20 ДНЕЙ СПУСТЯ. КОМНАТА В КВАРТИРЕ ЧЕБУРАШКИНЫХ. СЛЫШЕН ЗВОНОК В ДВЕРЬ. ЧЕРЕЗ СЦЕНУ, СЛЕВА НАПРАВО (ИЗ ВАННОЙ В ПРИХОЖУЮ), ВЫТИРАЯ РУКИ О ФАРТУК ПРОХОДИТ АГНЕССА КУЗЬМИНИЧНА ЧЕБУРАШКИНА. СЛЫШЕН ЗВУК ОТПИРАЕМОЙ ДВЕРИ, ПРИГЛУШЕННЫЕ ГОЛОСА В ПРИХОЖЕЙ. ЗАТЕМ АГНЕССА СНОВА ПОЯВЛЯЕТСЯ В КОМНАТЕ.

АГНЕССА: Проходите пожалуйста. Так вы говорите, что работали вместе с ним?

БЕРМУДСКИЙ (ВХОДЯ В КОМНАТУ): Да, мне посчастливилось быть его непосредственным начальником. (КОРЧИТ СОЧУВСТВЕННУЮ МИНУ) Бедный Чебурашкин! Как мы все его любили! Он всегда был для нас примером самоотверженной преданности своему делу и образцом высокой нравственности, достойным подражания. (В СТОРОНУ) Черт возьми! А она не дурна! Весьма, весьма… (СНОВА ОБРАЩАЯСЬ К АГНЕССЕ) Однако позвольте мне представиться Генрих Осипович Бермудский. (ЭЛЕГАНТНО РАСКЛАНИВАЕТСЯ) Начальник вашего мужа. Точнее бывший начальник вашего бывшего мужа. Простите ради бога, что я затрагиваю еще не зажившие душевные раны. Я прошу вас принять искренние соболезнования, как от своего имени, так и от имени всех служащих нашего отдела. Простите мня еще раз, но как человек, столько лет проработавший с вашим супругом, я хотел бы знать как это все произошло. Сейчас в городе ходит об этом столько слухов…

АГНЕССА: Ну что ж, присаживайтесь, я расскажу вам все, что знаю.

БЕРМУДСКИЙ САДИТСЯ И С ЛЮБОПЫТСТВОМ СЛУШАЕТ.

АГНЕССА: 20 дней назад мой придур… то есть мой муж чем-то оцарапал себе шею. Когда я пришла за ним в больницу, он показался мне каким-то странным. Вообще-то говоря, он всегда был немного чокнутым, но на этот раз как-то по-особому. Если бы я не знала, что он трезвенник, я бы подумала, что он в стельку пьян. Но этого не могло быть, и вообще водкой от него не пахло. Было ясно, что он окончательно свихнулся. Вначале он, правда, был еще ничего — как всегда трепался про свое благо общества и какое-то там моральное удовлетворение, только уж необычно веселый был. Но под конец с ним сделалось нечто невообразимое. Он начал бить себя кулаком в грудь и кричать, что он — барахло. «Я — барахло! — кричит. — Если будет война, я не смогу броситься грудью на пулемет. Я часто мысленно пробовал, и чувствую — боюсь! Я — трус! Я — барахло!» И он начал рыдать. Мы с Подпеваловым взяли его под локотки и повели к выходу. В этот момент на улице затарахтел двигатель самосвала, и начала стрелять выхлопная труба. Услышав выстрелы, Чебурашкин вдруг встрепенулся, вырвался у нас из рук, выскочил на улицу, и с криком: «Ур-р-ра!!! Вперед, орлы! Бросимся грудью!» побежал прямо на выхлопную трубу самосвала. С разбегу он перемахнул через задний борт, и повалился в кузов.

Мы с Игорем Степановичем подбежали к самосвалу и стали уговаривать Чебурашкина вылезти оттуда, тем более, что на Чебурашкине был его выходной костюм, а в кузове валялся грязный, ржавый металлолом.

В ответ Чебурашкин сказал, что его место среди лома, потому что он барахло, свернулся калачиком на дне кузова и тут же уснул.

В этот момент самосвал тронулся с места и увез Чебурашкина. Навсегда. С тех пор я его больше не видела.

Первые несколько дней его исчезновение было для меня приятным сюрпризом, но потом, когда стал приближаться день получки, а мой муженек все не появлялся, я была вынуждена заявить в милицию о его пропаже.

Милиция разыскала водителя того самосвала. Он заявил, что вывалил весь металлолом на свалке на окраине города и уехал. Был ли среди металлолома человек, он не знает.

Милиция обыскала всю свалку и ее окрестности. Метрах в ста от свалки удалось найти в траве записную книжку Чебурашкина, в которую он переписывал из книги «В мире мудрых мыслей» цитаты о честности и трудолюбии. Чебурашкин никогда не расставался с этой книжкой. Когда мне сообщили об этой находке, я поняла, что стала вдовой.

БЕРМУДСКИЙ: Но может быть он просто потерял эту книжку?

АГНЕССА: Он мог потерять что угодно, но только не это. Поверьте мне как человеку который маялся с ним восемь лет. Я просто уверена, что его убили. Это подтверждает и вторая находка, сделанная через два дня после первой — выходной костюм Чебурашкина опознали в одном комиссионном магазине по данным мною приметам. Человека, сдавшего костюм, допросили. Он уверяет, что купил костюм с рук на вокзале, у случайных, неизвестных ему людей. Костюм оказался ему велик, и он сдал его в комиссионку. Он дал словесный портрет двух неизвестных, у которых купил костюм. Ни один из них не похож на Чебурашкина. По-видимому, это его убийцы. Они убили его, раздели, а труп бросили в реку неподалеку от свалки. Течение в реке быстрое, труп отнесло далеко, поэтому его до сих пор и не нашли.

БЕРМУДСКИЙ (В СТОРОНУ): Да она прехорошенькая! Экий розанчик право! А не тряхнуть ли мне стариной? Не приухлестнуть ли за вдовушкой? Разумеется, все должно быть шито-крыто, чтоб никто-ничего, а то еще, чего доброго, жениться заставит. Знаем мы этих цыпонек… (ОБРАЩАЯСЬ К АГНЕССЕ) Но неужели и в самом деле нету никакой надежды на то, что ваш честнейший и высоко нравственнейший супруг жив? Простите, может быть я задам сейчас несколько бестактный вопрос, но не допускаете ли вы, что он… э-э-э… скрывается… м-м-м… у другой женщины?

