Это был хороший сон.

Я стояла на вершине утеса, вдыхала свежий ветер и ловила взглядом первые лучи рассвета. Луна еще не успела окончательно уйти на покой и теперь неизбежно сдавала правящие позиции.

Впереди расположилось притихшее бескрайнее море. Его легкая рябь от едва слышных дуновений дробила отсветы утреннего светила на сотни водных осколков и навевала на меня тихое умиротворение.

Где-то у самого горизонта из воды выпрыгивали дельфины. Я не видела, сколько их точно, но показалось — это резвящаяся парочка. Уж слишком задорно они били хвостами, рождая мириады светящихся искр, словно никого, кроме них, не существовало на белом свете.

Сон жил по своим законам, в реальности я бы никогда не разглядела эти игры на столь дальнем расстоянии. Сейчас же, расслабившись, села на обрыв, свесив ножки вниз, наслаждалась зрелищем.

Опасности я не ощущала, так же как и дикого головокружения от взгляда на волны, колыхавшиеся внизу у острых скал. Прикрыла глаза и, опершись на руки, откинулась назад. Пальцы коснулись прохладной травы, покрытой первой росой.

Не открывая глаз, я услышала, как сзади кто-то подошел, тихо присел рядом, приобнял за плечи. Стало тепло и уютно.

— Не боишься упасть? — произнес Глеб.

— Нет, это ведь сон.

Его появление здесь не стало для меня неожиданностью, наоборот, я ощутила себя самой счастливой на свете.

Я открыла глаза, повернула голову и встретилась с ним взглядом. Зельевар выглядел устало, черты лица еще больше заострились с нашей последней встречи. Казалось, он похудел на десяток килограммов, в глазах плескался болезненный блеск, но вместе с тем исходило от него нечто родное. Тонкое, невесомое, на грани понимания, таинственное, необъяснимое.

— А я боюсь, — тихо и неожиданно признался он. — Того, что сон закончится и ты исчезнешь.

— Сны всегда заканчиваются.

Его руки притянули меня ближе, заставляя почувствовать себя в теплом и надежном коконе объятий. Глеб зарылся носом в мои волосы и теперь тепло дышал в затылок.

Почти невесомые мурашки пробежали по спине, играя на тонких струнах возбудившихся нервов.

— Даже жаль, что все это мне лишь грезится, — произнес он.

Я прижалась к Глебу сильнее, давая себе волю хотя бы во сне сделать то, на что вряд ли осмелюсь в жизни. Ведь там, в реальности, или шиза помешает, или дурацкие обстоятельства. Я даже поластилась щекой о мерно вздымающуюся мужскую грудь, вдохнула чужой аромат.

Во сне присутствовал ЕГО настоящий запах. Зельевар пах неповторимой смесью волшебных трав и химических реактивов.

«Наверняка среди них есть белладонна», — мелькнула случайная мысль и потерялась в водовороте нахлынувших эмоций.

Магистр уверенно развернул лицом к себе и, пока я ничего не сообразила, принялся целовать. Нежно смял податливые губы, срывая с них тихий стон.

— Ты мое проклятье, — выдохнул он, оторвавшись на мгновенье. — И даже если ты просто плод моего больного воображения, знай: я тебя не отдам.

Я не знала, почему Глеб из сна говорит мне все эти нежности, да и не хотела знать. Просто тонула с его странном взгляде и жадно ловила дыхание.

— Никому не отдам. Ни герцогу, ни королеве, ни твоему свихнувшемуся дару, — шептал мой сон и гладил пальцем по щеке, заставляя дрожать от этого невинного прикосновения. — Никому…

— Я и сама ни к кому не пойду, — выдохнула я.

Мне хотелось так много ему рассказать, пускай даже не настоящему, придумке моего сонного сознания, но законы рассвета нас разлучили.

Яркое солнце неприятно светило в глаза, а откуда-то из реальности доносился бодрый голос Кристины:

— Эля, подъем! До бала пять часов, пора собираться!

