— Ну и что ты будешь делать?

Рихард Тубек не ответил.

— Так не может продолжаться без конца! — сказала женщина. — За две недели, что ты здесь, ты ни разу не выходил на улицу. Ты даже не бреешься. Нужно что-то решать. Моя сестра и ее муж могут найти это странным!

Дрожащей рукой, заросшей волосами, Тубек взял стакан с белым чинзано. Женщина вздохнула.

— И пить тебе не стоит. Ты же всегда был воздержанным в этом отношении. Сам говорил, что человека, злоупотребляющего спиртным, надо безжалостно уничтожать.

Он проглотил аперитив одним махом, и кусочек льда весело заплясал в пустом стакане. Вместо того чтобы поставить стакан на стол, он снова до краев наполнил его. Ирэн Шевалье наклонила голову. Треугольное лицо и темно-голубые глаза, приподнятые к вискам, придавали ей азиатский вид и делали чем-то похожей на кошку.

— Как ты изменился! Можно подумать, что боишься, ты, который раньше…

Он поднял на нее опухшие глаза, белки которых были испещрены красными прожилками, и хриплым от алкоголя и табака голосом произнес:

— Ты совершенно права. Именно так. Боюсь.

И выпил еще один стакан, но на этот раз поставил его на низенький столик, отделанный под мрамор. Потом откинулся в кресле выгоревшего коричневого цвета.

Ирэн встала с подоконника и, подойдя к столу, взяла из сухо щелкнувшего портсигара сигарету «лакки».

Казалось, что свет, идущий из старой люстры, струится по ней, обрисовывая контуры ее молодого, стройного, крепкого тела, едва прикрытого красным мини-платьем. Тело блондинки с бархатистой кожей. Она выпрямилась, держа в руке тяжелую коробку, при этом движении ее грудь, обнаженная под тонкой тканью, поднялась, она закурила «лакки» и задумчиво посмотрела на мужчину.

— В конце концов, этот легавый, может, и не сдох. Когда мы смотались из Рима, лондонские газеты печатали все ту же версию.

Рихард Тубек почесал ногтями, которыми он, обычно столь аккуратный, перестал заниматься, свою серую шевелюру, открывая высокий лоб, изборожденный морщинами.

— Сдох он или нет, я ведь стрелял в него, а для легавых имеет значение не результат, а намерение. Оно у меня было. Я стрелял, чтобы убить.

— Со страху.

Светло-карие глаза Тубека поискали сквозь клубы дыма глаза его любовницы.

— Да, — согласился он, — со страху. Я боялся, что агент американского финансового ведомства заполучит красный блокнот, где у меня записаны сборы с каждого клуба. Что мне оставалось? Я должен был избежать катастрофы.

На сей раз Ирэн промолчала.

Она снова забралась на подоконник, лицом к комнате, оклеенной мещанскими обоями в цветочек, и, продолжая курить, пристально посмотрела на человека, в течение трех лет содержавшего ее.

— Этот Том О’Банниен, так сказать, сам мне сунул пушку в руки, — продолжил Рихард Тубек. — Если бы он получил блокнот, вся организация игорных домов Лондона полетела бы к чертям! Они бы мне этого никогда не простили.

Мурлыкая, Ирэн спиной и задом прижалась к стеклу с какой-то похотливостью.

— А ты думаешь, что они тебя простили? — иронически спросила она, медленно поднимая свое платье и обнажая ляжки и подвязки черных чулок. — Они тебя уже дважды чуть не прикончили. Один раз в Лондоне, другой — в Риме.

