#img_9.jpg
Разыскивая Артема Николаевича и тех, кто его освободил, гестаповцы заглянули и на шхуну. Команда была вся в сборе, шкипер отдавал последние распоряжения перед выходом в море. Фриц Люмке стоял на палубе, держа в руках часы. Было половина пятого.
Ветер не спадал, но и не усиливался. Горизонт на востоке не предвещал шторма, и Шорохов не хотел отменять первый рейс. Когда трое гестаповцев поднялись на шхуну, шкипер из рубки крикнул Глыбе и Саше:
— Поднять кливер!
Но в ту же секунду немецкий офицер приказал:
— Отставить!
Фриц Люмке представился и вытянул руку:
— Хайль, Гитлер!
Офицер небрежно отстранил его и направился в общий кубрик. Сопровождавшие его гестаповцы остались на месте, держа автоматы наготове.
Прошло минут десять. Наконец из кубрика донесся грубый, властный голос:
— Люмке!
Чуть не сбив с ног одного из гестаповцев, Фриц Люмке бросился к кубрику. Он даже не почувствовал изрядного пинка, которым гестаповец наградил его вдогонку. Прогрохотав по трапу, Люмке застыл перед офицером.
В кубрике все было перевернуто вверх дном. На полу валялась гитара, матрацы и распоротая подушка. На столе лежал немецко-русский словарь, в некоторых местах переложенный засохшими лепестками розы.
— Должность? — спросил у Фрица офицер.
— Что? — не понял Люмке.
— Должность, болван! — Офицер свирепо взглянул на Фрица и длинно выругался.
— Я — второй адъютант помощника коменданта лейтенанта Штиммера, — заикаясь от страха, ответил Люмке. — Прислан сюда для наблюдения за русскими рыбаками.
— Где провел ночь?
— На шхуне, господин капитан.
— Команда? Что?
— Где была команда, идиот? И не трясись, как студень на блюде.
— Команда никуда не отлучалась, господин капитан.
— Вызвать сюда всех!
— Слушаюсь, господин капитан!
В кубрик спустились шкипер, Юра, Саша, Нина. При тусклом свете коптилки лица их казались бледными и худыми. Стуча деревяшкой, Глыба подошел к столу, за которым сидел офицер, и сказал:
— Не поймали еще рыбки, господин немец. Приходите завтра.
Капитан мельком взглянул на него и коротко бросил:
— Дурак!
Он никому не задавал никаких, вопросов, ни с кем не разговаривал, только приказывал смотреть на него. Смотреть долго, прямо в глаза. Этот немой допрос напоминал сеанс гипноза. У капитана Мауэра были большие выпуклые глаза, с чуть заметной желтизной на белках. Темные зрачки, казалось, то расширялись, то вдруг сужались, и от этого красивое, энергичное лицо немца мгновенно преображалось. То оно было злым, то хитрым, то добродушным и располагающим к доверию.
Нина смотрела в эти глаза, а в уме повторяла одно и то же: «Не думай о том, что было ночью. Просто смотри в эту наглую морду, с кем-нибудь сравнивай». Она почему-то начала сравнивать лицо капитана с лицом Юры. Такой же ровный, красивый нос, немного похожие губы и лоб. А глаза? Вот зрачки сузились, веки чуть дрогнули, и ей показалось, что немец задает вопрос: «Где ты была этой ночью?» У Юры тоже темные зрачки. Но сколько в них всегда тепла! И как можно сравнивать Юру с этим фашистом! Ей захотелось, очень захотелось заглянуть сейчас в большие, добрые глаза Юры. Она представила их и улыбнулась...
Капитан спросил:
— Чему фрейлен улыбается?
— Господин капитан так смешно смотрит, — ответила Нина. — Будто он гипнотизер...
Капитан с явным неудовольствием отвернулся в сторону, спросил:
— Вы есть, рыбачка?
— Я люблю море, — улыбнулась Нина. — Очень люблю море...
Сеанс «гипноза» окончился. Команда удалилась, в кубрике остались только Люмке и капитан. Еще тогда, когда Мауэр узнал, что ефрейтор ночью был на шхуне, он подумал: «Искать надо не здесь». Теперь он в этом убедился окончательно.
Он встал, бросил:
— Ну?
Люмке вскочил, вытянулся.
— Я вас слушаю, господин капитан!
