Глухой стук упавшего тела был почти не слышен. Его полностью поглотил мерный бой дизель – молота, колотившего сваи на соседнем участке.
Тук!
Бумпс!
И ничего…
Только лежит на грязной плите человек, распластавшийся в неестественной позе, да темно-бардовое, почти черное пятно венозной крови расползается по шершавой серой поверхности бетона из-под оскалившейся желтыми зубами неживой головы с черным восточным ежиком жестких волос.
Первым спохватился крановщик, он из кабинки своего башенного крана по рации, по этой "воки-токи" Мэлсу Шевлохову – бригадиру крикнул, что стропальщик со стены упал, а тот уже прыгнул в грузовой подъемник и сразу вниз в прорабскую.
– Исо разбился, – с порога крикнул бригадир.
Игнатьев – начальник второго участка сорок первого СМУ вздрогнул, скривился в нервной гримасе, выругался матерно и одернув с утра выглаженную молодою любовницей модную свою белую рубаху с коротким рукавом, тяжело поднялся из-за стола.
– Я так и знал, что этим кончится, так и знал, – обращаясь скорее всего к самому себе, бормотал Игнатьев, выходя из прорабской.
Со стороны можно было подумать, что человек разговаривает со своей Судьбой или высказывает претензии собственному Ангелу хранителю.
А возле тела уже столпились соплеменники бедного Исы.
Блондинов тут не было.
Один только подошедший Владимир Петрович Игнатьев был блондином, а так – сплошь азиаты со смуглыми не то от загара, не то от природной черноты шеями.
– Мэлс, ты это, ты всех, у кого регистрации нету, всех, кто без оформления работает, давай-ка уведи в общежитие по быстрому, пока милиция не приехала, – скривя губы в какой-то исполненной неприязнью гримасе, сказал Игнатьев, – а этого, Исо накройте что ли чем-нибудь, да и не толпитесь здесь, не стойте как бараны, мертвого не видали никогда что ли?
Надо было звонить шефу.
А может не надо было звонить шефу?
Владимир Петрович, в нерешительности задумался, приняв позу находящегося в смятении Наполеона, когда при Ватерлоо тот узнал о полном провале контратаки своей тяжелой конницы.
Он был красив – Владимир Петрович.
Не даром его любили молодые девушки.
Давно прошло то время, когда прорабы на стройках ходили в брезентовых робах и от них несло водкой и дешевыми папиросами. Теперь начальники строительных участков выглядели не хуже иных клерков из офисов банковского Сити.
Вот и Владимир Петрович на работу приезжал в новеньком корейском джипе в отутюженной белой рубашечке и в пижонских брюках.
На бронзовой от анталийского загара шее поблескивала увесистая золотая цепочка, а на мощной волосатой руке его красиво переливались бликами швейцарские часы с браслетом.
Орёл, да и только.
Прорабы в сорок первом СМУ треста УНИВЕРСАЛ хорошо зарабатывали.
Три тысячи долларов зарплата, да столько же, если не больше – так называемыми "левыми поганками"…
Хватало и на то, чтобы прилично выглядеть в обществе и на дорогие прихоти, вроде очередной юной сожительницы Владимира Петровича.
А вот теперь этому орлу – да камнем и вподдых.
Как некстати этот Исо с шестнадцатого этажа упал!
У этого Исо ни регистрации, ни трудового соглашения никакого…
Звонить теперь Богушу?
Ведь предупреждал прорабов Игорь Александрович – генеральный директор их строительного треста, предупреждал, что вся ответственность за наем "кули", как с остроумным высокомерием в тресте называли среднеазиатских рабочих, вся ответственность ложилась на прорабов. Игорь Александрович Богуш ничего и знать о работе незаконных гостарбайтеров не желал.
Но это он на словах не желал.
А на самом то деле, урезая фонды на зарплату, практически вынуждал начальников участков идти на риск.
– Звонить Богушу? Доложить о Че-Пэ?
Богуш, он конечно поможет замять все это дело, у него есть все необходимые рычаги и кнопки.
Но потом, когда все станет шито-крыто, Богуш спросит Игнатьева, – а на хрена мне такой прораб нужен, чтобы за ним сопли подтирать?
