Настал день, когда жители столицы Марса собрались в обсерватории, с главной башни которой должен был полететь аэроплан. Астрономы почтили своего земного собрата перед отъездом торжественным заседанием, во время которого Михаил Васильевич и его спутники удостоились самых горячих оваций. Растроганный профессор в прочувствованной речи простился с радушными хозяевами, и первый вошел внутрь «Молнии», за ним последовали остальные.

Первые минуты в вагоне царило глубокое молчание. Михаил Васильевич с грустью думал о разлуке с Марсом; Фаренгейт мечтал о капитале в сорок шесть миллионов, который они привезут с собой на Землю; один только Сломка не изменил себе и вынув часы, ждал отъезда.

— Пора, — промолвил он наконец, нажимая кнопку электрического провода. — Прощай, Марс. Прощай, мой честный Аа.

Все бросились к окнам «Молнии», чтобы в последний раз взглянуть на Город Света, но увидели лишь серое пятно, размеры которого каждым мгновением становились все меньше и меньше.

В несколько минут «Молния» пролетела весь плотный слой атмосферы Марса и вступила в космический поток астероидов. Они целыми тучами замелькали перед окнами вагона.

— Ну, вот мы и на настоящей дороге, — проговорил Сломка.

Он вместе с Гонтраном спустился в машинное отделение.

— Где теперь наша родная Земля, Вячеслав? — спросил Фламмарион своего приятеля.

Сломка, будучи занят какими-то хлопотами с электрическими машинами, молча указал на корму «Молнии».

— Как? — вскричал Гонтран. — А не впереди? Значит, мы удаляемся от нее, а не приближаемся?

— А ты как думал? — отозвался Сломка. — Неужели Осипова можно одурачить, как малого ребенка, сказав, что аэроплан летит на Юпитер, а на самом деле направить его к Земле?

— Так что же ты хочешь сделать?

— Пока старик не спит, я пущу «Молнию» тихим ходом по течению метеорного потока, а как только он заснет, поверну аэроплан к Земле. Завтра, конечно, он увидит, в чем дело, но будет уже поздно. Я же свалю всю вину на непредвиденную ошибку.

Смеясь над хитростью приятеля, Гонтран возвратился в общую каюту, куда потом явился и Сломка.

— Ну, как наша скорость? — спросил Михаил Васильевич.

— Пока не могу вам сказать точно, но, во всяком случае, она вполне достаточна, — успокоил его инженер.

— Доберемся мы до Юпитера?

— Ну, запаса электрической энергии, благодаря усовершенствованным аккумуляторам, у нас хватит на шесть месяцев непрерывного полного хода; запасов пищи и дыхательного материала — на такой же срок.

Михаил Васильевич успокоился и погрузился в свое любимое занятие — созерцание небесных светил в телескоп.

Не прошло и часу, как старик почувствовал, что его начинает клонить ко сну: предусмотрительный Сломка нарочно выбрал для отъезда поздний час.

— Удивительно, как утомило меня прощальное заседание Астрономического Общества, — заметил он, позевывая. — Сэр Фаренгейт, который час по вашему хронометру?

— Тридцать пять двенадцатого.

— Поздненько. Не пора ли и на покой? Только необходимо, чтобы кто-нибудь из нас остался дежурить поочередно.

— Если позволите, профессор, — лукаво проговорил Сломка, — я буду дежурить первым; вторую четверть ночи будет бодрствовать Гонтран, третью — сэр Фаренгейт, а четвертую — вы.

— Как угодно. Вы согласны? — обратился Михаил Васильевич к американцу и Фламмариону. Те утвердительно кивнули головами.

— В таком случае, спокойной ночи.

Ученый и Елена отправились в свою каюту.

Фаренгейт сделал то же. Оба друга поспешили в машинное отделение.

— Право на борт!.. Перемени курс!.. — весело скомандовал Гонтран.

— Т-с-с!.. Сумасшедший!.. — остановил его Сломка, — старик еще не улегся.

Аэроплан немедленно изменил свое направление и понесся назад, к Земле. Довольные придуманным фокусом, приятели расхохотались. Затем Гонтран попросил инженера разбудить его, когда наступит его очередь и отправился немного отдохнуть в свою каюту.

Оставшись один, Сломка несколько минут смотрел в окно на несшиеся с головокружительной быстротой облака астероидов. Это занятие так подействовало на него, что уже очень скоро инженер почувствовал приступы неудержимой зевоты. Чтобы разогнать сон, Сломка отправился в общую каюту и, усевшись на мягком диване, принялся за вычисления. Но и это дело спорилось плохо. Инженер чувствовал, что усталые глаза его против воли слипаются, а карандаш едва держится в руках.

Через несколько минут Сломка спал сном праведника, уронив на пол свою записную книжку.