К Москве подъезжали уже под дождем. Терпеливо ожидавшие своего часа сентябрьские тучи плотно обложили небо и сочились на землю мелкой, непрекращающейся изморосью.

Тёмка к концу пути заснул, примостившись у Сережи на коленях.

Виктор встретил нового родственника с показным радушием — Аня давно научилась разбираться в истинных проявлениях его чувств, но ей было все равно: главное, чтобы Сережа думал, что ему здесь рады.

Вещи Сережи занесли в приготовленную для него комнату — просторную, красиво обставленную, в ней пока не было кровати, только раскладной диван, мебельная стенка с книгами, телевизор, аудио и видео аппаратура.

— Располагайся, твою одежду разложим в гардеробной, сейчас умоемся с дороги и будем кушать.

Сережа отчужденно осматривался, осторожно трогал мебель и вещи, выдвинул пустые ящики массивного письменного стола.

— Пойдем, я покажу тебе квартиру, — сказала Аня.

Паренек сохранял при осмотре неприступный вид, но в ванной комнате юношеская любознательность взяла верх:

— Это джакузи? А как ее запустить?

— Вечером перед сном выкупаешься, я тебе все объясню и покажу.

Только сели обедать, позвонила Елизавета Михайловна:

— Анечка, приехали уже? Сейчас зайду, я как раз здесь поблизости.

Звонок в дверь раздался через десять минут. Елизавета Михайловна, запыхавшись, быстро говорила что-то в холле, целовала Анну, затем прошла в гостиную, затискала Тёмку, наконец угомонилась и заняла место за обеденным столом. Некоторое время она пыталась поддерживать общий разговор, бросая украдкой быстрые взгляды на Сережу, но вдруг прижала к глазам салфетку и вышла в другую комнату.

Аня поднялась вслед за ней:

— Витя, поухаживай за мальчиками, я на минутку. Сереженька, попробуй форель, и вот этот салат. Не стесняйся, ешь как следует, подай Тёмке хороший пример.

Мать сидела в детской и утирала обильно струившиеся по щекам слезы. Аня подсела к ней и обняла за плечи.

— Как он похож на Семена, — проговорила Елизавета Михайловна. — Когда Сеня был молодым, у него было точно такое же лицо, я узнаю глаза, губы, манеру вскидывать голову, улыбку. Последний раз я видела твоего отца, когда ты вышла замуж, он все еще был красив, силен, энергичен…Знаешь, случаются в жизни события, которые потрясают до глубины души, их запоминаешь на всю жизнь, некоторые — счастливые, другие — убийственные, как наша последняя встреча. — Она схватила Аню за руку и судорожно сжала ее. — Невыносимо, когда человек, с которым вы прежде составляли одно целое, смотрит на тебя чужим взглядом — с этим невозможно смириться; я, глупая, втайне надеялась, что у него сохранилась хоть капля прежнего чувства ко мне…

— Сама виновата, — не оказала поддержки Аня. — О чем теперь сокрушаешься? Ты отняла у него дочь, как после этого он должен к тебе относиться?

Елизавета Михайловна со скорбно-смиренным видом закивала головой:

— Да, да, дожила я, спасибо, доченька, уважила. Всю жизнь на тебя положила, воспитала, вырастила, и вот благодарность. Теперь я плохая мать, а он прекрасный, незаслуженно обиженный отец, так получается?

— Для меня он прекрасный, самый лучший! Возмутительно, что мне приходится тебе что-то объяснять!

Мать печально посмотрела на Аню:

— Как он сейчас выглядит? Постарел, наверно. А эта женщина? Ты видела ее?

— Она умерла, уже давно. Сережа с десяти лет рос без матери. Папа инвалид, он воевал в Чечне, был ранен и потерял ногу. Больше не женился, сейчас остался вдвоем с Матвеем — приемным сыном, о котором я тебе говорила.

Елизавета Михайловна с болью выслушала скупую информацию, вся сжалась и закрыла лицо руками.

— У него хорошие отношения с Матвеем? — немного погодя спросила она.

