После вполне заслуженного короткого воскресного отдыха Тьерри Кюш вернулся на террасу «Деревянной бочки». Возвращался он в одной машине с Надей. Селение небольшое, и он решил не брать «генерала Ли».

Маджер уже работала в кабинете, пока полицейский пил кофе, просматривая свежий номер «Экип». В обычное время он целый час изучал бы страницы, посвященные футболу. Но его расследование приняло скверный оборот, и ему приходилось подробно читать ежедневные местные газеты в поисках статей, способных пролить свет на события. Погрузившись в чтение, он не слышал, как подошла плутоватая Памела Блашар. Сегодня впервые ее волосы были подобраны. Ему нравились женщины с длинными волосами, они казались чувственными и внушали доверие. Но чем старше они становились, тем короче ухитрялись стричься. Он так и не смог понять почему.

— Значит, мы провели уик-энд в Бордо? Мадам Кюш должна быть довольна.

— Да, верно.

— Берегитесь, я очень ревнива.

— Нет повода, это моя бабушка.

— Я могу присесть? У меня для вас информация.

— Любая информация будет кстати.

— Видите ли, вчера под вечер…

И Памела описала ему сцену, свидетельницей которой стала накануне около половины пятого:

Унтер-офицер Марьетт распивал бутылку красного вина с одним завсегдатаем. Его набор шаров лежал на стойке бара, поскольку он, как обычно по вечерам, собирался составить партию. За стойкой стоял Блашар. В самом ее конце Андре пил дешевый арманьяк, просматривая «Воскресную газету», которую заведение раздавало посетителям. Привлекая, как всегда, к себе внимание, вошел в свою очередь Анж, который тоже, верно, участвовал в игре:

— Привет, девочки!

Марьетт не преминул встретить его как положено:

— А-а, вот и ты! Так что, по-прежнему никаких известий от твоего хозяина?

— Никаких, а в чем дело? У тебя они есть, хитрец? А ну-ка, Блаш, плесни мне половинку.

— А как насчет вежливости, для кого ее бережешь?

Анж не отвечал, в то время как Марьетт не унимался, продолжая насмехаться:

— Тебе, наверное, трудно управляться совсем одному в гараже… Если твое расписание сильно «перегружено», можно, пожалуй, отменить партию в шары.

— Прекрати свои глупые шуточки, к тому же именно я делаю всю работу, независимо от того, есть он или нет…

— Однако твой хозяин говорит другое.

Блашар поставил перед механиком пол-литровую бутылку.

— Перестань подзадоривать меня, Марсель, не то худо будет…

Владелец ресторана, привычный к таким перепалкам, попытался погасить растущее напряжение:

— Успокойтесь, здесь есть и другие посетители, успеете объясниться за игрой в шары.

— Во всяком случае, каждый год исчезают тысячи людей.

— Ну началось, Наварро сел на своего конька.

— Ничего подобного, просто у меня большой опыт в таких делах, исчезает тьма людей… впрочем, зачастую, чтобы сбежать от жены и укатить куда-нибудь с любовницей.

— Барбоза и любовница, не смешите меня.

— Все может статься, при моем ремесле мне доводилось видеть невероятные вещи. Да, кстати, о невероятных вещах: тебе придется утешать Монику.

— Каллас? Не в моем духе, скорее уж переспать с выхлопной трубой.

Тут вмешался Блашар, которого развеселила метафора:

— Очень элегантно.

Жандарм в отставке подхватил:

— Ба, вот видишь, муж, возможно, тоже не выносит больше ее вокализов и отправился разыгрывать другую партитуру.

Появившаяся Памела встала за стойку. Марьетт предостерег собеседников:

— Ребята, теперь придется следить за своими словами.

— Привет, Пам.

— Привет, Анж, здравствуй, Марсель.

— А не сходить ли нам вместе в киношку?

— В другой раз, Анж, сейчас меня ничто не привлекает.

— Дело в том, что Памелу-то… ее реквизировали…

— Марьетт, говори что хочешь, но только не о моей дочери, иначе я тебя сразу выставлю вон.

— Извиняй, Памела… Ладно… А если серьезно, когда пропал Барбоза?

