***

– Там к тебе какая то дама пришла, говорит, ты ее знаешь, – сказал Петя.

– Какая еще дама? – жуя бутерброд спросил Максим.

– Говорит, что Марина, говорит, ты ее знаешь, – ответил Петя.

Петя был старшим службы безопасности.

Это теперь их так называли, – старший службы безопасности, а раньше их называли швейцарами или вышибалами. А еще в бандитские времена про таких говорили, – стоит на воротах. Но не вратарь…

– Так что? Пускать ее или как? – Петя не уходил.

– Да гони ее в шею, – прожевав бутерброд и облизав пальцы, ответил Максим, – много тут таких Марин нынче ходит.

Петя хихикнул.

В их мужском общении поощрялось высокомерно-пренебрежительное отношение к женскому полу.

Тушников и к самому-то Пете относился с высокомерием, но Петя был человеком очень нужным и Максим поэтому старался не слишком усердствовать выражая своё над ним превосходство, потому что случись чего, кого на помощь звать? Петю!

Вот вчера, например, такие люди в клуб приперлись, не пустить – нельзя, формального повода нет не пускать, да и на дорогих машинах приехали и по всему видать, серьёзные. Они Максиму сразу не понравились. Уселись за ближний к сцене столик и нет, чтобы пить, курить, да друг с дружкой разговаривать о своих делах, а эти уставились на сцену, будто в театр пришли и ну – громко комментировать, да вступать в разговоры с девушками.

Сева, кстати, был весь вечер в клубе, и Максим подошел, пожаловался, мол, посмотри, что за люди такие, не попросить ли Петю и его вышибал вмешаться, а то к стриптизершам с репликами сальными, в певицу Настю, которая в этот вечер в качестве дежурной звёздочки была, самолетики сделанные из долларовых ассигнаций запускали, а ему самому, когда Максимушка вышел на сцену с номером своих анекдотов, непристойные жесты показывали, языком оттягивали щеку и пальцем показывали на рот…

Но Сева Максима отослал назад в зал и даже отругал, – мол, это его Максима работа, как арт-директора и как конферансье, а публика имеет право самовыражаться в своем настроении, на то это и клуб, а к службе безопасности, к Петиной помощи можно прибегать только в случае, если гости настолько распоясались, что их поведение мешает отдыхать другим или… Или представляет физическую опасность для артисток. Так, например, Петя смертельно на уровне рефлекса был проинструктирован, что если посетители, даже из ВИПов, распускают руки и хватают танцовщиц или стриптизерок, то Петя должен вмешиваться даже не спросясь у Севы. Руку за спину и волочь на улицу. А если так… А если словами, да самолетиками из американских денег, то это ерунда! И жесты непристойные в адрес конферансье – это тоже ерунда.

– Отвечай им словесной рудой, – посоветовал Сева, – на то ты и артист разговорного жанра.

Ох, и нелегкая это работа, изображать непристойного бегемота! Если по Корнею Чуковскому…

Поплелся Максим в зал и на сцену, Побрел.

А эти там за своим столиком уже полную сексуальную экибану устроили.

Из подсвешника и из подставки для фондю соорудили некое подобие дерева, на которое вместо листьев налепили стодолларовых и стоевровых бумажек.

Приманили к себе со сцены, отлепившихся от шеста стриптизерок Лену и Олю и заставили их танцевать приват-стриптиз возле их столика.

На это по правилам заведения они имели полное право – если договаривались с девчонками за наличные и при условии, что только смотреть и не лапать руками.

Ну, Максим вернулся к сцене, а эти его подзывают, иди мол, сюда.

Подошел.

– Тебя как, чудо зовут? – спросил самый наглый и самый гадко-улыбчатый.

– Максим, – ответил Максим.

– Ты здесь типа анекдоты травишь? – спросил гадкий.

– Ну, типа того, – ответил Максим.

– А расскажи нам пару приват-анекдотов, – сказал гадкий, снимая с чугунного подсвешника три стодолларовых бумажки и протягивая их Максиму, – покуда эти сучки нам приват-танец пляшут, ты нам приват-анекдоты трави.

