Владимиру не верилось: всего лишь месяц назад он получил диплом об окончании института, а сегодня два часа назад сам режиссер-постановщик Сергей Стратонович Кораблинов, за полгода перебравший на пробах для главной роли более двадцати человек, подошел к нему в просмотровом зале, положил на плечо свою тяжелую руку (это была его привычка, когда он разговаривал с младшим по возрасту другом) и сказал:

— В рубашке ты родился, Володя.

Путинцев смутился, ожидая, что дальше скажет Кораблинов. И Кораблинов сказал то, от чего у Владимира расширились глаза и пересохло во рту:

— Печорина будешь играть ты. Только смотри: вытянешь роль — считай, что прыгнул выше Брумеля. А завалишь — казню!

— Сергей Стратонович!.. — только и смог вымолвить Владимир.

— А сейчас, пока я десять дней буду в Италии, с недельку отдохни, посиди в Ленинской библиотеке да почитай хронику из жизни кавказских офицеров лермонтовских времен. Изредка позванивай Серафиме Ивановне. Если она будет умирать со скуки, навести ее, жена тебя любит.

Домой, в общежитие, Владимир возвращался как пьяный. Силища в теле чувствовалась такая, что скажи ему: выдерни из земли телеграфный столб — и он вгорячах выдернет.

Дядю Сеню, дежурного вахтера в общежитии, он обнял так, что тот, вытаращив глаза, даже икнул от натуги.

— Ты что, белены объелся?! Этак ты из меня дух выпустишь, окаянный! — запричитал старый вахтер, когда Владимир освободил его из своих медвежьих объятий.

— Дядя Сеня!.. Дядя Сеня!.. Что бы ты сделал, если сегодня по лотерейному билету выиграл «Волгу»?

— А я бы взял деньгами или за две цены продал кавказцам и от вас, чертей немазаных, скрылся бы в тот же день. Надоели вы мне, как горькая редька!.. — Вахтер ругался, делал вид, что сердится.

— А если бы на пять лотерейных билетов ты выиграл сразу пять «Волг», тогда бы что сделал?

— Трепач ты, Володька. Истинный трепач… Ступай проспись, а потом приходи разговаривать.

— Слушаюсь, дядя Сеня! Пойду просплюсь. Если через два часа не проснусь сам, разбуди меня, пожалуйста.

— С этого бы и начинал, шайтан турецкий, — бросил вдогонку дядя Сеня.

Владимир вошел в свою комнату и, не раздеваясь, сняв только ботинки, пластом рухнул вниз лицом на железную кровать.

На столе мерно отсчитывал секунды будильник. Через открытое настежь окно в комнату вплескивались разномастные звуки рабочего района столицы.

«…Случай. Все в жизни решает случай, — думал Владимир. — Если бы рядом была мама. Как бы она была счастлива!»

Часто в жизни бывает так, что судьбу человека определяет случай. Не пролети над деревней Василёво аэроплан, не сделай он плавного круга над огородом, на котором вместе с отцом и матерью копал картошку сероглазый, крепко сбитый подросток, может быть, не было бы через десять лет знаменитого летчика Валерия Чкалова, о котором в тридцать пятом году узнает весь мир. А тут всего-навсего какая-то первая минута душевного потрясения, волна вихревого юношеского восторга подхватила, закружила и унесла все помыслы мальчишки в небо.

