Оливия

Позвонила моя сестра.

— А не сходить ли нам куда-нибудь поесть сырой рыбы? — спросила она.

Я рассмеялась, такое счастье слышать знакомые слова. Они пришли из-за завесы. Я не знаю, в каком смысле, когда и где она произносила их раньше, но я точно знаю, что это было. Так она описывала японскую кухню.

— Зачем? Ты на диете? — спросила я.

— Немного, — призналась она.

Мы договорились встретиться за обедом в «Нобо» в районе Мэйфеир. Я приехала пораньше, поэтому заказала бокал светлого хереса и ждала её наверху.

Она влетела выглядя очень гламурно в винтажном брючном костюме Харди Эмис и пальто из верблюжьей шерсти. Я улыбнулась и махнула ей рукой, чтобы она увидела меня.

— Движение на дорогах просто кошмар — пожаловалась она, роняя свою сумочку от Гуччи, и сняла пальто, небрежно бросив его на сидение рядом. Элегантно устроившись на сидение вдоль стены, она резко повернулась ко мне.

— Хорошо выглядишь. Поедешь куда-нибудь?

— Нет. После этого я собираюсь домой.

Она томно подняла палец в сторону проходящего мимо официанта, и он, улыбаясь, направился к нам. Очевидно, она была ему знакома.

— Я буду тоже, что и она, — сказала она ему, и он исчез с почтительным кивком.

В этом была вся моя сестра. Она была похожа на свою мать. Неважно, куда бы она ни пошла, ей сразу же и без особых усилий удавалось вызывать к себе подхалимское внимание. Она так сильно от меня отличалась, когда я впервые встретилась с ней после амнезии. И меня удивило, что у меня с ней общие гены.

Я пригубила свой напиток. Когда она повернулась ко мне, я сказала:

— Я видела на днях Мориса, — Морис был её другом.

— В самом деле? Где?

— У мясника.

— Как он?

— Осмелюсь сказать, до сих пор не оправился после разрыва. Он спрашивал о тебе.

— Неужели? Я не удивлена. Он законченный идиот, — бездушно отмахнулась она.

Подошел официант с бокалом, и мы сделали наши заказы. Она решительно повернулась ко мне.

— Так как проходят твои сеансы гипноза?

Я пожала плечами. — Полагаю, что всё хорошо.

— Какого чёрта всё это значит? Либо ты вспомнила ещё что-нибудь, либо нет.

Я нерешительно засмеялась:

— Немного.

Она удивленно вскинула брови:

— Что именно?

— Ну, я вспомнила несколько случаев. День рождения, когда мне было пять лет, мама говорила папе, что у неё рак. О, и я вспомнила, как поймала Джейкоба в постели с его порнушечными немецкими журналами с транссексуалами, когда ему было пятнадцать.

Мы улыбнулись друг другу.

— Ну, — сказала она с озорным взглядом. — Сейчас он откровенный трансвестит.

— Что? — воскликнула я.

— Да, — она кратко подтвердила и неожиданно сменила тему. — Что ещё ты вспомнила?

— Другие воспоминания не столь значительны. Маленькие кусочки большой головоломки.

— Что это? Маленькие кусочки большой головоломки? При его расценках?

Я покраснела.

— Мы добиваемся прогресса, но доктор Кейн остерегается, чтобы не возникла проблема ложных воспоминаний.

Она уставилась на меня.

— Не могу себе представить, что там могут быть какие-то ложные воспоминания. А ты?

— Я не знаю. Мне снится странный, тревожный сон.

— Какой такой тревожный сон?

Я прикусила губу.

— Всего лишь странные вещи, не имеющие смысла.

Она рассмеялась.

— Сны не должны иметь смысл. Тебе следует видеть нечто, вроде тебя самой. Это не повод для затягивания твоего… выздоровления.

Этой крошечной паузой, предназначенной для меня, она не слишком уж думала о моём выздоровлении.

— Он не затягивает моё выздоровление. Он просто осторожничает. Считает, что мне может навредить, если всё не будет сделано должным образом.

Она странно взглянула на меня.

— Наподобие того, что случилось с его женой?

Он был женат! Я в шоке смотрела на неё.

— Его жена? — прохрипела я, чувствуя себя такой дурой.

Она наклонилась вперед, в её глазах светились какие-то эмоции, которых я не могла распознать.

— А ты не знала? Она покончила с собой самым ужасным способом. Заперлась в машине на парковке «Старбакс» с двумя детьми и несколькими газовыми баллонами, и выдернула чеку гранаты. Насколько я поняла, дети были совсем малышами.

Мир накренился под неестественным углом, и мой рот раскрылся от ужаса.

— Что?

В этот момент принесли еду, и Дафна переключила свое внимание с меня на двух официанток, стоящих возле нас.