* * *

(Внешний мир. Несколькими часами ранее.)

— Не спишь? — Троя вышла на балкон второго этажа дома Лепреза и обратилась к стоящему у парапета Глебу. — Ты время видел?

Зельевар задумчиво следил за полной луной, скользящей по темному небу. Его пальцы нервно постукивали по резным перилам.

Холодный камень уже начал покрываться мелкой взвесью ночного тумана, из-за чего подушечки пальцев магистра немного соскальзывали, а звук дроби выходил нечетким.

— Всегда любил смотреть на луну, — эхом отозвался Глеб, не отрывая взгляда от светила. — Глядя на нее, хочется писать стихи и обнимать любимую женщину.

— Какие интересные желания. — Троя подошла ближе и так же облокотилась на перила. — И много любимых женщин ты уже под ней обнимал?

Магистр скосил на подругу недовольный взгляд:

— Ты меня знаешь дольше, чем я себя. Могла бы и сама посчитать.

Троя пожала плечами:

— Твоя душа потемки. Пускай я тебя и знаю почти век, и старше в два раза. Но понять, что творится на уме Магистра Страстей, даже мне не по силам.

— Прибедняешься, — констатировал Глеб, все так же неотрывно глядя в ночное небо. — Помнится, именно ты приложила определенные усилия, чтобы подтолкнуть меня к Элле.

— Вот и неправда, — по-актерски наигранно всплеснула руками преподавательница, задавив в зачатке назревающую улыбку. — Если я помогла ей не попасться на твои стандартные уловки, это не дает тебе права называть меня вселенской сводницей.

— И все же почему она? С чего вдруг?

Троя развернулась к зельевару. Внимательно изучила выражение лица, прикусила губу и заговорила:

— Вспомни наш разговор в лаборатории, когда мы разнесли половину кабинета.

— Ты меня тогда разозлила. Не надо было давить на больные раны.

— И все же вспомни. Ты к Элле сам потянулся, захотелось, как всегда, поиграть и бросить. Только она тебя разгадала гораздо раньше, чем ты сам. Увидела твою искусную игру, имитацию сумасшествия, временных помутнений и приняла правила этого развлечения. Сумела достойно ответить.

— А дальше-то что?

— Это ты уже сам реши. Я же вижу, что тебе без нее плохо. Так что сам подумай, какое на этот раз будущее ты выберешь. Разобьешь ей и себе сердце, не осмелившись довести дело до конца, или решишься на что-то большее? Это ваша с ней судьба, с меня взятки гладки.

Глеб отвел взгляд от ночного неба и пристально посмотрел на коллегу.

— Если выживем, — внес поправку он. — Для начала надо разобраться с моими чудесными родственниками, а потом думать о чем-то большем.

Следующие несколько минут прошли в тишине. Глеб следил за мерцающими звездами, а Троя наслаждалась свежей прохладой.

— Нам нужно поспать, — наконец выдала она. — Иначе твоему папочке не придется даже вспотеть в бою, мы сами рухнем к нему в ноги от недосыпа.

— Иди, — тихо произнес зельевар. — Я еще немного побуду здесь.

Физкультурница недовольно покачала головой и удалилась.

Едва на востоке забрезжил первый луч рассвета, ушел и Глеб.

Выделенное спальное место на кушетке в лаборатории Лепреза показалось неуютным. Твердое и узкое ложе было явно не предназначено для сна, но усталость взяла свое. Сон навалился тяжелой пеленой, унося в забытье.

Когда через несколько часов в лабораторию вошел хозяин дома и попытался разбудить зельевара, с первой попытки это не удалось.

Глеб мучительно хватался за остатки сна, и только усиленное тормошение за плечи вырвало магистра в реальность.

— Подъем, — нерадостно поприветствовал артефактор. — Сегодня тяжелый день.

— Это я уже и так понял, — голос Глеба прозвучал хмуро и недовольно. — Когда день начинается с насильственного завершения столь прекрасных снов, он просто не может пройти удачно.