Пожалуй, так получилось и у Владимира Путинцева. Не попадись ему случайно в руки «Вечерняя Москва», где он вычитал объявление о том, что заводу имени Владимира Ильича требуются рабочие, а иногородним холостякам предоставляется общежитие, вряд ли через год Владимир смог бы переступить порог Дома культуры завода и записаться в драматический кружок, которым руководил артист МХАТа Корней Брылев, уже известный советскому кинозрителю по предвоенным фильмам. (Хотя роли Брылев играл эпизодические, но после каждого фильма молодежь долго повторяла его хлесткие «штучки-дрючки», словечки и выражения.) Потом армия, Даманский полуостров, схватка с китайскими провокаторами, легкое ранение… Статьи в газетах, в которых упоминалась и его фамилия… После армии снова Москва, завод, общежитие с вечно не унывающим дядей Сеней, который на любой случай имел в запасе прибаутку или заковыристое словцо. По-прежнему драматический кружок и потихоньку спивающийся Брылев… Так бы и дальше покатилась жизнь Путинцева. Вряд ли и женитьба смогла что-нибудь резко изменить в ее течении. Владимир был не из тех, кто в планах своих с женитьбой связывает какие-то неожиданные обновления и взлеты. Наоборот, в женитьбе он видел более глубокое и основательное погружение в ту среду и тот ритм жизни, которые у него уже прочно были определены и очерчены положением рабочего человека.

Что касается драмкружка, то кого в наше время удивишь тем, что у человека есть своя страсть. Один до жжения в ладонях после работы забивает в дворовом скверике «морского козла»; другой как манны небесной ждет субботы, чтобы еще вечером в пятницу взвалить на плечи рюкзак и в паре с таким же заядлым рыболовом махнуть с удочками на удачливый бережок речки или озерца Подмосковья; третий все свое свободное время гоняет на мотоцикле, а то лежит сам под мотоциклом… Так бы играл Владимир до старости в драмкружке, если б не случай. Ведь поют же в хоре ветеранов завода старички и старушки, которым далеко за шестьдесят, и никто из них даже втайне не помышляет об оперной сцене Большого театра. А тут надо же случиться такому. На «Мосфильме» Кораблинов снимал фильм «Заводские сполохи». Производственные эпизоды снимались в цехе, где работал Владимир. Главную роль в фильме играл хотя еще молодой, но уже известный артист Николай Подрезов. Кинозритель знал его по фильмам «Зарница» и «Кровь на цветах». Не работай в эту смену Владимир, когда Кораблинов облюбовывал для съемки фрезерный станок (а этих станков в цехе двенадцать) для своего главного героя, который по сюжету сценария работал фрезеровщиком, не попадись он ему на глаза — и все могло сложиться в его жизни по-другому. А тут надо же такому случиться!..

Скользя взглядом по фигурам и лицам стоящих за станками фрезеровщиков, которые были заняты своим делом, Кораблинов остановился и стал пристально следить со стороны за Владимиром, за его лицом, за его руками, уверенно и четко делающими свое привычное дело.

Владимир даже вздрогнул от неожиданности, когда почувствовал, как чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо.

Договоренность с начальником цеха о том, чтобы кто-то из рабочих помог в съемках, у Кораблинова уже была. А поэтому разговор с Владимиром он начал уверенно и твердо:

— Остановите, пожалуйста, станок.

Поймав взгляд начальника цеха, который утвердительно кивнул ему головой, Владимир остановил станок, не торопясь вытер о фартук ладони, распрямился. Ростом он был даже чуть повыше Кораблинова.

— Нужна ваша помощь… — Кораблинов улыбнулся Владимиру своей покоряющей улыбкой и махнул рукой осветителям, несшим прожектора с лампами-пятисотками и бухты электрокабелей.

Вначале Владимир даже несколько растерялся, поймав на себе сразу множество взглядов совершенно незнакомых людей. Но его выручил начальник цеха Карташев.

— Что стушевался? Это не михалковский «Фитиль». Снимают фильм о нашем брате из бригады коммунистического труда.

Пока рабочие приспосабливали осветительные лампы и операторы устанавливали камеру, Кораблинов объяснил Владимиру, что от него требуется совсем немногое: он должен просто работать, а его в это время будут снимать. И особо попросил, чтобы Владимир по всем правилам обращения с фрезерным станком приступил к работе и продолжал ее столько времени, сколько нужно для съемок, а потом по всем правилам остановил станок. Задача оказалась проще простого.

