Вадим остановил машину на улице Горького у магазина подарков. Надо было выбрать что-нибудь для мамы к Новому Году. Уже второй раз Березины встречали новогодний праздник в Москве. Было непривычно тепло для конца декабря. Уже стемнело. В воздухе кружились редкие снежинки, радужно переливаясь в свете фонарей. Вадим вышел из машины и направился к магазину наперерез прохожим, спешащим вверх и вниз по улице с авоськами, сумками, елками и озабоченными лицами. Всюду царила предпраздничная суета. На Манежной площади мигала гирляндами огромная лесная красавица ель.

Вадим собирался войти в магазин, но что-то заставило его остановиться, что-то промелькнуло в стороне, мимо чего он не мог пройти. Он оглянулся и увидел девушку с ярко-рыжими непокрытыми волосами. Она прохаживалась, как будто ожидая кого-то. Неведомая сила отклонила Вадима от входа в магазин и понесла в сторону девушки. Та, сделав несколько размеренных шагов, повернула обратно и наткнулась на высокого молодого человека, который стоял, как столб, и смотрел на нее в упор со странным выражением на лице. Девушка подарила его профессиональной улыбкой.

— Хочешь развлечься, котик? — сказала она с заученной интонацией, моментально определив по одежде, что у парня должны водиться деньжата.

Он молчал, глядя на нее все так же неотрывно. В его глазах играли недобрые красные огоньки.

Девушка провела у него перед лицом ладонью:

— Э-эй! Ты что, увидел привидение?

— Сколько ты стоишь? — спросил он низким хриплым голосом.

— Для тебя это будет почти бесплатно, — сказала она, беря его под руку и прижимаясь к нему через пальто. — Ты на машине? Вот и отлично. Поедем, здесь недалеко.

«Недалеко» оказалось где-то на середине Ленинского проспекта, на восьмом этаже многоэтажки.

— Выпьешь что-нибудь? — спросила она после того, как они прошли в единственную комнату маленькой квартиры, где основное место занимала двуспальная кровать.

— Нет, — ответил неразговорчивый клиент, продолжая следить за ней глазами.

Она поежилась: «Может, он ненормальный? Или маньяк. А выглядит прилично, и собой видный».

— Ты ложись в постель, — сказала она. — Я заскочу в ванну, и к тебе.

Когда она вернулась, завернутая в полотенце, он все еще сидел на прежнем месте и в той же позе.

— Ну, что же ты? Может тебе помочь? Хочешь, чтобы я тебя раздела?

— Сними это, — указал он на полотенце.

Она подчинилась.

— Ты не рыжая, — разочарованно сказал он, — ты крашеная.

Он бросил на столик деньги и ушел.

— Ну, точно — ненормальный, — зло заключила девушка, пересчитывая деньги. — Вот так и пропадешь ни за что в этом гребаном мире.

Вадим поехал домой. Ларису он застал в кресле перед телевизором. Она спала с открытой книгой на коленях. Это была «Бегущая по волнам» ее любимого писателя Александра Грина.

— Хорошая моя, ты все еще ждешь от жизни чудес, — Вадим склонился и поцеловал ее в чистый лоб. У нее дрогнули ресницы, но она не проснулась.

Он вспомнил, что так и не купил для нее подарка, вместо этого погнался за тенью прошлого, которое нельзя вернуть. Он взял книгу и открыл ее на первой странице.

«Рано или поздно, под старость или в расцвете лет, Несбывшееся зовет нас…» — прочел он знакомые с детства строки. «Наверное, он прав: от самого себя все равно никуда не деться», — подумал Вадим. И едва он так подумал, едва в первый раз дал себе послабление, разрешил на миг вернуться воспоминаниям, как жгучая, невыносимая тоска по Вере заставила его опрометью броситься на вокзал, сесть в «Красную стрелу» и мчаться в.

Ленинград.

На улице Гоголя ему долго не открывали. Было воскресение, поэтому искать Веру ему было больше негде. Наконец за дверью раздались шаркающие шаги, загремел засов, дверь приоткрылась на ширину цепочки, и женский голос спросил:

— Вам кого?

— Извините, мне нужна Вера.

— А ты кто такой, молодой человек? — спросила женщина, разглядывая его в щель.

— Я — Вадим, может, вы обо мне слышали?

Женщина снова оглядела его с головы до ног и сняла с двери цепочку.

