Всякое утро, когда Леля встречалась на работе с Чуваковым, она не переставала удивляться, – как же он наверное плохо живет, этот ее руководитель юридической службы.

А он был такой интересный, он так много знал.

И еще – Борис Эрданович много чего умел.

Например, как вскоре выяснила Лёлечка, ее шеф умел делать деньги.

И не только деньги, но и готовить для себя некую поляну сильного и уверенного влияния.

Однажды, он вернулся из кабинета Богуша сильно взволнованным и настолько погруженным в себя, что не обратил внимания на пару Лёлечкиных вопросов, не дурных каких-нибудь дежурных вопросов о погоде и настроении генерального, а вопросов, непосредственно касающихся их работы, по договорам и по справкам для налоговой инспекции.

Войдя в комнату, Чуваков немного посидел, с отсутствующим лицом, повернутым как бы не наружу, а вовнутрь себя, посидел, покурил, а потом принялся нажимать кнопки телефона.

Лелечка вся обратилась в слух.

Как же!

Ей было очень и очень интересно знать, как деньги вмиг делаются буквально из ничего. Вернее не из ничего, а из некой секретной информации, из некоего секретного знания, которое при умении можно быстро обратить в хорошие деньги.

Чуваков сделал три звонка.

Все проходили по одной схеме.

– Дружище, я только что видел план застройки и план отчуждаемых территорий по транспортной развязке на левом и правим берегу Каменки. Надо срочно покупать дачные участки на улице Садовая и Красных Партизан. Сейчас там холупы с участками по шесть соток, их можно скупить по бросовой цене, а через пол-года, эти деньги вернутся впятеро или вшестеро, я тебе головой отвечаю. Город будет выплачивать компенсации за снос, и на этом можно будет хорошо подняться. Почему сам не покупаю? Ха-ха… Не понимаешь сам? Мне нельзя, я информированное лицо.

А тебе можно. Ты нейтральный, вне подозрений. Нет свободных денег? Да я тебе взаймы дам под такое дело, или попроси у тёщи, продай квартиру, наконец, не будь идиотом, где еще ты найдешь такое вложение, чтобы за шесть месяцев шестьсот процентов прибыли? Какой мой личный интерес? Ха-ха! Хороший вопрос… Но думаю, ты со мной рассчитаешься, когда в кресло зама городской администрации сядешь…

Лелечка прислушивалась и внутренне восхищалась, до чего же он умный этот ее новый шеф! Борис Эрданович.

И даже…

И даже – сексуальный. …

Всю эту неделю Лёля знакомилась с архивами.

Просматривала старые тяжбы треста в городском, в мировом и в арбитражном судах.

И повсюду интересы ответчика защищал и представлял он – Борис Эрданович Чуваков.

Читая старые дела Лёля порой вздыхала, порой охала, ахала, а то и начинала повизгивать совершеннейшим детским смехом.

– Что это вас там так развеселило? – интересовался Чуваков из своего угла.

– Да я тут читаю дело по дому номер сорок три, – отвечала Лёлечка.

– А-а-а, это где жители с нами судились и проиграли. – вспомнил Чуваков и снова уткнулся в свой компьютер, быстро-быстро набирая пальчиками текст очередного договора.

– Ну скажите, Борис Эрданыч, разве так можно?

– Что можно? – не отрывая близоруких глаз от компьютера, переспросил Чуваков.

– Ну, начинать строительство без права аренды земли, заранее зная, что цена квартир в конце будет совершенно неадекватной изначально объявленной покупателям ?

– Время тогда такое было, – вздохнув, отвечал Чуваков, – вы поглядите, какой там был год, поглядели, то то! Беспредел кругом был, Ольга Вадимовна.

Лёля оторвалась от чтения и повернувшись к Чувакову спросила, – так получается, что вы заведомо обманывали покупателей? Строили пирамиду, рыли котлован, собирали с дольщиков деньги, замораживали одни дома, перекидывали средства на другие объекты, снова рыли котлован и снова собирали деньги с других дольщиков, а сами даже не имели оформленной собственности или аренды на землю? Но ведь это прямой обман.

