Нюра, хозяйка квартиры, в которой жили Настя с Вазгеном, отличаясь чрезмерной болтливостью и, вопреки рекомендациям Вазгена, недоброжелательным любопытством, умозаключений своих скрывать не умела, а если б даже и захотела это сделать, то совершила бы по отношению к себе грубое насилие. Поэтому как-то раз в отсутствие Вазгена она бухнула постоялице прямо в лоб:

— Смотрю я на вас с Вазгеном, Настя, и все в толк не возьму, чего вы не женитесь. Живешь с ним невенчанной женой, срам-то какой! Добро бы была городская, — те уж давно всякий стыд потеряли, — так ведь ты наша, ладожская. Отец-то у тебя, небось, строгий? А как узнает? Чем оправдываться будешь?

— Да что же мне делать, Нюра, — разнервничалась Настя, ощутив, как дернуло за больную струну, — не силком же мне его тащить расписываться?

— А хоть бы и силком! Мужики ведь, кобелины проклятые, деликатного да уважительного обращения не понимают. А у моряка, как известно, в каждом порту жена. Глупая ты девка, ей-богу. Бери его в оборот и не раздумывай. А то, покуда ты будешь вздыхать, молиться на него, да интеллигентские церемонии разводить, — тьфу, разом и не выговоришь, — другая половчее тебя сыщется да и уведет за милую душу.

— Нет, Нюра, я так не могу. Мне по обязанности ничего не надо. Захочет, сам замуж позовет, а принуждать его я не собираюсь. Да если хочешь знать, уйди он от меня завтра насовсем, я эту жизнь теперешнюю с ним благословлять в памяти буду, как чудо, как милость, данную судьбой. И не говори о нем плохо, он самый лучший!

Нюра вытаращилась на нее и неожиданно рассвирепела:

— Это он-то лучший? Да ты, девка, ополоумела вконец, зенки свои глупые протри! Живешь, как блаженная. Он ведь с нашей Клавкой спит, копировальщицей. Кого хошь спроси!

У Насти сделалось такое лицо, что Нюра даже пожалела о том, что сказала:

— Ну ты это… того… Да не смотри на меня так! Сама же напросилась.

— Я тебе не верю, — прошептала Настя. — Ты это со зла говоришь.

— Может, и со зла, — согласилась Нюра. — У тебя, вишь, мужик есть, а мой далече, вот я со зла-то и сказала. Бабе только повод дай, она и укусит, а я не баба, что ль? Ой, вот и каша подгорела за разговорами.

Настя тихо поднялась с места и укрылась в комнате. Вот уже две недели, как она, благодаря ходатайству Вазгена, вернулась на свое место в отделе кадров и Клаву, о которой говорила Нюра, видела часто, почти каждый день.

Это была девушка с броской внешностью, с густыми рыжеватыми волосами, с правильными чертами лица, ярким ртом и голубыми глазами, сильная, высокая и раскованная. Возможно, кому-то она казалась красавицей, но Настя ее таковой не считала: несмотря на безупречные внешние данные, красота ее была холодна, правильное лицо лишено духовного огня, живой мысли и доброты, а вследствие этого и всякого обаяния. Клава постоянно изводила Настю всевозможными придирками и шпильками. Настя, по простоте своей, принимала злые выходки сотрудницы за вздорные свойства ее натуры. Она считала, что у Клавы попросту капризный, раздражительный характер, но теперь, после слов Нюры, ее поведение предстало перед Настей совершенно в ином свете. Сомнений нет: Клава ненавидит Настю потому, что ревнует к ней Вазгена. Вот откуда эти злобные взгляды, пренебрежительное отношение, стремление всякий раз унизить без причины. Так значит, между ними что-то есть?! Она вдруг представила их вдвоем в самые интимные минуты, представила, что ее Вазген, боже, ее Вазген! смотрит на другую женщину тем же взглядом, каким смотрел на нее, обнимает, целует так же, как целовал ее, и почувствовала, что смерть, там, на льду, под бомбами, несправедливо обошла ее стороной.

Трясущимися руками она отыскала верхнюю одежду, кое-как натянула на себя, забыв на сей раз платок, простоволосая выскочила из дома в ночную стужу и побежала к озеру, плохо представляя, зачем она это делает, но делать что-то надо было. Надо было куда-то бежать, двигаться, чтобы заглушить невыносимую боль, а о последствиях она не задумывалась.

Несколько раз она падала и злилась, что из-за укатанного снега не может бежать быстрее, словно ей зачем-то надо было спешить. Уже выскочив на лед, она упала в очередной раз, поднялась и рванулась в прежнем направлении, но вдруг очутилась в чьих-то сильных руках, однако ничуть не озаботилась тем, кто ее схватил, и яростно попыталась отбиться, досадуя на эту новую непредвиденную преграду.