— Хозяйка сказала, что он уехал на аварию в три часа утра.

Месье Андре поднял голову:

— Когда это было?

Анж повернулся к нему:

— В ночь с пятницы на субботу, а что?

— Ничего, просто для сведения.

Заинтересовавшись такой реакцией, бывший жандарм набросился на Андре:

— Вы говорите, будто спросили просто так?.. Без причины?

— Да. Ради моего личного просвещения. Вас это волнует?

— Вам повезло, что не я веду расследование.

— Скорее уж расследованию повезло.

Озадаченный Марьетт умолк, в то время как Анж смеялся во все горло:

— Ты-то нашел своего хозяина, Марьетт, так что не шуми!

Этими словами Памела закончила рассказ.

— Вот я и подумала, что вам это может быть интересно. Реакция Андре удивительна, вы не находите?

— Да, вы хорошо сделали, что предупредили меня. В любом случае, мне надо допросить его.

Мишель Монлор аккуратно раскладывала медикаменты, которые ей только что доставила «Фарма+». Ее муж смотрел возле витрины на церковную площадь.

— Сегодня утром полная тишь.

— Как это мило с твоей стороны — обратить внимание: стекла только что вымыли. Да не стой ты перед ними, всех клиентов распугаешь. Этого им только сейчас не хватало. По сравнению с прошлым годом торговый оборот упал на пятнадцать процентов.

— Клиенты уже целую неделю боятся, а когда испытываешь страх, меньше думаешь о мелких неприятностях.

— Ладно, лучше помоги мне, вместо того чтобы философствовать.

— Двоим тут делать нечего.

— Мой дорогой Эрве, ты совершенно прав!

Подойдя к мужу, аптекарша вручила мужу две коробки с лекарствами.

— Что это?

— То самое, с чем двоим делать нечего. Ты подежуришь в аптеке, а я схожу в мэрию.

— У меня нет времени, скоро десять, а у нас встреча с Марьеттом, надо организовать турнир по игре в шары.

— Только и дела, что время терять с твоими прощелыгами…

— А долго будут продолжаться эти хождения туда-сюда?

— В чем дело, я обязана отчитываться перед тобой?

— В конце концов начнут судачить.

— Уж лучше помалкивай! Если здесь и судачат, так это о твоих бесконечных посиделках в «Дубовой бочке» вместе с собутыльниками.

— Они-то, по крайней мере, меня уважают.

— Не забывай, откуда ты пришел! Если бы не я, ты все еще был бы жалким фармацевтом.

— С тобой никогда нельзя поговорить.

— Поговорить о чем?..

— Послушай, котенок…

— Перестань сейчас же, оставь эту смешную кличку.

— Двадцать лет назад ты так не говорила.

— Двадцать лет назад ты веселил меня… А теперь наводишь скуку.

— Возможно, я навожу скуку, зато полицейский наверняка обрадуется, когда узнает, что в ночь убийства Анисе ты вернулась домой в два часа.

— Не вздумай играть со мной в такие игры — проиграешь! Не забывай, что аптека моя.

— Да, нам известно, как твой отец получил ее.

— Прошу тебя, не оскверняй память папы!

— Я ничего не оскверняю, но старики-то помнят, что твой отец был вхож при немцах в комендатуру.

— Ничтожество!

Ученая аптекарша покинула свои владения, а ее муж говорил сам с собой:

— Не сегодня завтра это может обернуться скверно, ей не всегда будет везти…

Антуан Шане и капитан беседовали у входа в шато Дютур.

— Я хотел бы поговорить с Андре, ведь он работает у вас?

— Да, действительно, сейчас я его поищу. Располагайтесь, прошу вас.

