Дома Вадим набросился на еду с таким аппетитом, что Лариса поразилась:

— Что за чудеса! Будто подменили ребенка. Вадинька, осторожно, щи очень горячие.

— Мам, я с мальчиком одним познакомился, — возбужденно говорил Вадим, энергично орудуя ложкой и закусывая горбушкой черного хлеба. — Его Саней зовут. Завтра мы с ним на рыбалку идем.

— А это не опасно? — осторожно спросила мама. — Не дай бог, в воду упадешь.

— Не беспокойся, Ларочка, — вмешалась бабушка, — с Саней его куда угодно можно отпустить. Парнишка — чистое золото. Марфушке, страдалице, хоть с внуком повезло. Дочка ее, Женя, родами померла, сразу после того, как Саней разрешилась, а отец его, Юрка, с горя запил, а через год и вовсе спился. Так по пьянке и пропал человек. Они тогда с Ванькой Лыковым за язем на Ладожское озеро поплыли. На озере ветер, шторм, а им все трын-трава, потому как пьяные оба были. Так вместе и утопли. Саня круглым сироткой остался. Марфушке мы всем миром помогали мальца растить — он и вырос всем на радость. Марфа с ним горя не знает. Он ей сызмальства по дому помогает. Утром выйду к каналу за водой, а он уж с ведрами бежит. В магазин ходит, в покос один управляется; если кому подсобить надо — мимо не пройдет. Как соберется за покупками, никогда не поленится, прибежит и спросит: «Баба Дуся, вам что из магазина принести?»

— Так это Женин сын? — горестно воскликнула Лариса. — Я его совсем маленьким видела. Бедный ребенок. Женя такая красивая была, добрая. Как жестоко обошлась с ней судьба!

— Да, не пришлось ей на сыночка порадоваться. Он и учится хорошо. Ребята его уважают, и старшие и младшие, в классе старостой выбрали. Повезло нашему Ваде, что Саня его привечает. С ним не пропадешь. Ты кушай, кушай, стынет все.

Вадим словно окаменел, не донеся ложку до рта, и щи капали с ложки в тарелку. То, что Саня был сиротой, поразило его в самое сердце.

Из спальни, кряхтя и отдуваясь, выбрался дед, Николай Лукич. Он был старше бабушки почти на двадцать лет — ей было под семьдесят, а ему уже под девяносто. Очень старый и грузный, он почти не вставал с постели, выходил только к столу, да иногда сидел на крыльце, дышал воздухом. Кроме Ларисы у них с бабушкой было еще две дочери, все жили в разных городах и по очереди наезжали к родителям. Дед был человеком властным и строгим, но к внукам относился с нежностью, особенно к Вадиму, единственному мальчику в роду.

— Это что такое? — загудел он зычным голосом бывшего начальника речного пароходства. — Замордовали парня. Чуть что — у него глаза на мокром месте. Вот оно, ваше бабье воспитание.

— Я о Сане рассказывала, он и закручинился, сердешный, — пояснила бабушка.

— А вот Саня реветь не станет. Хлопчик правильный, мал еще, а уже мужчина. А ну, сопли утри и щи доедай, а то он в твою сторону и не посмотрит.

Вадим торопливо расправился с первым, потом со вторым под преувеличенные похвалы взрослых.

— Деда, можно я твою удочку возьму? Мы завтра с Саней рыбалить пойдем.

— Бери, конечно. Посмотри там, в сарае. У меня все есть — удочки, сачок, блесна. Бери, что хочешь.

Со снастью Вадим решил разобраться позже. Сначала надо было сходить за Саней, как договорились. Бабушка поставила на стол тарелку, в которой горкой высились пирожки с картошкой.

— Съешь еще пирожок и иди, — сказала она.

— Ба, дашь пирожков, я Сане отнесу?

— Я-то дам, только он не возьмет. Гордый больно, все ему кажется, что его жалеют. А знаешь что, давай схитрим. Ты скажи, что я пирожки его бабушке послала, может, потом и он покушает.

Она завернула несколько пирожков в бумагу, и Вадим, захватив пакет, вышел на улицу. Он несмело пошел вдоль домов, опасаясь, что придет слишком рано. С Саней они расстались всего час назад, но ждать для Вадима было пыткой.

