***

– Больше тусуйся, вливайся в жизнь, братан! – напутствовал Максима Гриша Золотников, – в тебя такие деньги вложены, мы с Зурабом Ахметовичем ожидаем, что ты оправдаешь наши надежды, так что, готовь печень к напрягу.

И Максим, напрягая печень, начал вовсю тусоваться.

– Если журналюги-папарацци не проплачены твоими продюсерами или спонсорами, они могут всю ночь напролет тебя фоткать во всех видах и позах, но никогда ты не увидишь своего фэйса-лица на странице глянца, – поучал Максима приставленный к нему племянник по имени Тимур, – видишь, вон, сидит Лёва из "Хомо", а с ним вертлявая такая в шелковых брюках, это Тина Демарская, она королева всех скандальных светских репортажей, сейчас я с ней поговорю, потом она с тобой поговорит, и на следующей неделе ты будешь материалом первой полосы всех таблоидов.

Максим не был таким уж и новичком, но то, что он узнал здесь, в первую неделю своего московского проживания, стоило года или даже двух лет опыта работы в тихом провинциальном Питере.

– Все скандалы обговариваются заранее и разыгрываются по сценариям, – сказала Тина, когда они с Максимом перешли из нижнего бара в верхний и уселись там напротив огромного акульего аквариума, где в красиво подсвеченной голубой морской воде плавали полутораметровые белые хищницы, с характерными полумесяцами спинных плавников и жуткими оскалами своих беспощадно- омерзительных пастей.

Максим заказал текилу, а Тина попросила бармена сочинить ей огненный коктейль типа "Фиеста Капо-Кобана".

– В прошлом месяце помнишь Митя Красивый с Костей из Фабрики подрались? Так это я тот хэппенинг спродюссировала, – как бы демонстрируя Максиму максимум доверия, призналась Тина, – они там якобы Алиску Хованскую не поделили, а на самом деле это гениальный пи-ар ход, прикинь, да?

Тина вынула из бокала соломинки, небрежно бросила их прямо на пол и залпом опрокинула в себя адское сине-оранжевое содержимое.

– Прикинь, Митя, Костя и Алиска проходят по одному материалу, одним репортажем, и экономя нам места на полосах глянца, получают каждый по сто пудов раскрутки на две недели, чтобы быть намбер уан, сечёшь?

– Секу, – кивнул Максим, – лихо придумано.

– А то! – сделав губками и глазками, ответила Тина.

Максим знал, что Тимур уже переговорил с Тиной и был уверенно спокоен.

– Я вижу, тут уровень денег повыше, чем кое где, – в задумчивости произнес он, подразумевая свой Питер, но в тоже самое время не желая выглядеть провинциалом.

– Ты в Тюмени был? – спросила Тина.

– Нет – А я была этим летом, – тряхнув прической, сказала Тина, – это раньше говорили, мол, Тюмень столица деревень, а теперь люди в Новом Уренгое и Нижневартовске себе такие рублевки, такие жуковки отбабахали, что Эр-Рийяд скоро деревней рядом с ними покажется.

– Ну, так и надо понимать, времена теперь другие, время комсомольских строек кануло…

– Да я совсем не про это, – недовольно сморщилась Тина. Она была из тех быстро думающих овнов, что раздражаются, когда их не догоняют, – Москва то все равно всегда останется главной тусовкой, где бы все деньги не лежали, в Тюмени ли, в Воркуте или на Магадане, все равно, рано или поздно, заработав свой двадцать пятый или сорок первый миллиард, всякий, я повторяю, всякий нефтяной или угольный или алюминиевый магнат, хочет начать бизнес гигиенически чистенький и культурненько красивенький. Один, заработав денег, покупает футбольные клубы, другой покупает Голливуд и киностудии, третий покупает телевидение и тусовку, понял?

– Чего не понять? – кивал Максим, на самом деле не понимая, куда клонит эта ушлая девица?

Тина щелчком пальцев заказала еще один коктейль и одним махом, как будто это была рюмка водки, выпила все содержимое.