Кюш вошел в гостиную. Верно, из-за еще дымящейся трубки профессора ему вспомнились запахи собственного детства. Эта комната была настоящим храмом медицины. На стене висели репродукция «Урока анатомии» Рембрандта и подлинное письмо, адресованное маршалом де Бриссаком Амбруазу Паре с благодарностью за извлечение проклятой пули, полученной при осаде Перпиньяна. Книжный шкаф был забит специальными изданиями. Здесь же красовались вставленные в рамку дипломы хирурга. Со старинной этажерки полицейский взял снимок, стоявший на самом видном месте. На нем был запечатлен хозяин здешних мест, пожимающий руку американцу Эрвину Джонсону, чемпиону мира по баскетболу, который получил в 1984 году травму. Вмешательство хирурга возымело действие, и в восемьдесят пятом и восемьдесят шестом годах Джонсон снова добился высших результатов. Справа висела подлинная афиша «Кнока»[22]«Кнок, или Триумф медицины», комедия в трех актах Жюля Ромена. — Примеч. пер.
с посвящением от персонала больницы «Пеллегрин» от 27 июня 2001 года.

— Вы знаете, что он был фармацевтом до того, как стал актером?

Полицейский повернулся к хозяину и смотрителю его винных складов:

— Кто, Жуве?[23]Луи Жуве (1887–1951), французский актер и руководитель театра. — Примеч. пер.
Нет, я этого не знал.

— Ну что ж, я вас покидаю, думаю, вам есть что сказать друг другу.

— Месье Андре?

— Он самый.

При невысоком росте мужчина выглядел внушительно. Он излучал некую внутреннюю силу, заметную с первого взгляда. Загорелый, в свои пятьдесят два года он был по-спортивному подтянут. Пронзительные ярко-голубые глаза. Пока еще густые пепельные волосы, зачесанные назад. Грубые черты лица, на квадратной челюсти резко выделялась кость. Движения у мужчины были размеренные, голос низкий. По мнению Кюша, это ярко выраженный тип забияки, который привлекал женщин и внушал им доверие. В это утро на нем были бежевые полотняные брюки и льняной свитер коричневого цвета. На ногах — походные туфли из нубука.

— Я капитан Кюш, я веду расследование убийства отца Анисе, и у меня к вам есть вопросы.

— Если я смогу ответить…

— Где вы были в ночь с пятницы на субботу?

Несколько секунд мужчины молча смотрели друг на друга. Потом Андре заговорил:

— По крайней мере, вопрос без обиняков!.. Вечер пятницы — это было двадцать второе, да?

— Точно!

— Я ездил в Тулузу на футбольный матч, затем зашел перекусить в кабаре… Вернулся я где-то часа в три-четыре утра.

— Вы были один?

— Хотите сказать — есть ли свидетель?

— Именно так.

— На встрече между командами нас была двадцать одна тысяча, и в кабаре много народа…

— Кто выиграл?

— Тулуза. Если вы пропустили сообщение, то гол на шестьдесят третьей минуте забил их бразильский новичок. Еще есть вопросы?

— Какой дорогой вы возвращались?

— Шоссе Д936.

— И вы никого не встретили?

— Я понимаю, к чему вы клоните… Я действительно видел Барбозу.

— Вам известно, что его всюду разыскивают и что вы, вероятно, последний, кто видел его. Почему вы не сообщили об этом в полицию?

— А я в чужие дела не вмешиваюсь. К тому же я не знал, что он исчез. Я узнал об этом только вчера…

— Однако сегодня утром я не видел вас в своем кабинете! Хорошо, вернемся к тому вечеру. Барбоза был один, когда вы его видели?

— Точнее, заметил… нет, с ним был кто-то еще.

— Мужчина, женщина? Вы узнали этого человека?

— Нет, я его не узнал: он стоял спиной. Кроме того, на нем была каскетка.

— Ваше описание немного расплывчато. Он был высокого роста?

— Было темно, я ехал в машине и видел их не больше двух секунд. Он был ниже Барбозы.

— Где в точности вы их заметили?

Это был худой высокий человек ростом метр восемьдесят, с очень красивыми бачками и длинноватыми волосами, носом с горбинкой и маленькими, словно кнопки на ботинках, глазами. В этом пятидесятидвухлетнем мужчине все указывало на британское происхождение. Арчибальд Френсис Кинсли, третий в роду, был потомком очень знатной семьи Британской империи. Один из его предков, Годфри Кинсли, был приближенным короля Ричарда. Другой, Альберт Кинсли, сражался в 1879 году в Зулуленде против вождя Кетчвайо. Вот уже двадцать пять лет Арчибальд делил свое время между Францией и Англией.