Навстречу двигалась ватага мальчишек. Впереди вразвалочку вышагивал долговязый патлатый подросток, с нагловатым лицом и маленькими шмыгающими глазками. Вадим почти достиг белого забора, когда мальчишки встали у него на пути.

— Вы только гляньте, — издевательским тоном затянул долговязый, обходя Вадима и насмешливо его оглядывая, — какие гости к нам пожаловали.

Мальчишки вокруг услужливо загоготали.

— А знают ли высокие гости, что здесь без спросу ходить нельзя? — продолжал глумиться их предводитель.

Вадим молчал, прижимая к груди сверток.

— Ты что, хиляк, язык проглотил? Отвечай, когда с тобой старшие разговаривают. Думаешь, если у тебя папаша богатый, можешь всем хамить и ходить, где вздумается?

Вадим с ужасом подумал, что и здесь все начинается сызнова. Отец его занимал высокий пост в горкоме партии, что нередко служило поводом для нападок на Вадима со стороны одноклассников.

— А ну, показывай, что ты там на пузе прячешь, — потребовал долговязый и протянул руку к свертку.

— Не твое дело, проваливай, откуда пришел, — уворачиваясь, буркнул Вадим.

— Ой, птенчик наш зачирикал, — пискливо пропел парень, снова вызвав угодливое одобрение свиты. — Давай сюда, не стесняйся, пока тебе по шее не накостыляли, — он ударил рукой по свертку, и пирожки рассыпались по песку.

— Ах ты, падла! — выкрикнул Вадим и бросился на обидчика.

Кто-то проворно подставил ему ножку, он упал и оказался погребенным под грудой тел. Удары посыпались на него со всех сторон, мальчишки барахтались сверху и тузили его, мешая друг другу.

Внезапно все прекратилось. Вадим лежал на земле один, лицом вниз, закрыв локтями голову. Чьи-то сильные руки подхватили его и поставили на ноги. Саня стоял рядом и, сдвинув брови, молча обводил взглядом топтавшихся в круг драчунов. Те отворачивались с побитым видом и прятали глаза. Наконец один из них заговорил извиняющимся тоном:

— Сань, мы не виноваты. Это все Мишка, засранец, нас подначивает. Вовка, скажи, ведь так?

— Точно! Мишка всех задирает, а мы ничего такого не хотели.

— А что я? — заныл Мишка, съеживаясь и пятясь от Сани. — Я ж не знал. А он чего молчал? Я ему говорю, куда, мол, идешь. Сказал бы, что к тебе, разве бы его кто тронул?

Саня продолжал надвигаться на рослого Мишку, который был выше него на полголовы. Тот отступал к каналу, пока не оступился и, взмахнув руками, не бултыхнулся в воду.

— Я тебя предупреждал, — погрозил сверху Саня, когда голова Мишки показалась на поверхности. — Следующий раз одним купанием не отделаешься. Ладно, вояка, давай руку.

Он помог промокшему парню выбраться на берег, в то время как Мишкины верноподданные были заняты тем, что стряхивали с одежды Вадима песок и собирали пирожки, сдувая с них пылинки. Вадиму в руки снова вложили пакет, похлопали по плечам со словами «Не обижайся, братан, с кем не бывает» и, сбившись гурьбой, потрусили прочь.

— Пошли ко мне, — сказал Саня Вадиму, — надо ссадины йодом прижечь. Везет тебе сегодня!

В доме, где жил Саня, было три комнаты, очень чистые, с крашеными коричневой краской полами; всюду лежали длинные полосатые коврики, на столе поблескивал начищенной медью самовар. Большой серый кот, прогнув спину, когтил табуретку, но, завидев Саню, одним махом взлетел ему на плечо. Внутри у него включился громкий моторчик. Он боднул лобастой головой хозяина в щеку и заурчал с удвоенной силой.

— Будет тебе, Дымка, не видишь — гость у меня, — ласково сказал Саня, опуская его на пол.

У печи хлопотала сухонькая пожилая женщина.

— Бабуль, познакомься, это мой друг Вадим, — сказал Саня.

При слове «друг» у Вадима в груди стало горячо, а бабушка Марфа показалась доброй волшебницей из сказкок.

— Ты чей же будешь? — спросила бабушка, близко вглядываясь Вадиму в лицо подслеповатыми глазами в бесчисленных лучиках морщин.

— Я — Евдокии Федоровны внук.

— Это что же, Ларочка, значит, приехала? Вот радость-то Дусе!