АГНЕССА: Чебурашкин? Ха-ха-ха! Да вы что, совсем? Да какая дура его к себе в дом впустит! Кому такой нужен? К тому же этот придурок был влюблен в меня до безумия!

БЕРМУДСКИЙ: Простите, но я несколько удивлен… Вы произнесли это таким тоном… Вы, очевидно, несколько недолюбливали вашего супруга?

АГНЕССА: Несколько недолюбливала? Ха-ха! Да я ненавидела его! Этот человек разбил всю мою жизнь! Это он затащил меня в это проклятое захолустье, этот проклятый городишко, этот богом забытый Белибердянск! Проклятая провинция! Медвежий угол! О, если б вы знали, как я жила в Москве!

БЕРМУДСКИЙ: Вы жили в Москве?

АГНЕССА: Да, когда училась. Какие интересные люди меня тогда окружали! Среди моих знакомых был один художник. Знаете, по-моему он был гений! Он писал с меня картину… название очень длинное, я вечно забываю… вот, вспомнила: «Обнаженная колхозница смотрит по цветному телевизору марки «Радуга-704» научно-популярную программу «Очевидное невероятное» и грызет семечки.»

К сожалению, это высокохудожественное эпическое полотно, повествующее о том, как достижения передовой науки и техники входят в сознание широких колхозных масс, так и не было завершено. Художник захлебнулся.

БЕРМУДСКИЙ: Вы хотите сказать — утонул?

АГНЕССА: Нет, он не утонул, он захлебнулся. Он на одной вечеринке немножко сильно выпил, почувствовал, что его тошнит и пошел в туалет. Наклонился над унитазом, потерял равновесие — он немножко нетвердо стоял на ногах — упал головой в унитаз, и она там застряла. А один шутник, проходя мимо туалета, это увидел и спустил воду… Так ушел от нас этот большой художник.

БЕРМУДСКИЙ: М-да, сколько вы всего пережили!

АГНЕССА: Вся моя жизнь — это одно большое несчастье!

Помню, когда я развелась со своим первым мужем, я уже кончала институт, и меня должны были распределить. И тут мне вдруг попадается под руку этот Чебурашкин. Он был таким прилежным, таким старательным студентом, таким активным общественником! Все думали, что его оставят в Москве при аспирантуре. И я выскочила за него. И что же? Когда подошло распределение, он вдруг возьми да и заяви: я, мол, хочу ехать в город Белибердянск, где живет мой дядя, чтобы постоянно брать с дяди пример. «Мой дядя — честнейший, трудолюбивейший, высоко нравственнейший человек будет помогать мне в моем нравственном совершенствовании», — заявил Чебурашкин и увез меня в эту глухомань, в этот проклятый Белибердянск, мерзкий медвежий угол, где даже приличного ресторана и то нету! Я уж не говорю об элегантных людях! (НАЧИНАЕТ ВСХЛИПЫВАТЬ) Все элегантные люди живут в Москве!

БЕРМУДСКИЙ (ПОДКРУЧИВАЯ УСЫ И ПОПРАВЛЯЯ ГАЛСТУК): Ну, это еще как сказать… Однако я не пойму, почему же вы сразу не развелись с Чебурашкиным?

АГНЕССА: Ах, не спрашивайте меня! Вначале я была так потрясена случившимся, что мне было все равно куда меня везут.

БЕРМУДСКИЙ: А потом? Почему вы не развелись потом?

АГНЕССА: Потом… (ЛИЦО ЕЕ ПРОЯСНЯЕТСЯ И ПО НЕМУ ПРОСКАЛЬЗЫВАЕТ КОКЕТЛИВАЯ УЛЫБКА) А потом я уз… (НЕОЖИДАННО, СЛОВНО БЫ СПОХВАТИВШИСЬ, ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ НА ПОЛУСЛОВЕ) А впрочем, какое вам дело до того, что было потом. Раз я осталась, значит у меня были причины остаться. Это мое личное дело, вас это не касается!

БЕРМУДСКИЙ: И-извините. Так значит, вы говорите, что не любили своего покойного супруга?

АГНЕССА: Я уже сказала — я ненавидела его!

БЕРМУДСКИЙ: По правде сказать, я его тоже не очень любил. Был он, знаете ли, какой-то такой, извините за выражение, э-э-э… юродивый, что ли… Вот простейший пример. Сейчас лето, жара стоит. Разве можно в такую жару работать? В такую погоду только на пляж пойти, в речке разок-другой окунуться, на солнышке погреться. Так у нас потихоньку все и делают, все! И лишь ваш супруг отделился от коллектива. И ведь вроде люди у нас в учреждении хорошие, коллектив дружный, а вот проглядели Чебурашкина! До последнего дня он приходил на работу вовремя и сидел за своим рабочим столом от сих до сих!

Вот, помню, зашел я на работу, дня за два до исчезновения это было, во всем учреждении ни одного человека, только Чебурашкин сидит за столом и что-то пишет. Спрашиваю: где, мол, все? Чебурашкин отвечает: этот на совещании, тот в управлении, третий еще где-то, в общем все по делам. Я сделал вид, что не догадываюсь, что они все на пляж умотали. Я понимал их: ведь был такой прекрасный, солнечный день. Это даже похвально, что они отдыхали все вместе — это укрепляет коллектив. Вот кого я не мог понять, так это Чебурашкина. Он сидел один в большой комнате, и все рабочие столы вокруг него были пусты. Он казался таким маленьким, таким ничтожным в своем потертом черном костюмчике, согнувшийся в три погибели над своими бумажками. Мне даже стало его жалко. Я подошел и положил ему руку на плечо. «Слушай, Чебурашкин, — сказал я ему, — а может, ты просто воды боишься? Может ты болен водобоязнью?»

«Что вы, Генрих Осипович, — ответил он, улыбнувшись своею робкой улыбкой, — я совершенно здоров. Я каждое утро поднимаю гири и обтираюсь снегом из холодильника. Только совершенно здоровый человек может работать так, чтобы получать моральное удовлетворение от работы.»

