Год 2008

Мы с Женей мчимся по улице, сворачиваем в высокие каменные колодцы дворов, выскакиваем из подворотен в узкие проулки, временами несемся по набережной, и снова совершаем бросок в приземистую арку. За спиной топот ног, за нами гонятся с десяток разъяренных, подвыпивших парней. Хорошо, что на мне сегодня кроссовки, летом я хожу на работу в красивых туфлях, но шеф предупредил еще с пятницы, что будут задания по городу, поэтому я оделась попроще, а то бы пришлось сейчас улепетывать босиком.

Сзади дурные выкрики, мат, хриплое дыхание. По пути, как назло, ни одного милиционера. Хотя, вряд ли кто-нибудь рискнул бы прийти нам на помощь. Достаточно взглянуть на красные бессмысленные лица, с белыми от бешенства глазами, раззявленные, плюющиеся руганью рты, круглые, как непробиваемые бильярдные шары, головы, чтобы понять: любое противодействие будет сломлено, смято, растоптано в диком разгульном азарте.

Только бы не тупик, стучит во лбу, только не тупик.

Сегодня Женя ждал меня после работы у подъезда редакции. Машину оставил дома — мы решили совершить пешую прогулку до авиакасс, потом к дому, благо живем рядом, погода сносная, дождик прошелестел с утра и затих, к полудню улицы подсохли. Мы купили билеты на самолет — рейс через неделю — и пошли неспешно, сплетясь руками, вжимаясь друг в друга, как бродят все влюбленные. Поминутно останавливались, целовались до головокружения, до слабости в ногах, когда земля колеблется и окружающее становится смутным и далеким. Меня спасали крепкие Женины руки, в них можно было беспечно виснуть, позабыв о пространственной ориентации, о прохожих, и обо всем, что происходит вокруг.

Предполагалось, что мы направляемся к моему дому, на деле бездумно влеклись по свободному маршруту, куда кривая выведет, и вывела она нас в незнакомый сумрачный двор. А там компания парней с бутылками в руках. Подумаешь, картина! Где они только не торчат. Стоят, гогочут, матерятся — беседуют, значит, — в паузах тянут из бутылки.

Мы с Женей пошли мимо по дворовому проезду, не обращая внимания на привычную картину. Они почему-то притихли, повернулись в нашу сторону и провожали блестящими от хмельного возбуждения глазами. Но и тогда мы не ускорили шага, были слишком заняты друг другом, впереди маячила подворотня, за ней улица, машины, пешеходы. Мы медленно приближались к светлому пятну выхода, как вдруг один из компании вырос у нас на пути. Лицо его дурашливо кривилось:

— Браток, подкинь парочку сигарет, будь другом.

— Не курю я, прости.

— А деваха твоя? — не отстал парень.

— Она тоже не курит, — уже холодно ответил Женя.

— Брось, чувак, жалеешь что ль?

— Я же тебе объяснил — не курю. Дашь пройти, или будем стоять?

— Слушай, объясни мне одну вещь, ты вроде русский, да? А девчонка твоя какая-то чернявая, жидовка поди, а может, из этих — хачей или грызунов.

— Пойди проспись, эксперт, и домыслы свои держи при себе! — рассердился Женя.

Он попробовал обойти детину, но тот качнулся в сторону, обдав нас тяжелым духом алкоголя.

— Э, нет, пацан, меня не проведешь. Да ты не наезжай, я ведь поговорить хочу, по-простому, по-человечески. Я понять хочу, почему нашим ребятам не хватает русских девушек. Весь мир восторгается, а вам чурок подавай.

Язык у парня заплетался, он выглядел не агрессивным, а разболтанным, ему надо было что-то настырно выяснять и доказывать, как это бывает у пьяных. Женя ему не отвечал и обдумывал, как без осложнений убрать с дороги приставалу.

У меня, в отличие от Жени, выдержки никакой. От злости в глазах помутилось. Я выступила вперед и встала между мужчинами.

— Ты что к нам привязался, козел?! — закричала я в точности как наша дворничиха. — Умник выискался, борец за чистоту нации, пьянь позорная! Ты сам на что годишься? Что от тебя родится, алкаш? Преисполнен любви к Отечеству, до того распирает, что не просыхаешь. Объясни, какая от тебя польза и от дружков твоих красномордых? И не смей дышать мне своим бухлом в лицо! Катись отсюда, патриот хренов!

Ай да тетя Шура! Не зря я невольно воспроизвела все ее интонации и жесты. Уверена, что вопрос о моей национальной принадлежности прояснился в ту же секунду.