Как было договорено в субботу с Клеманом, он пришел в дом священника, чтобы забрать книги, которые одалживал отцу Анисе.

— Добрый день, святой отец.

— Соблаговолите пройти в мою комнату, библиотека находится там. Надеюсь, вы отыщете свои книги.

— Благодарю вас за понимание.

Мужчины вышли в коридор, Кинсли шел впереди и наклонился, поравнявшись с балкой.

— В каких отношениях вы были с моим предшественником?

— Думаю, я относился к числу его друзей.

— Он открывал вам иногда свою душу?

— Мы говорили обо всем и ни о чем. Но я всегда с радостью встречал его здесь, в Сент-Эмильоне.

— Прошу вас, входите. Какие книги вы ищете?

— Я давал ему биографию Кромвеля в двух томах. И у него должны быть мемуары Черчилля. Кроме того, я отдал ему маленький молитвенник в кожаном переплете.

— Все здесь, смотрите.

Кинсли внимательно осмотрел библиотеку. Клеман повернулся к нему спиной, лицом к застекленной двери, ведущей в сад. На стекле он отчетливо видел отражение малейшего движения британца.

— А-а, вот мой Кромвель…

Священника удивила одна вещь. Едва взяв в руки два тома, Кинсли стал листать первые страницы, затем то же самое проделал с последними.

— В последнее время отец Анисе казался озабоченным?

— Он выглядел обеспокоенным последние три месяца, но, возможно, это от переутомления. Он так был предан своему приходу… Вот и мемуары Черчилля.

Стоя спиной, Клеман наблюдал те же самые действия. Он повернулся:

— Чего-то не хватает?

— Нет… это инстинктивный жест, когда я беру в руки какую-то книгу.

— Значит, по вашему мнению, ничего, что могло бы объяснить эту трагедию?

— Я заметил некий холодок в его отношениях с некоторыми членами содружества, но…

— С кем в частности?

— С Барбозой и Фабром, не говоря уже о госпоже Турно, но скажите, святой отец, вы священник или следователь?

Участок огорожен. Пятеро полицейских преграждали доступ любопытным.

— Босс, из распечатки телефонного счета Барбозы явствует, что вызов был сделан из этой будки.

— Да, я знаю.

— Откуда?

— Я только что от Андре, в ночь исчезновения Барбозы он видел его на этом месте с каким-то типом.

— Чуть дальше обнаружили машину техпомощи. Криминалисты снимают отпечатки.

Оба полицейских направились в подлесок.

— В телефонной будке взяли отпечатки?

— Да. Теперь они занимаются машиной техпомощи. А что тебе рассказал Андре?

— Он был не слишком красноречив, он видел кого-то, поменьше ростом, чем владелец гаража, вероятно мужчину.

Вокруг машины творился настоящий аврал. Вращающиеся фонари на крыше прочесывали листву буков и дубов. Создавалось впечатление, будто в окрестностях началось народное гулянье. Это место, обычно такое тихое, было взбудоражено непрерывным хождением криминалистов, которые, словно муравьи, выполняли определенную задачу. Машина техпомощи стояла в плотном кольце оцепления. Криминалисты занимались обычной процедурой. Каждый листок, отпечаток следа, куча земли были перевернуты, рассмотрены в лупу и взяты на анализ. Кюш пошел навстречу майору Бебену:

— Все в порядке, место оцеплено, взяты все пробы.

— У тебя уже есть что-то определенное?

— Пожалуй. У нас сотни отпечатков пальцев, которые предстоит проверить в центральной картотеке, и отличный след рифленой подошвы сорок четвертого размера.

— Ты читаешь мои мысли?

В центральной электронной картотеке значилось больше двух миллионов отпечатков пальцев, и капитан полагал, что, если повезет, один из отпечатков будет иметь двенадцать пунктов соответствия, необходимых для получения юридической силы. А вот что касается рифленой подошвы, то тут дело потруднее.

Надю их разговор поверг в некоторую растерянность.

— О чем это вы говорите?

Не отвечая своей коллеге, офицер продолжал беседовать с Бебеном:

— Ты считаешь, что следы совпадают?