— Бабушка вам пирожков прислала, только они упали, грязные теперь, — уныло добавил Вадим.

— На него Мишка напал со своей компанией. Бабуль, йод давай, — сказал Саня.

— Ох, ироды окаянные. Одно озорство на уме. Вчера у Черновых все подсолнухи ободрали. У Мишки отец в городе на заработках — ремня шельмецу некому всыпать.

Мальчики оставили обувь в сенцах и прошли по мягким половикам в комнату Сани.

— Ух ты, сколько книг! — восхитился Вадим. — У нас и то дома столько нет. «Природа мира», — прочел он, — «Певчие птицы СССР», «Живой мир островов». Ты все это читал?

— Конечно. Я когда вырасту, стану ученым — зоологом или орнитологом.

— А кто это?

— Это тот, кто птиц изучает. Я мечтаю записывать голоса птиц. Представляешь, захотелось тебе соловья послушать или жаворонка, как они поют по-настоящему, на свободе, купил пластинку — и наслаждайся.

— А где ты книги берешь?

— По почте выписываю. У нас библиотекарша очень хорошая, она мне помогает.

— Я тебе из Питера книг привезу, целый чемодан. Только… — Вадим снова погрустнел, — может, отец мне не разрешит в другой раз скоро приехать. Он у меня строгий очень. Ну и пусть — я тогда сбегу.

— Не вертись, герой. Вот тут еще царапина. Не больно?

— Жжется сильно. Сань, а это кто, на фотографии?

— Мама моя. Правда, красивая?

— Очень! А ты на нее похож.

Вадим решил сменить тему.

— Сань, когда мы пойдем червей копать?

— Прямо сейчас и пойдем.

Вооружившись лопатой и круглой жестяной банкой, они пошли на огород.

— Тут их прорва, — сказал Саня, — я копну, а ты червя бери и в банку сажай.

Вадим с увлечением ковырялся в сырой почве. Взяв двумя пальцами красного дождевого червя, он смотрел, как тот извивается, потом клал его в наполненную землей банку.

— Сань, а черви — это животные?

— Конечно, беспозвоночные животные. Амеба и та — животное, только одноклеточное. Ого, целый клубок. Много брать не будем: черви полезные, они почву разрыхляют. А если меня спросить, — продолжал он, налегая на лопату, — то и среди людей есть одноклеточные. Взять хотя бы нашего Вовку. У него отец в прошлом году с заработков приехал и повез всю семью в Сочи на море отдыхать. Пробыли они там целый месяц. Только вернулись — я к Вовке. «Ну, давай, — говорю, — рассказывай, какое оно, море». Я-то сам моря никогда не видел, в кино только. А он мне в ответ, — Саня смешно изобразил глуповатую физиономию Вовки, — «Норма-альное море, — говорит, — что ему сделается? Воды много и вся соленая». Вот и весь сказ. И так во всем, о чем хочешь спроси, хоть чудо покажи, в ответ одно услышишь: «Норма-ально». Тьфу, — в сердцах сплюнул он, — и кто только это подлое слово придумал!

Ночью Вадим спал плохо, часто просыпался в страхе, что пропустит условный сигнал. Задолго до восхода солнца послышался тихий свист, и Вадим тотчас скатился по лестнице с чердака. У калитки белел силуэт Сани.

— Держи ведро и банку, а я удочки понесу, — сказал он громким шепотом.

— А зачем так рано идти? Может, рыба тоже еще спит.

— Как же, спит она! У нее и днем и ночью одна забота, как бы чего слопать. До свету самый клев. К тому же я тебе такое покажу, чего ты в городе у себя в жизни не увидишь.

В полной тиши они пошли по узкой песчаной косе. Впереди, на самом краю полуострова, высился темной твердью большой монумент, установленный в честь окончания строительства канала при царе Александре Втором. Канал поделил.

Свирицу на две части, отрезав длинный кусок суши. По вечерам влюбленные парочки сидели на постаменте памятника, над черной речной гладью, куда, оставив в небе ворсистый след, падали звезды, гляделся золотой месяц и тянул по воде искристое мерцание к очарованному берегу.

— На первый раз лодку брать не будем, — сказал Саня, — поудим здесь, с камней.

— Сань, ты за меня не беспокойся, я плавать умею. Меня мама в детстве в бассейн водила.

