Михалыч проходил мимо ванной комнаты и услышал звук разбившейся склянки. Зашел в помещение. На керамических плитках пола блестели мелкие осколки. Михалыч встал посредине, покрутил головой, затем решительно двинулся к плетеной корзине для белья, запустил руку под крышку и вытащил за шкирку Зета.

— Ты что здесь делаешь, прохвост?

Чертенок болтался на весу, покаянно опустив рожки и свесив лапы.

— Ой-ой, господин, отпусти, — заверещал он. — Твоя рука жжется. Ты спалишь мне шкуру.

Михалыч посадил его на крышку корзины.

— Благодарю, господин, а то каждый норовит попортить мой костюмчик, — пожаловался франт, расправляя на шее пышное жабо.

— А ну отвечай, козявка, что ты здесь вынюхиваешь! Тебя шпионить послали?

— Ни-ни-ни, господин, я сам. Ты меня, пожалуйста, не выдавай. Если старшие узнают, что я хожу сюда самовольно, меня снова высекут. Раньше мы ходили в мир людей только с высшего соизволения и с большими трудностями, а сейчас, когда проход открыт, все стали бегать без спроса. Но все равно запрещено, особенно младшим, если попадусь, меня накажут.

Михалыч присел на край ванны:

— Ну и какого черта тебя носит сюда каждый день?

— Ай-яй-яй, тебе, светлейший, совсем не пристало чертыхаться. Разве ты плохо учился? Вот я хорошо усвоил, что нам можно, а что нельзя, потому что я лучший ученик!

Зет вдруг насторожился и шмыгнул обратно под крышку корзины. Вошел Максим, осколки хрустнули у него под ногами.

— Доконал-таки флакончик? Ну и черт с ним! Этот аромат меня уже во сне преследует, никогда больше не куплю.

— Чертыхаться нельзя, — назидательно сказал Михалыч. — Чему тебя только учили?

— Да ничему, в общем-то. Так, музыке кое-как. Я тебе помешал?

— Хочу принять ванну, что-то спину ломит.

— Ухожу. Руки только сполосну. Осколки-то смети хоть в сторону, порежешься.

Как только Максим ушел, Зет выбрался из корзины.

— Это твой друг? — кивнул он на дверь. — Я слышал, что он гений. А еще я тайком подслушивал, как он играл. — Чертенок сокрушенно вздохнул. — Жаль, долго не проживет.

— С чего ты так решил? — Михалыч нахмурился.

— Он добрый гений, а добрые гении наши злейшие враги. С ними необходимо бороться безжалостно, любыми средствами, — наизусть отчеканил Зет.

— Ах, вот оно что! Понятно, — снова улыбнулся Михалыч. — Давай-ка, отвечай урок до конца, посмотрю, какой ты способный.

Чертенок вытянулся и с готовностью затараторил:

— Добро, посеянное гением, живет в веках, и искоренить его практически невозможно. Один добрый гений стоит миллиона мерзавцев, потому что зло не живет долго, а сотворенное гением — вечно и сводит на нет все наши усилия. Поэтому гениев мы стараемся истреблять как можно раньше, чтобы свести их вклад к минимуму.

— Истреблять? Это как же? Убиваете, насылаете порчу?

— Зачем? Все делается с помощью самих же людей. Ты, светлейший, задаешь странные вопросы. Будто сам не знаешь. Наше дело нашептывать людям дурное, а остальное они сделают за нас.

— Да знаю я все, тебя хочу проэкзаменовать. Пожалуй, ты действительно прилежный ученик. Только почему же ты нюхаешь цветы, слушаешь музыку, жалеешь гения? Сдается мне, какой-то у тебя изъян, мелкий лихоимец.

Мордаха Зета плаксиво сморщилась:

— Сам не могу понять. Зараза какая-то. Я из высшей касты чертей, данные у меня отличные, вырасту, стану правой рукой Себа, он сам однажды обмолвился. Себ хвалит меня, говорит, что я сметлив не по годам.

— Вундеркинд чертов, — кивнул Михалыч.

— Не выдавай меня, господин, очень прошу. Я постараюсь исправиться.

— Так зачем ты залез к нам в ванную, проныра?

Зет неожиданно сконфузился совершенно искренне.

— Я… я хотел взять кусочек мыла, — промямлил он, пряча глаза. — Они играли, кидались навозом, а мне совсем не нравится. Я целый час в пруду полоскался, но запах никак не отбить. Даже чесаться начал.

