Приближалась четвертая годовщина свадьбы Влады и Альберта. Супруги решили отметить событие в ресторане, для чего арендовали в нем один из залов. Мероприятие Альберт обставил с шиком, пригласил много гостей, заказал музыкантов и певцов. В меню включили самые лучшие и разнообразные блюда.

Коле приходилось регулярно присутствовать на семейных торжествах, которые он не выносил, так как за Альбертом, подобно зловещей тени, неотлучно таскался Баклан. Он по какой-то непонятной причине не оставлял Колю в покое, хотя история со Стасом канула в прошлое. Стас уехал и не подавал признаков жизни, однако Баклан не унимался и продолжал запугивать Колю. Он преследовал парня ужимками, непристойными жестами, подмигиваниями, назойливо лез к нему с разговорами, причем каждая фраза содержала угрожающий, либо издевательский подтекст, что неизменно приводило Колю в отчаяние.

Коле в ту пору исполнилось двадцать шесть, он, по сути, мог считать себя взрослым мужчиной, но страх перед Бакланом прочно укоренился в его сознании и буквально мешал жить.

За месяц до празднования годовщины свадьбы младшей сестры, ему пришлось с матерью и Элей пойти в дом к Альберту на день рождения Влады. Отговориться не удалось, так как мама потребовала, чтобы сын сопровождал ее во время визита к зятю.

Коля ненавидел Альберта, но Баклана ненавидел сильнее. В манерах Альберта хоть и сквозило пренебрежение при вынужденном общении с Колей, но определенные правила приличия он, тем не менее, соблюдал. Баклан же словно караулил каждую минуту, чтобы погримасничать за спиной у Колиных родных, при этом никогда не скрывал своего поведения от Альберта, а тот ни разу его не одернул. Коля сделал вывод, что негодяи по-прежнему действуют заодно, и распоряжение запугивать шурина исходит от Альберта.

Догадка его подтвердилась в день рождения Влады.

Праздничный обед подходил к концу, подали десерт, фрукты. Посторонних гостей почти не было: Влада хотела собрать только членов семьи, хотя без парочки постоянных прихвостней Альберта не обошлось.

Мужчины под вечер порядочно набрались, сам Альберт был навеселе, Коля, напротив, от водки раскис, сделался несчастным, слезы буквально стояли у него в горле, наружу рвалось хмельное горе. Он незаметно смахнул со стола початую бутылку водки и вышел на крыльцо.

Был ноябрь, сад замело снегом, округа ровно белела в сумерках, снег шел мелко и часто, звездился в свете фонаря над крыльцом.

Коля ритмично прикладывался к бутылке, жадно втягивая в промежутках морозный воздух. Дверь за его спиной отворилась, и появились ненавистные недруги вдвоем, как будто нарочно, чтобы досадить Коле.

— Гляди-ка, колобок наш бухает на морозе, — хохотнул Баклан.

Коля попробовал было пройти мимо них в дом, но Альберт по-свойски обхватил его за плечи:

— Куда? Это, брат, неуважуха с твоей стороны. С нами пить западло? Пренебрег культурной компанией, в одиночку из горла водку хлещешь…Не любишь ты нас, Колян, ой, не любишь. А ведь мы к тебе со всей душой. Верно, Мить?

— Не только с душой, но и с любовью, — Баклан ущипнул Николая за щеку. — Щекастенький… Он мне с первой встречи приглянулся, но взаимности никакой. Я прям весь исстрадался. А, Колян, ласковым со мной будешь?

— Погодь, Митяй, не стращай парня, вон он опять затрясся весь. Пугливый он у нас, считаться надо.

— Так ведь мне пугливые как раз и нравятся. Страсть как люблю пугливых и щекастых.

Коля в панике оттолкнул Альберта и отпрянул к перилам крыльца.

— Вы оба спятили! — срывающимся голосом крикнул он. — Что вам еще от меня нужно? Гады вы, сволочи!

— Дельце одно возникло неприятное, — объяснил Альберт. — Дружок твой бывший объявился в Кривом Роге, в том заведении, куда мы его сеструху определили. И там выяснил, что она уже два года как померла.