Ну как еще это можно назвать, если не юродством? Что у нас на работе делать? Ведь последнему дураку должно бы быть ясно, что работа нашего учреждения — сплошное надувательство.

АГНЕССА: То есть как это — надувательство? Что вы имеете в виду?

БЕРМУДСКИЙ: Как! Вы не знаете? А впрочем, откуда вам знать. Ваш покойный супруг по-видимому был таким круглым дураком, что ничего не понимал, а может быть не хотел понять. Дело вот в чем. Одно московское высшее учебное заведение долгое время готовило специалистов очень-очень узкого профиля. Но жизнь идет вперед, и в один прекрасный день необходимость в специалистах этого профиля отпала. Однако эти специалисты переучиваться не захотели — и без того пять лет учились — а вместо этого придумали одну маленькую хитрость. Я не буду вдаваться в технические подробности. Я лишь скажу, что работа наша бумажная, а бумага все стерпит. Одним словом, наше учреждение на протяжении последних двадцати лет работает только над тем, чтобы создать иллюзию, что оно над чем-то работает.

И вы знаете, там, наверху, нам верят. Правда, приезжала один раз какая-то комиссия, мы им стол накрыли, банкетик там… ну, это не важно… В общем, комиссия, удовлетворенная, уехала.

Так мы и живем — получаем премии, провожаем стариков на заслуженный отдых, а на освободившиеся места сажаем молодых специалистов — ведь институты продолжают готовить специалистов нашего узкого профиля. А что делать — ведь преподаватели спецпредметов в институтах тоже не хотят переучиваться и продолжают читать курсы, которые устарели еще пол-века назад.

Но ваш покойный супруг ничего об этом не знал. Каждое утро он являлся в учреждение вовремя и требовал, чтобы я загрузил его работой. Мне приходилось давать ему самые идиотские задания. И вы бы видели, с каким энтузиазмом он принимался портить бумагу! А бумага та, между прочим, казенных денег стоила. Эти деньги можно было бы пустить на культурно-просветительные мероприятия наших служащих — ну, там, банкетик, пикничок какой-нибудь… ну, это не важно… А Чебурашкин эти деньги на чернила изводил! Я ему как-то сказал: «Чебурашкин, ты бы не очень торопился, эта работа не срочная.»

А он в ответ бодро так: «Не могу, Генрих Осипович. Мысль о том, что я тружусь на благо Родины, окрыляет меня!» И опять строчить!

Из-за этого блаженненького я был вынужден на работу каждый день вовремя приходить — чтобы задание ему дать. Один раз опоздал на пол-часика, так гляжу — Чебурашкин жалобу в министерство пишет, что, мол, в нашем учреждении плохая организация труда, и что он не для того пять лет учился, чтобы сидеть сложа руки. Да-а-а, сколько он мне крови поперепортил, этот ваш Чебурашкин. Он ведь меня со всем коллективом перессорил.

АГНЕССА: Каким же образом?

БЕРМУДСКИЙ: Да очень просто! Допустим, служащий опоздал на работу. Совсем на немного — ну на часик, на два. Какая разница, все равно мы ничего не делаем. Я бы, конечно, его простил, если бы не Чебурашкин. Чебурашкин тут же начинал возмущаться: мол, что это такое, тут работаешь, не щадя себя, на благо общества, а всякие там опаздывают. И мне, ничего не поделаешь, приходится объявлять опоздавшему выговор. Потому что если не объявлю, Чебурашкин накатает жалобу в министерство, что я покрываю нарушителей трудовой дисциплины. А вдруг в министерстве эта жалоба попадет в руки какого-нибудь тамошнего Чебурашкина и тот тоже заставит свое начальство дать этой жалобе ход. Так и места можно лишиться! Нет, уж лучше объявить выговор опоздавшему!

Конечно, из-за бесконечных выговоров меня подчиненные невзлюбили, считают, что я такой же маньяк как Чебурашкин. А ведь я так стремился наладить с ними контакт. Господи, восемь лет меня терроризировал этот Чебурашкин! Какая радость, какое счастье, что он наконец пропал!

РАЗДАЕТСЯ ЗВОНОК В ДВЕРЬ.

БЕРМУДСКИЙ: Что это?!

АГНЕССА: Кто-то пришел. Извините, я пойду открою.

БЕРМУДСКИЙ: Постойте! (В СТОРОНУ) Господи, и кого это принесло среди бела дня. Не понимают люди, что в рабочее время надо на работе сидеть, а не по гостям шататься.

Однако будет очень нехорошо, если меня кто-нибудь здесь увидит. Раз уж я решил приухлестнуть за вдовушкой, мне свидетели не нужны, а то еще, чего доброго, жениться заставит!

ДВА НАСТОЙЧИВЫХ ЗВОНКА В ДВЕРЬ.

БЕРМУДСКИЙ: Постойте! (В СТОРОНУ) Ах, черт! Где бы спрятаться? (К АГНЕССЕ) Постойте, скажите, где здесь у вас ванная, я хотел бы помыть руки, сегодня так жарко, я весь вспотел.

АГНЕССА (ПОКАЗЫВАЕТ РУКОЙ НАЛЕВО): Это там, первая дверь по коридору.

БЕРМУДСКИЙ: Благодарю вас. (УХОДИТ СО СЦЕНЫ НАЛЕВО).

АГНЕССА (ВДОГОНКУ): Только, пожалуйста, поосторожней там, в ванной. Там белье разложено, я стираю. Так трудно жить одной. Приходится экономить даже на прачечной.

ТРИ НЕТЕРПЕЛИВЫХ ЗВОНКА В ДВЕРЬ.

АГНЕССА (КРИЧИТ): Ну иду же, иду!!! (УХОДИТ СО СЦЕНЫ НАПРАВО).