И будет по своему прав.
Богушу такие прорабы нужны, чтобы умели сами за собой прибраться, если потребуется.
Вот уволит Игнатьева Игорь Александрович, где Вова потом такую работу найдет, чтобы шесть тысяч в месяц?
Придется тогда и с мечтой о кирпичном коттеджике расстаться, да и с иными планами тоже. В круиз по Средиземноморью, да новая машина.
А к хорошей жизни ведь быстро привыкаешь.
Нет, не будет он Богушу звонить!
Не будет, тем более не будет, потому что у Игоря Александровича сегодня вроде как юбилей, не то пятьдесят ему, не то сорок пять…
– Слушай, это, Мэлс, – обратился Игнатьев к бригадиру, – ты это, предупреди своих, чтобы не болтали лишнего, скажи им, что руководство денег семье этого Исо соберет, успокой их, а я пока сам до участкового доеду.
И уже направившись к своему почти новенькому "Санта-фе", добавил, – и это, уберите тело с прохода, оттащите его в столярку что ли, да накройте там, чтобы никто не видел, и кровь на плитах замойте. …
Участковым у них был у них капитан милиции Магомед Алиев.
Район новостроек.
Спальный район Сиреневая Тишань.
Здесь вообще много азербайджанцев жило.
Люська – уборщица, что в прорабской подметала, сама из аборигенок, рассказывала, что в местных школах в некоторых классах уже половина черноты. Это словечко у нее не по злобе, а как-то органично по-русски вылетало, как в литературе у Толстова или Лескова слова абрек или басурманин.
Вышли до кафе "Лейла".
Сели за столик, закурили.
Алиев сразу смекнул что к чему.
Хитрые они эти азербайджанцы.
Скоро лет этак через "дцать" совсем местных в резервации загонят.
А ведь еще лет восемь назад ничего у них здесь не было, кроме нескольких лавочек с овощами да арбузами.
– Пять кусков, – сказал Магомед, выслушав прораба Игнатьева, – пять тысяч и этот таджик будет уже моя проблема, а не твоя.
Сказал и улыбнулся во всю ширь своей золотозубой улыбки.
– Пять тысяч за какого-то черного, да ты совсем охренел, капитан, – возмутился Игнатьев, – две пятьсот красная цена, что я не знаю, как это делается? Вывезешь его с моим Мэлсом на свалку, скажешь бригадиру бомжей, чтобы закопали, и дело с концом.
В маленьком кафе "Лейла", принадлежавшем азербайджанцам, было совсем безлюдно.
Они с капитаном, да девушка барменша, что служила одновременно и официанткой.
Девушка очень старалась угодить, аккуратно ставила чашки с кофе, пепельницу, даже капельки какие-то незаметные глазу салфеткой старательно вытерла перед самым главным посетителем.
Впрочем, какой он Магомед посетитель?
Да он наполовину хозяин этого кафе.
И девчонка эта официанточка наверняка его рабыня.
Игнатьев глазом профессионального ловеласа оценил ножки и попочку прислуживавшей им девушки.
– Пять тысяч, Володя, – упрямо подытожил Магомед, – или иди вызывай милицию и санитарный транспорт, оформляй протокол, как положено. А этот твой рабочий без документов. И еще у тебя таких рабочих пол-сотни на участке, разве я не знаю? А копнут, там у тебя в подсобках, где они спят, и антисанитария, и наркотики…
– Нет там наркотиков, – вскинулся Игнатьев.
– Есть наркотики, – жестом успокоил прораба Магомед, – и насвай, и гашиш, и кое-что покрепче… А надо, и патроны со взрывчаткой найдут, ты же знаешь наших.
Игнатьев знал. Потому и молчал.
Алиев лениво ковырял во рту зубочисткой.
Игнатьев тяжело вздохнул.
– Мало ты получаешь с меня? – спросил он, глядя мимо участкового куда-то в пол.
– Это не включает в себя непредвиденные расходы, или форс-мажор, – неожиданно по-научному выразился капитан, – И ты вообще, что жадничаешь, Володя, хочешь проверок, так тебе же дороже выйдет.
