Элиане, девушке с улицы Блондель, хозяину гостиницы мсье Полю и владельцам кафе, позвонившим Ле Гоффу, эта ночь запомнилась надолго. Им пришлось до самого утра отвечать на коварные вопросы полицейских. От них потребовали описать внешний вид убийцы, его одежду, все, что они заметили. Особенно досталось Элиане. Еще бы, ведь она переспала с самим Мушем! Рондье, Сериски, Ле Гофф, Мерлю и даже Тупир, который все еще не расколол банду юных налетчиков, не оставляли ее в покое ни на минуту, но она продолжала упорствовать. Она и не подозревала, с кем имеет дело. В том, что убийца бежал, тоже не было ее вины, ведь не она установила эту дверь. Мсье Поля, не предупредившего полицейских о существовании другого выхода, они чуть не разорвали на куски. При одной мысли, что они едва не схватили Муша, сотрудники бригады, казалось, дымились от злости. Теперь у них не было никаких сомнений. Отпечатки пальцев на окурке, пепельнице и умывальнике окончательно подтвердили их подозрения. Было от чего прийти в отчаяние. Срочно вызванный художник нарисовал новый портрет убийцы, и в девять утра Ле Гофф решил всех отпустить.

— А как же премия, господин комиссар? — вопрошала хозяйка кафе, которую Сериски вежливо, но настойчиво подталкивал к выходу.

— Пока еще мы никого не арестовали, — с утомленным вздохом отвечал ей Ле Гофф.

Чтобы сразу отделаться от настойчивой женщины, он добавил:

— Сериски, проводите этих господ. Постарайтесь, чтобы они не столкнулись с Элианой или владельцем гостиницы. Никто не должен знать, откуда к нам поступил сигнал.

Его слова попали в цель. Гектор, с ожесточением чесавший отросшую за ночь на подбородке щетину, повернулся к своей подруге:

— Хватит попрошайничать. Пойдем. Господин комиссар прав. Если Элиана или Поль узнают, что это ты позвонила в полицию, мы можем сразу закрывать наше заведение.

Едва несчастные создания скрылись за дверью, Ле Гофф открыл окно, чтобы избавиться от табачного дыма, густой пеленой висевшего в комнате. В его лицо подул свежий весенний ветерок. Как часто бывает в это время года, погода внезапно переменилась, и на смену тучам пришло голубое небо. Комиссар полной грудью вдохнул чистый воздух и, вернувшись к столу, включил электробритву. Потом он уселся перед картиной, изображавшей Дон Кихота — подарком матери, которая часто говорила, что он воюет с ветряными мельницами — и задумался.

За стеной раздавались голоса Тупира и пришедшего ему на подмогу Жибо, наседавших на задержанных налетчиков и до сих пор не преуспевших в своих попытках склонить их к откровенности. Конечно, в прежние времена эти паршивцы давно бы во всем признались. Тогда полицейские работали грубо. Теперь методы изменились. Сыщики новой формации, подобные Ле Гоффу, для раскрытия преступлений использовали преимущественно собственные мозги, а не кованую обувь, как их предшественники. В уголовной полиции все было поставлено по-новому, и, если верить статистике, результаты были даже лучше, чем прежде.

Комиссар нажал на кнопку аппарата внутренней связи.

— Рондье, мне нужно, чтобы через десять минут все сотрудники бригады собрались в конференц-зале. И те, кто дежурили ночью, и те, кто только что пришли. Сообщите начальникам служб, что я приглашаю их тоже. Пусть пока никто не выезжает на задание.

Он закурил и бросил спичку в пепельницу, на которой был выгравирован его девиз: «Тот, кто сомневается в успехе, уже проиграл». Потом, в очередной раз пролистав дела и позвонив домой, чтобы узнать о самочувствии малыша, вместе с Тупиром отправился в конференц-зал.

