На Светлану накатился болезненный нервный смех.

Всякий раз, как только Владимир сжимал ее локоть, давая понять, чтобы она держалась тверже и степеннее, она резко и энергично отстраняла его руку и принималась хохотать еще сильнее и неудержимее.

Пожилой таксист несколько раз оборачивался, стараясь понять, над чем так неудержимо и беспрерывно хохочет девушка.

— Ну, перестань же ты, успокойся, — Владимир платком вытирал ее мокрые от слез щеки.

Когда подъехали к дому Светланы, Владимир сунул шоферу через плечо деньги и попросил:

— Пожалуйста, подождите меня минут пять — десять, я провожу, и поедем дальше.

Светлана долго не могла выйти из машины: ослабленные руки ее не слушались. А когда вышла, то крепко вцепилась в локоть Владимира.

Ее мокрое платье прилипло к телу, волосы сломавшейся прически упали на плечи.

— Ты хоть мимо лифтерши пройдя нормально, — упрашивал ее Владимир. — Ведь завтра весь подъезд будет знать, что ты ночью вернулась пьяная.

Дверь подъезда была уже заперта. Владимир нажал кнопку звонка и только через минуту увидел, как в глубине длинного полуосвещенного вестибюля за стеклянной перегородкой зашевелилась тень. Это встала лифтерша. После половины первого ночи дверь подъезда, как правило, запиралась.

— Сегодня тетя Поля дежурит, — зевнув, сказала Светлана и устало положила голову на плечо Владимира. Нервный смех резко сменился крайней усталостью и депрессией.

Лифтерша открыла дверь и удивленно попятилась. Светлану в доме все считали образцом воспитания в самых строгих правилах. А тут — на тебе… заявилась средь ночи и пьяная…

— Простите, тетя Поля… Я так поздно сегодня. — Опираясь на руку Владимира, Светлана изо всех сил старалась пройти к лифту так, чтобы лифтерша не заметила, что она пошатывается. Но это ей не удалось.

В лифте нервы Светланы сдали окончательно. Обняв шею Владимира и уронив голову ему на грудь, она тихо, почти беззвучно зарыдала. Так плачут дети, которых обидели глубоко и незаслуженно.

Владимир принялся ее уговаривать. И чем он больше просил Светлану успокоиться, тем рыдания ее становились горше. Мокрым от слез и дождя платком он вытирал ее глаза, щеки и умолял:

— Ну, хватит, хватит… Ведь ничего страшного не случилось. Просто наперед будешь знать, что такие эксперименты ни к чему доброму не приводят. Я же говорил тебе… Но ничего, все обойдется.

Капитолина Алексеевна открыла дверь, еще не дождавшись звонка. Громкий хлопок лифта, сдержанный голос Владимира и всхлипы Светланы были отчетливо слышны в коридоре.

Когда Капитолина Алексеевна увидела племянницу, лицо ее стало серовато-бледным. «Боже мой, да ты совершенно пьяна!» — пронеслась в голове ее тревожная мысль, и она широко открыла дверь.

— Тетенька… — еле слышно произнесла Светлана.

— Да на тебе нитки сухой нет, — сказала тетка, делая вид, что не догадывается о том состоянии, в котором Светлана неуверенно переступила порог. — А ты чего не заходишь?

Задерживаться Владимир не мог. И не хотел. Сейчас он был так взвинчен и так зол на Капитолину Алексеевну, что боялся, как бы не ответить на любой ее вопрос грубостью, за которую она не сможет простить его. Дверь была открытой.

— Светочка!.. Что такое?.. Ты, кажется… — Она не договорила фразы, видя, какой неуверенной походкой, придерживаясь за стену, Светлана прошла в ванную комнату и громко захлопнула за собой дверь — Что это такое? — через порог спросила она у Владимира, который нажал кнопку лифта и, припав ухом к шахте подъемника, слушал, идет или не идет.

— Я спрашиваю — что это такое? — спросила Капитолина Алексеевна Владимира, словно он был причиной тому, что Светлана прошла пошатываясь и придерживаясь за стенку.

— Это ваша работа! Я пойду, внизу меня ждет такси. Помогите ей.

Не дождавшись лифта, Владимир легко сбежал по ступеням лестничных пролетов, отчего у него закружилась голова — пришлось сделать одиннадцать винтовых поворотов.

Таксист уже искоса поглядывал на дверь подъезда, словно соображая: ждать или не ждать клиента?

— Куда поедем? — спросил он после того, как Владимир сел с ним рядом.

— Куда? — рассеянно произнес Владимир. — Собственно… даже не знаю куда. Есть в Москве такой ресторан, который сейчас работает?

— Разве только во Внукове, — ответил шофер и пристально оглядел Владимира, профессионально оценивая солидность пассажира.

— Давай, шеф, тащи во Внуково.

…В общежитие в эту ночь Владимир не вернулся. Больше половины денег, которые он неделю назад получил на «Мосфильме», остались в ресторане. Проснулся на холодной росистой скамье в березовой рощице неподалеку от аэровокзала. Как очутился на этой скамье — не помнил. Как расстался с парнями, летевшими в Сочи, тоже не помнил. Но он отлично припомнил, что по счету за всех шестерых, сидевших за его столиком, рассчитывался он.

Поеживаясь от утреннего холодка и похмелья, Владимир встал со скамьи, потянулся, отряхнул мятые брюки и, устало волоча ноги, поплелся в сторону стоянки такси, где длинной вереницей стояли свободные машины, около которых, в ожидании очередных самолетов, стайками, перекидываясь шутками, коротали время водители.

На «Мосфильм» ехать было страшно. Там Кораблинов. Там в машинописном бюро одна из машинисток, очевидно, уже сегодня отстукает приказ об освобождении Владимира Путинцева от роли в фильме. Поехать к Светлане? Нехорошо в таком виде приходить в приличный дом, к любимой девушке. «Может, к Брылеву? — мелькнула в голове спасительная мысль, и на душе Владимира стало сразу как-то легче. — Старик поймет… Он что-нибудь подскажет…»

Владимир поохал к Брылеву.