Прошел февраль, за ним пролетел слякотный апрель. В начале мая весна по-настоящему куражилась: выдавала волшебные деньки, напоенные солнцем и бередящими душу ароматами, то вдруг с ночи сыпала мелким неутомимым дождичком; утром через силу светало.

Тёмка, как всегда, хныкал и не хотел вылезать из постели. Сережа тоже просыпался с трудом — на рассвете сон юных людей крепок. Аня вставала раньше всех, чтобы успеть принять душ, потом ванную занимал Сережа, наконец из спальни, свесив бессильно руки и волоча ноги, выходил Тёмка. Лицо его являло собой укор всему окружающему миру. Утром ему все было нехорошо, все раздражало и решительно не нравилось. Аня с Сережей одевали мальчика сообща: сам он сидел в бездействии, обиженно выпятив нижнюю губу.

День катился к вечеру как по ровному желобу, с утра каждому свое — детсад, школа, работа — дальше допускались варианты.

С Сережей со времени последнего эмоционального взрыва произошла необъяснимая метаморфоза: он без видимых причин для окружающих буквально за месяц обрел несокрушимое спокойствие — возможно, чисто внешнее, но вполне убедительное. Он больше не походил на ранимого впечатлительного юношу, совсем наоборот — выглядел человеком, который твердо знает, что делает и что говорит.

Аня сильно похудела — после разрыва с Матвеем долго не могла нормально есть. Она поклялась себе, что больше с ним не увидится, но все время ждала, что он появится или позвонит. Но звонил он только Сереже на сотовый телефон. Сережа два раза ездил в авиагородок на электричке. Аня вопросов ему не задавала — боялась услышать о совместной жизни Матвея с Татьяной, или, того хуже, о его женитьбе. Самой огромной пыткой было представить его в объятиях другой женщины. В такие минуты Аня пыталась немедленно себя чем-то занять, чтобы прогнать душераздирающие видения.

По ночам с ней происходили странные вещи, она вдруг резко просыпалась оттого что Матвей словно наяву звал ее по имени тем низким, теплым голосом, каким говорил только в минуты страсти. После таких пробуждений Аня чувствовала себя больной, полубезумной, пыталась что-то читать, но мысли разбегались, а если удавалось заснуть, наваждение повторялось и все начиналось сызнова.

Однажды за ужином она не выдержала и спросила, стараясь придать лицу равнодушное выражение:

— Как там Матвей? У него все в порядке?

— Слава Богу, — сказал Сережа и перекрестился.

— А что Татьяна? Ходит к нему по-прежнему?

— Откуда мне знать, — безучастно пожал он плечами. — При мне не появлялась. И не посмеет. Нальешь чаю? Покрепче.

— Сережа, я хочу задать тебе вопрос, только не сердись, хорошо?

— Задавай, можно даже два, — милостиво кивнул он.

— Ты был против моих отношений с Матвеем, и Татьяну к нему не допускаешь. Ты считаешь, что ему лучше никогда не жениться?

Сережа намазал ломоть хлеба густым слоем абрикосового повидла, которое очень любил, откусил кусок и пережевывал его с видом человека, решающего сложную задачу.

— Незачем ему сейчас жениться, — категорически заключил он. — Матвей еще достаточно молодой. Умные мужчины женятся после тридцати пяти, как за границей, когда у них уже есть что-то за душой. Военные летчики — особая каста. У них жизнь какая — командиры, постановка задачи, полеты, боевые дежурства; офицерская столовая каждый день — с этим строго, полноценный отдых — тоже строго, по субботам развлечения в Доме офицеров, естественно, личная жизнь, женщины, друзья, как же без этого; умеренно — спортзал, медосмотры — а большего Матвею пока не надо, тем более что к иному существованию он не стремится. От семьи одна морока, от маленьких детей — беспокойство, чем позже женится, тем лучше.

Последовала долгая пауза. Сережа метнул в сторону сестры быстрый взгляд.

— У тебя что-то на уме, я вижу, давай выкладывай, — потребовал он.

— Знаешь, что я думаю о тебе, Сережа?

— Что? — мнительно насторожился тот.

— Я думаю, что ты боишься жизни.

Он поставил чашку на стол и некоторое время неподвижно созерцал, как колеблется в чашке жидкость. Его волнистые волосы отрасли до плеч — так понадобилось для съемок — он был очень хорош, заметно возмужал, сохранив при этом очарование юности. Пока что он уверенно продвигался на пути к славе, вернее втаскивал его на вершину карьеры в шоубизнесе Огнивцев. Сережа участвовал в двух телевизионных проектах, и популярность его росла день ото дня, сам же он к возне вокруг собственной персоны относился совершенно равнодушно, никогда не радовался своим успехам и не хвалился возрастающей армией поклонниц перед Аней.