— О да! Матвей чудесный, добрый, заботливый, родной сын так не заботился бы о своем отце! — с воодушевлением воскликнула Аня; вдохновение отразилось на ее лице. — Сережа его обожает, — и есть за что: Матвей выходил папу после ранения и вырастил младшего брата. Смотрит за обоими как нянька, при том, что служит в армии…

Елизавету Михайловну заметно покоробила горячая увлеченность, с какой Аня говорила о Матвее. Она воззрилась на дочь с подозрением:

— А ну-ка, посмотри мне в глаза. С чего бы такой восторг?..Аня!..Боже мой, мне все ясно, я узнаю этот горячечный блеск в глазах, это прерывистое дыхание, внутреннее свечение, о, я долго наблюдала похожие симптомы — точно так же светился твой отец. Ты влюбилась, влюбилась в сына этой женщины! — Она горько расхохоталась. — Этого следовало ожидать, ты — дочь своего отца, его кровь, его гены!

Аня оторопела: она не собиралась обсуждать свою любовь с матерью, хотя до сей поры делилась с ней малейшими переживаниями, как с самой близкой подругой, однако в данном случае угроза ее браку с Виктором повергла бы Елизавету Михайловну в шок. К тому же Аня еще не привыкла к тому новому, незнакомому, что поселилось в ней нежданно-негаданно, не привыкла к самой себе. Вновь обретенное чувство, похожее на чудо, было ее сокровенной тайной — оно грело ее изнутри и не желало грубого вторжения.

Мать, однако, не проявила деликатности:

— Приехали! Всего три месяца замужем, не обжилась еще, и закрутила новый роман! Надеюсь, у тебя хватит благоразумия не бросаться в любовные похождения очертя голову? Мужчины вроде Виктора на дороге не валяются. Девицы за такими охотятся стаями, идут на всякие хитрости, из кожи вон лезут, чтобы заполучить мужика с состоянием. Аня, прошу тебя, возьмись за ум. Вспомни, что я тебе говорила: любовь пройдет, итогом будет разбитое корыто…

С Елизаветой Михайловной случился приступ желчного красноречия, как и всякий раз, когда она говорила о любви. Аня не вникала в суть слов матери, до нее доходили лишь раздражительные интонации ее голоса. Любовь имеет крепкую броню — нет силы, способной смутить ее слух, рассеять радужную дымку перед глазами или заставить медленнее биться сердце.

Мать сделала паузу, набрала побольше воздуху, чтобы выпустить очередной залп беспощадных доводов и … замолчала: на губах дочери блуждала безмятежная улыбка.

Елизавета Михайловна покачала головой:

— Что толку тратить слова? Однажды я через все это прошла и проиграла… — Она медленно направилась к двери, на пороге обернулась: — Ты уверена, что мальчику будет у вас удобно? Может быть, лучше поселить его в усачевской квартире?

— Нет, что ты, мама! Кто там за ним будет смотреть?

— Я могу захаживать время от времени, сготовлю что-нибудь, приберу, а в другие дни ты будешь приходить.

— Нет, нет, его пока нельзя оставлять без присмотра. Опасный возраст, мало ли с кем он познакомится в школе, на улице. Страшно подумать: алкоголь, наркотики, хулиганы, распущенные девушки… — Аня взволновалась. Проблемы тинэйджеров ее до сих пор не касались — Тёмка был еще маленьким, незачем забивать себе голову воображаемыми ужасами раньше времени, — но теперь, словно время совершило огромный не запрограммированный скачок, они предстали перед ней во всей своей пугающей полноте.

— Пойдем, мам, надо с ним поговорить, — заторопилась Аня, — надо выяснить, чем он увлекается, о чем мечтает, ведь я ничего о нем не знаю.

— Да, да, Анечка, учти: самое правильное — это спорт. Поменьше улицы, побольше занятости в спортзале; книги, компьютер, — все лучше, чем случайные связи.

Утром Аня отвезла Тёмку в детский сад и вернулась домой за Сережей.

— Ты готов? Съёздим ко мне на работу, потом в школу, не забудь взять документы. Устроим твои дела и погуляем, если хочешь.

— Ань, ты папе звонила?

— Конечно, вчера, сразу как доехали. С Матвеем тоже разговаривала. Кстати, надо купить тебе хороший телефон.

— Папа не был расстроен?

— Напротив, он радовался за тебя, сказал, чтобы ты сфотографировался на фоне памятников архитектуры и привез фотографии.

Последние слова оказали на юношу благоприятное действие. Он повеселел, оживился и стал активно собираться на выход. Аня произвела строгую ревизию его рубашек, свитеров, джинсов, сделала зарубки в памяти, чем необходимо пополнить гардероб брата, но внешним видом его осталась довольна: Сережа был по-юношески угловат, но обладал небрежной диковатой грацией, одежда ловко сидела на его худощавой длинноногой фигуре. Белая нежная кожа, темные волосы и сумрачный взгляд делали его с точки зрения сестры совершенно неотразимым. Она оглядела брата с чувством фамильной гордости, не отказала себе в удовольствии подправить воротник его рубашки и мягкие волнистые волосы.