– Это как это приват-анекдоты? – поджав в недоумении губы, спросил Максим.

– А так, чтобы только нам, а не всей этой шобле, – ответил гадкий, обводя зал рукой, – только нам с корешами, понял, чудо ты в перьях?

Максим на всякий случай оглядел зал, не смотрит ли на него Сева, и здесь ли на всякий случай Петя, если что… А потом взял из рук гадкого три сотни.

– Ну, рассказывать?

– Да ты присядь с нами, выпей нашего, – сказал гадкай, сделав знак своему приятелю, чтобы тот налил Максиму.

– Я не пью на работе.

– Да не стесняйся, выпей.

Максим поглядел в острые и как два северных полюса бесконечно холодные глаза гадкого, и понял, что лучше будет, если он подчинится.

Выпил пол-стакана виски, потом еще четверть стакана.

Рассказал пару-тройку самых новых анекдотов про блондинок.

Гадкий три раза громко смеялся. Его дружки тоже поощрительно ржали.

– Ну, а усы то ты зачем отрастил, чудо ты в перьях? – положив свою тяжеленную руку на плечо Максиму, спросил гадкий, – чтобы не узнали отрастил что ли?

– Да так, да были они у меня всегда, – в растерянности промямлил Максим.

– Сбрей, – не идут они тебе, – сбрей сейчас, – сказал гадкий. И таким голосом и так тихо сказал, что Максиму тут же захотелось куда-нибудь убежать и спрятаться.

– Давай, вот, я тебе и ножичек вот острый дам, у него тут и ножнички есть, и отверточка и штопор…

Гадкий достал из кармана красный перочинный ножик со швейцарским белым крестом "swiss army knife", – давай я сам тебе один ус отстригу!

И тут Максима осенило.

– Тыща баксов, – сказал он.

– Годится, – ответил гадкий.

Гадкий общипал чугунное деревцо, сказал брысь Лене и Оле у которых глазки заблестели при виде денег и протянул десять бумажек Максиму.

– Иди и на сцене отстриги себе усы, – сказал он, – это будет лучшим номером сегодняшней программы.

– Прямо на сцене? – для верности переспросил Тушников.

– Прямо на сцене, – кивнул гадкий.

Que fair?

Пошел и сделал.

На ходу придумал репризу, и жестом собрав к себе танцовщиц, чтобы как бы поддержали его в его порыве и попросив живых музыкантов, чтобы сбацали что-то вроде туша, сказал, обращаясь к публике, – - Сальто мортале с моей комплекцией делать сложно, но вот что-то этакое, типа как в Интернете теперь говорят, "в фотожабе веселого Гитлера замутить", это я могу…

И взял, да и отрезал себе сперва левый, а потом и правый ус…

***

Уже потом, дома, глядя на себя безусого в зеркало, Тушников думал, что… – во-первых, маловато взял за усы. Надо было подороже заряжать.

А во-вторых, если так дело пойдет, то можно только на это и жить. Две недели усы отпускаешь, потом их за пару косарей отрезаешь… А потом снова…

Такая вот жизнь артиста.

И пошел, разыскал на подставке диск с вальсами Штрауса.

***

Идея Брэма насчет Фабрики невест настолько понравилась Вездеславинскому, что у Лагутина от зависти едва удар не случился.

А Лагутин узнал про новый проект от Славы Погребалко – директора Глоб-Интермедиа, главного оператора на рынке телевизионной рекламы.

Вообще, Лагутин со Славой жили в Жуковке неподалеку друг от друга, но виделись там крайне редко, домами, как говорится – не дружили, а встретились они в Думе.

Слава Погребалко приехал в комитет насчет нового законопроекта, ограничивающего рекламу пива, а Лагутин притащился в другой комитет, по делам своего бизнеса.