— Яна умерла? — Коля выронил бутылку в снег. — Вы убили ее?!

— На хрен нам надо было! Девчонка хлипкая оказалась и нервная. Работать не хотела, пыталась два раза бежать, клиентам записки совала для передачи. Ребятам пришлось ее примерно наказать, видать, перестарались сучьи дети…Теперь их кто-то методично отстреливает, четверо уже откинулись. Я так подозреваю, что твой дружок счеты сводит. Убийцу пока найти не могут, и Черепков как в воду канул… Ну что выставился?! Я тебя спрашиваю, ты ему настучал? Как он до места допер, не с твоей ли помощью?

— Я его четыре года не видел. Если бы и видел, о Яне не смог бы сообщить. Вы мне о ее местонахождении не докладывали. Он сам нашел ваш бордель…Все-таки сгубили девочку. До того мать у него умерла, не выдержала похищения дочери…Слушай, а ведь Стасу терять больше нечего. — Глаза Коли зажглись пьяной удалью. — Ага! Обгадились?! — Алкоголь ударил ему в голову, он впервые забыл свой страх и пошел грудью на Альберта. — Держись теперь, вурдалак, я Стаса хорошо знаю, он тебе кишки выпустит, вам обоим, ха-ха!.. Шантажировать больше нечем? Ребята перестарались!.. Скажешь им спасибо, урод! На том свете! А я станцую жигу на твоей могиле…тра-та-та, трам-там-там!..

Николай пустился в пляс, размахивая руками и притоптывая на крыльце.

— Заткнись, сука! — безобразно рявкнул ему в лицо Альберт. — Ты-то чему радуешься, мозгляк? Напомнить, как нам исправно сливал? Ждешь, что лучший друг тебя похвалит? Ему, поди, до сих пор невдомек, кто его закладывал. Или сестре твоей…А Черепков от нас не уйдет, это только вопрос времени. Давно надо было его крысам скормить, расслабился я, подзабыл о его существовании. Недосуг о каждой гниде помнить. Ну да ничего, Москва круглая, сам ко мне прибежит. — Он схватил Колю за рубашку. — Узнаю, что тайно с ним якшаешься, — убью, не посмотрю, что ты мой шурин, так и знай. Советую для твоей же пользы быть паинькой и держать меня в курсе, если дружок объявится. Больно прыткий стал. Митяй, куда ты смотришь? Колобок от рук отбился, танцует, песни поет…

— Гы-ы-ы, — заржал Баклан, — колобки, они такие: спел — и пожалуйте в желудок. Мне его давно распробовать охота, а тут сам просится.

Дверь снова открылась, выглянула Влада:

— Вы чего здесь третесь? Замерзнете, давайте в дом, чай остынет.

В прихожей Баклан на миг зажал Колю у стенного шкафа и, мерцая птичьими глазами, пообещал с плотоядной интонацией:

— Не спеши, колобок, мы с тобой еще наиграемся.

У Коли от его омерзительно тягучего голоса подогнулись колени. Баклан действовал на него как удав, его неживой взгляд обездвиживал, лишал воли. Хотя внутри у Коли нарастал протест, гадкий, подленький инстинкт самосохранения пересиливал все здоровые порывы души.

В зеркалах прихожей он увидел отражение своего искаженного лица и впервые явственно осознал, что больше всего на свете он ненавидит самого себя, этого толстого, несуразного парня, которому уже двадцать шесть, а он по-прежнему трус — законченный, безнадежный — вредоносный мусор на обочине жизни. Еще он понял, что с этим надо что-то делать, надо расправиться с ненавистным трусом, что сидел внутри него, пусть даже ценой собственного никчемного существования.