Но тут ни с того ни с сего в разговор вмешалась табельщица Зырянова, женщина уже немолодая, но остроязыкая, из тех, о ком говорят, что за словом в карман не полезут. Уперев руки в бока, она подмигнула Владимиру.

— Это ему запросто… Он у нас артист. Григория Незнамова зимой так сыграл, что ползала плакало.

На реплику табельщицы Кораблинов не обратил особого внимания, но для приличия кивнул ей головой, выразив благодарность за такое важное сообщение.

Начались съемки. Владимир несколько раз включал станок, по знаку Кораблинова останавливал его. И так продолжалось до тех пор, пока Владимиру это уже изрядно не надоело. Потом к станку встал артист Подрезов: в это время его, ярко освещенного юпитерами, снимали сразу с двух точек. Владимиру бросились в глаза неестественность и напыщенность выражения лица артиста, которого он хорошо знал по последним фильмам.

— Ну как? — тихо спросил Владимира Кораблинов. — Как вы считаете, походит он на человека, который в эту смену совершил рекордную выработку?

Владимир ухмыльнулся и пожал плечами.

— Что же вы молчите? Вижу — с чем-то не согласны?

— Таким взглядом, мне кажется, смотрят не на станок, а в глаза любимой девушке, которая вчера ходила в ресторан с другим, — сказал Владимир, но настолько тихо, чтобы слова его слышал только Кораблинов.

Кораблинов как будто только и ждал этого. Трижды громко хлопнув ладонями, он призвал к порядку запутавшихся в шнурах, переругивающихся между собой осветителей и выпалил так, что слова его долетели аж до стеллажей, за которыми работали девушки-обмотчицы, собирающие электромоторы:

— Вы слышите, Николай Борисович, что о вас только что сказал рабочий-фрезеровщик?

Артисты, осветители и операторы, как по команде, все взглянули на Путинцева, никак не ожидавшего, что Кораблинов так обыграет его ответ.

— Очень интересно! — почесывая затылок, сказал Подрезов. — Рад выслушать.

— Товарищ сказал, что во время работы вы в первых пробах на станок смотрели как в афишу коза, а в следующих — как смотрит неопытный сладострастный любовник в глаза опытной в интимных делах женщине, которая при первом же свидании обчистила его карманы.

Краска стыда обожгла щеки и лоб Подрезова. Залился румянцем и Владимир. Он пожалел, что поделился с Кораблиновым своим впечатлением.

— Я сегодня дьявольски устал, — сказал Подрезов и платком вытер со лба пот. — Никак не могу, настроиться на волну. Не вживусь в обстановку.

— Попробуем еще! — Кораблинов дал знак включить юпитеры.

Сделали еще несколько кадров: Подрезов у станка, Подрезов идет со своей партнершей в рабочей блузе по цеху, потом он подходит к доске Почета и вдруг (о ужас!..) видит свою фотографию, превращенную кем-то из своих же рабочих парней в уродливую карикатуру. На лице его смятение и растерянность. Его блондинистая партнерша, но сценарию Верочка Суетина, в ужасе закрывает лицо руками, круто поворачивается и стремглав выбегает из цеха. Все это снималось строго по сюжету киносценария, и делалось несколько дублей.

После двух часов съемок Кораблинов вдруг заторопился и, поручив второму режиссеру отснять еще несколько эпизодов массовок, уехал. Вместе с ним уехал и Подрезов, сказал, что нездоров.

И нужно же было режиссеру Крюкову и оператору после ухода Кораблинова сделать еще несколько повторных дублей, снимая Владимира в полный рост, чередуя общий план с крупным и особенно акцентируя основные кадры эпизода на лице Владимира, который привычно делал то же самое, что час назад делал при Кораблинове: он просто работал. Правда, на этот раз режиссер-ассистент рассказал Путинцеву содержание эпизодов киносценария и, видя, что глаза Владимира загорелись, спросил:

— Поняли сюжет?

— Кажется, да.