ИЗ ПРИХОЖЕЙ ДОНОСИТСЯ ЗВУК ОТПИРАЕМОЙ ДВЕРИ, ЗАТЕМ ВОЗБУЖДЕННЫЕ ГОЛОСА И ГРОМКИЕ СТОНЫ. В КОМНАТУ ВХОДИТ ПОДПЕВАЛОВ, ЗА НИМ АГНЕССА И ЖЕНА ПОДПЕВАЛОВА — НОННА СЕРГЕЕВНА. ВИД ПОДПЕВАЛОВА УЖАСЕН: ВОЛОСЫ ВСКЛОКОЧЕНЫ, ПИДЖАК ЗАСТЕГНУТ НЕ НА ТУ ПУГОВИЦУ, ГАЛСТУК СВОБОДНО БОЛТАЕТСЯ НА ШЕЕ. БЛАГОДАРЯ БЕЗУМНОМУ ВЗГЛЯДУ, ЛИЦО ЕГО НАПОМИНАЕТ ЛИЦО ИВАНА ГРОЗНОГО, ТОЛЬКО ЧТО УБИВШЕГО СВОЕГО СЫНА. ГОЛОВА ЕГО ПОДЕРГИВАЕТСЯ, РУКИ ДРОЖАТ. ОН СТОНЕТ И ПРИЧИТЫВАЕТ.

ПОДПЕВАЛОВ (ИСПУГАННО ОЗИРАЯСЬ ПО СТОРОНАМ): Голова!.. Голова!!! О-о-ох! (В ИЗНЕМОЖЕНИИ ВАЛИТСЯ НА СТУЛ И НАЧИНАЕТ ИСТЕРИЧЕСКИ ХОХОТАТЬ. ХОХОТ БЫСТРО ПЕРЕХОДИТ В СУДОРОЖНЫЕ РЫДАНИЯ, КОТОРЫЕ ВНЕЗАПНО ПРЕКРАЩАЮТСЯ. УСТРЕМИВ БЕЗУМНЫЙ ВЗОР В БЕСКОНЕЧНОСТЬ И ВЫТЯНУВ ВПЕРЕД ДРОЖАЩУЮ РУКУ, ТИХО ПРОИЗНОСИТ): Она высунулась из воды… Прямо на самой поверхности воды… Каких-нибудь пол-метра от меня… Каких-нибудь пол-метра… Я бы даже мог дотронуться рукой… (ГОЛОВА ЕГО НАЧИНАЕТ УЖАСНО ДЕРГАТЬСЯ. ОН БЫСТРО ВСКАКИВАЕТ СО СТУЛА, ХВАТАЕТ ЛИЦО РУКАМИ И ВОПИТ): Боже мой! Я не перенесу всего этого! Я сойду с ума! Я вижу его! Это лицо стоит у меня перед глазами! (СНОВА ВАЛИТСЯ НА СТУЛ, БУРНО РЫДАЯ)

АГНЕССА: Что с ним?

НОННА: Это нервное потрясение. Мой муж в последнее время так много думал о смерти бедного Костика. Ведь они были друзьями еще с института. И вообще это ужасно. Убить человека, раздеть, и труп бросить в реку. Ужасно!

ПОДПЕВАЛОВ (СТОНЕТ): Голова!.. Голова! Я видел ее!

АГНЕССА: О какой голове он все твердит?

НОННА: Он уверяет, что видел голову Костика Чебурашкина.

АГНЕССА: Что?! Не может быть! Мертвую?!!!

НОННА: Он уверяет, что видел живую голову Костика Чебурашкина.

АГНЕССА: Не может быть! Когда?! Где?!

НОННА: Спокойно Агнесса! Я просто уверена, что моему мужу все померещилось. Он просто перегрелся на солнце. От жары и нервного напряжения вполне могут начаться зрительные и слуховые галлюцинации.

ПОДПЕВАЛОВ (СНОВА ПЕРЕСТАВ СТОНАТЬ И УСТРЕМИВ ВЗОР В БЕСКОНЕЧНОСТЬ): Это не галлюцинации… Я видел голову… Каких-нибудь пол-метра от меня… Сегодня утром мы пошли с женой на пляж… Я отплыл на надувном матрасе на середину реки, привязал матрас к бакену, чтобы не относило течением, и лег читать газету. Внезапно я услышал тихий всплеск, как будто рядом с матрасом что-то всплыло из-под воды. Я не обратил внимания и продолжал читать. Вдруг, почти над самым ухом, я услышал голос. Я почувствовал, что это знакомый голос, очень знакомый, только никак не мог вспомнить чей. Голос сказал: «Простите, не могли бы вы сказать, как развивались на протяжении последних двадцати дней события в Португалии?»

Я отложил газету и на расстоянии вытянутой руки увидел… Бедный Костик! Он так любил готовить политинформацию! (НАЧИНАЕТ РЫДАТЬ)

НОННА: Спокойно Игорь! Возьми себя в руки!

ПОДПЕВАЛОВ: Да, да, конечно, сейчас…

АГНЕССА: Так что же вы увидели?

ПОДПЕВАЛОВ: Я увидел высовывающуюся из воды мокрую человеческую голову. Вначале я не узнал его. Но потом я вспомнил… Я вспомнил чей это голос, и узнал… Это был Костик Чебурашкин, но только почему-то с бородкой и усами… С волос капала вода… Я что-то закричал… Потом… Что было дальше я не помню…

АГНЕССА: Ерунда! Этого не может быть! Чебурашкин никогда не носил бороды!

НОННА: Вот видишь! Ты просто ошибся! Это был совсем другой человек. Ты принял за Чебурашкина кого-то другого.

ПОДПЕВАЛОВ: Но почему он спросил про Португалию? Почему сказал про двадцать дней? Костик пропал двадцать дней назад!

НОННА: Тебе послышалось. Ты читал в газете про Португалию, вот тебе и послышалось. Ты просто перегрелся на солнце. По-моему, и головы-то никакой не было. (К АГНЕССЕ) Понимаешь, Агнесса, я лежу на пляже, греюсь на солнце, и вдруг слышу со стороны реки какие-то истошные вопли. Гляжу в ту сторону и вижу: мой муж на середине реки скачет по надувному матрасу и орет нечто нечленораздельное, ожесточенно размахивает перед собой газетою, словно отгоняет мух. Никакой головы по близости не заметила. Когда спасатели вытащили его на берег, он бился в истерике.