Была у Лагутина задумка, подстраховаться на случай предстоящего в будущем году Совета директоров-учредителей. Срок, на который Лагутин был избран Генеральным директором телеканала – подходил к концу, а уверенности, что его переизберут еще на следующие пять лет, не было никакой. Даже наоборот, было сильное предчувствие, что не переизберут. Поэтому, пользуясь имевшейся покуда еще пробивной вхожестью в кабинеты, Лагутин прилагал теперь массу стараний втайне подготовить себе мягкое место на старость, что-то вроде частного развлекательного телеканала. Но дело это было архи-хлопотным, и требовалось уладить и сладить целую тьму разных вещей и нюансов. Причем, действовать и политиканствовать приходилось зачастую не прямыми путями, а через кого-то, бартером устраивая чужие интересы, затем, чтобы уже потом ублаженный Лагутиным клиент, в другом месте решил бы вопрос самого Лагутина, так сказать – алаверды.

Вот и теперь, Лагутин приехал в Думу по просьбе одного грузина в совершенно непрофильный вроде бы для Лагутина комитет по делам Сельского хозяйства. Но решив вопрос, передав кое-что от этого грузина людям в комитете по сельскому хозяйству, Лагутин потом рассчитывал на реальную помощь этого грузина в другом комитете, который ведал распределением радиочастот, необходимых для открытия Лагутину своего телеканала.

– Привет, давно тебя не видел, ты что? К Сидоровичу? Или к самому Грызлову? – столкнувшись с Погребалко в широком, устланном двумя рядами ковровых дорожек коридоре, спросил Лагутин.

– Ну, типа того, – устало улыбнувшись соседу по даче, ответил Погребалко, – слыхал, что эти в комитете по рекламе готовят? Если рекламу пива запретят, я разорюсь и по миру пойду, у меня вся вечерняя реклама – пиво.

– Пейте пиво пенное, будет морда здоровенная, – улыбнулся Лагутин.

– Ага, – иронично закивал Погребалко, – у меня, если рекламу пива запретят, будет морда не здоровенная, а похуденная, потому что я как минимум двадцать процентов доходов от рекламы в вечернее и ночное время потеряю, а то и похуже неприятностей огребу.

– Ну, переключишься на другие сегменты рынка, другими проектами компенсируешь, впервой что ли? – похлопав соседа по плечу, сказал Лагутин, – вона, тоже когда рекламу водки запретили, все вы рекламщики рыдали, мол разорили нас, мол по миру пустили…

– Ну да, – кивнул Погребалко, – может и переключимся на другие сегменты рекламодателей, если нас прежде пивные магнаты в землю не уроют за то, что мы плохо законы лоббировали.

– Не уроют, – успокоил соседа Лагутин, – водочные не урыли, и эти не уроют.

– Как знать, – с сомнением покачал головой Погребалко, – как знать, все под Богом ходим, деньги то ведь охренительные у пивняков на рекламу, а откаты, сам знаешь какие.

– Ну, найдете противовес, как при Ёлкине-Палкине, система сдерживающих и поддерживающих штаны, – хохотнул Лагутин, снова по-дружески беря Погребалко за локоток, – не верю я, что ты не подстраховался.

– Да, брат, не без этого, – кивнул Погребалко, – страхуемся, ищем новых крупных рекламодателей, а под это ваш брат, телевизионщик должен новые проекты создавать, ты же сам это лучше меня знаешь. Вон, сделали эти новые шоу с боксом и на льду, как сразу поперла реклама спортивного инвентаря и спортивной одежды? Вон, то-то я и говорю.

Погребалко явно вошел в раж и увлекшись, проговорился.

– Вон твой конкурент, Вова Брэм сейчас мне такой классный проект приволок, Фабрика невест, так я под него кучу рекламодателей сразу организовал… Ведущая нового шоу у Брэма из Питера, сейчас же все модное только из Питера, ты ведь сам знаешь…И бабы, и министры, и президент, все только из Питера… Вобщем, он там девку полу-финку, полу-русскую надыбал, Алиса Хованская, такая сексуалочка, я тебе доложу, и идея шоу замечательная, искать реальных провинциалочек и делать из них невест для состоявшихся джентльменов, этакая русская бабская мечта из доярки в генеральши! Рейтинг ожидаем на уровне Поля чудес и КВНа вместе взятых.