Она уже несколько раз видела передачи с его участием. Перед камерами он держался удивительно естественно, был остроумен, слегка ироничен и не очень-то любезен, что воспринималось, как оригинальная, присущая только ему манера поведения, которая делала его еще более интересным в глазах зрителей. Продюсеры были им очень довольны и уже подготавливали контракт для взаимовыгодного сотрудничества…

— Ты совсем перестала выходить из дому по вечерам, — сказал Сережа без всякой связи с предыдущей темой.

У Ани дрогнули губы, она встала и занялась мытьем посуды, отвернувшись к мойке. Он допил чай одним глотком, поднялся и стал перекладывать продукты со стола в холодильник.

— Пошли со мной в ночной клуб, — предложил он, заглядывая ей в лицо, — потанцуешь, расслабишься. А? Пойдем, Ань. Ты ведь свободна, Тёмку Игорь забрал до понедельника, мы можем еще и завтра съездить с тобой куда-нибудь.

Аня улыбнулась ему — улыбка вышла печальной.

— Пошли, пошли, бросай все, иди одевайся, я здесь сам уберу, — настоял Сережа.

Они выехали через полчаса на Аниной машине. Майский вечер был тихим и теплым. Город переливался огнями, на улицах было мало машин, так как во второй половине пятницы масса москвичей устремилась на дачные участки. Тёмку тоже на выходные повезли на дачу родители Игоря.

В зале ночного клуба было многолюдно. За столиками сидели, в основном, компаниями по пять-шесть человек, одни ели и пили, другие, сбившись тесной толпой, отплясывали на довольно обширном пятачке в центре зала. В помещении сновали разноцветные лучи юпитеров, шарили по сверкающему потолку, пульсировали и причудливыми всполохами освещали лица танцующих.

Сережа вошел в зал, обнимая Аню за талию, и остановился, отыскивая взглядом знакомых. Он был стильно одет: голубые джинсы, светлая рубашка, поверх клубный пиджак из темно-синего бархата, все сидело на нем с особым шиком. Одежду он умел носить так, будто вообще не помнил во что одет. На Анне было умопомрачительное платье — короткий кусочек шелковой ткани немыслимой стоимости, открывающий точеные ноги, прекрасные руки и плечи.

Все взгляды обратились на вошедших. Сережу многие знали и уже призывно махали руками сразу с нескольких столиков.

Навстречу со счастливой улыбкой на лице спешил Огнивцев.

— Анечка, рад, рад!..нет слов!..не ожидал, признаться…вдвойне приятно! Сережа, девушки напугались до обморока…пришлось объяснять, что сестра…ха-ха…прошу к столу, вот сюда…

Аня досадливо тряхнула волосами: только назойливого поклонника сейчас не хватало. По уверенному поведению Огнивцева можно было предположить, что он завсегдатай ночных клубов. За двумя сдвинутыми столиками, к которым провели Иртеньевых, сидели красивые молодые люди и девушки, всего человек десять; из более взрослых, не считая Огнивцева, несколько зрелых молодящихся дам и двое солидных мужчин. Все были более или менее пьяны — пока в меру — веселы и развязны.

Сережа заказал себе и Анне по коктейлю «мoхито».

— Нельзя мне, — воспротивилась Аня, — я за рулем.

— Ерунда, водитель Артура отвезет нас домой, а за машиной вернемся завтра. Нам обоим требуется небольшая расслабуха, не думай сейчас ни о чем.

Почти все присутствующие за столом курили, кроме Ани, Сережи и Огнивцева. Аня не курила никогда, избежала соблазна в юные годы, когда курением бравировали все одноклассницы; так же и Сережа — попробовал раз, не понравилось, больше к сигаретам не прикасался. К тому же Матвей не курил и неодобрительно относился к курящим.

Не успели устроиться за столом, как подскочил какой-то молодой человек со стороны и вежливо попросил у Сергея разрешения пригласить Анну на танец.

— Пойди попрыгай, — одобрил Сережа. — Закажу пока что-нибудь. Хочешь мороженого, фруктов?…

— Закажи мне кофе — кaппучино с корицей…

— Точно, и себе закажу. Еще профитролей — побольше для нас обоих.