Он украдкой поскреб сухонькой обезьяньей ручкой саднящее место на смоляном боку.

— Да-а, точно ты, пострел, дефективный. Первый раз вижу такого чистюлю в рядах нечисти. Не трясись, я никому не скажу. Бери мыло и проваливай.

Зет бочком приблизился к Михалычу, осторожно, боясь прикоснуться, взял из его руки кусок туалетного мыла, и чинно засеменил к двери, но прежде чем выйти обернулся:

— Можно еще спросить? — Получив поощрительный кивок, продолжал: — Зачем ты надел чужую шкуру?

— Мне так удобнее, — едва не расхохотался Михалыч. Зет несказанно его забавлял.

— Классно! Я бы тоже так хотел. Но такому нас не учат. Это умеют только высшие.

До свидания, господин, — вежливо попрощался чертенок и, исчерпав весь запас известного ему политеса, с облегчением дал стрекача.

Михалыч еще некоторое время задумчиво смотрел на приоткрытую дверь, затем взял щетку и стал сметать в кучку осколки.

Ярослав с утра засел за свой ноутбук, но завидев Василия, предложил:

— Давай затаримся пивком и пойдем на речку, порыбачим до обеда. Я уже с ума схожу от безделья. Хотели задержаться здесь на два дня, а торчим вторую неделю. Кстати, ты не видел мою красную бейсболку? Мне ее пилот с Формулы 1 подарил — именная. Я уже всех спрашивал, искал, где только мог, пропала бесследно.

Вася бейсболку не видел, поэтому Ярик вынужден был прикрыть лысину от солнца другой кепкой. Друзья взяли удочки, прихватили несколько бутылок пива и пошли через лес к реке, где не так-то просто оказалось найти безлюдное место. Горожане и туристы расположились вдоль берегов для пикника, в воде было много купающихся, в основном, детворы.

Василий рассчитывал по пути добросовестно выполнить свои обязанности: надо было проследить, чтобы не разводили костры. Жара не спадала, днем доходило до тридцати пяти, поэтому опасность возгорания была велика.

Наконец нашли подходящее место и пристроились на берегу с удочками. Рыбалка, однако, не задалась, рыба, как видно, тоже разморилась и попряталась в глубоких плесах. Ярослав предложил раздавить по бутылочке пива — горлышки бутылок торчали из воды на мелководье.

Мужчины прилегли на траве в тени, смотрели вдаль, потягивая пиво. Пока лежали, небо на горизонте стало свинцовым, деревья качнулись под порывом ветра.

— Опять гроза собирается, — заметил Василий. — Хорошо бы! Ливень сейчас не помешает, а то парилка страшная.

Скоро солнце скрылось за большим облаком. За ним теснились более темные сердитые собратья.

— Надо идти, а то польет сейчас, — заключил Василий, не трогаясь пока с места.

— А ты говорил, орлы здесь не водятся, — лениво сказал Ярик: он взялся уже за третью бутылку.

— Не водятся, — подтвердил Вася. — Я что, своего леса не знаю?

— А вон кружит, это кто? Типичный орел.

Ярик указал пальцем вверх, Василий посмотрел в указанном направлении, ахнул и вскочил на ноги:

— Он! Точно он, черный коршун! Тот самый! Братан, очень тебя прошу, бросай все и помоги мне выследить разбойника. Посмотрим, куда полетит, хоть приблизительно.

— Так ведь хлынет сейчас, ты же сам сказал. Дождь еще полбеды, я грозы боюсь.

Пошли скорее домой. Коршун твой как раз в ту сторону полетел.

Черная птица описала круг в пасмурном небе и взяла курс на восток. Рыболовы поспешили в том же направлении, держась опустевшего берега.

В округе потемнело. Тучи полыхали изнутри, вдалеке была видна косая сеть дождя. Коршун еще хорошо был виден в небе, но скоро начал снижаться кругами и пропал из виду.

— Где-то в районе усадьбы сел, — вел наблюдение Василий. — Недаром я видел его в сарае. Ничего, выследим голубчика.

Лесная дорога вывела их к усадьбе. Неподалеку на просеке стоял автомобиль — серый фиат, внутри никого не было и поблизости ни души.

— Загулялись что ли? — сказал Василий. — В грозу бродить по лесу — неудачная затея.

