Усадьбы исправника Салтана и богача Корнея Черного глядели фасадами на разные улицы, но прислонились спиной друг к другу. Длинный исправничий коровник с крутыми скатами крыши и замшелый наклонившийся забор разделяли два зеленых острова, два буйно разросшихся сада.

Дом Салтана выходил в переулок Святой Троицы. Шестью спокойными окнами на сиреневой стене он отражал ковровую путаницу стволов и листьев зеленокожих, пышно разросшихся лип.

На широкой скамье перед домом, зажмурившись от солнца, сидел рыжебородый городовой Гончаренко. Он неизменно утром и вечером плевался семечками, которые поставляли ему бабы-торговки, расположившиеся у церкви с бубликами, конфетами, маковниками и сусальными пряниками. Истребив все семечки, он вытряхивал карманы и опять шел к торговкам. Благодушно хихикал, принимая дань и при этом щипал баб за пухлые плечи.

Дом Черного выходил на одну из главных улиц города, на которой стояла Первая министерская. Черный строил особняк с нескрываемым намерением затмить всех соперников. Одноэтажный дом из желтого кирпича, с большими зеркальными окнами был обнесен высокой оградой с чугунной решеткой. На крайних столбах ограды стояли большие вазы из серой глины, в которых так и позабыли посадить цветы. По высокой стене особняка зелено стлался виноград, а все пространство между оградой и кирпичной стеной дома было занято клумбами с цветами. По вечерам городские мальчишки, рискуя оставить половину несложного наряда на остриях решетки, лазили в палисадник в погоне за желтыми и белыми розами (пятнадцать копеек бутон у любителя), а главное — за славой.

Комнаты были высокие, дворцовые. Потолки отделаны дубом, орехом или свисали тяжелыми опухолями лепных карнизов. Сверкая гроздьями хрустальных подвесок, пыжились тяжеловесные люстры, мохнатые портьеры строились у окон и дверей в прямые, ровные складки.

Мебель плохо подходила к дворцовому размаху самой постройки. Похоже было на то, что люди, живущие в доме, не знали, что им делать с этим огромным количеством комнат. Казалось, дом еще ждет настоящих хозяев, а эти только временные, только гости…

Старик Черный — лысый, сухой, но юркий, с маленьким бескровным и всегда хитро улыбающимся лицом. Говорили, что его улыбка сулит мало хорошего.

Расхаживая по комнатам дома в часы зимнего затишья, Черный любит нравоучительно поговорить с сыновьями:

— От, трясця его мами, будынокзбудували! Як цари, сукины диты, живете. А це я один всего добывся…

Быстротой и ловкостью, с которой ему удалось сколотить состояние, он очень гордился. Гордился не изменявшим ему везеньем, гордился «легкой рукой».

Каждую весну на горбатовском вокзале собирались грабари из всех ближних и дальних деревень. Пропахшие махоркой, в черно-коричневых свитках, бараньих шапках, кованых чоботах, с грязными торбами на плечах, они усаживались на пол во всех проходах вокзала, выливались на изгрызенное временем крыльцо, на пыльные подъезды, в станционный садик. В мешках гремел «струмент» и таились завернутые в холстинки сочные луковицы, пластины проросшего сала, черные, как земля Украины, караваи хлеба и пахучий кисет с тютюном.

Хозяева, имеющие лошадь и грабарку, работавшие десятниками, брели к дому Черных, где им подносили стакан водки с селедочной закуской, и вели долгие, но всегда предрешенные переговоры.

По сигналу сухонького старичка землекопы осаждали кассу, потоками заполняли вагоны и целые составы и катили на юг, на восток, на север, в Сибирь, в Туркестан, в Криворожье ровнять лопатой мягкие холмы, рвать динамитом крутые скалы, засыпать озера и болота, возводя насыпи новых и новых железнодорожных путей.