Ночью он долго не мог уснуть, а утром первым делом отправился в универмаг и купил складной нож. Нож был подходящего размера, с кнопкой, стоило нажать — и бесшумно выскакивало стальное лезвие. Оно казалось недостаточно острым, поэтому Коля, как только оставался дома один, точил нож с маньякальным упорством, при этом приговаривал:

— Ничего, гад, только сунься…хватит, натерпелся…я всем докажу…вы еще узнаете… мрази, сволочи… и Стаса вы не получите, убийцы…бедная Яна…

И вот через месяц после упомянутых событий состоялось пышное празднование четвертой годовщины бракосочетания Альберта и Влады. Ресторан был битком набит секьюрити, так как помимо охранников виновника торжества, многие гости приехали с таким же эскортом. Приглушенный говор, смех, звон посуды сливались в неясный ресторанный шум; плавно и скоро двигались вышколенные официанты с подносами, ловко выкладывали на стол художественно оформленные кушанья, шампанское в серебряных ведерках с льдом, запотевшие бутылки с нарзаном и боржоми. Дразняще витали в воздухе ароматы жаркого, салатов, терпких вин, маринованных грибов и солений.

Гости расселись и дали волю разыгравшемуся аппетиту, изображая поначалу пристойную умеренность, но чем дальше шло веселье, тем чаще наполнялись бокалы и быстрее опустошались тарелки.

Николай погрузил вилку в розовую мякоть форели. Увлекшись приятным занятием, едва не пропустил очередной тост, провозглашенный в честь любящих супругов.

Внешне такое определение им вполне подходило. Альберт, побывавший в руках хорошего парикмахера, в отлично сшитом костюме, с благопристойным выражением лица выглядел безусловно элегантно. Влада была одета в воздушное платье из креп-жоржета цвета черного жемчуга. Туалет дополняли дорогие украшения, призванные не только подчеркнуть красоту молодой женщины, но и степень достатка и щедрости ее супруга.

Эля выглядела попроще, так как не обладала средствами и тонким вкусом своей сестры. Мать, Вероника Степановна, щеголяла в бордовом велюровом платье, предназначенном для особо торжественных случаев.

За столом Николай сидел рядом с мамой, в то же время постарался расположиться подальше от Альберта и Баклана. Удаленность позволяла с ними не чокаться, избегать дежурных фраз и даже не смотреть в их сторону.

— Коля, — зашептала мама сыну в ухо. — Я хочу попробовать устрицы, но не знаю, как их есть.

— Сейчас я тебе помогу, смотри — это очень просто…

Коля, повернувшись к матери, перехватил настойчивый взгляд и грязненькую улыбку Баклана с другого конца стола. Тот поднял стопку, давая понять, что пьет за Колино здоровье. Коля переменился в лице и опустил глаза. Рука его непроизвольно ощупала складной нож в заднем кармане брюк.

На невысокой эстраде играли музыканты. Пели, сменяя друг друга, мужчина и женщина. Позже, когда было съедено достаточно и выпито спиртного больше, чем требовалось, обстановка разрядилась настолько, что мужчины принялись говорить сальности, женщины игриво поддерживали непристойные темы с приличными ужимками, некоторые гости полезли на эстраду, чтобы погорланить в микрофон, а танцующих уже не волновало качество исполнения. Разудалая толпа прыгала посреди зала в едином бесшабашном порыве.

— Пойдем потанцуем, — попросила Колю Вероника Степановна. — Как раз спокойная мелодия.

Солистка на сцене затянула «Лаванду» Софии Ротару. Коля с мамой топтались среди танцующих, к ним придвинулась другая пара — Альберт с Владой.

— Как хорошо они смотрятся вместе, — с умилением проговорила мама. — Конечно, я предпочла бы для Владочки другого мужа, но выбирала не я. Плохо, что с ребенком они не торопятся, так внука хочется.

Альберт мазнул по Коле отчужденным взглядом с оттенком высокомерия.

«Хочет показать, что я для него пустое место, — подумал Коля. — Ничего, ублюдок, я вам всем покажу. Не должна жизнь идти по вашим ублюдочным правилам, не было такого никогда и не будет». Черный, упорный огонь разрастался в нем и наполнял душу свирепой радостью, тому немало способствовало количество выпитой им водки. Он испытывал восхитительное чувство освобождения, и потому, наткнувшись в очередной раз на похабную улыбку Баклана, также затесавшегося в гущу танцующих, глаз не отвел и смачно сплюнул ему на блестящий ботинок.

Медленный танец закончился, и снова загрохотали ударные; динамики рвались упругим ритмом, народ бесновался в стихии звуков.