— Да что ты! — по-доброму усмехнулся Саня. — Река — это тебе не бассейн. Здесь купаться с опаской надо. По Свири лес сплавляют, — под водой топляки мотаются. Вдарит такое бревно, и дух из тебя вон. А еще баржи затонувшие есть, с войны лежат. У нас такие случаи бывали: нырнет мужик — и поминай как звали. Так что без меня купаться и думать забудь. Мне бабушка рассказывала: здесь бои шли жестокие — прямо в устье Свири морская пехота и корабли Ладожской военной флотилии сражались с гитлеровцами. Немцы хотели второе кольцо блокады создать, да ничего у них не вышло. Речники наши помогали морякам Дорогу жизни отстаивать, грузы перевозили под непрерывными бомбежками, себя не жалели. Мой дедушка был шкипером баржи. Тогда и погиб.

Они спустились по крутому зеленому скату и примостились на больших камнях под бережком. Вадим засмотрелся на реку.

— Сейчас и не скажешь, что здесь война была. Тишь да благодать. Я бы тоже врагов убивал не жалея. Взял бы автомат и тра-та-та-та — всех под корень! А ты?

— Я бы никого не хотел убивать. Лучше, чтобы никакой войны больше не было.

Мальчики размотали удочки.

— Глянь, чего делать надо, — объяснил Саня. — Берешь червя и старайся его так насадить, чтобы крючка не видно было, по самую леску. Рыба, хитрюга, запах железа чует, червя обклюет — и была такова.

Тьма нехотя расползалась, оставляя пепельные клочья. Тускло засветлело небо, вдали забрезжил спящий лес. Речная волна ласкалась о камни с тихим всплеском. Поплавки стояли неподвижно в глянцевой воде. Вадим смотрел на свой не мигая и думал, что там, в прохладной сумеречной глубине, скрывается своя, неведомая жизнь, которой нет до них с Саней никакого дела. Он не успел додумать какую-то важную мысль, потому что поплавок задрожал и дернулся вниз, отбросив на воду расходящиеся круги.

— Сань, а Сань, — выдохнул Вадим, — у меня вроде клюет.

— Подсекай, тяни! — крикнул Саня.

Вадим с натугой потянул вверх удилище. Из воды взметнулась плоская переливчатая рыба и забилась на крючке, как серебряный лист на ветру.

— Вадим, не зевай, подтягивай ее сюда, а то сорвется!

Саня поймал леску, снял рыбу с крючка и опустил в ведро.

— Знатный подлещик. Ай да ты! — похвалил он Вадима. — С первого раза такая рыбина.

Вадим припал к ведру, где плавал подлещик, разглядывал его и гладил рукой.

— Потом налюбуешься. Бери удочку. Солнце встанет — рыба в тень уйдет.

Вадимом овладел веселый и буйный азарт. Он с трудом мог усидеть на месте, благо рыба клевала вовсю. Саня выхватил одну за другой две плотвички, похожие на вытянутые розовые жемчужины, и злого зубастого окуня с красными плавниками, Вадим — еще подлещика и несколько корюшек.

К востоку над горизонтом полоска неба зарделась нежным кармином, и заалели снизу облака. Саня оживился:

— А теперь гляди в оба. Это то, о чем я тебе говорил. Сейчас начнется.

Из-за леса медленно и неуклонно, затаенно теплясь однотонным густо-малиновым светом, сдерживая до поры могучий внутренний жар, поднималось солнце, такое огромное, что Вадим не поверил собственным глазам. По воде потянулось пурпурное сияние, разлилось по траве, верхушкам деревьев и вытеснило призрачный туман с болот.

Рыбалка была забыта. Конец удилища поник и утонул в реке. Мальчик встал — хрупкая, завороженная фигурка на фоне неоглядного солнечного диска.

— Такого не бывает, — ошеломленно произнес Вадим, переводя растерянный взгляд на Саню.

— Бывает, как видишь.

Саня с нескрываемой радостью заглядывал ему в лицо. Улыбка у него была хорошая, светлая. Глядя на него, самому хотелось улыбаться.

— Удочку-то возьми, утонет. Да у тебя никак рыба на крючке!

Они закатились хохотом, сообща вытаскивая из воды большую рыбу; тащили в несколько приемов, слабея и приседая от смеха, с трудом водворили ее в ведро и долго еще не могли успокоиться.