— Во всяком случае, похоже на то. Я сделаю анализ во второй половине дня и сразу сообщу вам. Мы уезжаем и везем все в лабораторию.

Майор дал указание членам своей команды.

— Босс, ты объяснишь мне?

— Похоже, мы получили те же отпечатки следов, что и в погребе. Надо совершить небольшую подземную прогулочку.

В самом центре винного склада Андре сцеживал и осветлял содержимое бочек. Двое подсобных рабочих помогали ему. Сегодня сцеживали каберне и осветляли мерло.

По характеру Андре был молчаливым, и разговор, который у него произошел с полицейским, отнял у него немало сил. А вот в профессиональные знания и опыт он любил передавать будущим смотрителям. Марк готовился к экзамену по технике винодельческого виноградарства; что касается более опытной Бенедикты, то через несколько месяцев она должна была получить государственный диплом винодела. Андре любил повторять им, что главные требуемые качества — это наблюдательность и инициативность. С вином нельзя импровизировать, но и невозможно действовать по плану.

Атмосферное давление высокое, и потому на дне бочки образовался осадок. Вино сокращалось в объеме, ему не хватало кислорода, значит, надо провентилировать его, поменяв бочку. Они осторожно сцеживали нектар в новую бочку, когда в главном проходе хранилища появился Марсель Марьетт:

— А-а… вот и вы!

Месье Андре — единственный смотритель, к которому уполномоченный по снятию проб обращался на «вы». Ему так и не удалось подружиться с ним. Впрочем, у Андре вообще не было друзей. Бывшему жандарму всегда казалось, будто тот что-то скрывает. Человек без симпатий всегда вызывает подозрения! Да к тому же это имя, которое служило еще и фамилией, — ну не странно ли?

— Привет, Марьетт, вы пришли взять пробу?

Андре никогда не питал особо нежных чувств к Марселю Марьетту. Его отбор проб считался «долей дьявола», и неспроста: он немало способствовал естественной убыли вина, которую профессионалы называли «долей ангелов». После визита Марьетта всегда возникала необходимость доливать бочки.

— Погода сегодня прекрасная, и я подумал, что обход шато сам напрашивается. У вас всего восемьдесят бочек?

— Да, остальное пока еще в бродильном чане.

Андре всегда держал часть вина в чане, поскольку дубовые бочки поглощали нектар, так же как испарение и «десятина» Марьетта. К тому же долив препятствовал окислению вина.

Бенедикта осветляла в бочках мерло. Смотритель незаметно наблюдал за ней, осветление вина требовало неукоснительной точности. Нельзя класть больше четырех белков на двухсотдвадцатипятилитровую бочку. Взбив яйца, Бенедикта осторожно ввела смесь в бочку.

— Марк, не поможете ей?

Студент с улыбкой подчинился.

— Розлив по бутылкам в сентябре?

Андре утвердительно кивнул.

— Вы в своем роде эстет… Осветлять и сцеживать до ассамбляжа — дело необычное!

Смотритель никак не отреагировал.

— Ладно, у вас есть бутылки для снятия проб?

— Нет, у меня их нет, и прежде я хотел бы поговорить с вами наедине.

Бывший жандарм говорил твердым и чуть ли не угрожающим тоном. Андре держался настороженно. Оставив помощников, они пошли по галереям, увитым трехметровыми виноградными лозами.

— Я хотел бы напомнить вам о вашем вчерашнем удивлении.

— Хорошо. По поводу чего?

— По поводу исчезновения Фернандо.

— Ведь расследование ведете не вы? Так что…

Бывший жандарм злобно тыкал пальцем в грудь смотрителя:

— Не пытайся меня перехитрить, это может плохо кончиться.

От Марьетта уже попахивало вином. Тыльной стороной ладони Андре вытер лицо, смахивая брызги слюны. Взгляд его стал холодным и суровым. Мужчины еще дальше углубились в известняковые галереи.

— А ну, говори, что ты видел!

Повернувшись, смотритель схватил уполномоченного по снятию проб за воротник и прижал к стене.

— Отстань от меня!