Владимира снимали около часа. Как и Подрезов, он вместе с молоденькой блондинкой, которая, как ему объяснил режиссер Крюков, была безнадежно в него влюблена, молча и сердито шел почти через весь цех (они только что поссорились), а потом остановился у доски Почета и увидел свою обезображенную фотографию. Блондинка, теперь уже в десятый раз, снова выражала глазами испуг и ужас, закрывала лицо ладонями и стремительно выбегала из цеха.

— А что, не хуже Подрезова, — услышал Владимир за своей спиной голос табельщицы Зыряновой. Во время съемок она почти не отходила от артистов и время от времени, когда считала — к месту, вставляла реплики, на которые никто не обращал внимания.

Режиссер резко обернулся и спросил:

— Вы так думаете?!

— А чего тут думать-то? Думай не думай, сто рублей не деньги. Ваш Подрезов за станком делает губки бантиком, ручки крантиком, а наш Путинцев работает. Да и с виду-то разве ваш чета нашему Володе?

Зырянова хотела сказать что-то еще, но на нее шикнул начальник цеха, и она неохотно направилась в красильное отделение.

Что было потом — Владимир узнал только через месяц от одного из актеров, занятого в фильме «Заводские сполохи», который передал Владимиру чуть ли не в лицах всю грустную Для Подрезова историю.

А случилось все так, как Владимиру даже не думалось и не гадалось. После того, как была проявлена кинопленка заводских эпизодов, монтажер вместе с режиссером Кораблинова Крюковым грубо смонтировали два ролика, в которых одни и те же эпизоды сценария исполняли два человека — Подрезов и Путинцев.

Прежде чем показать эти кадры Кораблинову, Крюков несколько раз прогнал оба ролика и, зная, что если об этом узнает Подрезов, то может разразиться большой скандал, все-таки решил пробу с Путинцевым показать Сергею Стратоновичу. Это было через неделю после цеховых съемок, за несколько дней до отъезда Подрезова в Ленинград, где он на «Ленфильме» заканчивал сниматься в роли д’Артаньяна в фильме «Три мушкетера».

В просмотровом зале, кроме Кораблинова, режиссера Крюкова и монтажера, никого не было, а поэтому Крюков счел необходимым предупредить Кораблинова, что после его ухода из цеха он отснял кадры производственных эпизодов с рабочим Путинцевым.

— С его фактурой можно играть Петра Первого и Александра Невского.

— Решили транжирить пленку? — проворчал Кораблинов, что-то записывая в своем блокноте.

— Да тут ушло не больше трехсот метров, Сергей Стратонович. Уж больно колоритная фигура этот Путинцев. К тому же есть кое-какая основа, три года занимается в драмкружке у Брылева.

— Ну, и как, по-вашему? — не отрываясь от блокнота, спросил Кораблинов.

— Посмо́трите, сравни́те.

— А что, если об этом узнает Подрезов? Ведь он с вас три шкуры сдерет.

— Она у меня дубленая, шкура-то моя, Сергей Стратонович, не сдерет, — отшутился Крюков и, взяв трубку телефона, соединяющего просмотровый зал с аппаратной, сказал: — Галя, зарядите вначале ролик с Подрезовым.

— Готово! — донесся из окошечка звонкий голос.

В просмотровом зале погас свет. В наступившей тишине Крюков отчетливо слышал, как сзади тихо отворилась дверь и снова закрылась. Зная, что в зал кто-то вошел, и, судя по шагам, не один, он посчитал, что, это кто-нибудь из технического персонала объединения. О вошедших Крюков забыл тут же, как только на экране крупным планом показалось лицо главного героя фильма. Подрезов у фрезерного станка, Подрезов с девушкой идет по цеху, потом он подходит к доске Почета… Превращенная в карикатуру фотография…

— Ну как? — теперь уже Крюков спросил Кораблинова.

В тишине зала было слышно, как Галя за стеной, в аппаратной, меняла ролики.

