Ответ владыки венузийцев словно громом поразил всех.

— Этот презренный злодей не остановился перед гибелью беззащитной девушки, — воскликнул старый ученый, заливаясь слезами.

— Господи! Когда же попадет мне в руки этот негодяй? — заскрипел зубами Фаренгейт, услышав о новом преступлении своего врага.

Что касается Гонтрана, то он не находил даже слов для выражения своего горя: «Все кончено, напрасны труды, лишения, опасности, прощайте, мечты о счастье…» — в отчаянии думал молодой человек.

Один только Вячеслав Сломка сохранил здравый смысл.

— Ну, полноте, — начал он, — к чему такие мысли? Каким бы злодеем ни был Шарп, я все-таки не думаю, чтобы он был способен выбросить Елену в пространство. Ведь он человек умный и хорошо знает, что за убийство ему придется жестоко поплатиться.

Михаил Васильевич печально усмехнулся:

— Поплатиться? Разве мы на Земле?

— Нет, но повторяю, я уверен, что Шарп пальцем не дотронулся до вашей дочери, — возразил инженер.

— Так ты думаешь… — начал Гонтран с надеждой.

— Я думаю, — перебил приятеля Сломка, — что Шарп просто спрятал твою невесту внутри вагона, и оттого, понятно, венузианцы не увидели ее.

— Гм… а ведь это очень вероятно, — отозвался Фаренгейт, тронутый печалью отца.

— Понятно! — поддержал его инженер.

— Ну, полно плакать, Гонтран, — дружески ударил он по плечу своего приятеля. — Подумаем лучше, как бы нам нагнать беглеца.

— Нагнать? — недоверчиво проговорил Гонтран. — Но как же мы можем думать об этом, не зная даже, какой дорогой и куда он отправился?

— Для него мыслима лишь одна дорога — к Солнцу, что обусловливается способом передвижения его вагона. А между Солнцем и Венерой только и есть одна промежуточная станция: Меркурий.

— Я совершенно согласен с вами, — проговорил Михаил Васильевич, в душе которого также зародилась слабая надежда. — Шарп, наверное, отправился на Меркурий, тем более что эта планета скоро будет в своем афелии, стало быть, в ближайшем расстоянии от Венеры, равняющемся десяти миллионам миль. Чтобы пролететь это пространство, Шарпу нужно двадцать семь дней.

— Эх, какая нам нужда в скорости, с которой этот негодяй удирает от нас? — перебил старого ученого американец. — Ведь все равно мы не имеем средств преследовать его.

— Как не имеем? — воскликнул Сломка. — Но ведь наш аппарат здесь, и мы можем им воспользоваться, разумеется, если позволят венузианцы. Кроме того, у них должна быть и такая же обсерватория, как Вандунг селенитов.

Инженер не закончил своих слов, так как старик, кинувшись ему на шею, едва не задушил его в своих объятиях.

— Постойте радоваться, — остановил порыв старого ученого Гонтран. — Действительно ли наш аппарат отыскали венузианцы, а если это так, годен ли он для дальнейшего путешествия?

Владыка венузианцев продолжал хранить прежнее величавое спокойствие. Можно было бы счесть его за античную статую, если бы не блестящие глаза, пристально устремленные на чужестранцев.

Брахмес словно застыл в своей почтительной позе. Профессор просил венузианца, если возможно, показать ему найденный предмет. Брахмес перевел эту просьбу вождю и, получив в ответ утвердительный знак, отдернул занавес, повешенный в одном месте зала между колоннами.

Взглянув туда, путешественники не могли удержаться от радостного восклицания: это действительно был их аппарат. Беглого обзора всех составных частей его было для Сломки достаточно, чтобы убедиться в полной целости и исправности машины.

Убедившись в этом, старый ученый обратился к вождю с речью.

— Покидая родную планету, которую вы называете Вурх, а мы — Земля, — говорил Михаил Васильевич, — мы хотели у вас повстречаться с тем путешественником, который прибыл к вам несколько времени тому назад. К сожалению, мы уже не застали его здесь, и потому нам необходимо продолжать свое путешествие. От тебя, вождь, зависит, сбудется ли наше намерение: для осуществления последнего необходим, во-первых, этот найденный вами предмет, а во-вторых, твоя милостивая помощь.

Владыка венузианцев благосклонно выслушал просьбу ученого, но велел объявить, что исполнение ее придется отложить на два месяца, так как на следующий день назначено переселение жителей Тагорти и всей окрестной страны.

— Как переселение? Какое переселение? — воскликнул Михаил Васильевич.

— Народы нашего мира, — объяснил Брахмес, — вынуждены постоянно перекочевывать из полушария в полушарие, чтобы избежать то палящего зноя, то полярных морозов. И вот завтра — как раз такой день, когда мы должны начать переселение в южное полушарие. Ты и твои спутники не смогут перенести тот леденящий холод, который скоро наступит здесь; если вы останетесь в Тагорти, то обречете себя на верную смерть.

— Верю, — отозвался профессор с печальным видом. — Но что же нам делать? Мы не можем ждать двух месяцев, потому что в таком случае потеряем всякую надежду догнать беглеца!