Офицер за отворот пиджака притянул к себе Фрица, свирепо на него посмотрел:
— Слушай, Люмке! Ты будешь следить за каждым шагом своих рыбаков, ясно? За каждым шагом. И если что-нибудь заметишь...
— Так точно, господин капитан!
— Смотри, Люмке... Я верю тебе и советую оправдать это доверие... Ты все понимаешь, Люмке?
— Так точно, господин капитан...
*
— Поднять кливер!
Косой кливер захлопал по ветру, потом надулся, и нос шхуны начал медленно отклоняться в сторону.
Закрепив шкот кливера, Глыба и Саша перешли к фок-мачте. Фок был тяжелый, густо просмоленный, и Юра тоже стал рядом с Иваном, чтобы помочь. Глыба покосился на него, но ничего не сказал. Втроем они быстро подняли парус, и туго натянутая якорная цепь сразу ослабла.
Шкипер дал команду поднимать якорь, и Юра, воспользовавшись этим, побежал на нос, к Нине, которая уже была у лебедки.
— Нина, — тихо опросил Юра, берясь за ручку лебедки, — страшно было, когда он смотрел тебе в глаза?
— Нет. Я думала о другом...
— О другом? — искренне удивился Юра. — О чем же?
— Расскажу, лотом... Пойдем поднимать грот.
А через несколько минут шхуна, одетая во все паруса, медленно развернулась в сторону моря, и Фриц Люмке отметил это событие в своем дневнике:
«6 часов 16 минут. Корабль вышел в море, ветер свежий. Да поможет нам бог...»
Потом зачеркнул слово «нам» и сверху него написал: «мне».
Темная полоска берега уходила все дальше и дальше. А впереди, куда шкипер вел шхуну, уже занималась утренняя заря. Солнце еще не взошло, но далекий горизонт посветлел, согретый теплым, ласковым его дыханием. Обгоняя шхуну, куда-то спешили волны и таяли в бледной предрассветной голубизне.
Юра стоял у борта и не отрываясь глядел на восток. Вот в бирюзе зарозовели едва различимые крапинки и мгновенно исчезли, растворившись в ней. Над морем уже дрожали искры пробивающих волны солнечных лучей. Они то скрывались за пенистыми гребнями, то снова появлялись, разгорались все ярче и ярче. И вдруг море заалело, будто от пролитой в него крови, вспыхнуло: большое, чистое, словно умытое морской водой, всходило солнце.
Нина неслышно приблизилась к Юре, и он скорее догадался, чем услышал ее голос:
«Краше солнца нету в мире бога!..»
Он взглянул на нее и взял ее руку. Ему было приятно, что она поняла его. И он был благодарен ей за это.
— Посмотри, — сказала Нина.
У противоположного борта стоял Саша. Он стоял к ним спиной. Юра и Нина не могли видеть его лица, но и его опущенные плечи, и склоненная на грудь голова, и неподвижность — все говорило о глубокой задумчивости.
— Всегда вот так, — вздохнул Юра. — Замкнется, попробуй расшевелить его... Спросишь: «Что с тобой, Саша?» Ответит: «Все хорошо...»
— Пойдем к нему, — предложила Нина.
Они подошли и стали так, что Саша оказался посредине. Нина придвинулась к нему вплотную, шутлива подтолкнула локтем.
— О чем загрустил, моряк?
Саша медленно поднял взгляд на Нину и ничего не ответил.
— Так о чем же грустишь, моряк? — повторила Нина.
— Я не грущу, — ответил Саша. — Просто так...
— Просто так не бывает, — сказала Нина. И вдруг рассмеялась. — Слушай, Сашок, знаешь, что мне взбрело в голову? Пошли бы мы сейчас к Фрицу Люмке и сказали: «Господин ефрейтор, а ведь часовой с баржи отправился на тот свет благодаря нам. И скажите нам спасибо за то, что об этом не узнал капитан гестапо. Пришлось бы вам, уважаемый Люмке, последовать с нами вместе за этим капитаном. И разделить с нами веселье, которое устроили бы нам в одной из камер...
Саша сказал без улыбки:
— У них там, наверно, мало веселого.
— Ты развеселил бы их, Сашок. Ты ведь у нас весельчак...
— Не смейся, Нина. — Саша снова повернулся к. морю, стал глядеть на далекий горизонт. — Я весельчаком никогда не был и раньше. А теперь... Теперь только и думаю: не до смеха сейчас нашему народу. Плохо...