Унтер-офицер не сопротивлялся, изображая спокойствие. Он нашел слабое место противника, и это доставляло ему удовольствие. Он решил продолжить свою игру:

— Осветляя, ты силой высвобождаешь вино, ты обкрадываешь его. Пришло время прояснить тайну, Андре. Признавайся, это ты посеял смуту в городе, а?

— Ты что себе вообразил, мерзавец!

— Осторожней, никакого насилия, а не то я могу преспокойно превратить твое марочное мерло в обычное столовое вино. Ты ведь знаешь, что профсоюз прислушивается к моему мнению…

— Не угрожай мне, иначе кончишь свои дни, утонув в бочке с вином.

Андре отпустил отставного жандарма. Марьетт направился к выходу. Оказавшись рядом со студентами, он воскликнул:

— Даю тебе время до завтра, ясно? Я требую объяснений! — Затем Марьетт повернулся к Бенедикте: — Вы же не станете выбрасывать все эти желтки? Вы знаете рецепт канеле?

— Ну… Да.

— Отлично! Завтра я приду забрать пробы, а заодно и канеле.

— Она не слишком обрадовалась нам.

— Это последняя из моих забот, на меня давит Журдан, и мы должны продвигаться в расследовании.

— Я взяла компас и еще два электрических фонаря.

— Мартен дал мне рацию. Если повезет, мы сможем переговариваться с теми, кто наверху. Он вместе с Нгуеном будет ждать, пока мы не выйдем обратно.

Галерея погружена в полную тьму. Она, должно быть, два метра в ширину и два метра в высоту. Луч одного из фонарей высветил стайки испуганных летучих мышей. Чуть дальше свисают мини-сталактиты от одного до двух сантиметров. Полицейские осторожно продвигались вперед. Несмотря на время года, земля местами была немного липкой. Издалека смутно доносился шум подземного источника, которому удавалось пробить себе путь сквозь известково-глинистые слои. На влажном песке были отчетливо видны отпечатки рифленых подошв.

— Какие здоровенные башмаки, босс!

— Да, походные. Они слишком изношены, а то можно было бы установить марку и выйти на след.

Полицейские оказались на перепутье, напротив четырех других галерей. Две из них — очень широкие, почти в четыре метра. Земля здесь была сухая, и следы стали неясными.

— Знаешь, галереи протянулись более чем на сотню километров.

— Настоящий лабиринт… Я страдаю клаустрофобией… А мы не позаботились о нити Ариадны.

— Теперь уже не видно никаких следов, остается положиться на чутье. Давай направо.

— После тебя.

Проход стал гораздо шире. Эхо подхватывало голоса полицейских. Надя трижды чихнула:

— Черт, здесь холодно…

— А главное, очень сыро.

— Как ты думаешь, где мы сейчас?

— Улица Гюаде. Посмотри, здесь написано. Наверху, на стене, почти у самого потолка, кто-то вывел имя жирондиста.[24]Жирондисты — политическая группировка периода Великой французской революции (1789–1794). Название это дано историками позже, по департаменту Жиронда, откуда родом были многие деятели группировки. — Примеч. пер.

Послышались позывные радиопередатчика Нади.

— Первое подразделение крысам…

— Это Мартен, скажи ему, что все идет хорошо.

Кюш протянул радиопередатчик своей коллеге и продолжил разведку.

— Крысы первому подразделению, сообщение принято, все хорошо, мы выходим, следы кончаются.

Треск радиопередатчика отозвался эхом во всех галереях. Лежавший в темноте в нескольких шагах мужчина, несмотря на кляп, пытался позвать на помощь. Вскоре полицейские удалились, предоставив несчастного его безысходному отчаянию.

В «Дубовую бочку» Тьерри Кюш попал уже после двадцати двух часов. В баре собрались несколько постоянных посетителей, в их числе Анж Дютур, унтер-офицер Марьетт и Эрве Монлор. За стойкой стоял Кристоф Блашар, ему помогала дочь Памела. Проголодавшийся капитан приветствовал завсегдатаев и подозвал хозяина:

— Патрон, есть еще возможность получить бутерброд?

— Разумеется, с чем желаете?