* * *

Среди ночи Вероника проснулась от жутких воплей маркизы Кларентины, доносящихся из общего коридора. Но сквозь сон это показалось столь нереальным, что курсантка зарылась поглубже в подушку с мыслями уснуть дальше.

— Наверное, показалось, — буркнула она и перевернулась на другой бок. — Дворянки же в Керении.

Но вопли не стихали, а становились все громче. К ним стали добавляться голоса обеспокоенных соседок — сначала Танисы и Зарины, а потом и остальных однокурсниц.

Вскоре игнорировать шум было просто невозможно, и Вероника, проклиная все и вся, встала и поплелась в коридор, узнавать, что же произошло.

Картина предстала предсказуемая, но любопытная.

Зареванная Кларентина причитала в полный голос, грозя сквозь слезы проклятиями герцогу Эридану, топала в истерике ногами, швырялась в однокурсниц туфлями. Один торчал воткнутый каблуком в стену коридора, второй красовался в руках у Танисы. Видимо, отобрала раньше, чем неадекватная дворянка запустила бы ей его в голову.

— Ну и что тут происходит? — позевывая, поинтересовалась Вероника.

Вид она попыталась сохранить равнодушный, но проснувшееся любопытство жаждало удовлетворения.

— Собирайся, — хмуро ответила Зарина. — Ванессу и Кларентину отчислили. Так что всю вашу тройку выгоняют.

В первое мгновение Вероника испугалась, сбылись ее самые страшные опасения, но тут же взяла себя в руки и с абсолютно невозмутимым выражением лица выдала:

— Считайте, у меня индульгенция. Не далее как несколько дней назад ректор Милонский подписал бумагу, которая разрешает мне продолжить обучение в случае отчисления моих соседок.

Удивление не успело проступить на лицах присутствующих, ему помешала вспышка портала, откуда вначале выпала Ванесса, а затем вышагнул герцог Тарфолд.

— Я смотрю, все уже в сборе, — обвел он взглядом толпу, остановившись на мгновение на тройке Танисы и уткнувшись в Веронику, продолжил: — Мне очень жаль, курсантка, но тебе тоже придется покинуть Академию. Видят боги, я пытался до последнего терпеть безалаберность и проступки данных особ, но они не оставили мне выбора.

«Данные особы» синхронно взвыли и рассыпались в очередном возмущенном вопле, наперебой обвиняя герцога во всех смертных и не смертных грехах. Кларентина орала что-то о подыгрывании иномирянам, Ванесса о предательстве дворянского сословия.

Все пытались внимательно вслушаться и разобраться, о чем же они вещают, и только Вероника молча забрала из комнаты бумагу, выписанную Милонским, и, гордо прошагав мимо однокурсниц, вручила ее начальнику СБ.

Эридан вопросительно взглянул на фрейлину, но документ развернул. Пробежался по строчкам. Казалось, прочитанное принесло ему облегчение, а черты лица на мгновение разгладились.

— Поздравляю, — протянул он свиток обратно Веронике. — Вы оказались предусмотрительной и, несомненно, умной барышней. Я рад, что вы согласились нам помочь. Можете продолжать обучение, Академия умеет быть благодарной.

Едва эта реплика прозвучала, вопли дворянок тут же утихли, а Вероника заработала не просто любопытные взгляды, а настороженные и даже злые.

— Это за какие заслуги? — не выдержала и прошипела Ванесса. — Может, тоже спит с вами? Как иномирянки?

— Придержите язык! — рявкнул Тарфолд. Его терпение все же лопнуло. — Еще одно слово, и вместо отчисления вы двое отправитесь на каторгу за использование запрещенных зелий. Один намек королеве, кто именно и чем хотел опоить ее любимого сыночка, и вы обменяете красивые платья на бесформенную робу!

Угроза подействовала незамедлительно. Гробовое молчание тут же повисло в блоке, и только всхлипывания Кларентины разбавляли его и добавляли трагичности моменту.