В машине Сережа в основном молчал и смотрел по сторонам. Было пасмурно, но дождь временно прекратился. Машина плавно скользила в общем потоке автомобилей, иногда приходилось останавливаться и ждать, пока движение не возобновится. Сережа с любопытством разглядывал проезжающие мимо дорогие иномарки.

Застряли в очередном заторе, Аня повернула голову и увидела, что юноша несмело переглядывается с ухоженной блондинкой, восседающей за рулем соседнего в ряду «лексуса». Хозяйка машины зазывно и многообещающе улыбалась Сереже, отчего Аня немедленно пришла в ярость. Эта кукла соображает хотя бы, на кого глазенки таращит? Грымза великовозрастная — наверняка лет тридцать, не меньше.

— Сережа, обрати внимание, у меня здесь разные диски, выбери на свой вкус, послушаем что-нибудь, — искусно отвлекла она брата.

Испепеляюще, тяжело посмотрела поверх его склоненной головы на дамочку в «лексусе». Та понимающе ухмыльнулась и перевела взгляд на дорогу.

«Сука, — с холодной злостью подумала Аня, — по себе судит, шалава озабоченная».

Колонна машин двинулась вперед, миновали Театральный проезд, Охотный ряд, въехали на Моховую.

— Ань, остановимся здесь на обратном пути? — попросил Сережа, когда они проезжали мимо Манежной площади.

— Обязательно, это запланировано с самого начала.

В офисе Аня усадила Сережу в своем кабинете за компьютер:

— Можешь пока полазить по Интернету, если тебе интересно.

— Классно, а в чат можно войти, поболтаю с друзьями?

— Делай, что хочешь. Я ненадолго.

Аня вышла к сотрудникам. Те окружили ее, забросали вопросами, она едва успевала отвечать. Подскочила Валя, подруги расцеловались.

— Аннушка, у нас завелись херувимы? Зашла в твой кабинет и обалдела.

— Это мой брат.

— Брат?! Шутишь! Такой молоденький? Ой, Ань, надо его на телевидение, или в шоу бизнес. На «Фабрику звезд», например. Голос есть? А нет, так там сделают. Слушай, с такой фактурой можно горы свернуть. Бред Питт отдыхает…

— Валь, а Валь, лучше ты меня послушай, поговорить надо, пошли на кухню. — Кухней называлось небольшое помещение, оборудованное холодильником, микроволновкой, столом и двумя стульями. Сотрудники по очереди подкреплялись на кухне в обеденные часы, в том случае, если не выходили перекусить в одно из кафе поблизости.

— Выпьешь кофе? — предложила Валя.

— Да, и Сереже свари.

— Ой, а можно я сама ему отнесу? Посмотреть лишний раз на такое чудо.

Ань, ты никогда не говорила, что у тебя есть брат. Откуда он взялся?

— Все узнаешь, подожди. Мне надо с тобой посоветоваться…Я в страшном смятении… Валь, я хочу уйти от Виктора.

Валя в изумлении шмякнулась на стул:

— Очумела, что ли? Ну ты, мать, даешь! Ты это серьезно?

— Вполне. Вчера вечером я не смогла лечь с ним в постель. Пришлось прикинуться уставшей и больной. Куда уж серьезнее!

— А что на самом деле? Раньше, насколько знаю, у тебя таких проблем не было.

— Раньше не было, а теперь есть, потому что я влюбилась. Понимаешь? Я люблю другого мужчину.

— И кто же это? — пробормотала огорошенная подруга.

Ане пришлось посвятить Валю в обстоятельства происшедших в ее жизни перемен.

— Летчик?! — ужаснулась Валя. — Да еще военный! Как же, отлично понимаю: романтика, небо, герой-пилот — мужик с крыльями. Только что там за этим романтическим ореолом? Государственная зарплата, гарнизоны — страшно представить! В каком он звании?

— Капитан, — мечтательно произнесла Аня.