— Отвратительный сладкоежка, я из-за тебя растолстею…

Партнер Анны оказался говорливым субъектом. Даром что музыка грохотала, он все равно умудрялся задавать бесчисленные вопросы, пришлось Анне перекрикиваться с ним, подставляя то одно ухо, то другое.

Рядом возник Сережа с высокой шатенкой, тонкой и гибкой как змея. Оба пластично двигались, девушка часто прижималась к Сергею, смотрела ему в глаза отработанным взглядом роковой красавицы. Он улыбался, открывая безукоризненные зубы, ласково подыгрывал партнерше; Аня, танцуя, оглядывалась на него с долей ревнивого чувства.

— А со мной потанцуете? — спросил Огнивцев, когда Анна вернулась к столу.

Она собиралась ответить что-нибудь язвительное: было для нее в этом человеке нечто отталкивающее, некое раздражающее самолюбование, закрепившееся в жестах, мимике и манере говорить. Если бы Огнивцев не стоял в какой-то степени близко к ее брату, она бы попросту обошла его вниманием, как пустое место, но теперь вынуждена была считаться, и это бесило ее до невозможности.

— Какой вы ловелас, Артур! — фальшиво пропела одна из дам. Девушка, сидевшая по правую руку от Огнивцева, уставилась на Аню прекрасными голубыми, но убийственно холодными глазами

Официант принес кофе и две тарелочки с пирожными, густо политыми шоколадом. Аня воспользовалась паузой, чтобы игнорировать вопрос Артура.

Женщины продолжали разглядывать ее, недобро щурясь.

— Сережа как-то показывал мне ваши фотографии, — промурлыкала одна. — Вы очень фотогеничны, и в жизни тоже ничего.

— Да, да, вам надо сниматься, вы кажетесь на снимках такой юной! — куснула вторая.

— Слушайте, тетки, — лучезарно улыбнулась Аня, — не трудитесь, мне ваши кубышки с баблом и даром не нужны.

Она подозвала жестом официанта:

— У вас есть свободный столик?

Не удостоив больше взглядом собеседниц, поднялась и последовала за услужливым молодым человеком. Сережа обвел шокированную компанию бесстрастным взглядом и пошел за сестрой.

— Молодчина! Здорово им врезала, уважаю, — сказал он, усаживаясь рядом.

— Надеюсь, у тебя не будет из-за меня неприятностей?

— А они мне до фени. Пошли все в задницу.

— Сережа, что за выражения?

— Ань, если бы ты знала, до чего они скучны. С ними не о чем говорить, они ничем не интересуются, ни музыкой, ни литературой, увлечений никаких. Только красивая вывеска — копнешь глубже, а там полное невежество, зато огромные амбиции, желание немедленного успеха вперемешку с завистью к ближним. Это же безысходная пустота, они все кривляются друг перед другом, превратили кривляние в профессию, талантов никаких, но успех любой ценой — вот смысл жизни…

Глядя на них, я вывел целую теорию, послушай: каждый человек рождается с жаждой любви, но у многих желание быть любимым со временем приобретает уродливые, гипертрофированные формы. Им мало любви близких, друзей, жен, мужей, любовников, нет, им подавай толпы, визжащие, рычащие, рыдающие от восторга. Человек жаден до всего, в том числе до количества обожающих его особей. Скажешь — это то, что называется честолюбием? А я думаю, что это очень опасная зависимость. Я не прав?

— К чему ты это, Сережа?

— Не знаю, так, мысли вслух. Наверное, когда много любви, она обесценивается. Посмотри на этих девиц. Они еще так молоды, а рассуждают, как престарелые циники у Чехова: «Для любви нужен отдельный кабинет». Ну и пачка зеленых в придачу.

— А чего хочешь ты?

Сережа задержался с ответом, подбирая слова. Тут перед Анной вырос давешний резвый поклонник.

— Станцуем еще? — предложил он, галантно согнув стан.

— Нет, устала, давно не танцевала, — отговорилась Аня.

Она в самом деле слегка задохнулась во время танца: организм разладился от длительных переживаний.

— Что он к тебе пристал? — поинтересовался Сережа. — Все что-то кричал в ухо, я видел.

— Рассказывал, какая романтическая у него профессия. Он спортсмен и инструктор по прыжкам с парашютом.

— Вот как? — невыразительно отозвался Сережа и задумался. — А где работает?

— В аэроклубе. Это 80 километров от Москвы.

— Как инструктора зовут? Представился?

— Дмитрий…да, Дима, кажется. А тебе зачем?