— С ветчиной, маслом, корнишонами. А не могли бы вы добавить еще и кока-колу?

— Заметано! Сюда или в номер?

— В номер, спасибо.

Полицейский направился к лестнице, собираясь подняться в комнату номер семь.

— Анж стал теперь у нас звездой, занимает первую полосу газет.

— Да ладно, Марьетт, я всего лишь выразил то, что у меня на сердце.

— Могу тебе сказать, сенатору это не понравится. Он не любит, когда к нему придираются.

— Пусть только явится, и уж точно получит по заслугам.

Дютур сделал вид, будто ударяет недруга ножом. Марьетт решил подлить масла в огонь:

— Хочешь проткнуть его, как пастыря?

— Что ты болтаешь? Я ничего не сделал священнику.

Резко остановившись, полицейский вернулся в бар:

— У вас есть эта газета?

— Разумеется, коллега, вот она.

Кюш развернул «Сюд-Уэст» и просмотрел первые строчки. В самом низу, справа, под новой статьей стояли инициалы Э. Д.

— Могу я взять ее у вас… коллега?

— Газета ваша, но перед отъездом оставьте автограф.

— Постараюсь не забыть, всем доброго вечера.

И снова разговор в баре оживился.

— Патрон, повторить заказ!

Кюш лег на кровать, оставив окно открытым. Даже вечером стояла удушающая жара, и только к ночи она начинала спадать. Эта новая статья опять разозлит его начальство. Рано или поздно придется объясниться с этим бумагомарателем Дюкасом. Два коротких, но решительных удара в дверь вывели полицейского из задумчивости. Встав с кровати, он открыл дверь. Памела в рекламной тенниске кока-колы принесла напиток той же марки и бутерброд:

— Вот ваша ветчина, масло и прохладительный напиток.

Свою фразу молодая женщина подкрепила жестами, одной рукой оттягивая тенниску, другой удерживая в равновесии поднос.

— Обслуживающий персонал этого заведения поистине безупречен.

— Вы позволите мне войти?

Взяв поднос, Кюш поставил его на стол. Памела, закрыв дверь, прислонилась к ней:

— Вас не соблазняет оказаться под арестом?

— Признаюсь, виноват, наденьте мне наручники…

Она подошла к полицейскому:

— Я чувствую, как вы напряжены.

— Вы очаровательны, Памела, но я полностью поглощен расследованием. У меня голова не тем занята.

— Понимаю и покидаю вас.

Слегка разочарованная, Памела, широко улыбаясь, вышла из комнаты.

— До встречи, беби.

Притворно веселая, девушка пошла к себе. Там тоже жарко, и она приоткрыла окно. Памела увидела, как из «Дубовой бочки», явно не таясь, вышли вместе Анж и Марсель. Раздевшись и бросив вещи на кровать, она, голая, встала под душ. Уже заканчивая вытираться, она вдруг услышала крики на улице:

— Памела! Памела!

Она бросилась к окну и увидела у фонтана Кюша с каким-то мужчиной на руках.

— Тьерри! Что вы там делаете?

— Быстрее ко мне, это Марьетт. Займитесь им, я видел, как кто-то убегал.

— Иду.

Осторожно положив бывшего жандарма, Кюш бросился бегом по улицам города. Памела натянула платье, не удосужась надеть нижнее белье. Из комнаты она выбежала босиком. Оказавшись у фонтана рядом с Марьеттом, она опустилась на колени. Кюш мчался по улицам Сент-Эмильона с пистолетом в руках. Он преследовал тень. Каблуки убегавшего стучали по мостовой. Кроме беглеца, в городе, казалось, никого нет. Памела поддерживала голову жандарма и била его по щекам, пытаясь привести в чувство. Но все напрасно. Подолом платья она вытерла пену, выступившую у него в уголках губ.

Внезапно раздались два выстрела. Молодая женщина инстинктивно пригнулась, закрыв Марьетта своим телом, а в гостинице тем временем стали распахиваться окна. Снова воцарилась тишина, и Памела в течение почти трех минут старалась реанимировать Марьетта. Собралась небольшая толпа. Люди наблюдали мрачную сцену. Прихрамывая, возвратился запыхавшийся Кюш с пистолетом в руке. Зеваки расступались, давая ему пройти.