– Вы такая наивная, Лёлечка, – сказал Чуваков и впервые нежно поглядел на нее поверх своих очков.

Он назвал ее Лёлечка.

И ее от этого не передернуло.

Вот как!

Если в первый день их знакомства Чуваков показался ей старомодным хрычом, то теперь Лёлечка была готова даже пофлиртовать со своим шефом. ….

– Любовь зла, полюбишь и козла, – Именно эта фраза по утверждению секретарши Вики, вырвалась из груди ее шефа, Игоря Александровича Богуша, когда совершенно неожиданно для всех, вот уж действительно, неисповедимы пути господни, он вдруг зашел вечером после семи в юридическую службу своей компании и увидал там, как прямо на столе…

Чтобы самому куда то зайти в конторе своего треста, разыскивая нужного ему подчиненного, а не вызвать его к себе через секретаршу в кабинет, такое случалось с Богушом не чаще раза в год, а то и реже.

И вот вышло такое совпадение.

Ну как тут не поверить в высшие силы, которые все это устроили и подстроили?

Рабочий день в управлении треста Универсал официально был до семи.

Но сам Игорь Александрович обычно задерживался до восьми, а то и позже.

Такую манеру он взял еще с той поры, как стал главным инженером, когда перебрался из статуса линейных боевых и-тэ-эровцев, у которых место работы – стройплощадка, в клан конторских сидельцев. Собственно, приучать себя к этому не приходилось и надламывать себя тоже нужды не было. В бытность своей боевой работы начальником участка, Богуш всегда засиживался в прорабской до половины второй смены. Первую, что с семи до пятнадцати он присутствовал обязательно, как штык, разруливая самое напряженное, помогая мастерам и сменным начальникам, решать с подвозом материалов, со смежниками, и все такое, да и начальство наведывалось именно в дневную, а потом непременно присутствовал на пересменке, когда заступала спокойная вечерняя смена, и тут уже позволял себе расслабиться.

По молодости – будучи молодым прорабом, гонял кого-нибудь из мастеров в магазин, да и буфетчицу молоденькую, или маляршу из юных красоток-принцесс красоты их лимитного общежития за стол к себе в прорабскую сажал. А то потом и на столе ее раскладывал.

Бывало.

Всякое бывало.

Так что, засиживаться на работе допоздна, это у строителей в крови.

И много всяких курьезов случалось в жизни Игоря Александровича за долгую его рабочую практику.

О пьяной разгульной жизни прорабов вообще легенды ходили. А что! Прораб он своего рода как помещик был. Денег у начальника участка всегда вдоволь водилось, тут и торговля налево стройматериалом, от дефицитного отделочного мрамора или габбро до самых обычных досок и цемента, тут и начисление левой зарплаты мертвым душам, тут и просто взятки от шоферов и механизаторов за возможность отъехать на халтуру. Вот, скажем, работает у прораба на участке подъемный кран или экскаватор. И приходят к прорабу какой-нибудь клиент – будь он хоть председателем из соседних гаражей, или бригадиром армянского кооператива, это не важно. Важно то, что экскаватору или подъемному авто-крану в округе всегда работа находилась – там траншейку вырыть кому-нибудь во дворе, там плиту перекрытия на гараж положить. Вот и приходили к начальнику участка просители-ходоки почти каждый день. И если прораб был не трус, и если было у него доверие к машинисту крана или того же экскаватора, отпускал он их на халтуру, беря с них определенную мзду. А то как же? А вдруг экскаватор этот на там халтуре перевернется или кабель высоковольтный зацепит и людей поубивает? Кто в тюрьму тогда пойдет? Кто за все ответит? Тот кто отпустил этот экскаватор на халтуру – отвечать будет. Так что, делили всегда выручку пополам. И если крановщик брал с гаражного председателя пятьсот рублей за подъем одной плиты, то двести пятьдесят потом отдавал своему прорабу.

Так что у начальников участков всегда денежки лишние в кармане водились. А коли есть у молодого мужчины деньги, да вокруг него еще столько веселых бабенок – малярш, штукатурщиц, учётчиц, сметчиц… То трудно было устоять против того, чтобы к вечеру после трудных дел, не закатить в прорабской хорошенький кутеж!