Венузианец перевел слова ученого вождю, который несколько мгновений обдумывал их. Затем, сбросив с себя обычную важность, он с живостью начал что-то объяснять Брахмесу. Последний внимательно слушал, потом обратился к Михаилу Васильевичу:

— Чужестранец, вот что предлагает тебе наш вождь: следуй со своими спутниками завтра за нами в страны юга, а тем временем люди Боос, которых ты видал в Веллине и которые не боятся холода, придут сюда, разберут на части твою машину и повезут ее к нам вместе с зеркалами из обсерватории Тагорти. В той стране, куда мы отправляемся, как раз лежит высочайшая гора нашей планеты. Люди Боос привезут на ее вершину твой прибор вместе с зеркалами, и ты отправишься оттуда, куда захочешь. Отвечай же, хочешь ли ты, чтобы все было сделано так.

Старый ученый с радостью согласился на предложение и просил Брахмеса передать владыке благодарность как его самого, так и его спутников.

На следующий день весь город с раннего утра пришел в движение. Перед каждым жилищем стояла повозка, на которую венузианцы поспешно нагружали свое имущество. Затем дом запирался, а нагруженная повозка отправлялась на морской берег, где назначен был пункт отправления.

Ровно в полдень подъехали повозки вождя и, заняв первое место, тронулись в путь. За ними, скрипя смазанными колесами, потянулся громадный караван прочих повозок, извиваясь по дороге подобно гигантской змее.

Путешествие продолжалось ровно восемь дней, по истечении которых голова каравана очутилась в местности, как две капли воды напоминавшей местность вокруг Тагорти: то же голубое море, такой же покатый холм и на нем такой же город с грибообразными зданиями. Только на горизонте виднелась цепь высоких гор с вершинами до самых облаков.

— Эге, — проговорил Михаил Васильевич, оглядываясь в ту сторону. — Вот и они, эти горы!

— Можно подумать, — усмехнулся стоявший рядом с Осиповым Фаренгейт, — что эта местность вам знакома.

— Конечно, — не смущаясь, отвечал профессор. — Раз видел ее, в телескоп. Вот тот пик, что вы видите справа, был даже измерен мною, а раньше меня это сделал Шретер, в 1789 году, и Беер с Медлером в 1833 и 1836 годах. Высота этой горы оказалась весьма почтенная: около сорока километров. По всей вероятности, отсюда нам и придется отправляться в путешествие на Меркурий.

— И что же, мы должны будем взбираться туда пешком? — ужаснулся американец.

— Нет, нас понесут на носилках. А то еще лучше — вас понесет кто-нибудь из людей Боос, — насмешливо заметил инженер.

Американец свирепо посмотрел на него.

— Что же, — проворчал он, — мои ноги и без того утомлены восьмидневным путешествием, а тут еще взбираться на высоту сорока километров!

— Все это не беда, — вмешался в разговор Михаил Васильевич, — беда в том, сколько времени потребует от нас восхождение на вершину этой чудовищной горы, перед которой Монблан — небольшой холмик.

— И не подвергнемся ли мы на такой высоте припадкам горной болезни? — заметил Фламмарион.

— Ну, этого-то бояться нечего: атмосфера здесь вдвое плотнее и выше, чем на Земле. Наконец, в крайнем случае, у нас есть с собою скафандры.

Посвятив остаток этого дня отдыху, на следующий день путешественники уже с раннего утра были на ногах и вместе с Брахмесом направились к склону пика.

— Могу вас утешить, сэр Джонатан, — сказал профессор американцу. — Оказывается, на горе венузианцами построен санаторий для лечения горным воздухом, и к нему устроен весьма удобный подъем.

Через час быстрой ходьбы путники подошли наконец к склону грозного пика. Здесь уже их поджидала целая армия человекоподобных существ Боос. Здесь же стояла больших размеров бронзовая повозка, в которой лежали части летательного аппарата и зеркала. Толстая бронзовая цепь шла от нее вверх на гору, извиваясь подобно змее и теряясь из виду.

— Ого, да это нечто вроде железной дороги на Везувий! — заметил Фаренгейт, с видимым удовольствием усаживаясь в бронзовую колымагу.

Прочие путешественники последовали примеру американца, после чего Брахмес подал сигнал, цепь заскрипела, и повозка медленно тронулась в гору, сопровождаемая толпою людей Боос, шедших пешком.

По дороге Брахмес объяснил старому ученому, что другие Боос, там наверху, накручивают цепь на огромнейший ворот.

Через двадцать четыре часа подъема повозка очутилась наконец у венузианского санатория, расположенного на высоте тридцати километров. Остальные десять путешественникам предстояло пройти пешком.

Неутомимые Боос, разгрузив фургон и взяв по отдельной части разобранного аппарата, смело двинулись вперед. Путь нельзя было назвать приятным: густой туман не позволял ничего разглядеть дальше десяти шагов, а между тем пропасти и ущелья попадались весьма часто. Немудрено, что только после шестидесяти часов нечеловеческих усилий путешественники добрались наконец до площадки, венчавшей вершину пика. Теперь они были на сорок два километра выше уровня венузианского океана!

Несмотря на всю привычку к подобным переходам, даже Боос были утомлены. Но время не ждало, и Брахмес, едва дав им часовой отдых, заставил их снова приняться за работу.

К вечеру аппарат был собран и поставлен как следует. На следующее утро с первыми лучами солнца профессор решил покинуть Венеру и отправиться на Меркурий.