– Хорошо, будет тебе пятёрка, – тихохонько, чтобы со стороны не показалось, будто они ссорятся, хлопнув по столу ладонью, сказал Игнатьев, – сегодня вечером привезу, только ты сейчас не мешкай с этим, вывези его у меня со стройплощадки… …
Мэлс все сделал, как просил его прораб.
Ту половину рабочих у которых не было никаких документов, он сразу вывел с участка, вывел оттуда, где в вагончиках они жили целыми месяцами, где спали, где готовили себе пищу, где стирали и мылись, где играли в нарды, куда приводили самых дешевых проституток, вывел с территории строительства и развел по квартирам знакомых земляков.
Мэлс не даром получал свою тысячу долларов в месяц.
Бригадир.
Бригадир и правая рука прораба.
А рабочие тихонько роптали.
– У Исо жена и трое детей дома остались.
– Как же не похоронить его по нашим обычаям?
– Что мы совсем как рабочая скотина здесь?
– Этот Путин хуже чем наш Туркмен-баши, если такое здесь с нами творят.
Но Мэлс быстро усмирил недовольный ропот.
– Жене и детям Исо прораб зарплату за три года пошлет, целых сто тысяч рублей, а вы помолчите, захотели назад по домам разъехаться? Я никого не держу, идите, в другом месте такие деньги попробуйте заработать.
И никто больше не ворчал.
Все – и каменщик Аба Елеусизов, и арматурщик Бэн Алишеров, и плотник Хамзан Дехканов и все тридцать совершенно бесправных работяг из далеких Пянджа и Ашгабада закрыли рты. Потому что у каждого там в голубых далях предгорий Алатау остались жены и дети, которым если они перестанут посылать им деньги, придется заниматься воровством и проституцией. …
В свой последний путь Исо Шевлохов ехал без особого комфорта.
В заднем "обезьяньем" отделении старого милицейского УАЗика.
Магомед Алиев сам сидел за рулем. С ним на южную городскую свалку поехал и последний плакальщик усопшего – бригадир Мэлс Хамданов.
– Надо бы договориться с бомжами, чтобы похоронили по нашему, лицом на восток, – сказал Мэлс.
– Договоримся, – кивнул Алиев, покусывая свою вечную зубочистку, которую он лет пятнадцать подсмотрел в каком-то американском кино. …
Через полтора месяца Алия Шевлохова и правда получила из России деньги.
Много денег.
Триста долларов.
В киргизских сомах это было почти полторы тысячи.
На такие деньги можно несколько месяцев жить – не тужить.
И можно было не ходить больше на государственную дорогу Ашгабат-Туркменбаши.
А Алия ходила туда.
Ходила и садилась к шоферам грузовиков всего за пять сомов.
И старшая дочь Алии – Сади ходила туда.
И младшая скоро пошла бы.
Если бы не муж.
А муж Исо в последнем письме писал, что там в России на стройке их называют "кули".
Так смешно…
Кули… ….
– Гоша, у тебя кули есть, чтобы резинострел свой на ком опробовать? – задорно сверкая новенькими по израильской технологии выбеленными зубами, спросил Вадик, – или собака какая-нибудь?
– Я тебе дам, собаку калечить! – грозно прикрикнул на приятеля Богуш.
Игорь Александрович – для близких друзей Гоша вертел в руках новенький, принесенный Столбовым револьвер.
– Это мой тебе подарок на сорок пять лет, – пояснил Вадик, с почти нежной но вместе с тем подобострастной улыбкой глядя на своего институтского товарища.
В далеком детстве, на первом курсе строительного института, когда они вместе со Столбовым прогуливали вторую пару лекций, сидя в кино, перед экраном, по которому скакал гэ-дээровский индеец Гойко Митич, как они мечтали о такой настоящей боевой железке с барабаном и с шестью блестящими патронами в её баррелях!
Игорь Богуш помнил и тот фильм, после которого он стал четко представлять себя в кресле очень большого руководителя.
Это была экранизация рассказов О-Генри.