— Черт возьми, он от меня ускользнул!

— Что у вас с ногой?

— Поскользнулся в этих проклятых сапогах на этих гнусных мостовых. Продолжайте, не останавливайтесь!

Памела вновь начала делать искусственное дыхание и массаж сердца. Движения ее были предельно точными и спокойными. Наконец она улыбнулась, утопленник открыл глаза. Памела легонько похлопывала его:

— Марсель, посмотри на меня, это Пам.

Марьетт что-то прошептал и снова закрыл глаза. Она сжала запястье жандарма, пытаясь уловить пульс. Ничего!

— Памела, ступайте и приведите мне Шане.

Проявляя все то же хладнокровие, она встала и ушла как раз в ту минуту, когда появился Анж Дютур. Лицо его распухло, правая бровь в крови.

— Черт возьми, Марьетт!.. Он опять напился и хотел, видно, освежиться.

Склонившийся над телом Кюш в ярости поднял голову:

— Придержите ваши комментарии, Дютур.

— Выглядит он неважно, и то верно, с водой у него всегда были нелады.

— Замолчите, или я арестую вас.

Зубоскальство Анжа раздражало Кюша. Полицейский не любил зевак. Они всегда спешат насладиться чужой бедой. Вид трупа неизбежно становится спектаклем для человеческого существа. Вокруг фонтана собралось с дюжину людей. У Мариуса Пульо испуганный взгляд, ошеломленная Нинетта закрыла рот рукой. Подбежал Кристоф Блашар в мокром фартуке, с порезом на предплечье:

— Что еще случилось?

Никто не ответил. Всех словно оглушило. Тогда главный виновед обратился к Анжу Дютуру:

— Вы опять подрались?

— Самое большее потрепали друг друга. Разве я спрашиваю тебя, откуда ты явился в таком виде?

Кюш бросил на них угрожающей взгляд:

— Хватит! Блашар, вызовите «скорую помощь», да поживее. Скажите, что у нас Глазго-З, они поймут.

— Где Памела?

— Она пошла за Шане, да вызовите наконец «скорую», черт возьми!

Со своей аптечкой первой помощи подошел Эрве Монлор, несколько минут назад находившийся в «Дубовой бочке»:

— Отойдите, дайте я попробую.

— Ему уже делали искусственное дыхание и массаж.

Аптекарь ударил кулаком по грудной клетке жертвы:

— Давай, Марьетт, не валяй дурака, возвращайся.

Нинетта, пораженная силой ударов, отвела взгляд. В ту минуту, когда Монлор поднял голову, торопливо подошел отец Клеман:

— Я слышал выстрелы, что происходит?

Монлор не скрывал досады. Кюш не желал мириться с худшим:

— Не останавливайтесь, продолжайте! Сейчас подоспеет Шане.

— Увы, я думаю, святой отец, вы как раз тот, кто нужен.

Аптекарь удрученно поднялся.

— Что случилось, капитан?

— Это Марьетт, мне кажется, он ваш…

Над телом склонился подоспевший тем временем профессор Шане. Он приложил указательный и большой пальцы к сонной артерии, пытаясь нащупать пульс. Затем приподнял веки Марьетта. Покачав головой, он повернулся к Кюшу:

— У него билатеральный мидриаз.

— То есть?

— Оба зрачка расширены. Для мозга это конец.

— Но, черт побери, я не понимаю, он ведь пришел в себя!

Врач поднялся:

— Это классический случай при смерти от утопления. Вода проникает в кровь, и возникает гемодилюция. На этой стадии эритроциты выделяют калий, который провоцирует остановку сердца. Пока идет химический процесс, утопленник может прийти в себя, но конец неизбежен.

— Ничего не попишешь!

Отец Клеман наклонил над безжизненным телом и перекрестил лоб умершего. Он начал молиться. Кое-кто из присутствующих, склонив голову, отдал последнюю дань усопшему. Закончив читать молитву, викарий осенил его крестным знамением:

— Аминь!

Уполномоченный по снятию проб уже не будет больше снимать их.