Парень опешил и попятился, но был сильно пьян, споткнулся и, неловко взмахнув рукой, случайно задел мою щеку. И тут Женя, превратно истолковав ситуацию, мощно засадил парню кулаком в челюсть — и все, понеслось-поехало, дружки заорали, вскочили, ринулись к нам, во дворе гулко взметнулся мат. Я схватила Женю за руку и потащила из подворотни. Так этот бугайский кретин, баран твердолобый еще вздумал хорохориться и упираться. Хорошо, вдолбила на грани истерики, что он не только себя подставляет, но и меня.

Теперь улепетываем. За спиной рев и топот ног; если поймают, наверняка порвут на куски, только о том и мечтают, и тормозов у них никаких в пьяном угаре.

— Женя, давай на набережную, — хриплю я. Там народ, все лучше, чем в безлюдных закоулках.

Мы снова бежим вдоль ажурных перил Фонтанки, огибая группки туристов, их сегодня не меньше, чем в воскресный день, спешат увидеть город, пока не разверзлись хляби небесные.

— Женька, Катя, стойте! — вдруг слышу знакомый галактический бас, и мой архангел в лице Игоря возникает у нас на пути, открыв могучие объятия.

Я ныряю в них по курсу, как скоростной экспресс в туннель, потому что возможности мои на исходе.

Игорь, по счастью, вышел не только силой и статью, но еще и сообразительностью. Объяснять ситуацию не приходится, да и некогда. Вмиг вырастает заслон — Женя, Игорь и двое его друзей-земляков.

И закипает драка. Невероятно, как они друг друга молотят, мне кажется, что один такой удар убьет человека, а им хоть бы хны. Нападающие пьяны и, вероятно, не особо чувствуют боль, а Женю с друзьями подстегивает злость, делает их практически неуязвимыми. Обидчики превосходят нас в численности, но плохо владеют собой, у них нарушена координация, как у всякого пьяного, поэтому довольно скоро все они валяются на тротуаре или сидят, привалившись к перилам, окровавленные, с бессмысленными глазами.

— Сваливаем, пока милиция не прикатила, — торопится Игорь. — Мне не улыбается провести отпуск в каталажке из-за каких-то придурков.

Мы ныряем в ближайший переулок, но ходить в таком виде — в крови и расхристанными — тоже опасно. Я прикидываю, что наш дом недалеко, можно пройти закоулками и дворами. Ребятам надо помыться и привести себя в порядок.

Нам удается без происшествий добраться до нашей парадной. А тут облом! Папина машина уже на месте. Отступать поздно, придется объясняться с родителем, мама-то ничего, она человек более либеральный, хотя в истории нашего семейства не было случая, чтобы я приводила домой сразу четырех мужчин.

В коридоре мама всплескивает руками:

— Господи, что с вами такое, мальчики?

— Мама, папа, знакомьтесь, это друзья Жени из Тамбова. На меня напали хулиганы, а эти молодцы меня защитили, так что встречайте хлебом-солью. Учтите, вы им обязаны спасением дочери.

— Та-ак, — рокочет отец. — Обмундирование придется выбросить. Сейчас подыщем вам рубашки. Но сначала всем в ванную мыться.

Пока ребята топчутся в ванной, мы с мамой спешно накрываем на стол. Сегодня у нас домашние котлеты — мечта всех мужчин двадцать первого века. Женя, дожидаясь в коридоре своей очереди к крану, заглядывает в кухню и тянет носом. А то! Питается бедный покупными салатами и подозрительными курами.

Женя стягивает через голову разорванную футболку. На груди у него алеют длинные царапины, кто-то прошелся пятерней по коже. Я берусь обрабатывать раны, при этом украдкой, пока никто не смотрит, целую его в грудь, он каждый раз пугается и озирается по сторонам, но улыбается и с удовольствием отдается моим заботам.

Потом мне кто-нибудь скажет, что мы сами придумываем себе мужчин. Что вот это чудо во плоти ростом под метр девяносто — плод моего разгулявшегося воображения. Что ласковые глаза и нежные руки мне приснились в девичьих грезах, а на самом-то деле все мужики одинаковы, и в моем тоже нет ничего выдающегося, что очень скоро иллюзорная пелена влюбленности спадет с моих одуревших глаз и я узрею неприглядную изнанку мужской притягательности.

Да гори оно синим пламенем! Не желаю любить с оглядкой, выстраивая, как модно сейчас говорить, отношения, словно железобетонную конструкцию, возводимую на века. Хочу получить все сейчас, сполна, пока чувства свежи, играет кровь, пока переполняет нежность, и я уже не я, а нечто воздушное, обольстительное, желанное, объект восхищения и неудержимой страсти. Кто знал любовь, меня поймет.