Бывало, приедет начальство на участок – главный инженер СМУ или сам начальник, работа вроде идет – спорится, машины с бетоном подъезжают, кран кирпичи на шестой строящийся этаж подает, сварщики трубопроводы заваривают, плотники опалубку ставят, арматурщики каркасы вяжут… А в прорабской конторе – когда туда начальство заходит – все пьяные лежат. И мастер вечерней смены, и учетчица, и сметчица… А с ними и сам прораб. И все вповалку. Кто с кем.

Бывало.

Случалось и такое.

Многое бывало в длинной трудовой практике Игоря Александровича.

Один раз даже такой вот смешной случай с ним приключился.

Еще в советское время, когда сразу после института отец устроил его в СМУ своего треста – опыта практического набираться было это. Молодой инженер Богуш работал тогда мастером на участке у старого прораба Силантьева – еще прежней советской закалки прораба, не имевшего высшего образования, но построившего сто домов и сто мостов…

В своей работе юный инженер Богуш находил много приятного, о чем свидетельствовал хранившийся у него документ.

Это была объяснительная записка маляра-штукатура третьего разряда Тимофеевой Марии Ивановны прорабу Силантьеву за прогул.

Впрочем…

Игорь Александрович, сам уже не зная, зачем, хранил этот мятый уже листок из тетрадки в клеточку, исписанный корявым неустойчивым женским почерком.

Хранил и порою, усмехаясь своим мыслям, перечитывал.

Документ сей выглядел так:

Прорабу Силантьеву В.С.

От маляра третьего разряда Тимофеевой.

Объяснительная записка.

Вчера двадцатого августа я вышла во вторую смену на объект дом сорок три по строящемуся шестому блоку. Мы с маляром Ивановой должны были красить наличники по второму этажу. Покрасили в квартирах двенадцатой и тринадцатой, и тут мастер Богуш пришел, и дав мне десять рублей, послал в магазин за водкой.

Я сходила в магазин, купила ему водки и принесла в прорабскую, где он сидел один.

Я отдала ему бутылку водки и рубль двадцать сдачи. И тут мастер Богуш И.А. налил мне стакан водки и велел выпить вместе с ним. Я выпила.

Потом мастер Богуш запер дверь в прорабскую и велел мне раздеваться. Я разделась, и мастер Богуш И.А. стал меня пихать.

После этого, я оделась, пошла в раздевалку, переоделась в чистое и ушла домой, потому как пьяная уже не могла смену доработать.

А на утро, двадцать первого августа, когда я пришла на смену, мастер Богуш потребовал написать объяснительную за прогул.

Вот моя объяснительная.

Рабочая маляр третьего разряда СМУ -43 треста Спецстрой Тимофеева.

Член ВЛКСМ.

Богуш иногда доставал эту смешную бумажку, что вместе с другими памятными документами – почетными грамотами, вырезками из газет, где писали про успехи его участка, СМУ или треста Универсал… доставал и перечитывая улыбался воспоминаниям далеких лет.

Вот и теперь, зайдя в юридическую службу своего треста, и увидав там тихоню – немолодого уже очкарика Чувакова с практиканткой Лёлечкой, Богуш возмущаться не стал – чего не бывает. Любовь зла, полюбишь и козла. …

А Лёлечке вообще всегда нравились умные мужчины, старше ее.

Про ее вкусы в одном модном телешоу очень хорошо как-то сказала одна модная писательница. Когда ведущий спросил писательницу, каких любовников та предпочитает как преимущественно-возбуждающий её тип, писательница ответила, что сексуальность мужчины для нее напрямую ассоциируется с его умом.

Во как!

Лучше не скажешь.

Это совершенно про нее, про Лёлечку.

А Борис Эрданыч.

Боря.

Ну зачем?

Ну что вы делаете?

Ну не надо!

Говорила это шепотом с предыханиями, а сама хотела, чтобы он делал, делал, делал.

Чтобы не прекращал и не прерывался.