Я наскоро его одела, как смогла… (ДОСТАЕТ У ПОДПЕВАЛОВА ИЗ-ЗА ШИВОРОТА НОСОК И ЗАСОВЫВАЕТ ЕГО ЕМУ В НАГРУДНЫЙ КАРМАН ПИДЖАКА)…как смогла, и тут же потащила его к вам — ваш дом ближе к пляжу, чем наш. Я не хочу идти с ним через весь город, пока он в таком виде. Пусть успокоится. (К СТОНУЩЕМУ ПОДПЕВАЛОВУ) Ну хватит, хватит! Спокойно Игорь! Хватит эмоций. Пойди умойся!

ПОДПЕВАЛОВ: Да, конечно, сейчас… Мне действительно надо умыться… Я пойду в ванную… (УХОДИТ)

НОННА: М-да… Странные вещи творятся в нашем городе! Сначала твой муж пропал, а теперь вот дикий лесной человек объявился!

АГНЕССА: А что это хоть такое — дикий лесной человек?

НОННА: Как! Ты разве ничего не слышала?

АГНЕССА: Нет, я что-то слышала вчера в очереди, но я как-то не обратила внимания.

НОННА: Но ведь уже недели две во всем Белибердянске только и разговоров, что о диком лесном человеке! Предполагают, что он живет в лесах вокруг нашего города. Выходит из лесу только по ночам. Во многих пригородных селах по утрам обнаруживают на перекопанном огороде отпечатки босых ног сорокового размера, однако овощи с огорода он не крадет.

Некоторые даже уверяют, что видели его при свете луны. Одни говорят, что он совершенно голый, другие уверяют, что он покрыт пушистой шерстью зеленого цвета.

Но все сходятся на том, что у него огромные, сантиметров пять в диаметре, глаза, и они сверкают в темноте. Правда, разглядеть его очень трудно — увидев людей, он всегда убегает.

АГНЕССА: Не может быть! Слышала я, что за границей водятся всякие там лох-несские чудовища и снежные человеки. Но ведь это там, на Западе! А у нас даже джинсы какие-то паршивые — и то делать не умеют, какой уж тут лесной человек! Дикий лесной человек в Белибердянске?! Нет, я не верю!

НОННА: И тем не менее, это научно установленный факт! Есть даже доказательства! Сегодня утром на рынке один молодой человек продавал фотографии дикого лесного человека по рублю штука. Он уверяет, что подстерег дикого лесного человека ночью с лампой-вспышкой. Такая давка была за этими фотографиями! Представь себе, рядом в киоске продавались открытки с Вячеславом Тихоновым и Жаном Маре, так Тихонова и Маре никто не брал, хоть они и по шесть копеек, а за лесным человеком давка, хоть он и по рублю! Представляешь! Я буквально вырвала последнюю фотографию из-под носа у одной старушенции! Вот, посмотри! (ДОСТАЕТ ИЗ СУМОЧКИ ФОТОГРАФИЮ И ПРОТЯГИВАЕТ ЕЕ АГНЕССЕ)

АГНЕССА: Фотография еще ничего не доказывает… (БЕРЕТ В РУКИ ФОТОГРАФИЮ И РАССМАТРИВАЕТ) Господи, что это такое? Я здесь ничего не разберу!

НОННА: Все очень просто. Это спина лесного человека. Он бросился бежать, когда заметил фотографа, поэтому его удалось снять только со спины. Так объяснял молодой человек, который продавал фотографии.

АГНЕССА: Фотография вообще ничего не доказывает, а такая фотография тем более. У меня был один знакомый — великолепно умел подделывать фотографии. Распускал по всей Москве слух, что какой-нибудь известный актер повесился, и делал фотомонтаж — этот самый актер на веревке болтается. Так когда этот слух как следует распространиться успевал, мой знакомый за один день продавал до двухсот экземпляров!

НОННА: Я тоже не очень верю фотографиям. Купила на всякий случай, вдруг настоящая.

АГНЕССА (РАЗГЛЯДЫВАЯ ФОТОГРАФИЮ): А это что, вот здесь, над спиной?

НОННА: Это верхняя часть его лица. Он оглядывался, когда бежал. Видишь, вот здесь можно разглядеть его огромные блестящие глаза.

АГНЕССА: Очень расплывчатый снимок. Трудно разобрать. Может быть это глаза, а может быть… (ВГЛЯДЫВАЕТСЯ В ФОТОГРАФИЮ) Ты знаешь, по форме это больше похоже на очки, чем на сами глаза. Ну да, конечно, это очки! У моего мужа были очки такой же в точности формы. По-моему, этот снимок подделка.

НОННА: Ну, фотография может быть и поддельная, но все-таки, мне кажется, в самой истории о диком лесном человеке что-то есть! Ты знаешь, я почему-то верю, что…

В ЭТОТ МОМЕНТ ЗА СЦЕНОЙ РАЗДАЕТСЯ ДИКИЙ, НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ, ПОЛНЫЙ УЖАСА ВОПЛЬ. АГНЕССА И НОННА ЗАМИРАЮТ. НЕСКОЛЬКО СЕКУНД НАПРЯЖЕННОЙ ТИШИНЫ. НАКОНЕЦ, НЕТВЕРДОЙ ПОХОДКОЙ НА СЦЕНУ ВЫХОДИТ ПОДПЕВАЛОВ. ВЗГЛЯД ЕГО БЕССМЫСЛЕННЫЙ КАК У ВОБЛЫ. ДОЙДЯ ДО СЕРЕДИНЫ СЦЕНЫ, ОН ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ И НЕСКОЛЬКО СЕКУНД СТОИТ ЗАСТЫВ НЕПОДВИЖНО. ЗАТЕМ В ИЗНЕМОЖЕНИИ САДИТСЯ НА ПОЛ, ЗАКРЫВАЕТ ЛИЦО РУКАМИ И НАЧИНАЕТ БЕЗЗВУЧНО ТРЯСТИ ПЛЕЧАМИ, ТО ЛИ ОТ РЫДАНИЙ, ТО ЛИ ОТ СМЕХА.

АГНЕССА: Что случилось?

НОННА: Спокойно Игорь, возьми себя в руки!

ПОДПЕВАЛОВ (ОТНЯВ РУКИ ОТ ЛИЦА И УСТРЕМИВ БЕССМЫСЛЕННЫЙ ВЗОР В ПРОСТРАНСТВО): Я спокоен. Я абсолютно спокоен. Я только что видел голову.

АГНЕССА: Как! Опять Чебурашкин?