— Настя, тихо, тихо, да успокойтесь же, наконец, не вырывайтесь, я вас все равно не пущу, — воскликнул кто-то, и она, почувствовав тщетность своих усилий, уставилась говорившему в лицо незрячими глазами.

— Я только тем и занимаюсь, что ловлю вас на льду, — сказал Алексей, пристально в нее всматриваясь, — и если бы минуту назад я не видел Вазгена, то перепугался бы, как в прошлый раз.

— Пустите меня, — проговорила она так, будто его не узнала.

— Нет, не пущу. Да что с вами, Настя?

Она продолжала неподвижно глядеть на него, обдавая паром своего учащенного дыхания.

— А ну-ка, пойдемте. — Он крепко сжал ей руку и потащил обратно к дому.

Она еще несколько раз уперлась, потом затихла и покорно последовала за ним.

Дверь им открыла Нюра и с ходу затарахтела:

— Куда ж тебя понесло, Настя? Я выхожу, а дверь открыта, хватилась, а тебя нет. Проходите, Алексей Иванович, я вам сейчас чайку. А может, проголодались? Так я мигом накрою. У меня…

— Нюра, — перебил ее Алексей, — нам с Настей надо поговорить. Скоро Вазген придет, тогда и поужинаем.

Он заметил, как Настя вздрогнула и с ужасом посмотрела на дверь. Все так же держа беглянку за руку, он провел ее в комнату и усадил на стул.

— Настя, что произошло? — твердо спросил он.

— Ничего.

— С Вазгеном поссориться вы не могли — я встретил его по дороге сюда, он сказал, что страшно соскучился, потому что не виделся с вами четыре дня. В чем же причина вашего состояния?

— Ни в чем.

Алексей изучал ее несколько минут, затем встал и вышел на кухню.

— Нюра, вы сказали, что Настя внезапно ушла из дома. Сюда кто-нибудь приходил?

— Н-нет, мы были с ней вдвоем, — ответила женщина, заметно оробев.

— Так, ясно. О чем говорили?

Круглые щеки Нюры поползли вниз, она уткнулась носом в передник и приглушенно залопотала:

— Да разве ж я хотела, Алексей Иваныч, бес попутал, вот и сболтнула, чего не надобно, а обижать ее и в мыслях не держала. А все она, Клавка проклятая, — открыв лицо, затараторила Нюра со злорадным выражением, — хвасталась перед всеми Вазген Николаичем, а овцу эту, говорит, со свету сживу. А я что, мое дело предупредить, я ведь добра ей желала, а она раз — и в бега.

— Недобрая ты женщина, Нюра, — рассердился Алексей. — Ты языком своим длинным людей можешь в разные стороны развести. Скройся с глаз моих и не высовывайся. Я им завтра другую квартиру подыщу. А о тебе начальству доложу, что ты создаешь постояльцам невыносимые условия для проживания. Так и знай!

Жесткий выговор не возымел того действия, на которое он рассчитывал. Угрызений совести Нюра явно не почувствовала. Вместо этого, сощурив маленькие глазки, она высказалась с вызывающей откровенностью:

— А я не обязана полюбовницам условия создавать. У меня здесь, Алексей Иванович, приличная квартира. Вам это каждый может сказать. Для Вазгена Николаича — всегда пожалуйста, и даже с превеликим моим удовольствием, а шалаву эту бесстыжую я обхаживать не подряжалась. Если так каждую…

Она подавилась начатой фразой, наткнувшись на знаменитый вересовский взгляд, попятилась, попятилась, так и позабыв закрыть рот, задом толкнула дверь и, прошмыгнув к себе в комнату, скоренько ее закрыла.

Алексей выпил стакан воды, тряхнул головой и вернулся к Насте. Она сидела с убитым видом в той же позе, в какой он ее оставил.

— Настя, я знаю, о чем вы думаете, — ласково начал он, — только все, что наговорила эта женщина — заведомая ложь. Вы слышите меня?

— Нет, не ложь, — возразила она, переводя на него мученический взгляд. — Я поняла, что это правда. Вы все считаете меня наивной дурочкой, но я все вижу.

— Что же вы увидели?

— Эта девушка… Клава… — ей тяжело далось имя предполагаемой соперницы, — она имеет на него права. Я просто раньше ничего не понимала.

— Настя, я никогда не считал вас наивной дурочкой, как вы несправедливо заметили, а потому буду говорить с вами откровенно: да, у Вазгена была с этой девушкой связь, можно сказать, мимолетная, она давно в прошлом и ничего для него не значит. Именно потому, что вы уже не ребенок, вы должны понимать, что у него до вас были женщины, которые по сей день предъявляют на него права.