— С ума сойти! Был бы еще генерал, или полковник на худой конец, тогда можно было бы как-то перебиться. У тебя теперь несовершеннолетний брат, Тёмка, еще будут дети, ты соображаешь, на что себя обрекаешь? Одной любовью сыт не будешь — известная истина. К тому же любовь хороша, пока ты от мужика на расстоянии, а поживи с ним годик-другой, и вся любовь улетучится. Я уже нахлебалась выше головы. Оба раза, вступая в брак, честно готовила себя к тому, что придется терпеть мужские недостатки, только потом такое всплывает, что впору удавиться. А им, извергам, хоть трава не расти, они ведь махровые эгоисты, делают только то, что им самим удобно.

Твой летчик ради тебя бросит авиацию? Как бы не так! У настоящего мужика женщина не бывает на первом месте. Чего тебе с Виктором не хватает? Он тебя на руках носит, живешь себе, забот не знаешь.

— С Витей чего не хватает? Любви не хватает! Ты рассуждаешь точно как моя мать. А мне и нужен настоящий мужик. Мы постоянно пытаемся подогнать мужчин под свое мировоззрение, впихнуть в свой идеал, забываем, что они устроены на другой манер, не так, как мы, а потом кричим: козлы! сволочи! Да не козлы они и не сволочи, а просто такие, какими создал их Господь Бог. Я люблю их настоящих, не выдуманных — папу, Матвея, Сережу, Тёмку своего, а та безмозглая дура, которая посмеет вякнуть, что все мужчины сволочи, будет иметь дело со мной!

Думаешь, мне легко? Только обжилась в новой квартире, столько нервов и сил затратила на ремонт, подборку мебели, всего оформления. Теперь придется все бросить, а главное — как объясниться с Витей? Оставаться с ним под одной крышей я не могу, не важно, буду жить с Матвеем или нет, но наша встреча все во мне перевернула: нельзя, чудовищно совершать по отношению к самой себе насилие — любить одного, а спать с другим.

— Ты помешалась, — убежденно констатировала Валя. — Побыла где-то три дня и решила сломать себе жизнь. Не обессудь, но в этом есть что-то ненормальное. Ты совершенно не знаешь этого парня, может быть, он пьяница…гм…ну хорошо — летчик вряд ли окажется пьяницей…а вдруг он садист, да! будет тебя дубасить что ни день, а? Может, он мужлан, грубиян, солдафон, в конце концов!

— Тьфу, Валя! — рассердилась Анна. — Где ты такое слово выискала? Матвей — офицер Российской Армии. И папа мой офицер. Ты вслушайся, как это звучит. Я там мальчишек видела, сверстников Сережи, для них слово «офицер» — это честь, достоинство, высокий жизненный смысл. Они не толкутся, как наши, с бутылками пива в руках, не бросаются в секты, не становятся добычей экстремистских организаций, потому что у них есть цель. Они серьезно, без дураков, готовятся к профессии военных летчиков, чтобы на деле защищать родину, а не бегать с железными прутьями по базарам.

А еще я там познакомилась с подполковником Богдановым, он тоже летчик. Валька, говорю тебе, нам здесь такие мужики и не снились, как бог свят!

В разгар сего страстного монолога в дверь заглянул Леонид.

— Анечка, — жеманно протянул он в нос, — прибыл ваш поклонник, Огнивцев. Что ему передать? Кстати, молодой человек, с которым вы пришли, стоит сейчас возле вашей машины. Я наблюдал за ним, и у меня сложилось впечатление, что он плохо представляет, где находится.

Аня, а за ней и Валя кинулись на улицу как два спринтера, если только спринтеры в состоянии бегать на высоченных каблуках. К счастью, Сережа никуда не ушел, но обнаружил у стены лежащего человека в полубессознательном состоянии, присел рядом, тряс его за плечо и задавал какие-то вопросы.

Аня промчалась мимо Огнивцева, упитанного мужчины лет еще довольно молодых, одетого с претензией на экстравагантность; в частности, на голове у него красовалась широкополая шляпа, весьма напоминавшая бессменный головной убор известного артиста; но что хорошо артисту, не совсем уместно в повседневной жизни, равно как и замысловато накрученный вокруг шеи шелковый, неоправданно яркий шарф.

Даже в том случае, если бы сердце Анны было абсолютно свободно, а известная графа в паспорте девственно чиста, мужчина, одетый подобным образом, изначально не имел бы у нее никаких шансов. Аня органически не выносила красующихся мужчин, была в этом смысле старомодна и пересматривать своих взглядов не собиралась.

Выяснилось, что Сереже надоело сидеть в душном помещении, и он решил дожидаться сестру на свежем воздухе.