Коля проводил маму до ее места и пошел в туалет. Зашел в одну из кабин. Рядом кто-то вышел. Раздался шум льющейся воды из крана, ненадолго включилась сушилка, потом хлопнула входная дверь, и все стихло.

Коля вышел из кабины, направился к белой столешнице умывальника с чередой раковин и хромированных кранов. Он был разгорячен, поэтому снял пиджак, засучил рукава рубашки, открыл холодную воду, чтобы освежить лицо и шею.

В этот момент в помещение вошел Альберт, за ним Баклан. Альберт при виде Коли только презрительно хмыкнул и исчез в одной из кабин, а Баклан, который в целях безопасности сопровождал шефа в его походе в клозет, остановился перед Колей со зловещим выражением на лице. Выходка Коли явно не привела его в восторг, и даже сильно разозлила, несмотря на склонность обращать все в шутовской беспредел. Коля видел, как у этого психа подергивается впалая щека вместе с уголком глаза.

Он повернулся всем телом к Баклану. Пьяный кураж все еще владел им, он чувствовал себя дерзким, упоительно отважным. Незаметно запустил руку в задний карман брюк, извлек оттуда нож и, пряча его за спиной, нажал кнопку, почувствовал, как выскочило остро отточенное лезвие.

Баклан, в свою очередь, вытащил из-за пазухи пистолет.

— Давай, катись в сортир, колобок, — махнул он дулом в сторону кабинок. Голос его звучал глухо, невыразительно, глаза словно подернулись белесой пленкой, дыхание стало коротким и учащенным, — пора объяснить тебе, кто ты есть на самом деле. Будешь чирикать — пристрелю.

Как не храбрился Николай, он разглядел проступившую маску убийцы; недооценивать настрой стоявшего перед ним человека значило бы немедленно умереть. С отчаянностью загнанного животного, он крепче сжал в кулаке нож, попятился к ближайшей кабине, толкнул дверь спиной. Баклан следовал за ним почти вплотную, держа пистолет на уровне Колиной груди. Они вошли в кабину, и Баклан слегка повернулся, чтобы закрыть дверь на задвижку. Коля увидел открытый участок жилистой шеи между твердым воротничком рубашки и границей желтоватых волос и с размаху, в исступлении всадил туда нож. В следующую секунду он с одержимостью утопающего вцепился в руку с пистолетом. Баклан хрипел, но сопротивлялся. Последовала неистовая борьба. Противники вывалились из кабины и толклись на белом полу туалетной комнаты. Баклан не выпускал пистолета, пальцы его словно окаменели.

Коля потерял ощущение реальности, он будто наблюдал себя и Баклана в кадрах бандитского боевика, в котором действие происходило быстро, логично, в пользу главного героя, каким, несомненно, являлся сам Коля. Тяжелая рана и помутившееся сознание подорвали силы Баклана. Ощущение своего преимущества подстегивало Колю, им владело безумие решившегося на крайний поступок человека, поэтому, когда из кабины вышел ничего не подозревающий Альберт, Коля, ни секунды не колеблясь, нажал пальцем Баклана на курок пистолета, в который тот намертво вцепился. Единственный выстрел поразил Альберта в голову и сразу насмерть. Он упал, даже не вскрикнув.

Баклан наконец ослабел и рухнул сначала на колени, затем повалился грудью на пол. Видимо, нож перерезал сонную артерию, судя по луже крови на плитах, которая быстро растекалась, увеличивалась в окружности.

Коля стоял над двумя телами сам как неживой, еще плохо соображая, что произошло. Хмель из него напрочь выветрился, но все его последующие действия были скорее автоматическими, нежели осознанными.

Он осторожно вытянул нож из раны — кровь выбивалась из нее толчками — тщательно его вымыл и засунул в карман. Весь правый рукав его рубашки был в крови — Коля испачкался, когда бок о бок крутился с Бакланом в схватке за пистолет.

Руки он вымыл, надел пиджак на окровавленную рубашку и вышел в грохот музыки, которая заглушила выстрел.