Сомнение пробежало по ее лицу, показав со всей очевидностью, что старания Алексея не пропали даром.

— Вы мне верите, Настя? — поспешил закрепить он успех.

— Да, вам я верю, — произнесла она, впрочем, не совсем решительно. — Ведь вы не станете меня обманывать?

— Обманывать вас невозможно, для этого надо быть совершенно бессовестным человеком.

— И все же мне трудно поверить, что он ее не любит.

— Настя! Мне начать все сначала?

— Тогда зачем он с ней… зачем они встречались? Как это можно — без любви? — Она говорила тихим, но уже отчетливым голосом. — Нет, нет, Алеша, вы меня не убедите. Раз он с ней… встречался, значит, любил, а любовь не проходит бесследно.

— Гм!.. Да почему же непременно — любил? Какой вы все-таки ребенок, Настя! Вот задача! Вы заставляете меня говорить невозможные вещи. Как бы вам это объяснить?.. Поймите, мужчина не всегда относится к близости с женщиной серьезно, очень часто для него это не более чем приятное времяпровождение. А любви тут и в помине нет.

— Вы тоже так развлекаетесь?

— Настя, не пытайтесь влезть в шкуру мужчины. Вы увидите там много грубого и жестокого, такого, что вам будет чуждо и вызовет неприятие. Вас Вазген действительно любит, поверьте, я знаю его, как себя. Так не оскорбляйте его подозрением, необоснованной ревностью. Подумайте, он придет к вам радостный, окрыленный, в надежде урвать миг счастья у своей опасной жизни, а вы встретите его слезами и упреками. Клянусь, на его месте я бы не выдержал.

Настя посмотрела на него с испугом. Она схватила полотенце и принялась торопливо, словно Вазген уже стоял на пороге, вытирать и без того сухое лицо, так как за все это время не пролила ни слезинки.

— Вы правы, Алеша, это эгоизм, мелочный эгоизм, — говорила она, — как хорошо, что вы меня предупредили. Я очень, очень вам благодарна. Вы настоящий друг!

Хочу признаться, Алеша, — добавила она после некоторого колебания, — иногда я ревную к вам Вазгена. Я думаю, если бы ему пришлось выбирать между мной и вами, он выбрал бы вас. Нет, нет, не уверяйте меня в обратном. Я даже знаю, почему это так.

— Почему же, маленький мудрец? — спросил он с улыбкой.

— Потому что мужчине гораздо легче завоевать любовь женщины, чем истинную мужскую дружбу.

— Обещаю вам, Настенька, — ему не придется выбирать, — сказал Алексей, целуя обе ее руки.

Они еще с полчаса поговорили, и вскоре Алексей заметил, что глаза у Насти слипаются. Видимо, наступила реакция после пережитой ею встряски, да и час был поздний. Алексей заставил Настю прилечь, накрыл ее казенным шерстяным одеялом, и она мгновенно уснула.

Еще через час пришел Вазген. В руках у него был вещмешок.

— Вот, выпросил у интенданта, — сообщил он Алексею в прихожей, извлекая из мешка новенький полушубок и меховую ушанку. — Для Насти. Выбрали самый маленький размер, ей должно быть впору. А ты почему на кухне сидишь? Где Настя?

— Говори тише, она спит.

— Спит? Что за дела? Ты сказал, что я приду?

— Пошли-ка на кухню, поговорим. В комнату пока не входи. Пусть поспит. Мне надо поговорить с тобой наедине.

Нюра, заслышав голоса, выставила было нос, но Алексей на нее так цыкнул, что она тотчас захлопнула дверь.

— Что у вас здесь происходит? — удивился Вазген, усаживаясь за кухонный стол. — Я проголодался, как целая стая волков, а женщины забились по углам, да и тебя, сдается мне, не накормили.

— Не до этого сейчас, Вазген! — возвысил голос Алексей, но спохватился и продолжал намного тише: — Знаешь ли ты, что не далее как два часа назад я перехватил Настю в совершенно невменяемом состоянии на озере недалеко от проруби, причем есть серьезное подозрение, что она именно туда и неслась.

— Настя?! Зачем, почему? — вскочил Вазген. — Да нет, Алеша, ты что-то напутал, с какой стати ей бежать к проруби?

— Ей сказали, что у тебя связь с Клавой.

— С Клавой? Какая еще Клава? Я не знаю никакой Клавы!.. Ах, да… Но при чем здесь Клава? Какой вздор! Да кто ей сказал такое? Это все давным-давно быльем поросло!

— Не нервничай, я ей все объяснил и все уладил. А ты хорош — отдал ее на растерзание такому злостному существу как Нюра. Завтра же смени квартиру.

— Брось, Леш, Нюра на такое неспособна, она вполне приличная женщина.