— Не пойму отчего, но что-то, мне кажется, не то. И странно, почему-то вспомнился мне сейчас Горький. Не то в каком-то месте своих воспоминаний, не то в одном из писем он писал, что во время работы над ролью Ивана Грозного Шаляпин так вжился в образ, что все у него было царственно, даже в разговоре с прислугой в гостинице, в кругу друзей, в общении с товарищами. Походка, жест, взгляд — все монаршее, царское. Горький над ним потешался. Когда они купались в Волге, Шаляпин даже в воду совершенно голым входил так величественно и так царственно, что Горький покатывался со смеху.

— Вы это к чему? — прозвучал в темноте голос Крюкова.

— А к тому, что Подрезов вот уже несколько лет спит и видит себя в роли Гамлета, на нем он буквально помешался. Скажи ему сейчас, что за эту роль в фильме он должен по-пластунски проползти от Москвы до Ленинграда, он тут же плюхнется на землю и поползет.

— Чем вы так недовольны, Сергей Стратонович? — спросил Крюков, видя, как, прикуривая трубку, Кораблинов сердито хмурился и брезгливо выплевывал попавший в рот табак.

— Всем! — резко бросил в темноту зала режиссер. — И тем, что Подрезов так и не понял, что ему нужно играть, и тем, что в каждом его движении, в каждом жесте сидит мушкетер д’Артаньян, а в глазах плещутся терзания и муки Гамлета. А тут нужно играть рабочего человека, простого русского парня, труженика!..

— Галя, давайте второй ролик, с Путинцевым, — бросил в телефонную трубку Крюков.

И снова на экране замелькали те же самые заводские кадры, где рядом с обмотчицей Верочкой Суетиной — ее играла молоденькая выпускница института кинематографии и очень волновалась: это была ее первая роль в кино — был уже не Подрезов, а Владимир Путинцев.

Когда на экране потух последний кадр и нужно было включать в зале свет, все трое — Кораблинов, Крюков и монтажер — сидели молча и не шелохнувшись.

— Ну как, Сергей Стратонович? — тихо спросил Крюков.

— Да!.. — как вздох, пронесся в темном зале ответ Кораблинова. — Путинцев в этих кадрах живет, Подрезов играет. А ведь я ему вдалбливал это почти полгода. Не знаю, что и делать дальше.

И вдруг из глубины зала, откуда-то с задних рядов, как из могилы, прозвучал хрипловатый, натужный голос Подрезова:

— Вы уже все сделали, Сергей Стратонович!..

— Дайте свет! — почти крикнул Кораблинов в телефонную трубку, и в зале тут же зажегся свет. Кораблинов повернулся на голос.

Подрезов и актер Мартынов, игравший в фильме эпизодическую роль, стояли на ковровой дорожке прохода, между рядами кресел.

Нелегко ввергнуть Кораблинова в растерянность, но здесь он на некоторое время смешался. Но это замешательство продолжалось недолго.

— Николай Борисович, вы оба ролика видели с цеховыми эпизодами? — спросил Кораблинов спокойно, будто он и раньше знал, что в просмотровом зале сидит Подрезов.

— Видел оба, Сергей Стратонович.

— Вам не кажется, что у Путинцева бригадир Рудаков в этих кадрах получился естественней?

— Когда мне что-то кажется, я крещусь! — резко ответил Подрезов, и Кораблинов заметил, что голос его дрожит.

— И это помогает? — уже несколько раздраженно и насмешливо прозвучал голос Кораблинова.

Вопрос режиссера поставил Подрезова в тупик.

— Помогало моей бабушке, она у меня была очень религиозная, — ответил Подрезов. — Я не ожидал только одного: чтобы под меня тайком подставляли какого-то заводского Федьку, который вечерами от нечего делать балуется в драмкружке.

— Ого!.. Вон вы куда!.. — развел руками Кораблинов и повернулся к Крюкову: — Станислав Сергеевич, может, извинимся перед Подрезовым, что взяли и не спросили у него позволения попробовать на роль бригадира Владимира Путинцева? Как вы считаете, пожалуй, стоит извиниться?