Грабари-подрядчики получали сказочный процент. Они по-царски были щедры на водку, не прочь были устроить, где надо, дым коромыслом. Но, в конечном итоге, умело обсчитывали и казну и рабочих. Словом, богатели, выходили в миллионеры, ставили пудовые свечи, делали вклады в монастыри и соборы, наказывая попам молиться, чтоб не снесла работу весенняя вода, чтоб до сдачи казне устояли пухлые насыпи, шаткие мосты, чтоб не попутал нечистый, чтоб из-за нерасчетливой жадности не попасть под суд.

Говорили, что насыпи, воздвигнутые Черным, были не крепче других и мосты нетвердо стояли на бетонных, плохо рассчитанных ногах, но Черному везло: дефекты обнаруживались после сдачи, а репутация укреплялась не добросовестными работами, а новыми, умело распределенными взятками, что было неизмеримо дешевле.

Наживались и кулаки-десятники, зато простые грабари — безлошадные крестьяне — привозили домой болотную болезнь — ревматизм — и сотню карбованцев на семейство…

Уже дети подрядчиков стремились обзавестись интеллигентной профессией, а к богатству относились как к чему-то законному и естественному.

Володька Черный, младший сын богача, одноклассник Андрея, был влюблен в свой сад. Ни у кого в городе не было такого сада.

Когда-то бежал здесь овраг, извилистый и запутанный, бежал несколькими рукавами туда же, куда и все городские овраги — к берегу Днепра.

Еще и теперь по весне из всех окрестных дворов и садов, пробиваясь под заборами, кувыркаясь по узким сточным канавам, мутными потоками мчатся вешние воды в сад Черных. В один-два дня набухают здесь озера, а у самого салтановского коровника по широкой канаве пенится, пузырится, бьет многопудовыми тяжестями вод настоящая весенняя река.

Черному понравилось это место, и он решил, наперекор стихии, разбить здесь сад.

Для весенних вод проложили бетонные русла, вырыли небольшой пруд-водоем. Над местами, где по весне пойдут потоки, перекинули горбатые мостики, крашенные в зеленый цвет, искусственно подняли дорожки, насадили рядами яблонь, груш, слив, кустов крыжовника, малины, смородины, и через несколько лет шапки садовых дерев сдвинулись и слились в зеленый пахучий остров.

У Салтана сад поменьше и попроще. Здесь без всяких причуд стоят на усыпанных гравием скучных дорожках скамьи с изогнутыми спинками, и в летний жаркий день то и дело стучат о землю яблоки и груши салтановских деревьев.

В вечерние часы, в особенности в воскресенье, зоркий глаз нередко сторожит с крыши коровника затишье Володькиного сада.

Это глаз часового.

Между салтановской усадьбой и усадьбой Черных второй год война.

В гимназии дружба не крепче паутины — сегодня друзья, завтра врозь, — но салтановская армия держится дружно уже полтора года. Измена не запятнала салтановские знамена.

На дни воскресных сражений приезжает к Салтану Козявка — вождь и тяжелая артиллерия отряда. Он здоров драться, с ним можно надеяться на победу.

Вторым украшением армии является Антон Савичев, шестиклассник, сын эконома одного из графских имений в уезде. Его длинные ноги способны на чудовищные прыжки. Он ловок и хорошо тренирован. Во время лихих набегов он всегда идет впереди. Впрочем, во время отступлений он тоже первый.

Затем идут три брата Салтана: пятиклассник Олег и два близнеца Борис и Глеб — оба четвероклассники. Молодые Салтаны — это разведчики и застрельщики всех боев. Они уступают товарищам в силе, но не имеют себе равных в дерзости и отваге.

К салтановской армии принадлежат еще два ленивые брата Карельские, которые втянулись в бои и игры только потому, что живут напротив, музыкант Казацкий, который производит много шума и умело уклоняется от опасных стычек, и, наконец, в качестве кавалерии — «гусар» Матвеев.

Володька Черный отличается и лихостью, и незаурядной силой, но организационных талантов не имеет. К нему охотно стекаются товарищи поиграть в крокет, полакомиться ягодами и фруктами из сада. Он принимает всех с ленивым, чуть пренебрежительным добродушием, кормит конфетами и пастилой, но крепким товарищеским духом его друзья не спаяны, и потому армия его нередко терпела поражения, а земли Володькины подвергались нападениям врагов чаще, чем сад и двор Салтанов.