И знаешь, кто генеральным спонсором? Косметика Мадам Лоранц! А вокруг генерального, еще десяток таких крупных пакетов продал, что закачаешься, тут и автомобили престижных классов, и платья для невест, и бельё, и даже… представь, лекарства для поднятия мужской потенции.

– Для престарелых генералов, что на молоденьких доярках женятся? – хохотнул Лагутин.

– Точно, – кивнул Погребалко.

Пожали друг другу руки, пожелали "гуд лаков" и разбежались.

А осадок в душе у Лагутина остался.

Вот даёт Вова Брэм, новое шоу придумал.

Надо, наверное, и нам на канале подсуетиться, скоро ведь Совет директоров-учредителей.

***

***

Алиска переезжала на Москву.

Сбылась мечта идиотки.

Конечно же, на Москве всё круче чем в Питере, и телебашня там выше, и видно с нее дальше, и денег там в Останкино во сто крат больше, чем на Чапыгина. Поэтому, когда Володя предложил Алиске уехать с ним в столицу, сомнений у нее почти не было. Единственным ее сомнением был Гоги, но Володе удалось развеять и его.

Разговор с Гоги против ее ожидания получился очень легким и простым.

– Хочешь уезжать, уезжай, – сопровождая эту фразу характерным для южан жестом, что выражал у них и досаду, и непонимание, и безразличие одновременно, сказал Гоги, – только если плохо там тебе станет, назад не приходи.

Алиска радовалась, что объяснение с ее грузинскими хозяевами прошло так легко и просто. И сама еще себе не веря, что ее вот так вот отпустили, причем не набив ей даже морду для порядка, Алиска принялась поспешно собирать чемоданы, дабы поскорее съезжать с квартиры, что Гоги целый год снимал для нее на престижной Петроградской стороне. Алиска радовалась, но не знала, что так просто без бития и без громкой крикливой ругани ее отпустили только потому, что Володя Брэм нашел для нее новых хозяев, возможно ничуть не лучших чем Гоги и его братья, и что эти новые ее хозяева, которые покупали ее вместе с новым шоу и прилагавшимся к нему большим дивидендом от всего пакета спонсорской рекламы, они накануне имели беседу с грузинами. И те сделали для себя правильный вывод, что лучше по-мирному и по хорошему Алиску отдать.

Но она покудова всех подробностей и всех тонкостей не знала.

В счастливом неведении она переезжала на Москву, где как она полагала, ее ждали вселенские деньги и слава, уступающие может быть только голливудским деньгам и славе.

***

Зураб Ахметович не очень хорошо понимал всех этих нематериальных вложений денег, вроде как в продюсерство поп и теле звезд или в покупку телевизионных шоу.

Положив начало своему капиталу на ввозе в Московию водки, изготовленной и разлитой в предгорьях соплеменного Кавказа, Зураб Ахметович верил только в материальные воплощения серединной составляющей знаменитой марксовой формулы: "деньги-товар-деньги".

Он не понимал, как товаром может быть такая непонятная вещь, как скажем, репертуар модного певца Мити Красивого, или сценарий к будущему, еще не отснятому фильму пусть и известного, но еще не вышедшего из очередного запоя кинорежиссера.

Однако, племянники Зураба Ахметовича – Магомед, Тимур, Аслан и Аджинджал, делом доказали, что единыжды взяв у дяди два чемодана денег и купив на Москве какого-то режиссера, продюсера и нескольких администраторов с телевидения, через год не только вернули Зурабу Ахметовичу три чемодана денег, но и принялись его убеждать, что времена водки, разливаемой в долине реки Курмакчи близ родового тейпового села Армат, давно прошли, и что вкладываться надо в безопасные и нетрудоемкие технологии. Дядя согласился с племянниками и дал им еще четыре чемодана денег кредита.

– Когда на эту вашу чудо-ведущую можно будет поглядеть? – перебирая четки, спросил Зураб Ахметович.

– В понедельник утром приезжает, дядя, – вежливо с подчеркнутым почтением опустив взгляд, ответил Магомед.

– Хорошо, – продолжая перебирать четки, кивнул дядя, – как привезете ее, как устроите на квартире, привезите ее в мой офис, я на нее посмотрю.