— Что ты делаешь, брось эту пьянь! — Аня потащила брата от лежащего человека, который что-то бессвязно бормотал. — Валя, позови охранников, надо убрать отсюда бомжа, куда только смотрят.

— Ань, этому парню плохо, надо его в больницу, — противился Сережа.

— Солнышко, если ты будешь заботиться обо всех пьяницах и бомжах в Москве, у тебя жизни не хватит.

Подошел обрадованный Огнивцев. Сережа, выросший в строгой атмосфере военного городка, созерцал его с крайним неодобрением. Тут, как на грех, танцующей походкой подкатился Леонид и ввязался в разговор, манерно растягивая слова и картинно жестикулируя.

Огнивцев воспользовался подвернувшимся случаем:

— Анна, не откажите в любезности, взгляните еще раз на мой участок, мне бы хотелось обсудить с вами некоторые дополнительные детали.

— Простите, сейчас не могу. Сегодняшний день я намерена посвятить брату, но с вами может поехать Леонид или любой из наших сотрудников.

— Это ваш брат? Очень рад, — протянул руку Огнивцев. Сергей ответил на приветствие с очевидной неохотой. Столь же кислую мину он сохранил при знакомстве с Леонидом. Аня, обычно чувствительная к нарушениям этикета, на этот раз откровенно забавлялась нелюбезным поведением Сережи.

— Я готов пригласить к себе вашего брата, Валентину, Леонида и всех сотрудников фирмы, — настаивал Огнивцев. — Устройте сегодня выходной. Обещаю, что все вы отлично проведете время в моем доме. Заодно поговорим о деле.

Аня заколебалась: не в ее правилах было отказываться от выгодного заказа. Причуды богатых клиентов не раз доставляли немало хлопот, но приходилось лавировать, дабы не повредить репутации фирмы.

— Хочешь прокатиться за город? — спросила она Сережу.

— Что я там забыл? — хмуро отозвался тот. — Ты обещала мне Кремль показать… Поезжай, если надо, а я останусь.

— Видите, Артур (так звали Огнивцева), Сережа первый день в Москве, извините, договоримся на другой день. Звоните мне на мобильный.

Пришлось дать номер, черт бы побрал этого Огнивцева вместе с его участком!

День прошел благополучно: Аня с Сережей вволю нагулялись, израсходовали возможное количество кадров в фотоаппарате, пообедали в ресторане, успели сделать несколько существенных покупок для Сережи — ноутбук, хороший сотовый телефон, кожаную, выделанную под крокодила куртку на меху с волчьим воротником в расчете на скорые холода, и еще кое-что из одежды. Только в школу не успели сходить, но Аня не торопилась: большого вреда не случится, если Сережа прогуляет несколько дней, гораздо важнее навести справки, выбрать приличную школу, пусть даже платную, зато будет гарантия, что брат не окажется в компании детей из неблагополучных семей.

Завалив багажник «мерседеса» покупками, они поехали домой.

— Тебе понравилась твоя комната? — спросила Аня в машине.

— Не знаю, вообще красиво, но мне как-то неуютно, — признался Сережа. — Надо, наверное, привыкнуть.

— Возможно, привыкать тебе не придется. Ты не пожалеешь, если мы переедем в другую квартиру — я, ты и Тёмка? — Аня решила, что необходимо хотя бы частично посвятить Сережу в свои планы. Неудачно сложилось — хотела окружить братишку роскошью, устроить ему шикарную жизнь, да где там, теперь придется от многого отказаться.

— Как это? А твой муж? — удивился Сережа.

— А вот мужа мы с собой не возьмем, — весело сообщила Аня. — Будем жить втроем, разве не здорово?

— Ух ты, еще как здорово! — искренне обрадовался Сережа.

Аню поразила его реакция. Не оставалось сомнений, что он сразу невзлюбил Виктора, она заподозрила это вчера, когда семья сидела за столом. Недаром Сережа вел себя натянуто. Виктор выказывал внешнюю любезность к родственникам жены, но в душе никого из них не любил, он по натуре своей был холодным, неконтактным человеком, симпатий ни к кому не испытывал, близких и знакомых Ани терпел только ради нее самой. Его показное радушие могло обмануть разве что Тёмку, но чуткий, проницательный Сережа мгновенно распознал фальшь. Что ж, вот еще одна веская причина расстаться с Виктором: Сереже не придется выдерживать его тайное недоброжелательство. Аня еще со времен совместного проживания с теткой знала, какую тяжелую атмосферу в доме создает чье-то скрытое недовольство.

