Мысль о голоде первой посетила Суркова. Он открыл глаза и увидел мутный потолок с разводами ржавых пятен и сетью мелких трещин в углу. Запах антисептиков, больничного омлета, конфет «Пилот», хруст полиэтилена, шарканье домашних тапочек, гулкое эхо коридора — все это влетело в сознание Суркова, нещадно кружа голову. Он попытался пошевелить рукой, что-то слабо сопротивлялось, какой-то предмет метнулся вправо, звон разбитого стекла. Это просто музыка. Суркову ещё никогда не приходилось слышать такого прелестного звука. Ещё запахи. Новые, живые. Запах глюкозы и аскорбиновой кислоты и голод, голод, голод.

Сурков сел на кровати совершенно голый. До этого он был накрыт одной больничной простыней, теперь она упала на пол, собрав причудливые складки. Длинный коридор, в котором стояла кровать, проворно изогнулся, но Сурков устоял, схватившись за прохладный подоконник. Подоконник. Его край приятно лёг в ладонь, как рукоятка спортивного пистолета. Сурков ощутил застывшие капли краски, округлый спил, достаточно неровный, чтобы быть настоящим. Сурков боялся повернуть голову, боялся, потому что уже точно знал, что именно увидит за окном. Он зажмурил глаза так, что в темноте замелькали алые пятна, но уже через несколько мгновений любопытство взяло верх, и он увидел сначала грязное окно, затем пыльную улицу, людей, деревья, машины, небо, солнце. Всё это казалось таким реальным, что Сурков закрыл глаза, пугаясь своей догадки.

«Неужели это был сон? Неужели мне это всё приснилось? Этого не может быть».

Мимо него, шаркая о линолеум и тяжело переставляя трубчатые ходули, проплыл преклонного возраста мужчина в полосатом халате. Он что-то проворчал по поводу разбитой капельницы и, обойдя лужу глюкозы, поковылял дальше. Сурков сбросил одну ногу на пол, проделал такую же операцию со второй конечностью. Тело его слушалось. Выглядело оно чужим и казалось онемевшим, но ноги и руки подчинялись голове, и Сурков попытался идти в том же направлении, в котором двигался инвалид в халате. Скорости их были почти равны, но через несколько секунд инвалид оглянулся, вспомнил что-то про свою мать, и тут же исчез, так быстро, как только мог человек на костылях. Сурков преодолел расстояние до ближайшей двери, он и не думал играть в догонялки. Опираясь о зелёную стену и медленно двигаясь дальше, он волочил на резиновой трубке разбитую капельницу. Возле проёма он несколько секунд отдохнул и заглянул за косяк. Облачённый в правильные геометрические формы и стандартный белый цвет ему улыбался холодильник ЗИЛ. Такой радостной встречи Сурков не ожидал. Он поздоровался с белым другом, подошёл к нему и с вожделением потянулся к никелированной ручке. В этот момент холодильник недовольно дрогнул, изойдя холодной судорогой, громко загудел.

— Позволь мне вкусить твои дары? — обратился к холодильнику Сурков.

Холодильник ничего не ответил. Сурков понял это как знак одобрения и согласия. Он открыл дверцу и тут же её закрыл. Минуту спустя, он повторил попытку: снова потянул за ручку, но захлопнуть дверцу не сумел, она лишь чавкнула и отошла назад, оставив узкую полоску света.

— Там кто-то есть, — сказал Сурков, разглядывая через щель соблазнительный пакет кефира.

— Ох, — всплеснула руками медсестра, обнаружившая на полу голого Суркова.

Пока он поворачивал голову, медсестра исчезла, оставив в воздухе запах туалетной воды.

— Кто здесь? — недовольно спросил Сурков, уже не помня, к кому обращался.

— Добрый доктор, — ответил добрый доктор.

Медсестра с круглыми глазами выглядывала из-за плеча в белом халате. Она делала непонятные пасы и шептала в ушко, на которое сползла больничная шапочка.

— Вы доктор? — не поверил Сурков.

— Да, — улыбнулся польщённый доктор, — доктор Флигель.

— Я дома, — устало обрадовался Сурков.