— Я бы с удовольствием эту приличную женщину удавил, без всякого зазрения совести! Кстати, помнится мне, кто-то бил себя в грудь и уверял, что женится на Насте.

— Конечно, женюсь. Вот война закончится, и женюсь, — уверенно подтвердил Вазген. — А сейчас какой смысл — не сегодня-завтра убьют.

— И когда же война закончится?

— Ну когда… Да в этом году и закончится. Вон с финнами быстро разделались, а эти что, о двух головах, что ли? Они ведь, фашисты, на нас неожиданно напали, потому и зашли так далеко. А теперь мы соберемся с силами и вышибем их с нашей земли.

— А если война не закончится в этом году? А если она и через три и через четыре года не закончится? Что ж Насте пять лет сидеть и ждать, убьют тебя или не убьют?

— Алеша!

— Следую твоей же теории. В общем, так: я сейчас ухожу, а ты посиди и подумай!

— Что же ты сердишься, брат? Не уходи. Да я тебя не пущу! Ну да, я кругом болван. Решено — женюсь! Вот хоть завтра и женюсь!.. Нет, завтра, пожалуй, не выйдет, а вот послезавтра… Короче, на этой неделе непременно женюсь. Я ведь Настю давно своей женой считаю. Днем раньше, днем позже, — значения не имеет.

— Для тебя, может, и не имеет, только окружающие твоей женой ее не считают. Поступай, как знаешь, я в твои дела вмешиваться не могу, только учти, что Настя девушка красивая, необычная, на нее многие заглядываются.

Тут Вазген насторожился, и Алексей понял, что сделал удачный ход.

— Кто заглядывается? — глаза ревнивца зажглись черным огнем, будто в них угнездился сам дьявол.

— Так многие, — безучастно пожал плечами Алексей, — думаешь, ты один такой умный?

С мрачно нахмуренным челом Вазген проследовал в комнату и после непродолжительного созерцания спящей Насти пришел к выводу, что опасения Алеши имеют более чем убедительные основания.

Вернулся он на кухню уже со страшно свирепым выражением на лице. Алексей чуть не покатился со смеху, однако благоразумно сдержался, чтобы столько усилий не пропало даром.

— Так я и знал, — заключил его друг, грозно сверкая глазами, — стоит отвернуться, и каждый норовит отнять у тебя самое дорогое. Нет, я этого так не оставлю! А кто заглядывается? — Он посмотрел на Алексея с подозрением. — А-а, ты меня просто дразнишь, да? Вот и физиономия у тебя плутовская. Ты ведь здесь появляешься редко, откуда тебе знать? Сознайся, старик, что ты меня дурачишь.

— И в мыслях у меня такого не было, — отвечал Алексей, безразлично глядя в потолок, — бываю я здесь редко, это верно, только как приду, кто-нибудь обязательно да спросит, серьезно ли у Арояна с Настей, а зачем спрашивают, — сам мозгами пораскинь.

— А ты? Ты что им отвечаешь? — с горячностью подступил к нему Вазген.

— Ничего.

— Ничего?!

— А чего ты ожидал? Я за тебя решать не могу, и от твоего имени говорить не могу, к тому же и сам никогда не знаю, что у тебя серьезно, а что нет.

— Да кто спрашивает, кто?! Говори, Алеша! Не молчи же! Брат, ты мне друг?

— Я тебе и брат, и друг, а потому не скажу. Не хватало нам еще разборок.

— Так не скажешь? Значит, не скажешь! Хорошо же! Тогда пошли. Это чтоб ты знал, что в следующий раз говорить.

— Да куда ты меня тащишь? — уже не скрываясь, хохотал Алексей. — Я-то тут при чем? Погоди, стой, сумасброд ты этакий!

Настя, разбуженная смехом и толкотней в дверях, поднялась, спросонья протирая глаза. При виде Вазгена она, как всегда, просияла, совершенно позабыв о своих переживаниях, и поспешила ему навстречу.

— Настя, сядь! — произнес Вазген с выражением до того решительным и непреклонным, что ее неокрепшие нервы снова болезненно натянулись.

В смятении взывая взглядом к Алешиной поддержке, она нашарила позади себя рукой стул, села на него, будто проглотив аршин, и застыла в напряженной позе.

Вазген между тем энергично мерил шагами комнату слева направо и справа налево мимо Насти, глядя в пол и что-то обдумывая; она поворачивала за ним голову в нарастающей тревоге с сильно бьющимся сердцем, наконец он остановился против нее и торжественно произнес:

— Настя, согласна ли ты стать моей женой?

У нее помутилось в голове, и она грохнулась на пол.

Мужчины бросились к ней.

— Ай молодец, довел девушку! — сказал Алексей.