— Не хнычь! — бросил Юра. — Хныкать и дурак умеет. Мы вот на своей шхуне... Кстати, как называется наша шхуна? Или никак не называется?
— Почему никак? — ответил Саша. — «Мальва». Так она называлась раньше, говорит Иван Глыба. А мы должны сохранить все наше. Пусть так и остается.
— Если шкипер не будет возражать, — заметил Юра..
— «Шкипер, шкипер, ты сердце в море увез девичье!» — пропела Нина. — Что он за человек, наш шкипер?
Юра положил руку на ее плечо, и, стараясь подражать голосу Шорохова, спросил:
— Катались?
— Катались... — ответила Нина.
— Шкипер наш, — уверенно проговорил Юра.
*
Шорохов стоял в рубке, изредка поглядывая на вздрагивающую фосфорическую стрелку компаса. Привычные руки моряка крепко держали штурвал. Он видел из рубки стоявших на палубе молодых рыбаков. «Эти ребята, — думал Шорохов, — сделали то, что с огромным риском предполагали сделать опытные подпольщики (он не сомневался, что они отлучались с баржи именно для этого). Как, не раскрывая себя, предостеречь их от ошибок? Ведь неопытные ребята...» — эта мысль не оставляла его.
#img_10.jpg
В восемь часов утра шкипер распорядился приготовить сети. Иван Глыба и Нина работали на корме, Юра и Саша встали у парусов. Немец равнодушно наблюдал за командой, устроившись рядом с рубкой.
Наконец, выбрав момент, когда порыв ветра ослаб, шкипер крикнул из рубки:
— Убрать кливер!
И как только ребята, наспех привязав кливер к бушприту, подбежали к грот-мачте, последовала команда:
— Взять риф!
Шхуна шла уже под одним парусом. Ход ее значительно сократился. Почувствовав это, Глыба кивнул Нине, и они стали опускать за борт сети. Теперь шхуна должна была описать полукруг и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, замкнуть его. Отсутствие мотора лишало их маневренности. Но Шорохов был опытным моряком. Как только судно начало разворачиваться, он приказал снова поднять кливер. Потом шкипер поставил шхуну под острым углом к волнам, и корабль почти лег в дрейф.
«Ловко, черт! — похвалил про себя Глыба. — Видать, не одну ракушку отодрал от своего сиденья, пока научился...
Он медленно пошел на корму, пристукивая деревяшкой. Поравнявшись с Люмке, Глыба на минуту остановился и торжественно произнес:
— Видал, господин немец? Видал, как надо делать?
Ефрейтор безразличным взглядом окинул Глыбу и ничего не ответил.
#img_11.jpg
Сети выбирали специально установленным на корме деревянным воротом, так называемой вымбовкой. С каждой минутой вращать ворот становилось все труднее и труднее: улов, видно, был неплохой. Теперь уже ефрейтор жадными глазами смотрел за корму, и с его губ срывалось одно и то же слово:
— Шнель! Шнель!
От нетерпения он смешно притопывал, пальцы его рук бегали по форменным пуговицам зеленой шинели, а голова то вытягивалась за борт, то снова пряталась в поднятый воротник.
— Шнель, шнель! — забыв обо всем на свете, твердил немец...
*
На берег возвращались с богатым уловом. Люмке не мог оторвать взгляда от громадных сазанов, трехпудовых сомов, устало зевающих лещей и судаков, Он уже заранее готовился к тому, что и Штиммер, и, возможно, сам комендант полковник фон Зиммер будут пожимать ему, ефрейтору Фрицу Люмке, руку и благодарить за хорошую службу. И как только шхуна пришвартовалась к причалу, Люмке немедленно отправился в комендатуру, передав через Нину шкиперу: ни одной рыбы никто не должен брать без разрешение господина Штиммера.
Но не успел он скрыться, как Глыба подошел к Шорохову и сказал:
— Немцы дадут нам только жабры, Андрей Ильич. Может, рыбных пузырей еще подкинут.
Ответа Шорохова ожидали и Саша, и Юра, и Нина. У каждого из них были родственники и друзья, почти все они голодали. Шорохов это понимал, но ему хотелось, чтобы Штиммер по-настоящему остался доволен командой. Отдать на первый раз всю рыбу, а уж потом попросить для команды. В то же время шкипер был больше чем уверен, что помощник коменданта, кроме пары рыбешек на уху, ничего не даст.
