Суетливая старость автобус сырой голосует.
Жмет торжественно тормоз женатый мужчина-таджик.
Ранний час пустоты, застудилась мелодия всуе,
Партитура витрин на разводах асфальта дрожит.
Энергичная хлябь свысока рассекает пространство,
Молоточки стучат, выбивая последний уют.
А в салоне тепло, подсыхает кожзама убранство,
И неровности жизни не так уже грубо поют.
Пассажирка, таджик покоряются ржавчине тлена.
Но в четыре руки их мелодии рядом звучат:
Семя черных подсолнухов лузгает он вдохновенно,
Белых клавиш протезы за синей губою горчат.
Светофоры в тумане парят в непонятном порядке,
Проступают дома, акварель размывает мигрень,
День еще не бежит по колдобинам луж без оглядки,
Ночь за тучами тайно готовит яичницу-день.
Остановка пуста в тупике освещенной больницы.
Никого у театра, и в мэрию мэр не пришел.
Жизнь еще впереди. Что положено, позже случится.
Пассажирка согрелась, уснула, и ей хорошо.