«Женский вопрос» для большинства офицеров. Можно сказать, был qngd`m и раздут в определенной степени искусственно, и носил характер скорее имиджевый, чем необходимо насущный. Во всей массе холостых «гусей» и кадровых женатиков, конечно, были мужчины истинно необузданных страстей, которым в силу их неумеренного темперамента и полного остутствия мозгов, сублимировать избытки либидо не представлялось возможным. Этим несчастным ребятам, почестному, физический контакт с противоположным полом был необходим почти ежедневно. Как диабетик не может обходиться без своего укола инсулина, эти лейтенанты клинически не могли жить без ежедневного «мясного укола», как называл половой контакт наш доктор Володя Рюмашин.

Кого трахать, этим «гигантам» было практически все равно. Как и горькому пьянице, которому безразлично что пить, лишь бы в голову ударило. Так для наших «жрецов Венеры» эстетические качества предмета близости, существенной роли не играли. Здесь работало правило прапорщика Щербины: «Настоящий мужик пьет все, что горит и трахает все, что движется».

Издревле, половой героизм возводился в боевой среде в разряд необходимых достоинств образцового защитника Родины, поэтому, едва надев погоны, и горбатый с субтильной грудью лейтенант и лысый капитан с развитым тазом, желая вписаться в героический стереотип, всеми силами корчат из себя удалого поручика Ржевского. Из опасений быть заподозренными в тайной болезни или позорном пристрастии к мастурбациям, большинству «гусей» и молодых кадровых приходится «держать марку» — распространять небылицы о личных подвигах в области половых сношений и многозначительно окружать таинственным ореолом свои отлучки из офицерского общежития. Находясь в плену стереотипа поручика Ржевского, любой молодой офицер обязан выполнять массу неписанных правил, если не хотел быть записанным в позорный отряд онанистов или импотентов.

Особенно синдром Ржевского «работал» при посещении ресторанов, баров и кафе. Придя в кабак, каждый служивый был просто обязан «снять бабу» или, по крайней мере, продемонстрировать попытку. Срывы и неудачи в этом деле обществом прощались.

Из всей оравы офицеров налетавшей обычно в «Вечерние зори», «Якорь» или «Уральские огни» лишь двое-трое настоящих «мучеников плоти» искали партнерш искренне и в охотку, абсолютное же большинство, рассматривало ухаживание за прекрасными дамами, как осознанную и не всегда приятную необходимость.

Нельзя сказать, что Валера Андрейчик в свои двадцать пять не испытывал острого зова плоти, просто располагая определенной культурой и воспитанием, он имел свой идеал и старался быть верным ему даже в условиях всеобщего психоза.

Валеру тошнило от рассказов наиболее «удачливых» в бабах вояк, как на грязном чердаке в разных позах подвергалась любовным атакам двоих друзей-лейтенантов сорокалетняя пьяная шлюха, или как команда двухгодичников и молодых прапорщиков творила «трах» в многонаселенной комнате девичьего общежития, где после каждого нового тоста «за любовь», менялись партнерами.

Да, сильна армия традициями своими и как не вертись, приходится не только терпеть, выслушивая всевозможные гнусности, но и более того, самому по мере захмеления головы начинать поржевски крутить ус и эдаким чертом смотреть на девок за соседними qrnkhj`lh.

Впрочем, сегодня в ресторане с девчонками было напряженно. Даже знаменитое природное явление, при котором после полу-литра водки каждая сорокалетняя шлюха кажется греческой богиней, а после выпитого литра, старуха уборщица становится похожей на кинозвезду, даже при этом условии положить глаз было решительно не на кого. К девяти часам, однако, когда оркестр уже устал греметь Паулса и Тухманова, двум перезрелым блондинкам после непродолжительных атак, все же удалось проделать брешь в лейтенентской обороне. Грицай и Кешка, немного поколебавшись, снялись и взяв в буфете две запечатанные бутылки, покорно побрели вслед за «девчонками» ловить такси.

В пьяном сердце Валерия, событие это какой-либо зависти не вызвало — бабы были старые и некрасивые, однако с уходом ребят в душе ощутился грустный спазм.

Допив остатки водки и расчитавшись, уже слабо вообще что-либо соображая, Валерий вдруг встал и движимый какой-то внутренней силой, лежавшей вне его воли и рассудка, нетвердой походкой поковылял к столику метродотеля.

Женщина на вид тридцати лет, в форменной синей юбке и белой блузке с синим галстуком весь вечер играла роль хозяйки бала-гоняя официантов, встречая и рассаживая гостей, а также принимая претензии и улаживая разного рода инциденты. Она была неприступна, холодна и аристократически нервозна, как породистая собака на прогулке.