Не дождавшись ответа Крюкова, Подрезов резко направился к дверям. Уже с самого порога он, повернувшись, бросил в пустынный зал:

— Этот разговор мы продолжим через неделю, когда я вернусь из Ленинграда. А сейчас — прошу прощения, если сказал что-нибудь не то.

С этими словами Подрезов бесшумно закрыл за собой дверь.

— Он даже сердится театрально! — брезгливо поморщившись, сказал Кораблинов. — Штамп в жесте, штамп в позе, штамп в мыслях!..

— Подрезов не нравился вам с самого начала, — вставил Крюков. — А тут совсем начал выкидывать коленца. Ничего, за неделю он одумается. Приедет — тише воды и ниже травы будет. Его гонора хватает на пять минут.

— Мне его гонор не нужен и на секунду! — почти рявкнул Кораблинов, и голос его в пустом зале прокатился эхом. — Мне нужны талантливые актеры и порядочные люди, а не неврастеники.

…В Ленинграде Подрезов пробыл больше месяца. Съемки «Трех мушкетеров» затянулись. И этот факт — задержка плановых съемок по вине артиста — позволял Кораблинову сделать перестановку: после новых проб в других, незаводских эпизодах на главную роль в фильме «Заводские сполохи» он назначил Владимира Путинцева.

С заводским начальством Кораблинов договорился без особого труда. На период съемок Владимиру был предоставлен отпуск с полным сохранением средней месячной зарплаты — так распорядился директор завода, которому мысль эту подал заместитель секретаря парткома Таранов.

Съемки продолжались лето и осень, а ранней весной на экраны вышел фильм «Заводские сполохи», о котором в центральной прессе было высказано немало теплых слов и одобрительных оценок. Бо́льшая часть похвалы выпала на долю Владимира Путинцева. Почти в каждой статье критики и рецензенты не упускали случая особо оговорить, что одну из главных ролей в фильме исполнял рабочий с завода имени Владимира Ильича.

Дальше все пошло так, как обычно бывает в таких случаях: почти отеческое покровительство Кораблинова, успешно сданные экзамены на вечернее отделение во ВГИК, занятия в семинаре Кораблинова…

Кораблинов, Кораблинов, Кораблинов… Встреча с ним стала судьбой Владимира.

Все прожитые в Москве годы благодатным сном проплыли в воображении Владимира, пока наконец он не дошел до той самой минуты, когда всего лишь несколько часов назад сам Кораблинов подошел к нему в просмотровом зале, положил ему на плечо руку и сказал, что роль Григория Печорина в кинофильме «Герой нашего времени» будет играть он, Владимир Путинцев.

«Мама!.. Если б существовала на свете телепатия, то я уверен: сердце твое сегодня трепетало бы от счастья. А Светлана? Как будет рада она, когда я сегодня сообщу ей эту новость, от которой у нее захватит дух. Чего доброго, от радости расплачется…»

Размечтавшись, Владимир не слышал, как дверь в комнату открылась и в нее втиснулась седая голова вахтера.

— Эй, ты, аника-воин!.. Поди, проспался?! Вставай!..

Владимир вскочил с кровати и подошел к вахтеру. Вытянув голову и слегка согнувшись в коленях, он таинственно спросил:

— Дядя Сеня, а если бы сразу выиграл десять новеньких «Волг»? Что бы ты сделал?

Старик отступил от Владимира, и на лице его застыл испуг.

— Да ты никак рехнулся, парень?! Уж не послать ли за доктором?

— Дядя Сеня, за доктором посылать не нужно, а за четвертинкой нужно сбегать обязательно. По секрету скажу: я сегодня выиграл десять новеньких «Волг»!.. Нет, больше, чем десять «Волг»!..

Старик ничего не сказал, махнул рукой и, с опаской оглядываясь, пошел к своей тумбочке у дверей.