Вечером Сережа и Тёмка закрылись вдвоем в одной комнате, чтобы не слышать криков Виктора.

— Что?! Что, я тебя спрашиваю, случилось за эти несколько дней?! — Виктор метался по комнате в припадке гнева и бессилия. Лицо его исказилось, на нем проступило враждебное выражение, какого Ане прежде наблюдать не приходилось. — Это какой-то бред! Что я делал не так?! Исполнял малейшую твою прихоть! Только на коленях перед тобой не ползал. Слова худого твоим родным не сказал. Нянчусь с твоим ребенком, два раза в неделю терплю твою мать, ты захотела привезти брата — пожалуйста. Объясни, что тебя не устраивает?

— Витя, успокойся, прошу тебя. Ты все делал хорошо. Дело во мне, а не в тебе. Я очень перед тобой виновата. Мне не надо было выходить за тебя замуж. Я ошиблась, с каждым может случится… Витя, пойми, я не люблю тебя. Мы оба себя обманываем. Тебе лучше жить с любящей женщиной, а мне с тем, кого буду любить я.

— И кто же это? Нет, тут что-то не так. С чего бы такая крутая, кардинальная перемена? Кто-то повлиял на тебя. Уж не тот ли офицеришка, с которым ты уехала?

— Офицеришка?! — Аня задохнулась от возмущения и забыла всякую осторожность. — На таких «офицеришках», к твоему сведению, земля российская держится. Ты спокойно ешь, спишь, занимаешься своими торгашескими сделками только благодаря тому, что у нас есть такие офицеры, как Матвей. Так что выбирай выражения!

Виктор, казалось, потерял дар речи и смотрел на нее белесыми от бешенства глазами, наконец его прорвало:

— Браво! Позвольте снять шляпу! Сколько пафоса, горячности, национального самосознания! Значит, я не ошибся. — Он грубо схватил Аню за волосы, чего раньше никогда бы себе не позволил. — Что, успела с ним трахнуться? Говори, меня не проведешь. Лживая дрянь! Стоило отпустить тебя на три дня, и ты свалялась с первым встречным!

Аня вскрикнула, схватила книгу с журнального столика — первое, что попалось под руку — и огрела Виктора по уху; тот в ответ жестоко ударил ее в лицо и занес кулак для повторного удара, но кто-то сзади перехватил его руку. Виктор с яростью обернулся и оказался лицом к лицу с Сережей.

— А-а, братишка! — желчно захохотал он. — Заодно со своей распутной сестрицей? Пусти руку, щенок, не то схлопочешь.

— Не смей ее бить, подонок! — выкрикнул Сережа; он учащенно дышал, глаза его сверкали. — Что, плохо доходит? Она не хочет с тобой жить, дай ей спокойно уйти.

— Будешь меня учить, сопляк, в моем доме? — рявкнул Виктор, отшвырнул Аню в сторону, замахнулся на юношу…и в следующую секунду, не успев ничего сообразить, с грохотом рухнул на блестящий паркет.

Тёмка бросился к матери и, как обычно, излил свой детский страх в слезах.

— Аня, собирай вещи, уходим отсюда немедленно, — распорядился Сережа, поднял сестру с пола и взял Тёмку на руки.

Неожиданно для Ани, он сделался спокоен, деловит, повел себя так, как мог бы поступать взрослый разумный мужчина в экстремальной ситуации. Аня, которая рассчитывала в предстоящей с Виктором схватке только на свои силы, нежданно обрела надежного покровителя.

Виктор стонал и ворочался на полу. Сережа подхватил его под мышки и затащил на диван.

— Что ты с ним сделал? — спросила Аня, спешно запихивая вещи в чемоданы и пакеты.

— Да так, приемчик один провел. Греко-римская борьба. Посещал спортивную секцию в школе. Ань, что это Виктор болтал? Приревновал тебя к кому-то?

— Бред! Он постоянно ревнует. Давно надо было от него уйти. Сегодня возьмем только самое необходимое, а завтра приду сюда со своим адвокатом. Заберу вещи, те, что из своего дома привезла, а больше мне ничего от него не нужно.

— Ань, у тебя под глазом фонарь растет, надо холодное приложить. Гад! Нашла себе муженька.

— Плюнь, забудь. Хорошо, что одним фонарем отделалась.