ПОДПЕВАЛОВ: Нет… Ха-ха… Нет… Ха-ха-ха-ха… (НАЧИНАЕТ ХОХОТАТЬ. ХОХОТ БЫСТРО ПЕРЕХОДИТ В РЫДАНИЯ.)

НОННА: Хватит эмоций, Игорь! Объясни спокойно, что случилось.

ПОДПЕВАЛОВ: Да, да, конечно, сейчас. (СМОРКАЕТСЯ. ВСХЛИПЫВАЯ, НАЧИНАЕТ РАССКАЗЫВАТЬ.) Я вошел в ванную и стал умываться…

АГНЕССА: Как, вы вошли и сразу стали умываться? Разве в ванной больше никого не было?

ПОДПЕВАЛОВ: Никого… Сперва…

АГНЕССА (В СТОРОНУ): Странно. Ведь их начальник тоже пошел мыть руки…

ПОДПЕВАЛОВ: Я вошел в ванную и стал умываться… Я умывался, умывался… И вдруг я услышал… Нет, я не могу!..

НОННА: Спокойно Игорь, спокойно!

ПОДПЕВАЛОВ: Я услышал какое-то хлюпанье. Ванна была наполнена мыльной водой, и в ней плавало какое-то белье, какие-то простыни. И эти простыни местами подымались над водой такими, знаете, пузырями с воздухом внутри. И я заметил, что один из этих пузырей дышит — то меньше станет, то больше…

Нет, нет, я не могу!.. Я… Ха-ха-ха… Я приподнял эту простыню… и увидел, что из воды выглядывает голова нашего начальника Генриха Осиповича Бермудского.

Голова сердито посмотрела на меня и сказала: «Подпевалов, ты почему не на работе? — (НАЧИНАЕТ РЫДАТЬ) — Я боюсь! Генрих Осипович у нас такой строгий, чуть что — сразу выговор! Он меня уволит по собственному желанию!»

НОННА: Игорь, возьми себя в руки! Вдумайся только, какую чепуху ты несешь! Каким образом мог Генрих Осипович очутиться в ванне со стиркой? Не мог же он пролезть туда по водопроводной трубе. И вообще, что ему там делать? Ты просто перегрелся на солнце, вот тебе и мерещатся всюду всякие головы. Ну хватит, хватит эмоций.

ПОДПЕВАЛОВ (ШМЫГАЯ НОСОМ): В самом деле, это абсолютно невозможно. Чебурашкин умер… Генрих Осипович на работе… Мне все почудилось… Ну конечно, мне все почудилось. Ничего этого не было, потому что этого не могло быть. Просто я немного нездоров.

НОННА: Ну вот, правильно Игорь! Наконец-то ты стал мыслить и говорить разумно. Я рада за тебя. (ПОВОРАЧИВАЯСЬ К АГНЕССЕ) Однако, Агнесса, я удивлена. Ты что, действительно стираешь сама, или это моему мужу тоже почудилось? Экономить на прачечной теперь, после смерти Чебурашкина, когда ты стала такой богатой, что можешь наверное вообще не стирать грязные вещи, а выкидывать и покупать новые.

АГНЕССА: Я не понимаю, о чем ты говоришь. Теперь, когда я лишилась Костика, моей единственной опоры… Что ты улыбаешься? Да, он был моей единственной опорой, и теперь, без него, у меня очень плохо с деньгами.

НОННА: Ах, брось притворяться, Агнесса! Ведь всем, кроме Чебурашкина, было известно, что ты… хм… что у тебя весьма близкие отношения с его богатым дядюшкой. Ведь дядюшка Чебурашкина очень богат, не так ли?

АГНЕССА: Да, он действительно очень богат. Но и очень скуп. Да, действительно, у меня с ним, как ты выразилась, весьма близкие отношения. Но толку-то что? Единственное, чего мне удалось добиться — это заставить дядюшку написать завещание, согласно которому все его имущество после его смерти переходит Костику. Я не могла требовать, чтобы он написал завещание на мое имя. Это было бы подозрительно. А Костик как-никак любимый племянник.

НОННА: Но ведь Костик умер.

АГНЕССА: Вот теперь наследницей становлюсь я. В завещании есть соответствующий пункт. Но все равно, пока дядюшка жив, я не получу ни копейки. Так что мне еще некоторое время придется стирать самой.

НОННА: А почему бы тебе не женить этого дядюшку на себе? Ведь он, насколько мне известно, холостяк.

АГНЕССА: Именно это я и пыталась сделать в течение всех этих восьми лет. Разве бы я осталась сидеть в этом медвежьем углу — Белибердянске, если бы не надеялась женить на себе этого богатого старичка. Ах, он такой замечательный жених — у него язва желудка, и к тому же было два инфаркта.

НОННА: Но что же здесь замечательного?

АГНЕССА: Ну как же! Чем больше болезней у богатого мужа, тем больше шансов, что он скоро загнется, и ставит тебя вдовой. Дядюшка Чебурашкина в этом отношении просто превосходен. Понимаешь, он какой-то весь издерганный, кажется, что он кого-то боится, все время говорит о каких-то тяжелых шагах в ночи, и хватается за сердце. Питается одним лишь валидолом.

По-моему, его достаточно слегка пугнуть — и все, ему конец! Великолепный жених, просто великолепный! Но как я не стараюсь, он не хочет жениться! «Завещание, — говорит, — кисонька моя, изволь, напишу. Мне, говорит, — наплевать, что с моим добром после меня делать будут, но пока я жив, все мое будет моим!»

Ну ничего, я все-таки надеюсь, что мне теперь уже недолго осталось ждать. Скорей бы, скорей бы стать наследницей роскошной дачи и четырех автомобилей! С таким приданным запросто можно выйти замуж за московскую прописку!

РАЗДАЕТСЯ ЗВОНОК В ДВЕРЬ.

АГНЕССА: Еще кто-то пришел. Подожди, я пойду открою.

АГНЕССА КУДА-ТО УХОДИТ И ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВМЕСТЕ СО СЛЕДОВАТЕЛЕМ.

АГНЕССА (ОБРАЩАЯСЬ К НОННЕ): Вот, познакомься. Это Лев Львович Безглазов — следователь, который ведет дело об исчезновении моего мужа.

