полны никуда не торопящегося, спокойно прогуливающегося по старым улицам народа. Как будто нет никакой ночи, как будто восемь вечера, и никто ещё не ужинал.

Ах, нет, кто-то торопится. Мальчик с портфелем. Ну да, конечно, школьник бежит в школу. Или из школы. Это ночью-то…

Вот бабушка, трясясь от старости, выносит мусор. Самое время, почти три часа утра. Когда же ещё? А этот настоящий мачо просто отправляет мощной подачей с пятого этажа пакет с мусором, пытаясь попасть в мусорный контейнер… Но промахивается. Мешок шлёпается на столетнюю щербатую мостовую Сан-Тельмо и со звуком серьёзного взрыва лопается, распространяя своё содержимое по старым плитам. На тех плитах ещё итальянские предки этого парня отчаянно жестикулировали сто лет назад.

Мачо демонстрирует разочарование и скрывается в проёме балконной двери. Не попасть ему в чемпионы в этом сезоне. Ничего, амиго, в следующий раз повезёт! Я удаляюсь от места происшествия на ватных ногах. Меня ведь почти накрыло тем мешком. И кто, вообще, знает, во что он метил?

Улица, ночь, фонарь, ветер гоняет пакеты по мостовой, как будто кто-то за мной крадётся. Я люблю старые мостовые. Такие, по которым трудно ходить. Приходится выбирать место и прыгать. Я привыкла. Кажется, мне равных в этом нет!

На милонгах встретила русскую девушку, которая так и не захотела сказать мне ни слова по-русски, хотя мы с ней виделись несколько раз. Это было заметно и смешно. Меня даже спросили, знаю ли я её, поскольку «так игнорировать могут только хорошо знакомого неприятеля». Печально, что это не единственный случай. Но неправда, что только русские не хотят видеть своих соотечественников за границей. Многие стараются быть подальше от своих. Один англичанин говорил мне, что расценивает встречу с другим англичанином за границей, как захват своей территории. Просто хочется убежать от всего знакомого и надоевшего. Радует, что до такого у меня не доходило. Но я и сама первые полтора года за границей тоже не хотела видеть русских.

Буэнос-Айрес не спит, и я перестала спать. Что стало с моим графиком! Безумие какое-то! Сплю с восьми вечера до одиннадцати, иду на милонгу. Возвращаюсь. Потом сплю с семи утра до двенадцати. Иду на урок или работу. Потом опять сплю. Потом опять на милонгу. Интересно, как я буду отвыкать?

Салон «Каннинг». Гламур. Живой танго-оркестр. Играют сразу пять или шесть бандонеонов. Как в старину. Бандонеон – ручная гармоника. Этот инструмент первоначально использовался в религиозной музыке как своего рода переносной орган. За своё драматичное звучание он прочно вошёл в музыку танго, и теперь их невозможно представить друг без друга.

Бандонеонисты всё перепутали и обмениваются ненавидящими взглядами. Дамы в вечерних платьях и туфлях от двухсот долларов, сверкая бриллиантами в ушах, танцуют танго на дорогом зеркальном паркете. Я, в туфлях попроще, тоже танцую. И задаю себе вопрос: почему физиономии моих партнёров и собутыльников кажутся такими знакомыми? Как будто я уже с ними выпивала. Что это? Дежа вю? Не удивительно, танго – музыка меланхолии и ностальгии. Наверное, поэтому…

И тут до меня доходит! Это же актёры из тех аргентинских сериалов, которые мы смотрели в двухтысячных годах. Вот они, родимые, до боли знакомые. Вот это хороший, но бедный парень из того сериала. В парня ещё влюбилась дочка богача, у которой он служил шофёром. А вот это злодей, который то и дело выскакивал с пистолетом из-за угла. Ребята, друзья, я же вас уже лет десять знаю! Сюда заходят самые гламурные люди Бунайреса.

– Ты танцуешь, как настоящая портенья! – говорят они.

Вот это комплимент! На московских милонгах и не поверят! В день у меня по две-три милонги. В три часа ночи заканчивается милонга в салоне «Каннинг», и мы – милонгеры, идём в «Ла Вируту»… Там до самого утра. Так что «сомкни объятия, разомкни разум». Я прихожу домой, когда солнце уже жарит вовсю. Оно обжигает ночного жителя, как вампира.