– Там в Тюмени теперь ночных клубов, как на Новом Арбате и на Тверской, и качеством ничуть не хуже, это потому что те, кто там сейчас зарабатывает бабло, хочет жить нормально, но тем не менее, все они сюда на Москву рано или поздно приедут, там никто не останется, гляди, сколько пустых элитных домов на Москве стоит, сибирские люди себе жилья напокупали, да такого жилья, что коренным москвичам и не снилось.

Тем временем в океанариуме началось какое-то шоу.

Две девицы при фигурках а-ля журнал Вог, надели маски для ныряния и сняв верхи своих бикини, нырнули в воду – к акулам.

Тина заказала еще одну огненную "Капо-Кабану" и так же лихо, как и первую и вторую, без соломинок, отправила ее вовнутрь.

Заиграла музыка из модного сериала, заискрились огоньки всполохов светового сопровождения.

– Вот сколько по-твоему эти девчонки получают за это шоу? – сощурив красивый карий глаз, спросила Тина. Максим все никак не мог понять, можно с ней заигрывать, или это не имеет смысла?

– Ну, по тонне баков за нырок, наверное, – сказал Максим.

– А если кому из них ногу акула откусит? – спросила Тина, прищурив теперь второй красивый глаз.

– Лучше сиську, – сказал Максим, – публике это больше понравится.

– Правильно мыслишь, наш человек, – похвалила Тина и пьяно расхохоталась.

– Так я все-таки сам арт-директор ночного клуба, лучшего в Питере, между прочим.

– Все считается, милый мой, – совсем уже пьяно махнула рукой Тина, – если на откушенной акулой титьке этой пловчихи можно срубить три лимона бабла, то можно потратиться и на страховку, и гонорары, важно только, чтобы по нарастающей, по нарастающей, ты меня понял?

– Я обязательно сам пойду вверх по нарастающей, – уверенно и с каким-то подсмотренным в ранних фильмах Герасимова пафосом, – я обязательно пойду вверх, и обязательно по нарастающей, ты поняла? Я за этим сюда и приехал.

– Да ну тебя в жопу, – икнув, сказала Тина и тихо сползла под стол.

– Опять Тинка нанюхалась и нажралась, как свинья, – посетовал парень из службы безопасности клуба, подхватив бесчувственную Тину под мышки, и вытаскивая ее, – ей два коктейля норма, больше ей нельзя, у нее аллергия начинается.

Максим подошел к стойке бара, положил руку на плечо какой-то девушке, что сидела совсем одна и сказал, – слыш, Маринка, я по нарастающей, я пойду по нарастающей.

– Я вообще-то Валентина, но если по нарастающей, то можно поехать ко мне, – ответила девица.

А в аквариуме, девушки-ныряльщицы совсем близко-близко подплывали к акульим жабрам, буквально прикасаясь своими титечками к кровожадно-глупым носам морских убийц.

***

Сценарий непристойного Максима писала группа Сёмы Израйловича. Сёма брал по пятерке за сценарий. За пятнадцать машинописных страничек формата А-4 пять тысяч долларов, то есть, по триста долларов за страницу.

– Чтоб я так жил, – сказал на это Максим, припомнив, как когда-то за такую сумму он сбривал себе усы.

– Знаешь, Максимка, – едва успев познакомиться с Тушниковым, но уже вовсю разыгрывая с ним братско-панибратские московские отношения и как бы от этого ласково обнимая его за талию, говорил Сёма, – один мой учитель, старый еврей, говорил мне когда на дворе еще были советские времена, – Сёма, делай все что угодно, чтобы только не работать физически, потому как физический труд угнетает.

А его сын Боря, с которым я учился в школе, говорил мне, что если бы он мог кончать червонцами, то мастурбировал бы с утра до вечера.

В группу Сёмы входили его родственники, дочка, племянница родная и племянница двоюродная. Все они были филологи-русисты, все закончили МГУ и умели шустро пальчиками по клавиатуре. Используя заковыристую лексику компьютерных клубов и наркотических притонов, три эти девочки за ночь писали все диалоги, перекладывая и адаптируя под эту лексику все те одесские остроты и весь тот одесский юморок, коим располагал их папа и дядя Семен Михайлович Израйлович.