БЕЗГЛАЗОВ (РАСКЛАНИВАЯСЬ): Рад познакомиться.

АГНЕССА: Ну, выкладывайте побыстрее зачем пришли. Только предупреждаю: если будут такие же идиотские вопросы, как на прошлом допросе, я отвечать отказываюсь.

БЕЗГЛАЗОВ: Нет, что вы, сегодня я не буду задавать вам вопросы. Вы уже сообщили следствию все, что могли. (ЗАДУМЧИВО) Вопросов не будет… Агнесса Кузьминична, сегодня на мои плечи легла тяжелая обязанность сообщить вам одну печальную, я бы даже сказал прискорбную, весть.

АГНЕССА: Господи! Не пугайте меня! Неужели мой муж нашелся!

БЕЗГЛАЗОВ: Нет, нет! Что вы! Совсем не то. Вашего мужа мы пока еще не нашли. Но ищем, ищем. Но дело не в этом… Дело в том, что мне захотелось в интересах следствия узнать несколько больше о вашем пропавшем супруге, узнать о его привычках, характере. И я решил побеседовать со всеми родственниками пропавшего.

Вчера днем я направился на дачу к его дяде. Я позвонил. Дверь открыл сам дядя. Он был такой веселый.

Я сказал: «Здравствуйте, я следователь.»

Дядя вдруг весь побледнел, сказал странные слова: «Я предчувствовал, что вы придете. Только мне почему-то всегда казалось, что это будет ночью. Тяжелые шаги в ночи…» Он схватился за сердце и упал прямо тут же, на пороге. Когда я склонился над ним, он был уже мертв. Третий инфаркт.

АГНЕССА (ВЫБЕГАЕТ НА СЕРЕДИНУ СЦЕНЫ): Наконец-то! Наконец-то! Восемь лет, долгих восемь лет! Дача — моя!!! (ВНЕЗАПНО ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ И ПАДАЕТ)

НОННА УСТРЕМЛЯЕТСЯ К НЕЙ.

НОННА: Обморок!

БЕЗГЛАЗОВ: Ай-ай-ай! Если бы я знал, что она будет так огорчена его смертью, я был бы осторожней. Вероятно, она была очень к нему привязана.

НОННА: Скорее воды! Ну Игорь, что ты стоишь, скорее принеси воды!

ПОДПЕВАЛОВ: Да, конечно, сейчас…

ПОДПЕВАЛОВ ТРУСЦОЙ НАПРАВЛЯЕТСЯ В СТОРОНУ ВАННОЙ. УЖЕ ПРИБЛИЗИВШИСЬ К ЛЕВОМУ КРАЮ СЦЕНЫ, ОН СЛУЧАЙНО ПОДНИМАЕТ ГЛАЗА, И ВДРУГ ЗАМИРАЕТ, КАК БУДТО ЗАМЕТИЛ НЕЧТО, СКРЫТОЕ ОТ ЗРИТЕЛЯ ЗА ЛЕВОЙ КУЛИСОЙ.

НА ЛИЦЕ ЕГО ПОЯВЛЯЕТСЯ ВЫРАЖЕНИЕ ЖИВОТНОГО УЖАСА.

ГЛАЗА ЕГО ПРИКОВАНЫ К ОДНОЙ ТОЧКЕ. ОН ПЫТАЕТСЯ ЧТО-ТО КРИКНУТЬ, НО ОТ СТРАХА ГОЛОС НЕ СЛУШАЕТСЯ ЕГО, И ИЗ ГОРЛА ВЫЛЕТАЕТ ЛИШЬ НЕЯСНЫЙ ХРИП.

НОННА: Игорь, ну скорей же! (ОБОРАЧИВАЕТСЯ И ВИДИТ, ЧТО ОН ЕЩЕ НЕ ВЫШЕЛ ИЗ КОМНАТЫ) Как, ты все еще здесь? (НАКОНЕЦ ОНА ЗАМЕЧАЕТ ТО СТРАННОЕ СОСТОЯНИЕ, В КОТОРОМ НАХОДИТСЯ ПОДПЕВАЛОВ, НАПРАВЛЯЕТ СВОЙ ВЗГЛЯД В ТУ ЖЕ СТОРОНУ, ЧТО И ОН, И ЧТО-ТО ТАМ УВИДЕВ, ПРОНЗИТЕЛЬНО ВЗВИЗГИВАЕТ И ОТБЕГАЕТ ПОДАЛЬШЕ).

С ЛЕВОЙ СТОРОНЫ ДОНОСЯТСЯ ПРИБЛИЖАЮЩИЕСЯ ШАГИ. ПОЯВЛЯЕТСЯ ПРИВЕДЕНИЕ, ТО ЕСТЬ ГЕНРИХ ОСИПОВИЧ БЕРМУДСКИЙ, ЗАКУТАННЫЕ В БЕЛЫЕ ПРОСТЫНИ КАК ИМПЕРАТОР В ТОГУ. ВОЛОСЫ ЕГО МОКРЫЕ. В РУКЕ ОН ДЕРЖИТ СТАКАН ВОДЫ.

БЕРМУДСКИЙ: Вы просили воду? Я принес!

НОННА: Генрих Осипович?! Это вы! Откуда?

БЕРМУДСКИЙ: Я пришел принести соболезнования. Не обращайте внимания на то, как я одет. Мой костюм несколько промок, и мне пришлось позаимствовать простыни, которые сушились на веревке на кухне.

Скажите, это правда, что Агнесса Кузьминична стала обладательницей четырех автомобилей и шикарно обставленной дачи. Я случайно услышал краем уха что-то в этом роде. Или я что-то не так понял?

НОННА: Вы поняли все совершенно правильно.

БЕРМУДСКИЙ: В таком случае, скорее приводите ее в чувство. Вот вам вода.

БЕЗГЛАЗОВ: Мда-а… Ну, я пожалуй пойду…

БЕРМУДСКИЙ: Постойте! Вы, кажется, следователь? Ответьте мне на такой вопрос: могу ли я быть совершенно уверен, что Чебурашкин мертв?

БЕЗГЛАЗОВ: Вероятнее всего — да.

НОННА: Значит, все-таки, убийство?