Вообще, я не люблю рассветов. Я предпочитаю закаты. Если я вижу рассвет, значит, я не спала ночь или встала слишком рано. В любом случае, день потерян. Я буду либо уставшая, либо с похмелья. А на фотографиях закаты и рассветы выглядят абсолютно одинаково. Но в Буэнос-Айресе мне и рассветы нравятся. Мне нравится ранним утром босиком возвращаться домой, с туфлями в руке. Я иду по мощёным улицам Сан-Тельмо и всё ещё слышу звуки танго, и мне всё ещё весело. Мне будет тяжело заснуть. От меня пахнет термоядерной смесью мужского парфюма. Мальдита! (Это по-испански озорница или даже грешница.) Латинские мужчины используют очень много парфюма. После танго с таким – уносишь его аромат. А в конце милонги ты уже уносишь ароматы двух десятков мужчин. Я тщательно мою правую сторону головы каждый день. Именно она прислоняется к надушенному партнёру.

Но как? Как мне отсюда уехать? Я стираю до дыр новые туфли на балах гламурного Буэнос-Айреса. Я танцую танго с местными знаменитостями. Меня просят ассистировать на уроке в Академии дель Танго. Один из профессиональных танцоров предлагает стать его танцевальной партнёршей и обещает обучить тонкостям танго-шоу в кратчайшие сроки. А на зиму у него уже есть приглашение на гастроли в Бразилию.

Лететь в душно-холодную страну, где постоянно плохая погода и нет работы. В свинцовый бункер, из которого не долетают ни молитвы до Бога, ни установки до Космоса. Где большинство людей образованны и имеют очень хорошее представление, что с ними происходит, и, зная историю, они могут очень достоверно предположить, что с ними будет происходить в дальнейшем. Оттого и ненавидят друг друга в транспорте. В этом царстве вечной фрустрации никто меня уже давно не помнит, никто не знает моего номера телефона, просто потому, что и телефона-то у меня никакого нет.

И кто я, вообще? Неудачница, которая ничего не добилась в жизни, в то время когда остальные делали карьеры, детей, деньги, квартиры? Или всё-таки я «интернэшнл лэди оф мистери», видела другие страны, континенты, и имею друзей по всему свету, разговариваю на нескольких языках, умею доить корову и седлать лошадь, могу поехать куда хочу и когда хочу, и никто мне не указ? А может, неудачники – все они? Которые не видели ничего «круглее ведра», при этом очень хотят увидеть, но так и не увидят, потому что побоятся. Скажут, что некогда, денег нет, с работы не отпустят, «у меня дети» и т. д. Скажут и успокоятся на этом, лелея свою мечту в пыльном чемодане на шкафу. И ни Тадж-Махал, ни Мачу-Пикчу, ни тот островок в окружении голубого моря, ни та единственная пальма на островке так и не дождутся своих героев. Вот в чём вопрос.

Если мне возвращаться в зимнюю реальность, зачем жизнь всё время меня искушает? Только соберусь, на полном серьёзе, обратно, что-нибудь такое подкинет, что.… Уезжать от такого просто глупо. Потом ведь себе все локти искусаю, что такое бросила. Зачем же уезжать?

Затем, что для таких, как я, каждый конец сезона – маленькая смерть. Двенадцать часов – и карета неумолимо превращается в тыкву. Выдуманная реальность играет со мной, то приближая, то отталкивая. Опять, в который раз, настает «завтра», а я опять его не ожидала и не готова иметь с этим «завтра» дело. И от этого всего я нервничаю, опасаясь, что вот сейчас моё время истечёт. Кавалеры превратятся в крыс, а салон «Каннинг» – в станцию электрички, полную гастарбайтеров. Этот страх, а ещё страх одиночества – другая сторона медали красивой жизни. Моя жертва, принесённая миру, за позволение его увидеть.

Нужно это прекращать! Нужно жить там, где я буду жить, строить жизнь, оседать. Мысль на голову давит.

Сегодня выключили электричество во всём Буэнос-Айресе, и я поняла, насколько я зависима от милонг. Мне совершенно нечем заняться. Вечер кончился, но неприятный осадок остался. Эта небольшая техногенная неувязка подталкивает меня к принятию решения. Сколько можно жить от милонги до милонги? Больше-то меня ничего здесь не держит. Пора? Время ехать? Дорожная пыль зовёт? Я не нашла места в, котором мне бы хотелось остаться, за которое был бы смысл бороться. А значит, надо возвращаться обратно. Я устала. Я хочу уюта. Пора оседать!

Но! Кто же покидает Южную Америку, не увидев Бразилии! Опять меня понесло! Эх, залётные! Иногда мне страшно, что я такая.