Все происшествие по какому-то невероятному стечению обстоятельств осталось незамеченным. Никому из мужчин не понадобилось в туалет в тот промежуток времени, когда там происходили роковые события. Гости продолжали отплясывать, пить, хохотать и орать песни. На Колю никто не обратил внимания, он сел рядом с матерью и сжал ее руку.

— Коленька, что с тобой, на тебе лица нет, — забеспокоилась Вероника Степановна. Она не была бы матерью Николая, если бы не заметила, что с сыном творится что-то неладное.

Коля облокотился о стол, пола пиджака отошла, и Вероника Степановна увидела кровавые следы на его рубашке.

— Мам, нам надо уйти, немедленно, дома все объясню. Скажи Владе, что ты устала, плохо себя чувствуешь. Только поторопись, через минуту может быть поздно.

И опять Коле повезло: мать не стала кудахтать и задавать лишних вопросов, как делают обычно недалекие женщины, она без разговоров подошла к дочери, объяснила причину ухода, сославшись на больную печень и ряд других застарелых недугов, после чего они с Колей надели пальто в гардеробной и вышли в зимнюю стужу. Одновременно ресторан покинуло еще несколько утомившихся гостей.

Коле удалось сразу поймать такси. Позже, вспоминая последовательность событий, он глубоко уверовал, что судьба хранила его в тот вечер и что все совершенное им было не случайно и оправдано какими-то высшими силами.

Дома он сказал матери, что вынужден был защищаться от извращенца Баклана и убил его ударом ножа, но в рассказе о гибели Альберта он утаил часть правды — выходило, что зять случайно схватил пулю.

Всю одежду, что была на Коле, вместе с ботинками Вероника Степановна свернула в тугой узел, увязала в пакет и вышла на улицу. Снова поймала такси, проехала несколько кварталов; не отпуская такси, зашла в один из дворов и затолкала пакет в переполненный мусорный бак.

— Теперь я твоя сообщница, — сказала она дома сыну. — Я всегда подозревала, что Альберт руководит преступной шайкой. Так им и надо лихоимцам. Одевайся сию секунду в такую же голубую рубашку и черный костюм. Хорошо, что у тебя есть еще один. Вдруг за тобой придут. Надо все предусмотреть. Пойди прогуляйся перед сном, хорошо, если вспотеешь. Иди, иди, Коленька, и оденься потеплее.

Позвонила Эльвира:

— Ой, мамочка, что здесь творится! Нас не выпускают из ресторана. Полно милиции. Ты только не пугайся. Со мной и Владой все в порядке. Мам, Альберта убили!

— Боже мой, — сказала мама. — Влада, наверное, сильно переживает.

— Да, плачет. Следователь выяснял, кто еще был на вечеринке. Мы с Владой соврали, что вы ушли час назад, чтобы вас не таскали по милициям.

— Умницы! А что собственно произошло? Подробности известны?

— Никто ничего не видел. Альберта и начальника его охраны нашли на полу в туалете. Охранник был еще жив, но без сознания, уже известно, что он умер по дороге в больницу. Короче, кошмар! Не знаю, когда нас выпустят. Влада в шоке. Она твердит, что всегда этого боялась, у Альберта было много врагов. Так не забудь, мы сказали, что вы ушли в девять.

Коля вышел на улицу, пошел дворами — без цели и без мыслей — ноги сами вынесли его к дому, где раньше жил Стас. Он постоял, глядя на освещенные окна, на миг там появился чей-то силуэт. Коля ловил снежинки ртом и представлял, что в квартире Стаса все по-прежнему — Тамара Петровна хлопочет на разогретой кухне, Яна сидит за книгой; девочка много читала и должно быть оттого была хрупкой и мечтательной, непохожей на своих задорных подружек. А Стас, скорее всего, возится со своим магнитофоном. На новый денег нет, а этот все время ломается, и Стас его чинит, чтобы слушать свои любимые рок-группы. За кассетами Коля и Стас ездили вместе на Горбушку.

Николай достал нож, которым убил Баклана, раскрыл его и метнул в сугроб на газоне у подъезда. Нож исчез в сугробе до весны. Он больше не нужен был Коле. И Стасу больше незачем скрываться. Может быть, он когда-нибудь вернется… может быть…когда-нибудь…