При этом напоминании он машинально потрогал рукой левое плечо, куда был ранен однажды ночью на Виа Венето, когда они вдвоем возвращались в отель… К счастью, он знал в Риме одного доктора, не слишком педантично соблюдавшего законы. Да и рана оказалась неопасной. Поэтому он избежал госпитализации, любопытства полиции, ареста, за которым последовала бы выдача. Еще немного, и пуля разбила бы ему кость. Ему повезло, как всегда. Во время битвы за Англию, когда он добровольцем вступил в Королевские Вооруженные Силы, как и многие его приятели — чехи и поляки, его ранило навылет. Подфартило. Ему всегда фартило. По крайней мере до этой чертовой встречи с Томом О’Банниеном, секретным агентом, который прижал его в угол, желая знать точную сумму сборов с игорных заведений Англии и сколько с них берут американские гангстеры. Тому удалось прижать его, и он чуть не захватил красный блокнот Тубека, главного сборщика налогов мафии, а в блокноте было все: адреса, номера телефонов, измена купленных легавых и, что самое худшее, суммы реальных сборов с каждого клуба изо дня в день. Разумеется; эти данные для легавого не предназначались. Для него была другая книга, с поддельными счетами.

К несчастью, этот упорный легаш все раскрыл. Как? Никто не знал. И когда он был готов завладеть этим документом, ставящим организацию под угрозу, у Рихарда выбора не осталось. Никакого. Кроме одного — выстрелить в полицейского.

Молодая женщина, обутая в красные лакированные сапожки, отчего при солнечном свете казалось, что ее ноги были в крови, сказала, не спуская с мужчины своих прекрасных жадных глаз:

— Ты мне так и не ответил. Что ты собираешься делать?

Оставив плечо, где был скрытый домашней курткой шрам, рука Тубека вновь потянулась к бутылке чинзано.

— Бежать еще дальше. Теперь я привел в порядок мои счета в Риме. Скорее всего, в Австралию. Там я сумею восстановить свое состояние игрой или еще как-нибудь. Это новая страна для людей моей профессии.

Он поднес стакан к своим толстым губам, но остановился, очарованный телом Ирэн, которая продолжала массировать круп о подоконник.

— Не беспокойся, — уверил он ее после чувственного молчания. — Ты там не будешь ни в чем нуждаться. Я преуспею. Главное — иметь деньги и уметь ждать. Я имею и умею.

— А четыреста двадцать тысяч фунтов из сейфа?

Голос женщины, агрессивный и насмешливый одновременно, очевидно, задел Рихарда, так как он подскочил, и чинзано пролилось на домашнюю куртку, карман которой был украшен китайскими иероглифами.

— Те четыреста двадцать тысяч, в краже которых тебя обвиняет банда, — продолжала она, — та самая сумма, про которую ты, отдавая блокнот, сказал, что ее конфисковал Скотланд Ярд. Сумма, которую, как ты доказывал, ты не успел взять до прихода легавых.

Она перестала массировать ягодицы о дерево подоконника, и мини-платье, как бы успокоившись, опустилось на ее кремового цвета ляжки, сверкавшие между черными чулками и кружевом трусиков.

— У тебя не слишком-то серьезный тон, — раздраженно бросил он. — Ты как и все. Ты думаешь, что я воспользовался случаем и положил их себе в карман…

Она затянулась сигаретой и поглядела на него своими голубыми глазами, которые от ярости или удовольствия становились черными, как чернила.

— Тебе никто не верит, потому что легавые не объявили, что нашли деньги у тебя в сейфе. Если бы это было так, газеты уж точно растрезвонили бы об этом.

— А может, Скотланд Ярд скрывает находку, чтобы посеять недоверие между нами и заставить нас раскрыться! Они, как тебе известно, не дураки.

— Тебе лучше знать.

Она подала последнюю реплику, кладя правую ногу на левую. Он хотел ответить, но вдруг, при виде ее ног, которые облегала красная кожа, казавшаяся кровью, у него пересохло в горле. Она смотрела на него, зная всю свою власть над ним, пятидесятилетним мужчиной, влюбленным в нее, до истерик любившим ее нежную кожу, бесстыдную и порочную молодость, для которой главным было преуспеть в жизни и которой не хотелось возвращаться в серость бедных кварталов Парижа, где она выросла.