– Боливар не выдержит двоих…
Именно эта сцена произвела тогда впечатление на юного Игоря Богуша, именно эта сцена, что была в кабинете президента нефтяной компании, когда бывший громила – ковбой – грабитель почтовых поездов, открывал ящик своего письменного стола, и там, рядом с коробкой гаванских сигар лежал его старый шестизарядный кольт.
Гоша на всю жизнь сохранил этот образ, как мечту, ведшую его к вершинам строительного бизнеса.
Коробку самых дорогих сигар он давно уже постоянно держал в своем столе.
А вот теперь и револьвер ему принесли.
Вместе с лицензией.
– Ну что, если не в собаку, так давай в твоих таджиков постреляем? – скалился Столбов.
– У меня нет таджиков, – сказал Богуш, холодно поджав губы.
У него уже давно было заведено такое правило, которого Гоша придерживался всегда, – даже в шуточных разговорах с друзьями не говорить о запретных и незаконных аспектах своего бизнеса и своей бухгалтерии.
– Я плачу все налоги, – говорил он друзьям.
– Ну, мы то понимаем, – улыбались товарищи.
– Нет-нет, я правда плачу, – настаивал Богуш.
И в таком правиле был залог некой уверенности в том, что именно отсутствие опасной раздвоенности, некоего двоемыслия – "семь пишем, два в уме", помогут потом в случае чего не сбиться на следствии.
– Нету у меня на стройке незаконных таджиков, – повторил Богуш, убирая кольт в стол, кладя его на взлелеянное детскими мечтами место.
– А я слыхал, что давеча у твоего Игнатьева на строительстве шестнадцатиэтажки, таджик упал и разбился, – возразил Столбов.
– Брехня, газетчики врут, – ответил Богуш, – это все происки конкурентов из "пятнадцатого треста", это их оплаченные папарацци брешут, это они хотят меня на рынке скомпрометировать.
Вадик Столбов хорошо знал, что это не брехня, но спорить с приятелем не стал.
Тем более, что с пятнадцатым строительным трестом у Вадика таких теплых связей, как здесь в УНИВЕРСАЛЕ не было, и выиграй "пятнадцатка" тендер на новое строительство, вряд ли получил бы Столбов заказ на проект. А с заказом и деньги.
Деньги, без которых нынче – никуда.
Он даже замурлыкал про себя.
"Говорят, говорят.
Ну и пусть говорят.
У цыганок глаза словно звезды горят – говорят, говорят…" Этот романс Вадик всегда заказывал для Игоря Александровича, когда они с Богушом ужинали в цыганском ресторане на крутом берегу реки Каменки.
Там строчки такие были, которые Гошу приводили в экстатическое состояние.
Всюду деньги, деньги, деньги…
Всюду деньги – господа.
А без денег жизнь плохая – не годится никуда.
Это точно, без денег никакой жизни нет.
И куда может сгодиться жизнь без денег? …
А жизнь Вадика Столбова закладывалась не на таком лёгком старте, как у Игоря.
Если у Богуша, когда ребята поступали в институт, отец был уже начальником Дорожно-строительного треста, то у Вадика на момент защиты диплома папа работал всего лишь простым мастером на заводе и не имел, даже высшего образования.
Карьера Столбова потому складывалась куда как менее стремительно, камешек к камешку, кирпичик за кирпичиком, возводил аккуратный Вадик маленькую пирамидку своего большого будущего благосостояния.
И спасибо природной сообразительности – в том, что в строительстве воровать очень легко, умный Вадик разобрался очень быстро.
И разобравшись, Вадик еще больше прилип к другу своей студенческой юности.
Это был союз меча и орала замешанный не на классовой ненависти жителей уездного города Удоева к пролетариату и большевикам, нет это был союз проектировщика и подрядчика, замешанный на дележе огромных денег, крутившихся в строительном деле.
***
Господи!
Гоше уже сорок пять…
Правда, говорят, что сорок пять лет мужчины не отмечают.
Но Гоша – то никак не посмеет зажать свой юбилей.
Общественность ему не позволит.
Холуи, те забастуют, мол, не лишайте нас возможности полизать начальственный зад!
А вообще, кому Гоша, а кому и Игорь Александрович…
Генеральный директор и председатель правления совета акционеров стройтреста