БЕЗГЛАЗОВ: Вот на счет этого, ничего определенного сказать не могу. Нету мотивов. По собранным мною сведениям, у Чебурашкина абсолютно не было врагов. Он был таким исполнительным работником и отличным семьянином, его все так любили…

Так что я склонен считать, что имел место какой-нибудь несчастный случай. Хотя возможно и немотивированное убийство из хулиганских побуждений.

Ну, я пошел. До свидания.

БЕРМУДСКИЙ: Прощайте.

СЛЕДОВАТЕЛЬ УХОДИТ.

БЕРМУДСКИЙ (ПОДОЙДЯ К НОННЕ, ХЛОПОЧУЩЕЙ НАД АГНЕССОЙ): Ну, как она?

НОННА: Кажется, приходит в себя…

АГНЕССА ДЕЛАЕТ ГЛУБОКИЙ ВДОХ, ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА И ПРИПОДНИМАЕТСЯ НА ЛОКТЕ.

НОННА: Слава богу!

АГНЕССА: Что со мной?

НОННА: Обморок. Ничего страшного, это от радости, я думаю, это не повторится.

БЕРМУДСКИЙ: Агнесса Кузьминична, позвольте поздравить вас с благополучной кончиной дядюшки… Тьфу, черт, что я плету… Позвольте выразить искренние соболезнования по поводу получения огромного наследства… Опять что-то не то говорю… Ух, как я волнуюсь… (ВНЕЗАПНО ОПУСКАЕТСЯ НА ОДНО КОЛЕНО, ЭЛЕГАНТНЫМ ДВИЖЕНИЕМ ЗАКИНУВ КРАЙ ПРОСТЫНИ ЧЕРЕЗ ПЛЕЧО) Агнесса Кузьминична, позвольте мне просить руки вашей! При свидетелях! Я влюбился в Вас с первого взгляда! Я был четырежды женат, и тысячу-двести-не-помню-сколько-раз холост, но ни одну из них я не любил так сильно!

АГНЕССА: Генрих Осипович, что с вами, я вас не понимаю.

БЕРМУДСКИЙ: Вы только не подумайте, что я вас не достоин! У меня тоже есть черная «Волга» последней модели. Правда, только одна. Но зато меня переводят в Москву.

АГНЕССА (ЗАИНТЕРЕСОВАВШИСЬ): Вас переводят в Москву?

БЕРМУДСКИЙ: Да, меня повышают по службе, и переводят работать в Москву. В течение ближайших шести месяцев.

АГНЕССА: За что же вас повышают? Ведь вы же сами сказали, что у вас не работа, а сплошное надувательство.

БЕРМУДСКИЙ: Надувать, милая Агнесса Кузьминична, тоже надо уметь. У меня это всегда получалось несколько правдоподобнее, чем у других. Именно поэтому-то я и понадобился там, в Москве.

АГНЕССА (ОБОРАЧИВАЕТСЯ К ПОДПЕВАЛОВУ): Это правда? Его действительно переводят в Москву?

ПОДПЕВАЛОВ: Да, да, конечно…

АГНЕССА: И московская прописка будет?

БЕРМУДСКИЙ: Непременно!

АГНЕССА: Над этим надо подумать. (ПОДНИМАЕТСЯ, И НАЧИНАЕТ РАСХАЖИВАТЬ ПО СЦЕНЕ. ГОВОРИТ В СТОРОНУ) Сегодня сбывается все, о чем я мечтала столько лет. Наконец-то, наконец-то, мне начало везти! Тьфу, тьфу, тьфу.

Но только этот Генрих Осипович не кажется мне хорошим женихом слишком крепок на вид. Такой не сразу загнется, даже если ему помочь… (ГРОМКО, ОБРАЩАЯСЬ К БЕРМУДСКОМУ) А скажите, Генрих Осипович, у вас случайно никаких хронических болезней нет?

БЕРМУДСКИЙ (ГОРДО): Какие болезни! Я здоров как бык! Вы послушайте, какой звук! (НЕСКОЛЬКО РАЗ УДАРЯЕТ СЕБЯ КУЛАКОМ В ГРУДЬ) А?!!! Как бочка!

АГНЕССА: Ну может быть хоть какая-нибудь болезнишка, хоть ерундовенькая какая-нибудь?

БЕРМУДСКИЙ: Сказать по правде, есть одна. Дырка в зубу.

АГНЕССА (РАЗОЧАРОВАННО): Ну, дырка в зубу — это не то, это не смертельно. Неужели у вас ничего посерьезней нет?

БЕРМУДСКИЙ: Насчет моей физической пригодности оставьте всякие сомнения. Может, на вид я немного и староват, но сам я еще мужчина хоть куда. Скажу без ложной скромности — здоровье у меня просто зверское. Нет, вы послушайте! (СНОВА НАЧИНАЕТ БИТЬ СЕБЯ КУЛАКОМ В ГРУДЬ) А?! Бочка, а?! А вот здесь?! Ого-го!!! А в этом месте, а?! Во! А вот здесь?! А?! (УВЛЕКШИСЬ, НЕЧАЯННО ПОПАДАЕТ СЕБЕ КУЛАКОМ В ЖИВОТ. ИЗДАЕТ ВОПЛЬ И СГИБАЕТСЯ В ТРИ ПОГИБЕЛИ ОТ БОЛИ. СТОНЕТ) О-ой!!!

АГНЕССА: Что такое? Что с вами?

БЕРМУДСКИЙ: Ой-ой-ой! Печень! Ой!

АГНЕССА: Вы что, выпиваете?

БЕРМУДСКИЙ: В молодости пил… Но сейчас бросил, честное слово! Ой!

АГНЕССА (В СТОРОНУ): Это уже кое-что! Это ничего, что он бросил пить: женится на мне — запьет! (К БЕРМУДСКОМУ) И что же у вас с печенью? Цирроз?

БЕРМУДСКИЙ (В СТОРОНУ): Все кончено! Я проболтался! Теперь она наверняка за меня не пойдет! (К АГНЕССЕ, НЕОХОТНО) Да, есть небольшой циррозик…

АГНЕССА (БРОСАЕТСЯ НА ШЕЮ БЕРМУДСКОМУ СО СТРАСТНЫМ ВОПЛЕМ): Любимый!!

ЗАНАВЕС