Иногда приходили к Володьке Андрей и Ливанов. Они принимали участие в «кровопролитных боях» не столько из любви к Володьке, сколько из неприязни к салтановской компании, к заносчивому хвастуну Козявке и пшютоватым «гусарам» Матвееву и Казацкому.

Самые ярые бои разгорались в те дни, когда отец Салтанов, широкоплечий, упитанный мужик, в полицейском мундире, с огромными усами, пушистой бородой, косматыми бровями, нависшими над пронзительными черными глазами, гроза городовых, пьяниц и мелких торговцев, лихой собутыльник и взяточник, отправлялся на несколько дней в уезд.

На вооружении у салтановской армии — два «монтекристо» с холостыми патронами, самодельный пугач, старая сабля, подаренная старшим городовым, четыре длинные пики с коваными наконечниками, два лука-арбалета и обильные запасы гнилых яблок или снежков.

У Володьки оружия больше, но он неохотно дает товарищам не самодельные, а привезенные из Киева индийские луки, пистолеты и сабли.

В последнее воскресенье, перед вербным Андрей, Василий, Ливанов и Ашанин зашли к Володьке Черному сразу после церкви. Володька сообщил друзьям, что по его заказу плотники поставили на чистом дворе новые гигантские шаги.

Шаги действительно сварганили на славу. Высокий, только что обтесанный столб еще слезился прозрачными капельками, а ремни, которыми заканчивались четыре корабельных каната, топорщились несмятой желтизной, без пятен и царапин.

Котельников, никогда не видевший гигантских шагов, сначала возбуждал смех товарищей. Он неуклюже подпрыгивал, не вовремя забегал, подметал штанами площадку, не умел «залетать птицей», как это делали Андрей и Ливанов. Но уже через какие-нибудь четверть часа он одолел несложное искусство и теперь взлетал выше других.

— Обжулим, — шепнул на лету Володька и хитро подмигнул товарищам.

— А не жалко? — сказал вслух, уносясь в высоту, Ливанов.

— Ерунда. Смерти от этого не бывает, — продекламировал Андрей, делая на лету сложный поворот.

— По команде! — крикнул Володька. — Раз, два, три!

Все трое встали на ноги и бросили ремни.

Предательский поступок товарищей остановил круг, бегущий по верхнему срезу столба, и Василий летит теперь не по своей воле. Он — как привесок на конце длинного бича. Удивленный, растерянный, он крепко хрястнулся спиною о смолистый столб и, выпучив глаза, медленно пополз книзу.

Андрей, Володька и Ливанов со смехом разбежались во все стороны.

Василий снял через голову ремень, потрогал тыловой стороной руки ушибленное место, покачался на широко расставленных ногах и ринулся в погоню за предателями.

Андрей перемахнул через низкий забор в сад, Володька скрылся под защитой злого цепного пса Волка. Пес ощерил зубы и поднял шерсть.

Василий обозлился не на шутку и готов был пустить в ход все приемы деревенского бокса с любым из противников. Он махнул прямо через зеленую лужайку, через кусты малины наперерез Ливанову. Он забыл, что рискует новыми брюками. Он чувствовал, что уже нагоняет врага, как вдруг резкий удар в грудь заставил его остановиться…

В тот же момент остановился и Ливанов.

Гнилое яблоко густыми липкими брызгами обдало ему глаза, рот и, что самое главное, верхнюю часть чистенького мундирчика.

«Влетит от отца!» — первым делом подумал Ливанов.

Боевой клич салтановской армии обнаружил врагов.

Старший Салтан, Савичев и один из братьев Карельских открыли ураганный огонь. Казацкий сидел верхом на гребне коровника и делал шум. Молодые Салтаны, пренебрегая опасностью, грозившей не столько им, сколько их одежде, скатились по крыше и прыгнули в траву вражеского сада. Старший Карельский засел на полпути на скате крыши и оттуда пускал, не целясь, одну за другой длинные стрелы из тугого лука-арбалета.