Я с резким звуком захлопнула свой рот. Мой заказ креветки в кляре был старательно поставлен передо мной, а большое блюдо с ледяными устрицами Кумамото, увенчанные икрой и тройным соусом Нобу по краю, подано Дафне. Я тупо смотрела на свою еду. А когда я подняла голову, Дафна мне улыбалась.

— Ты помнишь, что всегда заказывала здесь темпуру? — спросила она, и я снова почувствовала, будто из-под моих ног вытащили ковер. Я не помню, чтобы я когда-либо заказывала темпуру. В самом деле, я не могла вспомнить, что когда-нибудь приезжала в этот ресторан.

— Неужели? — спросила я.

— Да, всегда, — весело подтвердила она, вытащила устрицу из раковины и аккуратно проглотила её. Она скривилась:

— Икра не очень…

Я взяла вилку и нож, стремясь выглядеть проще.

— Дафна, ты рассказывала мне о докторе Кейне.

— Да, это был ужасный позор. Ему с позором, полностью разрушившим его карьеру, пришлось покинуть Штаты.

— Почему? — прошептала я.

— Я думаю, что она спланировала всё так, чтобы ему пришлось увидеть всё сожжение. Очевидцы говорили, что она смотрела на него и улыбалась, — Дафна содрогнулась. — Это был суицид из мести.

— Это так ужасно.

Она взяла себе ещё одну устрицу.

— Да, ужасно. Особенно, если учесть, что он лечил её с помощью нового экспериментального метода, который помог ей восстановить воспоминания о сексуальном насилии в детстве.

Она вытерла рот и медленно сделала глоток вина.

— Я полагаю, что он разрушил её, и она ненавидела его и хотела, чтобы он знал, чего добился. А детей она взяла с собой, чтобы он не мог сделать с ними тоже самое.

От испуга мой разум очистился.

— Какой ужас, — тупо повторяла я.

— Наверное поэтому он не хочет с тобой спешить. Он боится повторения истории, — мой аппетит пропал, откинувшись назад, я смотрела на Гайд Парк сквозь всю высоту окна.

— Я не самоубийца, — я перевела свой взгляд к ней, — ведь так?

Она рассмеялась беззаботно, как птица, и принялась за следующую устрицу.

— Конечно нет, глупая. Но с моей точки зрения — пуганая ворона, куста боится и всё такое. Я бы была осторожнее, кстати, ты не собираешься влюбиться в него? Он привлекательный, — она замолчала с заговорщической полуулыбкой. — Очевидно, я надеюсь, как обычно.

Моллюск бесшумно проскользнул в её горло. Замечание было настолько ехидным, что у меня перехватило дыхание, и остаток обеда прошел, как в тумане сплетен о людях, которых мы знали. Я автоматически отвечала на все её вопросы, или кивала и качала головой в случае необходимости.

Вскоре подали чёрную треску, маринованную в сладком соусе, и я проглотила всё без малейшего удовольствия, наблюдая как Дафна деликатно откусывала по чуть-чуть, резала овощи и поедала Нобо сашими желтохвоста поджаренного с ломтиком халапеньо в соусе Юзу. Официант пытался уговорить нас взглянуть на десертное меню.

— Я не осилю пудинг, но от кофейного с виски Сантори, не отказалась бы, — сладко проговорила Дафна.

Я оплатила счёт и мы поцеловались на прощание. Парковщик подогнал её машину и передал в руки ключи. Она же дала ему десять фунтов чаевых. Казалось, что от этого он был совершенно счастлив.

— Тебе нужно ехать в квартиру? — спросила она.

Я покачала головой.

— Сегодня чудесный день. Мне бы хотелось немного пройтись, прежде чем вернуться туда.

Мы быстро поцеловали друг друга в обе щеки.

— Не унывай, милая. Может это никогда и не случится.

Я слабо улыбнулась.

— Приедешь домой на выходные?

Под словом «дом» она подразумевала Мальборо Холл. Хотя у нас обеих были квартиры в Лондоне, и большую часть времени проводили в них, мы никогда не называли их домом. Домом назывался только Мальборо Холл.

— Думаю, я приеду, — сказала я тихо.

— Ну, я пошла. Увидимся на выходных, — объявила она и бодренько запрыгнула в свою Ауди. Проводив её взглядом я отправилась на прогулку.

Был свежий, холодный день, и я, подняв воротник, зашагала мимо автосалона. За окном была видна ярко-желтая Ламборгини. Я прошла вниз Лейнарк-Шейн, пересекла проезжую часть и вошла в парк.

После обеда из-за облаков вышло солнце. Трава выглядела сияюще-четкой, словно драгоценность. Я подошла к скамейке и села. В парке было спокойно, за исключением нескольких спешащих людей. Посмотрев на голые деревья, ожидающие весну, которая снова их оденет, я ощутила внутри себя непонятное изумление.