Работая в Лондоне манекенщицей, она встретила Тубека. Это был солидный, импозантный мужчина со связями, умевший легко делать деньги.

После показа коллекции в Париж она уже не вернулась. С того времени она открыла для себя неизвестный, таинственный мир, могущественный и безжалостный, с легкостью распоряжавшийся огромными суммами, на что она взирала с восхищением и завистью, так как имела почти болезненную слабость к роскоши и драгоценностям.

Она стряхнула пепел на потертый ковер, прикрывавший грязный линолеум, и заметила:

— А ты считаешь, что достаточно ловок, чтобы убежать разом и от гангстеров, и от Ярда?

— Если уеду очень далеко, да! — сказал он, вздрогнув. — Там они меня искать не будут.

— Откуда ты знаешь?

Он отвел взгляд. Она была права. Мафия упрямее полиции. Они от него не отстанут. Он дурак, если думал иначе! Мечтать провести их, заставить поверить в историю с деньгами, оставшимися в сейфе! Деньги, за которые он отвечал перед ними и которые служили фондом для многочисленных игорных заведений, куда игроки приходят попытать счастья и пощекотать себе нервы. И он не захотел возместить потерю. Такая сумма! Шанс, который выпадает раз в жизни! Вот только разыграл он все плохо. Охваченный жадностью, он решил, что банда поверит в его историю. Как будто там сидят идиоты! Он должен был действовать хитрее, но воспользоваться таким шансом было очень заманчиво. И как же быстро все произошло! А потом он уже не мог отступить…

Ирэн подошла к нему.

— Так что же ты решил?

Он почесал указательным пальцем бороду, которую отпустил, и сказал:

— Через несколько дней, как только закажем места в самолете под чужими именами, мы уедем.

— Уже под чужими именами, с поддельными бумагами?

— Я заказал другие. Игра с паспортами может стать для нас полезной. Найти их там, где я ни души не знаю, невозможно. А здесь, в Париже…

— Когда ты их получишь?

— Сегодня вечером, в одиннадцать часов.

— Здесь?

Она удивилась, потому что знала его осторожность. Он ее успокоил.

— Нет. На Монмартре. Дней пять назад я позвонил одному моему знакомому, корсиканцу, и отправил ему наши фото.

— Ты ему доверяешь?

— Я ему хорошо плачу.

— Хочешь, я пойду с тобой?

Он не ответил на вопрос, сосредоточив все внимание на ее ногах, на том месте, где отсвечивавшие кровью сапоги встречались с черными чулками. Она поняла, и в ее глазах мелькнул победный огонек. Раздавив ногой окурок, она, не сводя с него глаз, стала медленно поднимать платье, придерживая дыхание и раскачиваясь. Она видела, что он замолчал, что у него дрожат руки, и продолжила свой стриптиз, дыша все чаще. Он шагнул вперед, но она отступила и резким жестом подняла платье до талии.

— Ирэн!

Он опять придвинулся к ней. Она опять отодвинулась и, чувствуя, что он в ее власти, спросила:

— Ты украл эти четыреста двадцать тысяч, да или нет?

Он вздрогнул, и его безумный взгляд пробежал по ее бедрам, по низу живота, тонкой талии, светлым волосам, падавшим на плечи, и, наконец, встретился с внимательным взглядом молодой женщины. Он сделал к ней еще один шаг и вдруг бросился на нее с диким криком: «Шлюха!»

Она даже не старалась увернуться. Наоборот, стояла, опустив руки, ее полуобнаженное тело не противилось его объятиям. Она узнала правду. Женщины всегда узнают то, что им нужно, по крайней мере, когда захотят этого. Она позволила ему увлечь себя в комнату с обоями в цветочек и уложить на кровать, помогая ему в их взаимной страсти.

Они забыли закрыть дверь, и ее сестра, вернувшись, сделала это за них, покраснев, но не жалуясь. Ирэн ей платила. По-королевски.