На третий или на пятый день работы стажером юридической службы Лёлечка вдруг почувствовала необходимость одеваться так, чтобы выглядеть особенно привлекательной.

Учась в университете, Лёлечка ездила в Германию и даже в Америку и знала, что там на работе не принято выглядеть сексуальной. Не принято накрашиваться и надевать наряды, открывающие грудь, коленки, живот и подчеркивающие крутизну попки.

Одежда офисной бизнес-вумэн должна быть официально строгой и вид женщины в конторе не должен навевать ее коллегам мужчинам никаких романтических надежд и ассоциаций.

Но то ведь там – в Германии и в Америке.

А мы то ведь не немцы…

Поэтому, мечтательная Лёлечка уже на четвертый день своей стажировки надела такую открытую и полу-прозрачную блузочку, а под нее надела такой тугой и смело-открытый черный лифчик в кружавчиках по верхнему короткому обрезу, что ходить по коридору офиса без жакетки – без острастки быть грубо изнасилованной – было просто ну никак нельзя. Но то по коридору. А в комнате их юридической службы, куда никто не заходил, жакетку можно было и снять, под предлогом жары.

Бедный Борис Эрданыч.

Первые пол-дня он упрямо и мужественно делал вид, что увлечен составлением очередного пакета договоров с субподрядчиками.

Потом Лёлечка поймала-таки пару его робких глансов, и тут же поощрила их громкими вздохами и так пару раз повернулась, такими ракурсами, чтобы не заметить ее выдающуюся грудь не представлялось бы ну никакой возможности.

А в пятницу, она пришла на работу в короткой – буквально в пионерской юбочке, и под нее надела не колготки, а чулки, так, чтобы в выверенной ею и отрепетированной позе, когда нога- на – ногу, сидящему сбоку Борису Эрдановичу открывались бы волнующие нежные пространства голенькой, выгнутой от сдавливающего ее края чулочка – плоти.

Умная Лёлечка даже перестановку в комнате легкую сделала – отодвинула в сторону тумбу и фикус в кадке, что загораживали ее от близоруких глаз Бориса Эрдановича.

А бедный Чуваков уже плохо чего соображал.

Текст договоров перед глазами расплывался…

Так и хотелось все скоситься туда, где в более чем смелом вырезе сияло торжество юных природных форм.

Вот и докосился. …

Информацию о том, что в городе будет начато строительство нового автомобильного тоннеля с системой сложных дорожных развязок по обеим берегам реки Каменки Михаил Летягин получил от Добкина.

Добкин был в некотором роде вроде как коломнистом и ведущим политическим обозревателем их газеты, но так как издание было местным и не имело аккредитованных журналистов ни в Кремле ни в Париже, то вся политика в трактовке "Вечерней уралочки" исходила у них из городской мэрии, куда Добкин как раз и был вхож, имея там в отделе пи-ар городского правительства и друзей и прикормленных кунаков.

Летягин не любил Добкина.

Терпеть не мог его развязных манер – ногой открыть дверь в кабинет, не сказав ни здрасьте, ни с добрым утром, брякнуться в кресло напротив шефа, шмякнуть на его стол прямо на свежую верстку новоиспеченных полос свой потертый портфель и сказать, скорчив небритую свою рожу, – ну, вы тут сидите, гниёте, а я материальчик принес, бомба, а не матерниальчик.

Летягин Добкина и терпел до поры до времени и мирился с его хамством только из-за какой-то этой его необъяснимой невероятной пронырливости и осведомленности.

Сколько раз было проверено – перепроверено, если Добкин говорил, завтра в шесть вечера будет землетрясение, оно, это землетрясение непременно случалось и непременно в шесть вечера.

Вид у Добкина был для журналиста неприемлемо отталкивающим.

И как то его терпели в городском начальстве? – изумлялся Летягин.

Но Добкин все время ужом проползал на самые закрытые мероприятия городских властей и аккуратно притаранивал потом оттуда горячие репортажи и эксклюзивные интервью к самому выпуску их еженедельника.