Но главным теневым идеологом шоу – была Тина.

Именно она договаривалась со звездами, которых перед телекамерами потом раздевал непристойный Максим, и именно от того, с кем на следующую неделю договорилась или еще только договорится Тина, зависело все. От декораций и костюмов, до набора одесских острот и музыкального сопровождения.

Тимур с Исмаилом ведали наличкой. Как только у Тины возникала какая-то проблема, она шла к Тимуру, тот посылал Исмаила на дачу к Зурабу Ахметовичу, потом они оба куда-то исчезали, и к вечеру появлялись со спортивной сумкой полной денег.

– Водочное бабло, – бурчал режиссер Коля Малохонин, пересчитывая перепавшие ему наличные – известное дело, у них ликеро-водочные заводы в Ингушетии, а здесь на Москве вся сеть магазинов "Семёрочки".

– Ты меньше бубни, – одергивала Колю Тина, – лучше покажи, чего за ночь ваша гениальная компьютерная графика нарисовала.

Пошли в монтажку смотреть заставки, флэшки и отбивки, заказанные Тиной для новой программы Максима.

– Это хорошая, – кивала Тина, просмотрев десятисекундную заставку, – а эта говно, и эта тоже говно, – с небрежным равнодушием жуя фильтр незажженной сигареты, сказала Тина, – вам бабла немеренно отсыпают, а вы тут сопли жуете и ничего нормально креативного не можете родить.

– А Алиске Хованской понравилось, – обиженно возразил Коля Малохонин.

– А на хрена вы этот материал Алиске показывали? – возмутилась Тина, – у нее своя поляна, а здесь поляна не ее. Я Тимуру скажу, он вам сделает холокост.

– Так, а я думал, что если хозяин один, то и команда одна, – виновато пожимая плечами, неуверенно промямлил Коля, – вас тут хрен поймешь.

Тина вынула изо рта уже несладкую жвачку, прилепила ее под краем монтажного стола и ничего не сказав, вышла из монтажки.

– Вот коза! – воскликнул спец по компьютерной графике Леня Исаков, когда за Тиной затворилась дверь.

– Ясное дело, сука, – грустно кивнул Коля Малохонин, – но все равно переделывать придется, добавил он, сочувственно положив руку Ленечке на плечо.

А сука и коза Тина Демарская тем временем уже портила настроение другой паре мужчин.

– Вы мне обещали "Таджикскую девочку"? Где она? – явно получая удовольствие от того, что все более заводится в собственном гневе, кричала в трубку Тина, – а то что вы мне предлагаете, это полная лажа и отстой, нахрен мне ваша группа "Грузинский студент-антифашист"?

Максиму не было слышно, что на другом конце эфира отвечали заведено-разгневанной Тине, но он мог представить это себе, что говоривший с нею администратор тоже не в себе.

– Вы мне "Таджикскую девочку" давайте на завтра, а на послезавтра Анну Лиске, как обещали, а вашего "Грузинского антифашиста" себе в жопу засуньте.

"Таджикская девочка" выступала как-то у Максима в клубе на Сызранской, и это была его идея пригласить трио сексапильных девчонок, хит которых "Ты-ты-ты меня-меня-меня" крутился теперь на всех радиостанциях.

Раздеть на камеру этих томно-отвязных сексапильных девчушек было неплохой идеей, что стала бы фишкой пятничного шоу Неприличного Максима "Раздень звезду".

Кстати, когда обсуждали название шоу, Тина предложила не "Раздень звезду", а "Покажи звезду". А режиссер Коля Малохонин даже заставочки компьютерной графики придумал красивые и броские, с двусмысленным слоганом – "Раздень звезду, покажи звезду".

Но Тимуру и Исмаилу не понравилось и они звонили Зурабу Ахметовичу. Так что, названием шоу оставили скромную первую половину от задуманного Колей.