***

Алиска разминулась с Лагутиным где-то на траверсе Бологого.

Пулковскими авиалиниями или Трансаэро Алиска не полетела из-за того, что с нею было много чемоданов лифчиков, стрингов и прочих очень нужных ей на Москве вещей.

Раньше, в прежние грузинские времена такими событиями, как переезд, занимались Гоги и его братья. Однако ее опасения, что после расставания с Гоги, отъезд из Питера будет для нее хлопотным мероприятием, развеялись в один миг, когда назвавшись Володиными администраторами, на оставляемую ею квартиру за ней приехали молодые темноволосые ребята. Они отнесли вниз ее чемоданы, погрузили их в два джипа и посадив саму хозяйку в большой черный лимузин, сказали, чтобы она ничего не боялась, потому что отныне, она под охраной очень серьезных и уважаемых на Москве людей.

– Людей Володи Брэма? – поинтересовалась Алиса.

– Володя Брэм тоже наш человек, – как-то неопределенно ответили ее новые телохранители.

А вот Лагутин почему не полетел в Питер, а поехал поездом? А потому что вдруг что-то забоялся он летать, да и врачи ему в эту неделю пить не рекомендовали, а полет "на сухую", очень нервный полет, поэтому – лучше уж поездом.

Так что, разминулись Алиса с Лагутиным. Разминулись где-то на траверсе Бологого.

***

В Питер Лагутин поехал по наколке, данной ему Володей Брэмом.

– Колись, ты шоу обалденное втихаря задумал, – повстречав конкурента в баре гостиницы Балчуг, Лагутин насел на Брэма, едва буквально не навалившись на того пузом, – признавайся, несчастный конкурент, что задумал? Мне все известно, мне Погребалко в Думе все про тебя и про своего генерального спонсора от Мадам Лоранц рассказал.

– Ну, так если все рассказал, так что ты тогда на меня тогда пузом наваливаешься? – отмахивался Володя, – вот тоже, трепло этот Погребалко, ведь это же корпоративный технологический секрет фирмы, надо на него штраф…

– Ты не про него и про его штраф думай, – сердито выговаривал коллеге Лагутин, – ты думай, как мне должок отдать за прошлогодний твой прокол, который я тебе помог замять, забыл?

Нет, Брэм не забыл.

И правда, случился в прошлом году прокол в Володиной команде, потеряли его ребята отснятый материал, причем потеряли как-то очень глупо, не успев перегнать его по спутнику в Останкино. А материал был сверх-важный литерного значения, о зарубежном вояже первых лиц государства.

Что это было? Диверсия врагов государства? Небрежность Володиных ребят? Или козни конкурентов? Тогда разбираться было некогда, а потом как-то это дело замяли, потому как в Володиной команде, та бригада журналистов, что материал потеряла – тоже не из простых была, а из очень блатных, кого тоже наказывать и на кого сильно давить не след.

Но, вобщем, действительно, выручил тогда Брэма Лагутин, дал ему копии материалов, отснятых его бригадой журналистов, спас телеканал от позора и от разборок со Старой площадью. И вот как раз тогда, Володя и поклялся Лагутину, что про долг свой будет помнить всегда.

– Ну так что? Помнишь про должок? – отступая на пол-шага назад, ехидно спросил Лагутин, – расскажешь мне все по честноку?

Вобщем, Брэм не только все Лагутину рассказал, но и наколку дал, – пошли, мол в Питер своих продюсеров, пускай поглядят там одного чудика в клубе "Непристойный Максим", мы его хотели сами себе взять, но упрячь коня вместе с трепетной ланью нам никак не можно.

– Насколько я понял, – сказал Лагутин, – трепетная лань, это ваша финская ведущая, а мне вы втюхиваете коня в пальто?

– Это хороший, это стоящий конь, – успокоил сердитого коллегу Володя, – он матом ругается, он анекдоты рассказывает, он прекрасный ведущий интеллигентной Питерско-Ленинградской школы.

– Ну, гляди у меня, если обманешь! – пригрозил Лагутин Брэму и сам поехал в Питер глядеть на ругающегося матом коня в пальто.

***