— Вы, голубчик, в больнице, — объявил Флигель.

— Я хочу есть, а там, — Сурков показал на холодильник, — кто-то живёт.

— Да? — не поверил доктор. Он обогнул Суркова и шире открыл дверцу.

— Он свет зажигает, — Сурков проворно схватил пакет кефира и впился в него зубами.

Доктор, оказавшийся очень сильным, отобрал кефир, используя в качестве физической поддержки медсестру. Он уложил Суркова на неизвестно откуда возникшую каталку:

— В отделение интенсивной терапии.

Перед глазами Суркова замелькали больничные лампы, и, неожиданно для себя, он запел:

— Пусть всегда будет солнце!!!

* * *

Флигель измерил давление и, хрустнув липучкой, содрал с руки Суркова чёрный обод.

— С давлением все нормально, — констатировал он, — анализы почти в норме, но это — дело времени. Повышенная пигментация — это побочный эффект от витаминов, так что пусть вас загар не пугает. Постарайтесь избегать ультрафиолета. Крем от солнца — и всё придёт в норму. Я бы понаблюдал за вами ещё пару недель, но, если честно, журналисты ваши одолели.

— Они такие же мои, как и ваши.

— Я вас не виню.

— Ещё бы вы меня винили, я сюда не сам пришёл.

— Знаете, Сурков, — Флигель хихикнул в кулак, — за то время, что вы пробыли здесь, я привлёк к нашей клинике внимания больше, чем за все её существование. Сначала вы были единственным спящим, а затем единственным проснувшимся, так что я вас использовал и могу ещё немного потерпеть.

— Не надо, прошу вас.

— Опасайтесь, Сурков, вы ещё не набрались сил, а они вам очень понадобятся.

— Вы про журналистов?

— Я про вашу дистрофию. Вы, Сурков, похудели на двенадцать килограммов, ваши эритроциты почти вымерли. Когда вы проснулись, у вас были все признаки атеросклероза, вспомните, как вы в холодильник заглядывали?

— Грешно смеяться над больными людьми.

— Вам придётся беречь себя, подумайте об этом.

— Когда вы меня выпишите?

— Если хотите, я могу сделать это завтра.

— Хочу.

— Что же, дело ваше.

— Скажите, доктор, а продолжений у моего склероза не будет?

— Вы не любите новости, Сурков?

— Не люблю.

— Тогда у вас есть повод для беспокойства. Я надеюсь, вы понимаете, что до того, как ваше тело попало к нам, над ним хорошенько поиздевались.

— В каком смысле?

— Как бы вам это объяснить? — Флигель тактично покашлял. — Сначала вас пытались разбудить, жгли вам пятки, кололи иголками, били током, но когда это не дало результатов, отвезли в морг. Там работает некто санитар Тимофей, — доктор задумался, подбирая слова, — принеприятнейшая личность, доложу я вам… Больной человек к тому же.

— А какое это отношение имеет ко мне?

— Он криптоман, — наконец решился Флигель. — Так вот, о чём это я? Ах да. Так вот он-то и обнаружил, что вы тёплый. То есть ваша температура выше, чем у ваших соседей. К тому же трупного окоченения не наблюдалось и так далее.

Если бы Сурков в данный момент ел или пил, то непременно поперхнулся бы, но вместо этого только отвесил челюсть.

— Вы хотите сказать…

— Ничего не знаю, — поспешил заверить Флигель, — к тому же, мне эту историю тоже пересказывали, могли приврать.

— Я не останусь у вас ни минуты, — выдохнул Сурков через пересохшее горло.

— Как вам угодно, — слишком сговорчиво согласился доктор.

— А что было потом?

— Ничего, привезли вас в реанимацию. Там, правда, сделать ничего не смогли, так что решили положить вас в отдельную палату и поставить капельницу.

— Мне, кажется, я проснулся в коридоре?

— Да. Вы, Сурков, были очень сговорчивым пациентом, так что вас катали по всему корпусу, пока не забыли в коридоре.

— Много бы я ещё протянул?