– Максим, не спи, – Тина толкнула Тушникова в бок, – я пошла на вторую проходную встречать Анну Лиске.

– А что, надо именно самой ходить? Сгоняй Олю, пусть она встретит -Не, тут по протоколу, надо самой -Ой, боже ты мой, – хмыкнул Максим, – стриптизерок по протоколу на уровне первой персоны, может еще и роту почетного караула?

– А ты, мля выслужись в стриптизерках до статуса короля или королевы, тогда, мля и тебя будут по протоколу, – уже исчезая, ответила коза и сука в одном лице.

Всего месяц проработав на московском телевидении, Максим уже знал, что хождение встречать займет не менее часа, так что можно было наведаться в кафетерий.

– Кофе с молоком? – спросил бармен – Лучше кофе с молоком, чем кофе с мудаком, – ответил Максим.

– И то верно, – криво улыбнулся бармен.

Максим примостился на высоком табурете возле стойки, как петушок на насесте. И как петушок с насеста принялся разглядывать курочек, что пришли-прискакали сюда покурить под чашечку эспрессо-американа, отдохнуть от хамства своего придурка-шефа и поболтать о несчастной доли секретарши, поболтать с такой же несчастной курочкой, как и сама, только из другой куриной редакции, с другого куриного телеканала, из другого курятника.

– Вон, Маринка хорошая сидит, – приметил Максим.

Приметил и развеселившись, даже заерзал на стуле, едва не захлопав крыльями и не закукарекав.

Однако, мысль, о недолеченном букете болячек, несколько огорчила его и мнительный Максим даже почувствовал какую-то дискомфортную тяжесть в промежности и в паху.

– Интересно, а если я эту сучку позавчерашнюю заразил? – мелькнуло в голове у Максима, – а она такая сука крутая, заразит своего Ивана Ивановича, а тот разбираться начнет, не замочат меня потом в подвалах сигуранцы?

Однако свет жизни взял верх над мраком страхов, и Максим хиляющей походкой направился-таки к столику, за которым сидела и пила свой эспрессо милая-премилая Мариночка.

– Vous permettez? – как можно любезнее спросил Максим.

– Валяй, садись, – ответила Мариночка.

– Comment vous appellez vous? – склонив голову на бочок, поинтересовался Максим.

– Галиной меня звать, – ответила Марина и томно потупила взгляд.

– Permettez moi de vous presenter quelle ques poem de moi mem, mademoiselle?- жонтийно прижав ладонь к груди, спросил Максим.

– Валяй, читай свои стихи, – благосклонно позволила Мариночка.

Максим расправил плечи, выпрямил спину и с чувственным пафосом юного Пастернака прочитал прошлогоднюю домашнюю заготовку, – Еще не соткана та ткань стихов, Достойных стройной стати, И дивных блеска глаз – сонету десять строф На то – едва ли хватит.

Сказать, как океана синь – легла ничком невинно В глазах и имени изысканно морском, Марина…

Девушка выпустила тонкими ноздрями мальборный дымок и хмыкнув, подернула плечиком.

– А почему Марина? Я же Галина…

– Какая разница? – в свою очередь хмыкнул Максим.

В это время в его кармане веселой мелодией из гайдаевских самогонщиков заиграл мобильный телефон.

Это была Тина.

– Что? Лиске уже готова раздеваться? – крикнул в трубку Максим, – бегу-бегу- бегу. (сноски: "вы позволите?" "как вас зовут?" "можно прочитать вам мои стихи?") Он спрятал телефончик в карман и извиняясь перед девушкой, сказал смущенно, – M'excusez, mademuaselle, там Анна Лиске уже разделась, мне бежать надо, а с вами в другой раз, Jusqu'аu demain, adieu! (сноски: извините, мадемуазель,…до завтра, до свиданья (фр))

***

C той, с предыдущей Маринкой у Максима получился полный флеш-рояль.