Если б Валерий был способен задуматься в этот момент, он мог бы дать себе отчет, что его влечет в этой женщине целый комплекс добродетелей, главными из которых были ее выдающийся бюст и круглая задница, которой она то и дело самозабвенно вихляла.

Валерий встал наконец напротив администраторского стола и вперившись плотоядным взглядом, стал рассматривать под прозрачным нейлоном блузки бретельки лифчика и соблазнительную канавку смыкавшейся в молочном тумане тугой и сладкой плоти.

Оторвавшись от лежавших перед ней счетов, женщина подняла лицо и посмотрела на Валерия. Андрейчик встретил взгляд ее трезвых серо-голубых глаз и слегка вздрогнул от холодного электричества, которым его обдало. Глаза женщины смотрели выжидательно-враждебно.

Что вы хотите? — спросила он неожиданно низким голосом.

Валерий судорожно сглотнул воздух и промямлил,

— Скажите, во сколько вы заканчиваете работу?

— А в чем дело? — спросила она, сощурив глаза и наклонив к плечу свою завитую головку.

Отступать уже было некуда.

— Хочу вас проводить домой.

Женщина вдруг неожиданно расслабилась и с улыбкой откинувшись на спинку кресла достала сигарету.

— А что меня провожать, меня провожать не надо, я рядом живу, она потянулась к немедленно сверкнувшей Валериной зажигалке.

На Андрейчика вдруг сошло пьяное вдохновение.

— Вы такая красивая, вдруг, думаю к вам хулиганы пристанут, поздно ведь уже, надо проводить, кодекс офицерской чести, onmhl`ere ли.

Глубоко с чувством затянувшись, женщина еще больше смягчилась и продолжала

— А я тут всех хулиганов знаю, мне бояться нечего. Это скорее тому, кто меня провожать пойдет бояться надо. Ты не боишься, лейтенант?

— Трус шампанского не пьет, — сам поразившись своему остроумию ввернул Валерий.

— Ну что ж, тогда, коли не трус, давай попьем. У меня дома еще с Нового Года бутылка стоит- уже с большим интересом посмотрев на Валерия сказала женщина,

— Я выйду через час, доделаю тут дела, постарайся поймать машину и подожди меня внизу.

Сердце в груди заколотилось бешено.

Такси Валерий поймал без особых затруднений. Пообещав пять рублей сверх счетчика, он уговорил шофера полчаса постоять. В машине было тепло, и под тихое пиликанье Аллы Пугачевой на ночной волне «Маяка» Андрейчик почти задремал, вполглаза наблюдая за выходящей из ресторана публикой.

От работающего мотора в ноги шло приятно расслабляющее тепло и тревожное ожидание, вызывавшее сначала в груди усиленное биение сердца под убаюкивающий рокот, сменилось дремой и безразличием к происходящему. На тускло мерцавших автомобильных часах было уже без четверти двенадцать, когда в дверях ресторана наконец появилась она. На ней была шикарнейшая дубленка в талию. Поверх белого пухового платка кудрявую головку украшала ондатровая шапка, замшевые сапоги на каблучке, хорошо подчеркивали стройность и длину ног. У Валерия вновь сперло дыхание. Но в тот же миг, он заметил, что женщина не одна. Рядом, уверенно держа ее за локоть, вышагивал прямо к Валериному такси высокий широкоплечий мужчина с суровым лицом профессионального боксера.

В груди у Андрейчика мгновенно появилось ощущение чего-то нехорошего.

Мужчина, решительным движением распахнул заднюю дверцу и как-то по хозяйски заботливо, с показным респектом, помог женщине устроиться на сидении, потом, прихлопнув дверь, уверенно распахнул переднюю и жестом пригласил Валерия выйти из машины. Совершенно отупев от неожиданности происходящего, Валерий оглянулся на сидевшую сзади женщину.

Она смотрела на него лукавым прищуром своих серых электрических глаз и улыбалась.

Извини, лейтенант, так уж получилось. Спасибо тебе за такси и не сердись.

Валерию вдруг стало страшно стыдно перед шофером такси, который наверняка в глубине своей души смеется сейчас над ним, радуясь комизму ситуации и ожидая, наверное еще более смешного исхода. Снизу вверх Валерий посмотрел на терпеливо стоящего возле дверцы боксера и увидел ломанный-переломанный нос, шрам под левым глазом, брови в следах от многочисленно накладываемых скобок и глаза глядевшие злобой и неприязнью. Валерий вздохнул и буркнув что-то вроде «Доброй ночи» вышел из машины.

До родного офицерского общежития Андрейчик добрался около двух часов ночи. Неспавшие еще Костя и Вовчик понимающе усмехаясь в один голос встретили его вопросом,

Ну как?

Я трахнул ее четыре раза, она рыдала как сумасшедшая. ответил Валерий и едва раздевшись, мгновенно отключился.