Когда они ступили на территорию усадьбы, упали первые капли дождя.

— Мне все-таки не дает покоя конюшня, давай осмотрим ее еще раз.

— А если он кинется на нас?

— Пальну в воздух из ружья. Испугается. Коршун — не курица, кое-какие мозги имеются.

На всякий случай друзья вооружились крепкими палками, чтобы при необходимости отбить атаку недружелюбной птицы.

В конюшне было мрачно, из узких окон сочился слабый свет. В заброшенном помещении еще сохранились перегородки между денниками. В проходе валялись деревянные ящики и пришедшая в негодность садовая утварь — старые грабли, лопаты, жестяные ведра, растрескавшийся резиновый шланг.

Снаружи гудел ветер, деревья шумели и гнулись со скрипом. По крыше барабанил дождь, с каждой минутой все яростнее.

Под крышей на стропилах птицы не обнаружилось, поэтому мужчины обследовали по очереди каждый закуток, впрочем, уже без всякой надежды на успех. Сумеречное освещение и завывание ветра настраивало на мистический лад. Обоим вспомнились ночные игрища в лесу, особенно — участники.

Мужчины дошли до конца длинного строения, когда заскрипели дверные петли. Храбрецы, под впечатлением воспоминаний, не сговариваясь, юркнули в ближайший денник и затаились.

Вошли двое. Ярослав и Василий сквозь щель между досками смогли разглядеть, что это, слава богу, обычные люди — прилично одетые парни в кожаных куртках, перчатках; куртки уже мокрые, блестящие от дождя. Один был постарше, другой — молодой, но какой-то облезлый.

— Собачья погода, — сказал старший, отряхивая брызги с рукавов. — Вчера специально смотрел прогноз, обещали небольшую облачность. Придется переждать ливень, потом двинем прямо в дом. Накрыть их в саду уже не удастся. Повезло… — он грязно выругался, — убрали бы тихо, по одному и без лишних проблем.

Ярик и Василий как раз собирались выйти из укрытия и составить компанию попавшим в грозу, но последние слова их насторожили. Они переглянулись, Ярик приложил палец к губам, но незнакомые мужчины больше не разговаривали, присели на перевернутые ящики и, видимо, собрались ждать, пока поутихнет ливень. Прошло полчаса.

— Будем сидеть здесь как крысы? — прошептал Ярослав и приподнялся. — Пойдем выясним, о чем они толковали.

— Смотри, — сипло отозвался Василий и дернул Ярика за рукав.

Парни, за которыми они наблюдали, достали пистолеты, привинтили к ним глушители и встали наготове у распахнутых конюшенных ворот, как бегуны на старте.

Их силуэты четко вырисовывались на фоне непроницаемой стены дождя.

— Дай сюда. — Ярик потянул ружье Василия к себе.

Тот заартачился, вцепился мертвой хваткой в служебное оружие:

— Крыша поехала? Они тебя прикончат в два счета.

— Лучше ждать, пока они рванут в дом? Отдай, говорю.

— Не дам! Лучше звони Максиму, Михалычу… Надо их предупредить, пусть милицию вызывают.

— Дурень! Какая милиция?…

Препираясь яростным шепотом, они тащили друг у друга ружье. Если бы не шум дождя, бандиты давно бы услышали негодующее шипение в дальнем углу, но так как стояли они у самой двери, то и слышать ничего не могли.

— Господа, господа, успокойтесь, прошу вас, — произнес вдруг за спиной у спорщиков ржавый голосок. — Как вы, однако, не вовремя здесь оказались.

Ярик и Вася стремительно обернулись и увидели перед собой престранное существо — нечто похожее на обезьянку в черной бархатной шкуре, с шерстистыми манжетами на всех конечностях и пышным жабо вокруг шеи, с хвостом и в красной бейсболке, в которой Ярик опознал свою недавнюю пропажу.

Будь на месте наших героев Михалыч, он сразу узнал бы чертенка Зета, но поскольку ухарски сдвинутая на затылок кепка скрывала основной опознавательный признак — рожки паршивца, то и определить принадлежность расфранченного существа к бесовской породе было крайне затруднительно.

— Это что еще за говорящий лемур? — уставился на него Ярик. — И почему, собственно, в моей бейсболке?

— Твоя? А я и не знал, — не сморгнув, соврал Зет. — Я думал, она ничья, лежала себе, я и взял. Красное с черным шикарно смотрится.