Когда клубная стража утащила упавшую под стол Тину Демарскую кочумать, Максим тоже будучи не слишком трезвым, пошел путешествовать по бару, рассказывая всем встреченным им Маринкам, как вскорости он – Максим Тушников начнет делать свое поступательное восхождение к высотам гламура, запланированное им еще в его питерскую бытность и прописанное ему свыше самим проведением.

В третьей или в четвертой по счету Маринке он обнаружил взаимность чувств и очнулся уже в ее автомобиле.

– Что за таратайка-то не пойму, – тупо глядя на руль и на Торпедо, вопрошал Максим.

– Хаммер, еп твою мать, – ласково крутя рулем, отвечала Маринка.

Машина тем временем неслась по внутренней стороне МКАДа.

– А куда мы направляем нашу дистанацию? – икнув поинтересовался Максим.

– Chez moi, – коротко ответила Маринка и еще покрутив рулем, добавила, – не к тебе же, еп твою мать, так что расслабься и тихо сиди.

До самого конца поездки Максим спал, хрюкал, пукал и пускал пузыри.

Второе пришествие в себя застало его уже в розовой спальне.

Помнил, что самое большое впечатление на него произвела Маринкина татуировка. По внутренним сторонам бедер, в промежности, цветной тушью у нее были наколоты две сотенные банкноты в натуральную величину, да причем так ловко и мастерски наколоты, что всякий раз поглаживая благообретенную подругу в интимных ее местах, он ловил себя на рефлекторном желании содрать пару сотенных и спрятать их под матрац.

– Что? Нравится, сокол мой ясный? – спросила Маринка и властным движением сильной руки нагнула его голову к себе таким образом, что обе татуированные купюры американского казначейства оказались как раз на уровне Максимкиных ушей.

По утру Максимка обнаружил себя плашмя распластавшимся поверх черных шелковых простыней.

– Только черепа с костями на такой простынке не хватает, – подумал Максим, – хороший бы флажок для пиратского кораблика бы получился.

Простыни имели свойство сильного скольжения, и спьяну Максимке стоило большого труда, чтобы перевернуться с брюха на спину.

Он был в постели не один.

Рядом простерлось длинное спящее тело девушки баскетбольного размера.

Сноска: ("ко мне" (фр)) – Ничего себе! – присвистнул Максим, – куда же я вчера в баре смотрел, когда знакомился? Или она на стуле сидела, когда я ей презентовался?

– Ты помнишь, я тебя пидора до машины из бара на себе тащила, как Ленин бревно на красном субботнике! – приоткрыв один глаз, надтреснутым голоском пропела высокая барышня.

– Не, не помню, – отозвался Максим и тут же поинтересовался, покуда не забыл, – а у тебя тут из удобств пиво в холодильнике имеется?

– Dans bas, ou dessue, – ответила девица и захлопнула красивый карий глаз, прикрыв его волоком ресниц.

Пришлось вставать и искать трусы.

Максиму было как-то неловко расхаживать по дому дезабилье.

Трусы нашлись только девчачьи.

Максимка долго думал, но надевать розовые стринги не стал, и пошел в чем есть.

Но так как попал он в это спальное помещение в состоянии полного беспамятства, оттранспортированный из автомобиля таким же образом в виде ленинского бревна, то путешествие в задверное пространство имело теперь для Максима такое же познавательное значение, как путешествие Марко Поло в Китай или поход Васко да Гама в Вест-Индию.

Тера Инкогнито предстала сознанию Максима Тушникова сперва в виде широкого светлого коридора с красным по полу ковром, что заканчивался лестницей с белыми, отделанными бронзой гладкими перилами – хоть садись верхом, как в школьном детстве, да съезжай с ветерком.

Памятуя наставление баскетболистки, Максим начал осторожный спуск. От похмелья кружилась голова. Не надо было мешать текилу с шампанским, ой не надо.

Лестница привела Максимку в громадный холл с пустым холодным, отделанным белым генуэзским мрамором и уральским малахитом камином.

Максим зябко поежился, огляделся, но холодильника с обещанным пивом не увидал.