Несмотря на утренний час, большая часть кресел оказалась занята. Комиссар пожал руки своим коллегам из полиции нравов и поднялся на эстраду, где стояла черная доска с прикрепленными к ней двумя увеличенными портретами Муша. На одном из них, сделанном сразу после снятия отпечатков пальцев, он выглядел свирепым, как всегда бывает с людьми на фотографиях из уголовных дел. Второй портрет был нарисован художником со слов свидетелей с улицы Блондель. Убийца был изображен в очках, в баскском берете и с усами. Казалось очевидным, что это один человек. Однако тот, кто столкнулся бы с Мушем на улице, мог его и не узнать. Ле Гофф с трудом сдержал зевок, взял указку и, прикоснувшись ею к первому портрету, начал:

— Вот Сарте, каким мы знаем его все. Именно таким благодаря газетам он стал известен публике.

Указка переместилась.

— А вот каким его видели вчера вечером. Сейчас наши службы занимаются размножением…

Он замолк, потому что в зал вошел начальник уголовной полиции и остановился, прислонившись к дверной раме. Некоторые из сидевших встали, но он жестом попросил их не беспокоиться и одновременно сделал Ле Гоффу знак, чтобы тот продолжал сообщение. Комиссар кивнул и возобновил прерванную речь:

— Таким образом, каждый из нас получит новый портрет убийцы. Мне хотелось бы, чтобы поиски велись в тайне. Поясню, что я имею в виду…

Он положил указку на стол и оперся на него рукой.

— Если мы передадим это изображение прессе, в случае удачи нам могут сообщить, где скрывается Сарте. Однако уверенности в этом нет. Можно, однако, ручаться за то, что, увидев в газетах свой портрет, составленный по описанию, он снова изменит внешность, и наши шансы поймать его уменьшатся. Я задаю себе вопрос…

Комиссар остановился, в нерешительности кусая губы.

— Какой вопрос, Ле Гофф? — подбодрил его начальник полиции.

— Я спрашиваю себя, видел ли его вообще кто-нибудь, кроме наших вчерашних свидетелей. Теперь мы знаем точно: кто-то помог Сарте бежать. И эти же сообщники вполне могут сейчас его укрывать, так что ему не нужно напрасно показываться на улице. Именно поэтому нам и следует затаиться. Не будем ничего сообщать прессе. Пусть у Муша возникнет ощущение относительной безопасности. Я рад был удостовериться, что он еще не покинул Францию. Пусть он и дальше остается в стране, и в конце концов мы его возьмем. Мы будем действовать втихомолку. Территориальная полиция будет прочесывать дом за домом каждую улицу, жандармы — каждую деревню. Не забудем при этом, что Сарте помешан на рыбалке.

Ле Гофф кивком ответил на одобрительный жест своего начальника и продолжил:

— Кроме того, мы выяснили, что у тех, кто помог ему бежать, есть фокстерьер по кличке Салями.

В зале раздались смешки, но комиссар и не думал шутить.

— Я повторяю, мы должны работать тихо. Если пресса сообщит об этом, мы, возможно, выйдем на сообщников, но сам Сарте немедленно скроется, причем на этот раз навсегда.

— Очень редкая кличка для собаки, — вмешался начальник полиции нравов. — Это может помочь нам выйти на преступников. Подумать только, назвать пса Салями!

— Почему-то это наводит меня на мысль об итальянцах, — прервал его Рондье. — Я и сам не знаю почему…

— Я тоже об этом подумал, — поддержал Ле Гофф, пожимая плечами. — Однако все это слишком неопределенно, а Париж велик. Каждый из вас, господа, получит новый портрет Сарте и краткий отчет о результатах расследования. Благодарю вас, я закончил. Впрочем, возможно, у вас есть вопросы…

Вопросов не было. Комиссар спустился с эстрады, и к нему сразу же подошел начальник полиции нравов.

— Ну как твой наследник, Ален? Когда ты запишешь его в Божон?

— Ему еще предстоит выпить немало молока, прежде чем до этого дойдет дело, — вздохнул начальник уголовной полиции.

Ле Гофф улыбнулся. На эту тему он мог бы беседовать долго, но его ждала работа. Он извинился и подозвал Тупира.

— Возвращаемся назад, старина. Нужно, чтобы до вечера эта банда юных налетчиков во всем призналась. Иначе мы будем вынуждены их отпустить, потому что истечет срок задержания.

Он закурил свои любимые «Житан» и пошел в кабинет. Следом за ним потащились сотрудники бригады, многие из которых мечтали о сне.