— Тяжело сказать, может, пару месяцев, может, пару лет. Если бы дети не вынимали из вашей иглы трубочку, то, наверняка, дольше.

— Спасибо вам.

— Не стоит благодарностей.

— Тогда прощайте.

— Я подготовлю документы к трём часам.

— Я подожду, — Сурков легко поднялся со стула и пошёл к двери, когда он потянул за блестящую ручку, Флигель окликнул его:

— Сурков, а вам что-нибудь снилось?

— Лучше вам этого не знать, — ответил Сурков и аккуратно закрыл за собой дверь.

* * *

Чёрная краска капота на солнце отливала синевой. Сурков похлопал по ней ладонью, оставив отпечатки:

— Горячий.

— Аккуратней, Гоша, — поморщился Людмирский.

— Та же самая?

— Ты как не разбирался в машинах, так и пребываешь в исходном состоянии.

— Зато ты время не терял.

— Я, как теперь говорят, раскрутился.

— С моей помощью.

— С твоей, — согласился Людмирский, — но кто об этом знает?

— Мы об этом знаем.

— Заешь что, Гоша, садись в машину, поговорим.

— Извини, — Сурков хлопнул по капоту ладонью и отошёл в сторону. — Хочу пройтись. Составишь мне компанию?

Людмирский поморщился, но все же пошёл за Сурковым.

— Тебе надо больше ходить, Лёшка, вон ты как растолстел.

— Пока толстый сохнет, худой — сдохнет.

— Это ты в точку попал, — Сурков расстегнул смокинг, теперь казавшийся невероятно большим. — Как Эльза?

— Хм, — ухмыльнулся Людмирский.

— Что смешного?

— Пропала. В день твоего, так сказать, засыпания.

— Совсем?

— Совсем. Я, разумеется, в Интерпол не обращался, а её родственники не объявлялись.

— А меня, кто обнаружил?

— Твои кредиторы. Их тогда много было, они решили имущество опечатать, вскрыли квартиру, нашли тебя.

— А ты?

— Меня потом вызывали тело опознать.

— Где моя доля, Лёшка?

— Я рассчитался с кредиторами.

— И все?

— Все. В том состоянии, в котором ты находился, тебе деньги были не нужны. Квартира за тобой осталась. Кстати, держи ключ, — Людмирский протянул знакомую связку, — все, пожалуй.

— Неужели ничего не осталось?

— Ничего.

— А доля Эльзы?

— Знаешь, Гоша, хватит твоих подлых намёков.

— Ты о чём?

— Да все о том же. Свои деньги я с тобой делить не собираюсь, и не корчь из себя мученика.

Людмирский сошёл с тротуара к послушно ехавшей за ним машине и, нежно прикрыв дверь, растаял за поворотом.

— Мимо пролетают дорогие лимузины, — пропел Сурков.

Настроение было превосходным, и странное поведение Людмирского не могло его поколебать.

«Наверное, последствия склероза», — подумал Сурков. Он не мог поверить в то, что его друг смог поступить по отношению к нему как-то иначе, чем хорошо и, сев в троллейбус, проехал две остановки. На третьей к нему подошёл кондуктор и попросил показать проездной. Сурков пошарил в смокинге, но признаков денег не обнаружил. Он улыбнулся и стал рассказывать о том, как заснул летаргическим сном и проспал более девяти лет, как страдал эти годы от кошмара, как чуть не умер в больнице. Он рассказал почти все, не забыв упомянуть про безобразную Эльзу, но когда старушка на втором сидении пустила слезу, кондуктор разразилась длинным монологом о бессовестных пассажирах, на которых можно пахать и которым надо ходить пешком. Сурков сначала хотел все объяснить, но, вспомнив, что женщин бить не принято, вышел на остановке. Он пришёл домой немного усталый, но все же в хорошем расположении духа. Почтовый ящик ломился от квитанций и счетов за свет, лифт и воду. Сурков перечитывал уведомление об отключении телефона за неуплату, одновременно пытаясь сунуть в замочную скважину ключ, но дверь оказалась опечатанной. Он осторожно оторвал пожелтевшую бумагу с гербовой печатью, когда услышал за спиной:

— Зря вы это сделали.