— А теперь марш собирать вещи, — приказал Тарфолд и следующим рыком разогнал собравшихся: — А вы что уставились?! Бегом по комнатам, у вас завтра учебный день!

Первокурсницы, пусть и недовольно, начали расходиться.

На прощание Тарфолд остановил уходящую Веронику.

— Еще раз спасибо тебе, — четко произнес он слова неожиданной благодарности. — Я надеюсь, тебе удастся оживить Арсения.

Девушка, услышав подобное, явно растерялась, вымолвив скромное:

— П-п-постараюсь.

— Академия в тебя верит.

Когда коридор опустел, через портал ушел и Эридан, но не в поместье, куда собирался изначально, а в покои Филония.

Милонский, несмотря на столь поздний час, бодрствовал. Он обнаружился сидящим за рабочим столом и погруженным в чтение древних фолиантов.

— Рад видеть тебя, — не поднимая глаз от книги, поприветствовал ректор племянника. — Я почувствовал твое появление в Академии. Знал, что ты явишься.

— Я ненадолго, — сухо бросил герцог и тут же спросил: — Почему я узнаю о возможности оживить Горгулия только сейчас?

— Шанс крайне ничтожен, зачем вселять лишние надежды?

— И все же зря не сообщил. — Эридан подошел к столу ректора вплотную. — Следи за девчонкой, которая будет проводить ритуал. Возможно, ее попытаются устранить в ближайшее время.

Милонский тут же захлопнул том и отложил его в сторону. Пристальный взгляд старых глаз на племянника и недовольный тон выдали обеспокоенность ректора:

— Что ты наделал?

— Всего лишь кинул кость предателям. Если мои предположения верны, то Веронику попытаются убить. Я почти уверен, что заговорщицы с ее курса.

— Не самое подходящее время для подобных авантюр. В Академии нет женщин, способных по первому зову явиться в комнату и защитить курсантку, а если ее уже сейчас убивают?

— В Академии есть Терция, — напомнил герцог, сверкнут? «орлиным оком». — И я предусмотрел механизм защиты — повесил на девушку несколько оповещающих щитов. О нападении вы узнаете мгновенно.

Но ректора подобный план не сильно обрадовал. Милонский отодвинул кресло от стола, встал и направился к шкафу, откуда достал пыльную бутылку успокоительного снадобья и рюмку.

— У меня больное сердце, Эридан, — отмеряя себе двадцать капель, констатировал ректор. — Мне пора на покой, а ты подкидываешь мне еще больше проблем.

— Куда ты клонишь?

— Когда все закончится, я хочу отдать тебе свою должность. Ты достаточно долго избегал места главы Академии.

— Неужели дело только в пошатнувшемся здоровье? — с сомнением поинтересовался Тарфолд.

Милонский, поморщившись, выпил горькое лекарство и, вернувшись обратно в кресло, ответил:

— Нет. Но ты уже начал решать за меня и, не посоветовавшись со мной, действовать как заблагорассудится. А значит, готов. — Милонский устало откинулся на спинку кресла. — К защите Вероники мы приложим все усилия. Я немедленно уведомлю Терцию о ее задании. Надеюсь, справимся.

— Если не получится взять живьем, используйте крайние методы.

— Не хотелось бы, — поморщился ректор. — Живых опросить можно, мертвых только похоронить.

— Мертвые не так опасны, как живые. Но за помощь и одобрение спасибо, — поблагодарил дядюшку герцог. — А теперь я вынужден уйти. В Керении тоже все не так радужно, как хотелось.

— Иди, — разрешил Филоний, провожая племянника тяжелым взглядом.

Когда вспышка портала угасла, Милонский накапал себе очередную рюмочку зелья и произнес заклинание вызова преподавательницы этикета.

Впереди его ждал тяжелый разговор, уговорить госпожу Шарон вернуться к старым добрым временам ее молодости. И дело это было далеко не легким.