— Да кто ты такой? — продолжал возмущаться Ярик.

— Черт, к вашим услугам. — Зет снял шапочку и с достоинством поклонился.

— Чур меня! — отмахнулся Ярик. — Что тебе надо, мартышка?

— Обижаете, сударь, какая же я мартышка? Любой бес из низшего сословия был бы счастлив иметь мое звание. Я черт, быть чертом почетно, это вам не какая-нибудь нечисть на подхвате или болотная шантрапа — лешие, вурдалаки, кикиморы. Черт — лицо приближенное к демону, когда я подрасту, стану правой рукой Себа.

— Я уже спекся от зависти. Кепку-то отдай, кабальеро.

— Как бы ни так, — проворно отступил нахал. — Это мне плата за ваше спасение. Сейчас сами все поймете.

Стой, Чаритта! — вдруг закричал он кому-то. — Их трогать нельзя, так господин приказал.

У мужчин перед глазами со свистом промелькнуло что-то гибкое, тонкое, раздался хлопок бича прямо под ногами, следом выступил их тени изящный, набеленный Чаритта в красных сапожках.

— Предупреждать надо, — промурлыкал он сквозь зубы. — Я уже собирался выбить им мозги. Ты испортил мне удовольствие, шельмец… Ах нет, вижу еще двоих. Прекрасно, прекрасно! Держитесь вы трое подальше, сейчас начнется потеха!

Он выскочил на середину прохода, заложил два пальца в рот и залихватски свистнул.

Бандиты дернулись, обернулись, выставили дула пистолетов, тут створки ворот у них за спиной со стуком захлопнулись. Стало намного темнее, чем было.

— Что за хрень? — начал браниться старший и двинул плечом ворота. Те не поддались.

— Может, ветер? — предположил напарник.

Бандиты навалились вдвоем на ворота, но створки даже не шелохнулись.

Последовала гнусная брань.

— А кто тут свистел? — сообразил молодой. — Сдается мне, какая-то гнида развлекается.

— Я свистел, — появился перед ними Чаритта и встал стройно, подбоченясь.

Старший не раздумывая пальнул в охальника. На месте Чаритты взвилось дымное облачко, а укротитель возник с противоположной стороны.

Мужики выхватили еще по пистолету и принялись палить в четыре руки. В воздухе распускались пучки дыма, как от разрывов снарядов, а Чаритта неизменно возникал в другом месте.

Ярик и Вася лежали на полу, закрыв руками голову, так как вокруг свистели пули.

Бандиты сменили по обойме в пистолетах, но тут Чаритте наскучила первая часть программы. Представление должно было продолжаться. Конец бича взметнулся несколько раз, и все пистолеты один за другим оказались в руках у бывшего артиста.

Он отбросил оружие с гадливостью:

— Жалкие пукалки, а вы поганые трусы! Что может быть ничтожнее мужчины, стреляющего издалека? Древние презирали лучников за то, что те не сражались мечом. И уж наверняка вы не посмели бы выйти навстречу хищнику. Вы — никчемные, грязные трусы, а посему заслуживаете показательной порки.

Бандиты стояли и слушали в растерянности, без оружия они чувствовали себя беззащитными.

— Заткни хавло, маргаритка, — грубо отозвался один. — Вымой сперва свою размалеванную харю, а после пасть разевай.

— Извольте! — воскликнул Чаритта со сладчайшей улыбкой. — Молчу, молчу. Ни в коем случае не хочу мешать вам, господа. Занимайтесь, пожалуйста, своим делом.

Он стоял неподвижно, лишь постукивал ручкой кнута по ладони.

Бандиты, тем не менее, напасть на разоружившего их наглеца все же не решились, вместо этого схватили старые лопаты и принялись громить ворота, надеясь разнести дерево в щепы. Им хотелось поскорее выбраться из гиблого места.

Они услышали за спиной шуршание, обернулись и оторопели: у лежащего на земле свернутого поливочного шланга конец поднялся, как голова у змеи, и начал раскачиваться из стороны в сторону. Самый кончик сплющился, слепился в треугольник, на нем засветились два рубиновых глаза, вот уже открылась широкая пасть с ядовитыми клыками и длинным раздвоенным языком.

— Мама, мамочка, — простонал младший и сполз спиной по стенке на пол. Второй вообще потерял дар речи и остался стоять на месте, сжимая в руках черенок лопаты.