Андрей Ильич посмотрел на команду и спросил у Глыбы:
— Ты можешь спрятать десяток лещей, не уходя со шхуны?
Глыба засмеялся:
— Не уходя со шхуны, я спрячу десяток фрицев, Андрей Ильич.
— Ну, давай Глыба. Только десяток...
Как-то по-особенному лукаво шевельнув усами, Шорохов спустился в каюту.
— Вентерь мой, Сашка! — сразу засуетился рыбак. — Юрка, груз! Нина, веревки!
Он спрыгнул в трюм, и через мгновение оттуда на палубу полетела рыба. Саша бросал ее в круглую конусообразную сеть, Юра в это время привязывал к вентерю тяжелые камни, а Нина между ячейками вокруг сети продевала веревку.
Выбросив на палубу около сотни лещей, сазанов, судаков, Глыба вылез из трюма. С помощью Саши и Юры он, затянув верх вентеря наглухо, опустил его за борт. Юра спустился в шлюпку и привязал конец веревки к подводной части руля.
— Как в аптеке! — довольно потирал руки Глыба. — Я ж говорил Штиммеру: рыбка плавает по дну. Вот она и плавает по дну. Нина, пройдись по палубе шваброй, смой чешуйку.
Через некоторое время на палубу поднялся шкипер. Он подошел к Глыбе и спросил:
— Сколько взял, Иван? Только говорить правду.
— Одиннадцать штук, — не сморгнув глазом, соврал Глыба. — Нам всем по две рыбины, а вам, Андрей Ильич, три. А насчет того, чтобы правду говорить, так вы же сами знаете: врать я не мастер.
— Сомов не трогал?
— Разве ж можно сомов?! Наш надзиратель, наверно, и имена им уже присвоил: сом-Фриц, сом-Ганс и сом-Адольф. Считанные они у него... А вон и они пожаловали за своими сомами!
Штиммер приехал с целой свитой. Заглядывая в трюм, немцы громко выражали свое удовольствие, не обращая никакого внимания на команду. Люмке чувствовал себя настоящим именинником. Он бегал вокруг Штиммера, быстро-быстро что-то лопотал, размахивая руками.
Наконец Штиммер подошел к Шорохову, спокойно стоявшему у борта шхуны.
— Риба не отшень есть много, — сказал он. — Надо больше.
— Это хороший улов, господин лейтенант, — ответил шкипер. — Мы сделали все, что могли.
— Ну, нитшего, нитшего. — Штиммер вытащил из кармана сигареты и милостиво угостил Шорохова. — Другой раз поймайт больше. Эй, Глиб-рибачок! Подходить сюда!
Глыба медленно, громко стуча деревянной ногой по палубе, подошел.
— Курить? — спросил Штиммер, протягивая ему сигару.
— Спасибо, господин немец. Мы табачок. Наш, русский.
— Ты говорил, Иван Глиб, рыбка плавать по одну... А поймайт гут рыб.
— По дну тоже плавает рибка, — невозмутимо ответил Глыба.
Двое немецких солдат внесли на шхуну большую корзину, Саша и Юра спустились в трюм, и выгрузка началась. Когда они с трудом выбросили на палубу сома, а за ним другого и третьего, Штиммер окончательно раздобрел. Он приказал солдату принести из машины по пачке сигарет шкиперу и Глыбе, a Юре, Саше и Нине — по свертку галет.
— Команда просит господина лейтенанта разрешить взять по три рыбы каждому, — обратился Шорохов к Штиммеру.
— По три риба? — искренне удивился помощник коменданта. — Затшем так много?
— Это не много, господин лейтенант. У каждого из них есть родственники.
Штиммер засмеялся:
— Есть гут немецкий пословиц: повар всегда плохо кушайт. И есть гут русский пословиц: сапожник всегда не иметь сапог. Зачем рибачок иметь много риба?
В конце концов Штиммер разрешил взять команде по одному лещу и уже собирался уезжать, когда шкипер обратился к нему еще с одной просьбой.
— Господин Люмке может не разрешить нам отлучаться с корабля, — сказал Шорохов. Он не разрешает и посещать шхуну. А мы должны приглашать сюда мастеров чинить сети, чтобы не терять времени.
— А майстер есть? — спросил Штиммер.
— Мы найдем.
— Отшень есть хорошо. Люмке будет иметь приказ.