Первый успех окрылил салтановцев. Они видели, как Ливанов утирал платком лицо и мундир и как растерянно оглядывался кругом, держась за ушибленную грудь, Котельников. С криком «ура» выкатились в сад старший Салтан, Антон и Карельский. На ходу они с гиком бросались крепкими зелеными яблоками, которые били, как камни.

Володька Черный и Андрей спешили уже на помощь товарищам. Один Ашанин остался во дворе у гигантских шагов. Он никогда не чувствовал боевого азарта, никогда не рвался к гимназическим сражениям, и слава, осенявшая каждую приобретенную в бою шишку или кровоподтек, была совершенно недоступна его пониманию.

Андрей первый сцепился с налетевшим на него Антоном. Он с трудом удержался на ногах, и теперь оба противника давили друг друга, делая множество бесцельных усилий. А тут еще один из младших Салтанов прыгнул и повис на спине у Андрея.

Андрей задыхался.

На Володьку навалились двое: старший Салтан и младший Карельский, оставивший на. крыше арбалет и скользнувший вслед за Салтаном.

Младший Салтан и старший Карельский оказались противниками Василия. Салтан прыгнул с разбегу на Котельникова и повис на его ноге. Карельский схватился с Василием за руки.

Упершись крепкими ногами в землю. Василий резко рванул противника, и Карельский покатился кубарем по траве, а Котельников, так и не освободившись от цепкого Салтана, с ним вместе мчался на помощь товарищам.

Его действия были жестоки и исполнены уверенной силы. Первым пал под его ударом старший Салтан. Падая, он ударился головой о ствол дерева и, лежа в траве, решил сделать вид, что ему дурно.

Ливанов освободил Андрея от одного из противников, а еще через секунду Василий схватил поперек туловища длинного Антона, и тот полетел в траву, пачкая зеленью серые брюки и локти щегольской куртки.

Тогда началось великое бегство салтановской армии. Разбитые налетчики метались по саду, не зная, как избежать дальнейшего сражения.

Но Василий уже мчался к Фермопилам салтановской усадьбы, к доске в заборе, которая свободно вращалась на верхнем гвозде.

У щели выстроились остатки разбитой армии.

— Пусти! — слезливо запищали Борис и Глеб, не рискуя подступить к Василию.

— Выдать оружие, все как есть! — скомандовал Володька, — тогда отпустим.

Салтановцы молчали. Это был бы неизгладимый позор навсегда.

Не сговариваясь, они ринулись в новый бой. Казацкий с коровника бомбардировал без разбора своих и врагов.

На этот раз бой был еще короче. Василий сдавил старшего Салтана так, что тот заплакал.

Затем взмолил о пощаде Карельский.

Антон носился по саду, ища какого-нибудь другого выхода.

Возбужденный видом битвы, Волк метался у своей будки и лаял редко, хрипло и злобно.

Володька вдруг помчался к зеленому резному забору, на который прыгал привязанный огромный пес.

— Не надо! — резко крикнул Андрей.

— Не надо! Это безобразие, — кричал в исступлении Ашанин.

Но Володька Черный уже перебирался через забор. Пес присел, вздрагивая и натянув ржавую цепь.

Василий поймал Володьку за фалды мундирчика в тот момент, когда он уже занес ногу на другую сторону ограды.

— Не мешай! — злобно крикнул Черный. — У себя что хочу, то и делаю.

— Не будешь, — с упорством заявил Василий. — Слезай!

Володька слез, оправил на себе мундирчик и злыми глазами посмотрел на Василия.

— Ты уж очень задаешься, Васька! Я здесь хозяин, хочу — и на тебя выпущу Волка.

— Не выпустишь, потому что больше я к тебе не приду никогда…

В это время боевой клич армии Салтана раздался уже по ту сторону забора.

— Приедет Козявка, — кричал старший Салтан с коровника, — мы вам покажем! А Ваське Котельникову лучше не появляться на наших улицах.

Володька взбежал на крыльцо и крепко стукнул за собою тяжелой дубовой дверью с блестящим на солнце зеркальным стеклом.