Почему меня так беспокоит то, о чем разоткровенничалась Дафна?

И тогда я поняла — мне больно думать о его страданиях. Больше всего на свете я не могла вынести мысли о его горе.

Солнце снова нырнуло за густые облака и температура воздуха начала стремительно падать.

Я встала и покинула наполненный длинными тенями парк. Сделав вокруг него широкий круг, я вышла к защищенным рифлеными ионическими колоннами воротам Эспли. В то время как я поспешила прочь, последние лучи слабого вечернего солнца напоследок сверкнули в окнах, находящегося через дорогу Хилтона. Затем оно пропало.

Ухватившись за края пальто, я пронеслась мимо станции метро Грин Парк. Многим далее перешла через дорогу и зашла в Риц.

Тепло внутри помещения придало моим замерзшим конечностям ощущение приятной истомы. Сжимая пальцы, чтобы они скорее согрелись, я подошла к стойке консьержа.

— Привет, — сказала я. — Боюсь, я не сделала бронь, но…

— Леди Оливия, — он поздоровался так громко и раболепно, что человек рядом обернулся посмотреть. — Ну конечно, у нас есть для вас столик.

Он подозвал проходившего мимо официанта, который сопроводил меня во впечатляюще роскошный Палм Корт (ресторан отеля Rits London — прим. переводчика) с его закругленными зеркалами на стенах, трельяжами и мраморными колоннами, в абрикосовой и кремовой палитре. Он подвел меня к столику, слева от искусно созданного позолоченного центрального фонтана — на самом деле, любимый столик Иваны. С чрезмерной улыбкой и лёгким движением запястья, он убрал табличку, гласившую ЗАБРОНИРОВАНО, со стола, отодвинул стул с овальной спинкой и усадил меня на него.

Несколько знакомых мне людей кивнули и помахали мне руками. Я ответила им тем же и заказала чай. Это было наименьшим, что я могла сделать после того, как они отдали мне чужой столик. Чай был подан в серебряном чайничке с серебряным ситечком. Я отхлебнула чай, ощущая как обжигающий напиток вливается в моё тело. Я планировала оставаться под величественным потолком, слушая игру квартета, пока окончательно не согреюсь. Лорд Мерриуэзер и его жена остановились у моего столика.

— Привет, дорогая. Ты здесь одна? — спросил он, тяжело опираясь на свою трость.

— Да, вот решила себя побаловать, — сказала я, глядя на них с улыбкой. Они в ответ мне тепло улыбнулись.

— Как Вомбат (роющее норы, травоядное, сумчатое животное, внешне напоминающее медведя. — прим. переводчика) и Поппет? — спросила леди Мерриуэзер.

— Они в порядке, — ответила я.

Вомбат и Поппет — прозвища моего отца и Иваны. В нашем кругу у нас у всех имелись инфантильные прозвища. Мы все были Вау-Bау (как гав-гав), Куки (печенька), Пип (зернышко) или Сквик (пискля), или просто что-то глупое. Всё это было взято из детства и бережно хранилось до старости.

Так отец был Вомбат, потому что его звали Уильям и, когда его в детстве свозили в Австралию, он стал называть себя Вилли Вомбат. Ивана была Поппет (крошка). Она не родилась леди, а встретила моего отца, когда была сиделкой моей мамы. И это было для него её прозвищем. Поэтому, когда он на ней женился после смерти мамы, все стремясь угодить ему, быстренько это прозвище переняли.

Эта незрелость, как правило служит двум целям. Во-первых, не каждый объявит вас чужаком в своем кругу. На самом же деле, использование настоящего, другого первого имени означало бы отсутствие интимности. Указание на то, что вы встретились после того как были детьми, растворяется, и исходя из этого вы принадлежите к разным кругам. Вторая, и гораздо более важная цель означает, что аутсайдер никогда не станет частью определенного круга.

— Я позвоню ей в выходные, — сказала леди Мерриуэзер.

— Она будет в восторге, Лилибет, — поскольку не могла произнести Элизабет, когда была ребенком.

После того, как они убрались, я съела канапе из копчёного лосося, огурца и курицы на серебряных шпажках. Они были очень вкусными. Я была голодна. Действительно голодна. Затем я набросилась на теплые, мягкие булочки, которые щедро намазала нежнейшим кремом и джемом. За ними последовало розовое миндальное печенье, и в конце немножко греховно сладкого шоколадного слоеного торта.

Когда я уже больше не смогла съесть ни крошки, я была готова. Я точно знала, что хотела и меня никто не остановит. Неблагонадежного, опозоренного, ужасно несчастного, с шелковистыми волосами доктора Кейна.