На летучки Добкин не ходил, еженедельными собраниями высокомерно манкировал, говоря обычно, – мне эти ваши тусовки не нужны, вы когда-нибудь видели тусующегося удава или стадо анаконд?

Себя он считал именно таковым. И имел даже журналистский псевдоним – Иван Анакондов.

В этот раз Добкин принес настоящую сенсацию.

– Вы тут прозябаете, – начал он не поприветствовав главного редактора, но усевшись перед ним и тут же без спросу протянув руку к пакетику со сладкими сухариками, которыми Летягин постоянно забивал чувство голода, – вы тут прозябаете, – жуя Летягинский сухарик, проговорил Добкин, – а в городском правительстве готовят тендер на пол-миллиарда московских денег. Разворовывать московские денежки, пилить откаты собираются.

Добкин сказал и сделав паузу победно посмотрел на Летягина, дескать вот какой он молодец-удалец, мол если бы не он, так и остались бы все тут в этой газете дураки-дураками, и только благодаря ему – Добкину в газету "Вечерняя уралочка" еще поступает какая-то живая информация.

– Ну и что? – спросил Летягин, – будем писать?

– Будем, – радостно ответил Добкин, запихивая в рот еще горстку халявных сухариков, – они уже заранее там и победителя тендера назначили, и кстати это твой однокашник.

Летягина всегда коробила эта манера Добкина говорить ему "ты", но поделать с этим Иваном Анакондовым он ничего не мог, прогонишь его, останешься без информированного коломниста, а при их малюсеньких тиражах, когда пенсионерки-подписчицы покупают "Вечернюю уралочку" именно из-за публикаций Анакондова, такой роскоши – разбрасываться журналистами, Летягин позволить себе не мог.

– Пятьсот миллионов? – изумленно приподняв брови переспросил Летягин.

– Точно, – кивнул Добкин, – пол-миллиарда зеленых грюников из города Москвы столицы Московской области.

– А кто подрядчиком? – проявляя уже такую заинтересованность, которая отметала все личные антипатии, спросил главный редактор.

– Твой однокашник, Богуш с его трестом Универсал, – с торжествующим видом обладателя никому не принадлежащей и ни с кем не разделенной тайны, сказал Добкин.

– Универсал такой объем капиталовложений не потянет, – с сомнением сказал Летягин, – они едва-едва с кварталом Сиреневые Тишани справляются, а тут тоннель, да еще и специализация не их, у них лицензия то на производство горнопроходческих работ имеется?

– У них главное имеется, голова твоя садовая, – нетерпеливо с досадой в голосе проговорил Добкин, – у них лобби в городской управе в лице Антонова имеется, а Антонов любой тендер только своим отдаст, чего бы это ни стоило, он ни с кем чужим денег пилить не станет, поэтому и губернатор у него Авангард наш Брониславович сфалован так, что тоже никому чужому тендера не отдаст.

– Но объективно, – продолжал сомневаться Летягин, – объективно, если у треста Универсал нет опыта строительства тоннелей, как можно?

– Зато у них есть опыт откатывать именно в этом отдельно взятом городе именно этому отдельно взятому контингенту чиновников, – с явно покровительствующими интонациями знатока над тугодумом, сказал Добкин, – а специализированную организацию, хош Московский метрострой, хош Украинский шахто-строй-комбинат, они уже себе в субподрядчики наймут, когда тендер выиграют, когда первый транш получат и с него обналиченными деньгами откаты в мэрию потаранят.

– Как все мерзко! – воскликнул Летягин.

– Такова селяви, – с видом заправского резонера, поучающее заключил Добкин, – надо бы фельетон поместить, как ты?

– Надо написать фельетон, но осторожно, чтобы ничего непроверенного, – сказал Летягин.

– У меня непроверенного не бывает, – сказал Добкин.

И уже уходя спросил, – а правда говорят, что тебе охранники Богуша морду у него на юбилее набили за тот материал о таджикском рабочем?

Летягин насупился и ничего не ответил.

– Тогда вдвойне надо фельетон публиковать, – подытожил Добкин, – чего тебе их всех жалеть? …

Вообще зря Добкин полагал, что Летягин такой вот простодушный дурачок.