Тушников с минуту помежевался, идти, продолжать свои географические исследования, или положить экспедиции конец и возвращаться с неутоленной жаждой в постель к красавице-баскетболистке. Но жажда взяла верх над иными сексуальными сомнениями, и утопая по щиколотку в мягком ворсе ковров, Максимка двинулся дальше.

Так, шаг за шагом, Тушников проследовал через большой зал инкрустированного паркета и с расписным плафоном, что из-за зеркал по стенам и из-за белого рояля в углу напомнил Макимке балетный класс, потом босыми своими ногами Максим прошлепал через пару гостиных с шелковыми обоями, уставленных новенькой мебелью, fabricue под матёрый антиквариат Х1Х века, но нигде… Нигде он не заметил и намека на холодильник.

Хотелось сделать пи. И Тушников уже было, грешным делом, начал примеряться к какой-то вероятно чрезвычайно древней вазе, как вдруг, страшная мысль пронзила его пораженный винными испарениями мозг. Он заблудился. Он не найдет дороги назад.

– Вот, дурак, надо было как в кино про индейцев, крестики и стрелки мелом на стенках рисовать, – пробормотал Максим, пуская теплую струю сильного утреннего напора в жерло этрусской вазы…

– Господину что-нибудь нужно? – послышалось из-за спины.

Максим вздрогнул, и часть анализа тут же пролилась на пол мимо вазы.

– А? Что? – Тушников обернулся через плечо и увидал горничную в классическом строгом платье и белом переднике.

– Господину что-нибудь нужно? – повторила свой вопрос горничная.

Она стояла, склонившись в полу-книксене и скромно потупив глаза.

– Где тут у вас насчет пивка? – от волнения надтреснутым голосом спросил Максим.

Присядьте, барин, сейчас принесу, – ответила горничная и зашуршав юбками проворно скрылась за боковой дверью.

Максим машинально принялся растирать босою ногой ту лужицу, что он сделал на паркете.

– Вот, незадача,- подумал он и также машинально обеими руками прикрыл срамное место, – и куда это я попал?

– Извольте, ваше пиво, барин, – услыхал он грудной и удивительно приятный голосок юной горничной.

Она стояла в белом чепчике и с подносом в руках, как та знаменитая шоколадница кисти Жан-Этьен Лиотара, только вместо чашки горячего какао на подносе стоял запотелый бокал со светлым пенным лагером.

Максим отнял одну из рук от срамного места и не отрываясь, глядя в личико горничной, взял с подноса холодное пиво и с каким-то животным зубовным стоном, в три глотка высосал бокал до дна.

– Слушай, а где это я? – спросил Максим, ставя бокал обратно на поднос.

– Это дом господина…

И тут с уст юной горничной слетело такое громко – известное на Москве имя, что Максим вздрогнул, и снова захотел сделать пи.

– Слушай, а эта…

Максим запнувшись, неуверенно показал пальцем на потолок, подразумевая то место, туда где спальня в которой лежала по его расчетам его вчерашняя баскетболистка, – а эта? Кто она ему?

– Зинаида Сергевна? – переспросила горничная, и скромно улыбнувшись, пояснила, – она нашего барина Ивана Ивановича Полугаева гражданская жена.

– Типа жена? – нервно переспросил Максим, – а где сам?

– Иван Иванович сейчас в Австралии и в Китае на переговоры улетели, завтра обещались быть.

Максим слегка повеселел.

– Завтра, говоришь? – спросил он, беря горничную за подбородок, – а тебя это самое, можно?

– Меня? – лукаво стрельнув снизу вверх глазками, в свою очередь переспросила горничная, – меня можно, но чтобы только барыня не увидала…

***

Теперь, вспоминая давешные приключения, Максим начал сильно бояться.

– А если я ее заразил?

А в том, что он трахался с этой министерской женой безо-всяких контрацептивов, у него не было никакого сомнения, – а если я ее, да еще и эту их горничную заразил недолеченной своею микроуреаплазмой с трихомониазом? Убъют меня нукеры министерские?

И охваченный смятением чувств, Максим поехал к Исмаилу и Аджинджалу за деньгами.

***