Чаритта хлопнул по земле бичом.

Кольца шланга вздыбились, начали перекатываться, тасоваться в зловещей пляске, понукаемые ударами бича Чаритты, затем молниеносный бросок — и жесткие петли захлестнули несчастных подельников. Они оказались зажатыми в плотных тисках резиновых витков, так что не могли двинуть ни рукой, ни ногой. Младший начал кричать от ужаса. Старший рычал и ругался.

— Так как ты меня назвал? — все с той же сладкой улыбкой напомнил Чаритта. Бич вился вокруг его ног, как живой. — Оскорбление лишь усугубит наказание. Нельзя рычать, огрызаться, бить хвостом, надо учиться повиновению. И я вас сейчас научу стоять на задних лапах. Позабавимся, детки?

Ярослав и Василий заткнули уши и крепко зажмурились, чтобы не слышать отчаянных криков, и не видеть того, что происходит в другом конце конюшни.

Из темного дальнего угла, где они прятались, стали выходить один за другим гориллоподобные существа. Затаившиеся храбрецы уже имели возможность наблюдать их на ночном берегу. Передние остановились, увидев людей в деннике, злобно захрапели, носы у них хищно задергались. Остальные столпились сзади, напирая на передних.

Тотчас перед ними выкрутился из-под земли Зет.

— Чего уставились, тупицы? — тявкнул он — Не эти, а те.

Монстры захрюкали и направили кривые стопы в указанном направлении.

— Ох, тупицы, ох, обормоты! — покачал им вслед головой Зет. — Скоты колченогие. Мозгов ни грамма в башке, одна слепая злоба и животная сила. Сваливаем отсюда, ребята. Не терплю крови и грязи. Это уже, пожалуйста, без меня.

Зет ударил ногой в стену, дерево там оказалось трухлявым, открылся проход; мужчины с облегчением выбрались из страшного сарая вслед за чертенком.

Снаружи еще дождило, но значительно слабее.

— Сейчас прекратится, — обнадежил Зет. — Так я пошел, и вам здесь задерживаться не советую.

— Бейсболку верни, ворюга! — крикнул ему вслед Ярослав.

— Ну и жмот же ты, дай хотя бы поносить, — донеслось из пелены дождя.

В тот же день в Москве, в районе Марьино, на восемнадцатом этаже высотки, в скромной двухкомнатной квартире Сева Печкин сидел за кухонным столом и складывал равными стопками денежные купюры. Выложив очередную стопку, Сева подносил ко лбу салфетку и отирал пот со лба и тощей шеи, после чего продолжал свое изнурительное занятие.

— Да-а, удружила ты мне, супружница дорогая. В копеечку влетела мне твоя интрижка. Вместо того чтобы с музыканта бабло рубить, приходится платить за упокой его души. Как подумаю, сколько уже отдал, и сколько еще отдам, честное слово — жить не хочется.

— Идея была твоя, — пожала плечами Зинаида. Она стояла у мойки и мыла посуду. — Раз торгуешь своей бабой, то и не вякай. Все, между прочим, было на мази. Еще немного, и я переселилась бы к Максу насовсем, а тебя послала бы к едрене фене, козлина беспородный.

— А сама-то кто? — беззлобно осклабился Сева. — Шавка приблудная. Кабы не я, гнила бы до сих пор в своем Мухосранске. Тоже мне, королева Шантеклера.

— Да пошел ты, устала я от тебя. Жаль, что с Максом сорвалось. Не тебе чета — культурный мальчик такой, чувствительный. И бабки, как ты, целыми днями не считает.

— Гы, а чего ему считать, коли само в руки прет. Тут корячишься день-деньской — и даже задницу прикрыть нечем, а этот сыграл на фортепьяне пару раз, и лишний миллион в кармане. Зажрался, сволочь! Поделом ему, а то получается — одним все, другим ничего. Нувориш проклятый! Я о такой тачке, как у него, даже мечтать не смею. Капитализм, блин! Я как-то поинтересовался, сколько стоят билеты на его концерт. Выпал в осадок в натуре. А мне последнее отдавать. Даже смерть его дорого стоит.

— Дурак ты! Он работает, а ты всю жизнь ловчил — легкие пути искал, сначала аферистничал, потом воровал, пока до мокрухи не докатился. А теперь все у тебя виноватые. Философ сраный! Не-е, с Максом мне лучше было. Если бы выгорело с ним, к тебе вообще бы не вернулась.