— Я сейчас вернусь. — Сережа прошелся вдоль столиков и остановился у того, за которым сидел упомянутый Дмитрий.

Аня видела, как они оживленно беседовали о чем-то, синхронно поворачивали головы в ее сторону, посылали издалека улыбки, наконец вместе вернулись к ее столу.

— Ань, Дима предлагает нам поехать завтра в аэроклуб.

— Зачем это, Сережа? — удивленно подняла брови Аня.

— Сергей сказал, что никогда не прыгал с парашютом, как и его очаровательная сестра. Я весь к вашим услугам. Объясню, проведу инструктаж по всем правилам, а вы, Анна, если боитесь, можете прыгнуть со мной в тандеме, — разлюбезным тоном сообщил Дмитрий.

— Безусловно, — в том же ключе обнадежил Сергей.

Аня озадаченно пыталась осмыслить услышанное:

— Это такая шутка? Да? А, понимаю, вы сговорились. Сережа, совсем не смешно.

— Помилуйте, какие шутки? — сконфузился инструктор: как видно, парень не ожидал такого оборота.

— Извините, Дима, мой брат вас разыграл. Он панически боится самолетов, не говоря уже о прыжках с парашютом.

— Не слушай ее, Димон, — возразил Сережа. Глаза его странно блестели, что-то дикое проглядывало в них. — Сделаем, как договорились. Завтра в десять утра встретимся в аэроклубе. Запишу номер твоего мобильника, чтобы все было наверняка.

— Так я буду ждать, — обрадовался Дмитрий. — Метеоусловия обещали на завтра шикарные, удовольствие получите, не пожалеете.

Они отошли, оставив Анну в сильнейшем недоумении.

— Сережа, я жду объяснений, — строго потребовала она, как только брат снова занял свое место. — Чего ты добиваешься? Хочешь сосватать мне поклонника? — Она вздохнула. — Какой ты все-таки ребенок. Мне не нужен очередной роман, ни на земле, ни в воздухе. Попробовала уже и то и другое.

Сергей усмехнулся:

— Ты слишком обо мне высокого мнения, я хлопочу в первую очередь о себе. Анюта, выслушай меня: я действительно хочу прыгнуть. Один я не решусь на прыжок — только с тобой, и ты должна мне в этом помочь … — Он резко схватил Аню за руки, как когда-то на пустыре, глаза его сверкали, в них билась настойчивая мысль; недавно такой спокойный, невозмутимый он пылал сейчас как в губительной горячке.

Аня взволновалась не на шутку:

— Да что с тобой? Откуда этот странный порыв? Зачем тебе прыгать?

— Я должен…должен, понимаешь?.. Не могу тебе объяснить…Я давно задумал… Мне надо знать, что видели мама и папа перед смертью…что держит Матвея… Эта мысль давно не дает мне покоя…Ань, помоги, пожалуйста, я не решусь один.

— Хорошо, заплатим за полет на спортивном самолете с инструктором, зачем непременно прыгать?

— Нет, я должен быть там один, неужели не ясно?! — с раздражительным нетерпением выкрикнул он. — Ты сказала, что я боюсь жизни. Это чистая правда. Мне надо преодолеть свой страх, но для этого мне нужна твоя поддержка.

— Господи!..Сереженька! На что ты меня толкаешь?.. — Мучитель требовательно молчал. Теперь было совершенно очевидно, что он не шутит. — Почему ты не обратился к Матвею? Это было бы гораздо естественнее.

— Дурак я, что ли? Он не позволит, стопудово. Ты одна можешь мне помочь.

— Нет, нет, не проси. Как это — прыгнуть? Я умру со страху… — Аня настолько потерялась, что вскочила с места и пошла к выходу, плохо сознавая что делает.

Грянула в динамиках Верка Сердючка: «Хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю…». Аня встала как вкопанная посреди танцующих — они дружно и громко били каблуками в пол, плотной стеной подпрыгивали в едином ритме: «Ха-ра-шо, все будет хорошо…». Аня посмотрела назад — Сережа сидел в прежней позе, на лице та же настойчивость и надежда. Анна стояла неподвижно в центре отплясывающих посетителей ночного клуба; в просветах между телами, плечами, головами высвечивались как темные огни устремленные на нее Сережины глаза — в них были мольба, боль и приказ одновременно.

Анна медленно пошла обратно; разудалые танцоры невольно уступали ей дорогу.

Сережа поднялся навстречу и обнял ее. Аня уткнулась носом ему в грудь.

— Пойдем домой, нам надо выспаться. Утром рано вставать, — сказал он.