Зря.

Летягин знал, что Добкин журналист мягко говоря – ангажированный.

И за такой вот фельетон наверняка имел не одну сотню долларов от какого-нибудь конкурента Богуша или от недоброжелателей Антонова и самого Кучаева.

Может его из Пятнадцатого треста с этой информацией подослали, а может из штаб-квартиры бывшего генерала Уварова – главного соперника Авангарда Брониславовича на прошлых выборах.

Но так или иначе, материал о самом главном городском событии, никак не мог бы пройти мимо главной вечерней газеты…

Это было бы неправильно.

– Надо поместить материал Добкина в паре с другим, с позитивным взглядом на проблему, этакие два мнения, этакий плюрализм, этакая независимо-нейтральная позиция газеты, – решил для себя Летягин.

– Слушай, Летягин! – в кабинет вновь просунулась небритая Добкинская харя, – я чего хотел у тебя спросить, эта новенькая, как ее? Маша из отдела городских новостей, та что про таджиков писала, дай ее мне на стажировку? Я ее в мэрии аккредитую, тебе же вкайф будет…

Вот нахал, – подумал Летягин, – они нахалы во всем нахалы. Они и самых красивых девушек под себя подгребают…

– Бери, – сказал Летягин, и когда харя Добкина исчезла в дверном проеме, вздохнув, протянул руку к пакетику сладких сухариков, но обнаружил в нем только крошки. …

В четыре утра в квартире у Димы Минаева раздался звонок.

За десять лет жизни в Америке Дима привык к тому, что глубоко за полночь могут запросто позвонить именно и только из России. Там в этой стране невежественной дикости до сих пор не знали о разнице в часовых поясах. Поэтому телефон на ночь не отключал и трубку, преодолевая сон, всегда брал.

– Кто это? – по русски спросил Дима.

– Это я, Вадик Столбов, – с того конца света прокричал бывший Димкин однокашник по институту.

– Ты в курсе, что у нас на Восточном побережье теперь четыре утра? – язвительно спросил Минаев.

– Извини, извини, Димка, – замявшись, пробормотал Вадик, – но у нас с Богушом дело до тебя есть, дело крайне важное и что самое существенное, дело очень денежное.

Сон мгновенно оставил Минаева.

– Я слушаю, говори, – сконцентрировался Дима и даже встал с кровати, – я слушаю…

Из сбивчивых объяснений не шибко то трезвого Вадима, Минаев все-таки понял, что от него теперь требуется найти или самому учредить здесь в Америке строительную фирмочку для того, чтобы сделать ее субьектом участия в тендере на строительство тоннеля в Краснокаменске.

– Да ты что? С ума сбрендил? – изумился Минаев, – выставить вновь-учрежденную фирму на тендер в пол-миллиарда? У вас там что? Слепые или идиоты в аудите счетной палаты сидят? На такой тендер же могут выставляться только фирмы с большим капиталом и с кредитной историей.

– Это не твоя забота, – успокоил его Вадим, – это наши проблемы и мы их решим, тебе надо только купить фирму, формально занимавшуюся строительством, бедную дешевую фирму, а денег на эту организационную работу мы тебе переведем, будь спок.

Сон окончательно ушел.

Вот поговорил с Родиной и все в душе перевернулось.

Вот какая бывает порой цена ночному разговору.

Полная перемена курса в судьбе.

Неужели это тот самый шанс?

Вот Грэйси потом локти кусать то будет – дура!

А он срубит свои десять миллионов и укатит куда-нибудь на Майами.

Или на Западное побережье – в Сан-Диего или в Санта-Барбару.

За десять лет работы в Америке Дима Минаев ни на минуту не переставал сомневаться в том, что когда-то, покидая Россию он сделал правильный выбор.

Нужно было только дождаться момента, когда синяя птица сядет поближе, когда она потеряет бдительность и повернется к Минаеву своим хвостом.

И тут уж нельзя зевать.

Надо хватать и держать.

Хватать и держать.

Этот их тендер на строительство там в их Краснокаменске был его шансом.