Мы проводим чудесный вечер у нас дома, и к девяти часам вываливаемся шумной ватагой из подъезда, прихватив брата Димку — он смотрит на наших гостей с юношеским восторгом, теперь от него не отделаешься, придется вместе домой возвращаться.

В Питере все дороги ведут к Неве, мы проходим через Александровский сад, мимо античных фигур и памятников великим соотечественникам, но останавливаемся, естественно, у пивного ларька. По моим наблюдениям, мужчины не в состоянии спокойно обойти эти рассадники привыкания к алкоголю.

— Вы с мамой нас перекормили, Катюха, — оправдывается Игорь. — Жажда мучит, холодное пивко сейчас в самый раз.

— Мечтатель! Пиво теплое: народу гуляет много и всем хочется утолить жажду, наверняка на всех холодного не хватает.

Стоящий у окошка покупатель оборачивается на мой голос, и я вижу перед собой ухмыляющуюся физиономию Даньки, в руке у него банка будвайзера.

— Ты как всегда права, Катенька, берите вот это, оно прохладнее — не так разбирают, — слащаво гнусавит он, и я понимаю, что меня ждет какая-нибудь гадость с его стороны. Он мастер делать гадости, сотрудники его побаиваются, но шеф ценит за язвительный тон статей. Даниил умудряется писать на грани скандала, двусмысленно, с компроментирующим подтекстом, но так искусно жонглирует словами, что может опровергнуть любое обвинение в клевете. — Привет, Димон! Давно не виделись. Гуляете?

Он сверлит глазами Женю, которого я держу под руку, а я сжимаюсь внутренне: Игорь, как назло, копается у прилавка, времени у Даньки достаточно, чтобы измыслить какой-нибудь подлый выпад. И он его делает, возможно, всего лишь с целью завязать разговор для дальнейших провокаций, но самое начало оказывается бьющим наповал.

— Как продвигается твоя затея с орденом? Ты молодец, Катерина! Острую тему выбрала, злободневную! Нашла того хмыря, что орден подарил? Эх, мне бы так подфартило, я бы убойную статью накатал. Такое дело может получить широкий общественный резонанс… Представляю, какая буча поднимется в блогосфере… Слушай, давай завтра в редакции обсудим, я тебе смогу дать несколько дельных советов, а, Кать? Ты у нас станешь знаменитостью, попомни мои слова!

Я теряю дар речи, костенею и боюсь взглянуть на Женю, вижу перед собой лишь улыбку Даньки, полную торжествующего сарказма — он в момент вычислил по моему лицу, что ненароком попал в десятку. Даже лоснится от удовольствия.

Ах ты гад! Ах ты!.. Да я тебя!.. Впиваюсь ногтями в Данькину рубашку и трясу его тщедушное тело, одновременно толкаю в сторону от ларька.

— Катись отсюда, негодяй! Ты еще хуже, чем я думала. Что, рад, да? Сподличал, сделал пакость — и доволен. Ловчишь по-мелкому, чтобы отыграться. И все равно доказал, что ты пустое место. Не смей, слышишь, никогда больше не смей лезть ко мне с разговорами!

— Дима, попридержи сестру, — хихикая, упирается Даниил. — С чего ты взъелась, Катерина? Я с тобой о работе, а ты бросаешься на человека. — Он в своем амплуа — чист и безгрешен, хотя только что сломал мне жизнь. — До чего ты стала со мной неласкова, а ведь бывало…

Я пихаю его изо всех сил — жаль не свалила с ног — и возвращаюсь к Жене. Но его уже нет, Игорь выглядит растерянным, а Димка тычет пальцем в темноту аллеи. Я сломя голову бегу в указанном направлении, хватаю какого-то мужчину за руку, не извинившись бегу дальше, и вдруг с неба, сквозь кроны деревьев, начинает сыпаться дождь, как незваный докучливый посетитель, явившийся не вовремя и некстати. Все сразу становится туманным и призрачным в старинных аллеях, из влажной мути наплывают неясные фигуры и пропадают, а я стою и плачу, глотаю дождь и слезы, и впервые познаю страх одиночества. Мне хочется кричать от бессилия, но я знаю, что Женя не услышит, не даст мне возможности оправдаться, доказать свою любовь, и еще объяснить, что мы встретились и полюбили друг друга не случайно — нить нашей судьбы тянется из прошлого века, из той далекой войны, из давней истории встреч и расставаний на северном озере.