Ну, заходи, Вадим, гостем будешь, — сказала она и пошла вперед по натертому мастикой длинному коридору в кухню, где пахло борщом и яблоками.

Он шел за ней следом мимо открытых комнат и заглядывал в них по пути в надежде увидеть Веру, но, кажется, в доме, кроме хозяйки, никого не было. Женщина усадила его за кухонный стол и поставила перед ним вазу с яблоками.

— Ты что пьешь, чай или кофе?

— Кофе. Да вы не беспокойтесь, мне бы Веру повидать.

Женщина посмотрела на него, прищурившись.

— А чтой-то ты, мил человек, так поздно спохватился? Полтора года от тебя ни слуху ни духу, нашкодил и смылся, теперь тебе Веру подавай? Да-да, вот так-то. Вера мне все рассказала, не выдержала. Смотрю, тает девка день ото дня, глаза себе все выплакала, пришлось выведать, в чем дело. Матери не рассказала, а мне рассказала. И про то, что Саня, жених ее, погиб из-за вас.

Лицо Вадима вдруг исказила сильнейшая судорога, и он резко встал, с шумом отодвинув стул.

— Что ты, что ты, милый, — суматошно запричитала хозяйка, пытаясь снова его усадить, — ах ты, господи! Ну сболтнула лишнее вздорная баба, ты уж сердца на меня не держи. Знаю, как тяжело тебе было. И Вера себе его смерти простить не могла. Она во всем только одну себя винила. Уж так убивалась, бедная девочка. И все надеялась, что ты объявишься или позвонишь. А потом мне и говорит: «Нет, напрасно я его жду, он ни меня, ни себя никогда не простит. Нельзя нам вместе. Правильно сделал, что уехал». Вот после этого она замуж и вышла.

— Замуж? Когда? — убитым голосом спросил Вадим.

— Да уж месяцев шесть. Кавалер тут один настырный ее осаждал, взрослый и богатый, шагу ей не давал ступить. Подарки носил, кольца, серьги, браслеты, и все с бриллиантами. Она сердилась, не брала, так эти коробочки у нас по всему дому лежали. Он уйдет, а коробку где-нибудь тайком оставит. Сильно он к ней сердцем прикипел. «Всю жизнь, — говорил, — буду ждать», и дождался. Судьба будто на руку ему играла: ты о себе знать не давал, а в прошлом году, в декабре, братец мой, Верин отец, значит, на стройке с лесов упал и сильно покалечился. Это все и решило. Подожди, фотографию покажу, — она вышла в комнату, сразу же вернулась и поставила перед Вадимом свадебную фотографию в рамке.

С мукой в сердце он смотрел на Веру в белом платье, в фате, с цветами, и видел, что и она не счастлива. Рядом, пригнув к ней голову, улыбался ее муж. Внешность у него была маловыразительная, незаметная, — «бездарная», как выразилась бы сама Вера с присущей ей прямотой, но глаза его глядели остро и проницательно.

— У Макара, мужа ее, денег куры не клюют, — продолжала Верина тетя. — Она перед свадьбой мне сказала: «Мне все едино, за кого замуж идти, а так хоть семье помогу».

— Значит, она его не любит! — воскликнул Вадим. Его горе и ревность сменились гневом. — Где они живут? Пойду и заберу ее оттуда. Увезу с собой, а мужа, эту мразь поганую, уничтожу, оставлю от него мокрое место!

— Господь с тобой! — замахала на него руками тетя. — У них семья теперь. Вера на пятом месяце беременности. Поздно что-то менять. Я тебе и адреса их не дам, даже не проси. Не смущай ты ее, она ребеночка ждет, только о нем и думает, успокоилась наконец, похорошела. Они теперь в другом городе живут, так что в университет тоже зря не ходи.

Вадим ушел, не оставив своего телефона и адреса, не попросив ничего передать Вере. Этот новый жестокий удар он принял со смирением, как заслуженную кару за свое сопротивление неизбежности. Вера не предназначалась ему. Жить с ней значило бы предать память о Сане. Разве не знал он об этом, когда кощунственно надеялся вернуть себе Веру? Его несчастливая судьба, свершив трагический виток, вновь упорядочила свой ход. И все же, несмотря ни на что, сколько бы он не винил себя, в душе его жила обида на то, что Саня осудил его так сразу и бесповоротно, и что Вера так скоро отдала себя другому мужчине.