Севу ее слова не задели, так как слышал он их не впервой и считал бабьими капризами, к тому же был занят важным делом. Он сложил наконец все стопки в одну общую, деньги поместил в конверт, конверт завернул в целлофановый пакет и посмотрел на часы.

— Не звонит никто, а вроде пора бы уже.

В гостиной раздался шум, что-то с грохотом упало на пол.

Супруги дружно снялись с места и поспешили в гостиную, которую отделял от кухни маленький коридорчик. Вошли и ахнули.

Посреди комнаты на столе сидела громадная птица, совершенно черная, как ворон, глаза у нее были яркие, тигриные — казалось, светятся два желтых пронзительных огонька. Эти круглые глаза, как у всех птиц, ничего не выражали, но облик пернатого гостя был весьма горделив.

Птица топталась на скатерти, переставляя сильные лапы, увенчанные острыми когтями. На полу лежал разбитый цветочный горшок.

— Мать честная! — пробормотал Сева. — Это откуда ж такой красавец? Похож на орла. Нет, скорее коршун. Во всяком случае, той породы. Зин, надо его как-то изловить. За него кучу денег отвалят. Надо жратвой отвлечь — и накрыть покрывалом. Они что едят, не знаешь?

— Рыбу вроде, цыплят, коршун ведь. У меня есть куриные сосиски!

— Сойдет, неси, быстро, и покрывало тащи из спальни, а я пока попробую закрыть балконную дверь, чтоб не улетел. Цыпа, цыпа, спокойно, хороший мальчик…

Сева сделал шаг к балкону, прижимаясь спиной к мебели, затем второй, третий. Коршун следил за ним желтым глазом. Севе осталось дотянуться и захлопнуть балконную дверь, но тут птица сорвалась с места и вылетела наружу.

Сева невольно шарахнулся в сторону, таким мощным был бросок небесного пришельца. Сева вышел на балкон и с ужасом увидел, что птица уже вылетает из кухонного окна, и в когтях у нее заветный пакет с деньгами.

— Стой! — завопил Сева. — Стой, стервятник! Отдай деньги, мразь!

В голове промелькнуло, что надо бежать за пистолетом, но тогда коршун мог скрыться бесследно вместе с деньгами, а так, по крайней мере, оставалась надежда проследить его маршрут.

Пока Сева в отчаянии лихорадочно соображал, что можно предпринять, коршун бросил пакет на соседний балкон и стал набирать высоту, а там пропал над крышей.

Сева ринулся к соседям, вдавил палец в кнопку дверного звонка.

— Они вчера уехали, — сообщила Зинаида. — В Турцию на пятнадцать дней.

Сева осмотрел замки. Конечно, если повозиться, то замки можно открыть, но момент был неподходящий — площадка длинная, квартир много, и время такое, что соседи возвращались с работы. А ждать до ночи нельзя, Севе могли позвонить с минуты на минуту и потребовать деньги.

Он снова вышел на балкон, осмотрел карниз, прикинул расстояние. Карниз был достаточно широк.

— Давай веревку, привяжусь и полезу, — пришла Севе в голову логичная мысль.

— Откуда? Нет у меня веревки. Жди тогда, схожу в хозяйственный магазин.

— Некогда ждать, дура стоеросовая! Отойди! Никакой пользы от тебя.

Зина со страхом наблюдала, как муж перелез через перила, потом, прижавшись спиной к стене, стал боком передвигаться по карнизу мелкими шажками, при этом старался не смотреть вниз.

И тут налетел этот проклятый коршун. Сева стал махать руками, пытался защищаться, коршун нападал с клекотом, который звучал странно, как птичий смех. Страшные когти и клюв терзали беспомощную жертву. Лицо Севы было в крови, он держался из последних сил, пытался защитить голову, глаза, наконец не выдержал, сорвался с карниза и с диким воплем полетел вниз. Коршун покружил над падающим, словно хотел проследить, как мозги несчастного брызнут на асфальт, затем снова плавно взмыл к балкону, на котором стояла потрясенная Зинаида.

Женщина попятилась вглубь комнаты, а подлая птица, усевшись на перила, нагадила на пол балкона, нагло подмигнула Зинаиде огненным глазом и лишь после этого исчезла окончательно.