— Почему? — поворачиваясь, спросил Сурков.

На лестничной площадке находился невысокий лысый мужчина в плаще и с потёртым кожаным портфелем под мышкой.

— А у вас разрешение есть?

— Зачем мне разрешение? Я дома.

— Так вы — господин Сурков?

Суркова польстило обращение господин, и он вежливо поинтересовался:

— А с кем имею честь разговаривать?

— А я вас жду.

— Наверное, — согласился Сурков, — только вам надо было записку оставить, меня давно не было.

— А мы вам направляли уведомление.

— Вы из ЖЭКа?

— Нет, я из налоговой инспекции.

— Надо же? — удивился Сурков. — Что же вам от меня надо?

— Вы не уплатили налоги, не подали декларацию, пропустили сроки.

— Я спал.

— Очень плохо.

— Нет, вы не поняли, я спал девять лет.

— Что же вы такой соня?

— Я находился в летаргическом сне.

— Все вы в летаргическом сне, когда нужно платить налоги.

— Вы опять не поняли, у меня не было доходов, какие могут быть налоги?

— Вы являетесь собственником квартиры по адресу: Рябиновый проезд, дом девять, квартира одиннадцать?

— Разумеется.

— Таким образом, вы не заплатили налог на имущество за девять лет, плюс пени, плюс штраф…

— Я же вам объяснил, что я спал.

— Согласно Налоговому кодексу, объективной причиной неуплаты налога является его авансовая уплата или смерть налогоплательщика. Вы платили авансовые платежи?

— Нет.

— Вы умерли?

— Практически да.

— А справка о смерти у вас есть?

— Нет.

— Тогда вы не умерли и должны заплатить налоги.

«Какой неприятный дед», — подумал Сурков.

— Так что вы хотите?

— Я хочу, чтобы вы заполнили налоговые декларации, — старик расстегнул жёлтый портфель и потряс пухлой пачкой листов, — заплатили недоимку, пени и штраф.

— Но у меня нет ни копейки, я только что из больницы.

— Это ваши проблемы. Согласно Налоговому кодексу, налогоплательщик самостоятельно исчисляет и уплачивает налог, составляет и сдаёт налоговые декларации. С последним я смог бы помочь, ну, скажем, долларов за сто.

— Знаете что, приходите завтра, — Сурков открыл дверь и вошёл, полагая, что отделался от надоедливого инспектора, но на вешалке уже висел плащ, а из кухни доносилось знакомое ворчание.

— Как вы сюда попали? — изумился Сурков, обнаруживший надоедливого мужчину.

— Где у вас сахар? — спросил инспектор, не переставая копошиться в буфете.

— Да пошли вы, — возмутился Сурков.

— Вы не собираетесь заполнять декларации?

— Нет!

— Завтра это будет дороже.

— Убирайтесь к чёртовой матери!!

— Хорошо, только чай попью, — миролюбиво предложил инспектор.

Сурков почувствовал, что звереет. Он схватил мужчину за шиворот и поволок в прихожую. Инспектор, оказавшийся очень лёгким, мешал и брыкался. По пути он сорвал со стены календарь девяносто второго года, и до того, как Сурков дал ему пинка, успел скатать его в трубочку.

— Крохобор, — выкрикнул Сурков в коридор и отправил туда казённый портфель и плащ.

— Сам такой, — ответил голос из комнаты.

— Не понял? — Сурков прошёл туда и обнаружил, что форточка была неплотно закрыта. Очевидно, через неё налоговый инспектор и пробрался в квартиру.

— Вам ещё не присвоен ИНН.

— А мне наплевать.

— Согласно Налогового кодекса…

Сурков метнулся на кухню за ножом, но когда вернулся, в комнате никого не было, зато в туалете раздался звук сливного бачка.

— Ах, скотина, — он ещё пользуется моим туалетом, — Сурков рванул ручку, думая, что она закрыта, но дверь распахнулась так резко, что чуть не расшибла ему нос.

Скорее всего, инспектор уловил намерения Суркова. Как он вышел из квартиры, и вышел ли он вообще, Сурков так и не понял.