Важным внутренним хронологическим рубежом ранней истории Скандинавии является начало 890-х гг., разграничивающее «раннюю» и «среднюю» эпоху викингов. В 890 и 891 гг. норманны потерпели два крупных военных поражения во Франции и Германии. Экспансия викингов заметно пошла на убыль: лишь упорные локальные войны позволили дружинам Хрольва Пешехода, Роллона, закрепиться в Нормандии. Формально признав вассальную зависимость от французского короля Карла Простого, в Англии Альфред Великий стабилизировал отношения с датчанами, подчинившими северную часть страны; Германия, где складывалась Оттоновская империя, выдвигалась в качестве наиболее серьезного и деятельного противника, успешно противоборствующего с норманнами и стремящегося подчинить своему политическому влиянию, по крайней мере, датских конунгов.

Ограничению внешней экспансии норманнов способствовало не только сопротивление, которое смогли в конечном счете организовать феодальные державы Запада. Более важное значение, видимо, имели процессы, развернувшиеся внутри скандинавских стран. Экономический, социальный, военно-политический потенциал, созданный в течение ранней эпохи викингов (790-890), стал основой активной политики конунгов наиболее развитых областей — именно тех, где находились крупнейшие вики, авторитетные древние святилища, сложилась эффективная военно-территориальная организация, — в течение нескольких десятилетий решивших весьма важную задачу государственного строительства: объединение племенных территорий. В Дании, как уже отмечено, эта задача была решена в правление конунга Горма Старого (ум. ок. 940); в Норвегии с 890-х гг. (битва при Хаврсфьорде) методично подчиняет себе конунгов мелких «фюльков» Харальд Косматый (после объединения страны, по преданию, впервые остригшийся и именуемый с тех пор Харальдом Прекрасноволосым); в Швеции успехов по объединению страны добивается конунг Эйрик Энундсон (ум. ок. 882).

Эти короли, впервые возглавившие объединенные государства в конце IX — начале Xвв., воплощали определенный социальный тип «конунга-реформатора». Действуя последовательно и целенаправленно, они создавали основу новой структуры управления, построенной как вассальная иерархия: конунг-ярлы-херсиры (позднее — лендрманы, «ленники»); они располагали квалифицированной военной силой (постоянных дружин, вобравших лучшие кадры викингов) и контролировали военное ополчение бондов, сбор с них податей и даней — опираясь при этом на существующую уже административно-территориальную сеть, а следовательно, и на систему культовых центров (поэтому все эти конунги остаются язычниками и верховными языческими жрецами). Им приходилось противоборствовать и взаимодействовать с различными социальными силами: родовитой племенной знатью, общинным самоуправлением бондов, дружинами викингов; действуя то силой, то компромиссами, но неизменно последовательно, методично, конунги-реформаторы добились главного: интеграции племенных областей. Создание «государственных территорий» Дании, Норвегии, Швеции стало своего рода реализацией результатов внешней экспансии и стимулированного ею внутреннего социально-экономического развития. К 940 г. процесс образования северных государств далеко еще не завершился, но уже прошел свою начальную стадию.

Специфика этого процесса в Скандинавии заключалась, по наблюдению Ф. Энгельса, в том, что без резкой ломки здесь традиционная «родовая организация переходила в территориальную и оказалась поэтому в состоянии приспособиться к государству» (Эн¬гельс, 21:150). Племенной управленческий аппарат, к которому генетически принадлежали конунги-реформаторы, их методичными усилиями преобразовывался в раннегосударственный. Управленческие, военные, сакральные функции конунгов, закрепленные за ними в «варварском» обществе, позволяли им с наибольшим успехом реализовать раскрывающиеся в эпоху викингов новые социально-экономические возможности. Традиционные поступления в пользу конунга-вождя, дары, ритуальные пиршества-кормления (вейцла), судебные штрафы составляли изначальную прерогативу родовой знати, возглавлявшей племенные «фюльки». Но с подчинением в конце IX — начале X вв. конунгам наиболее развитых из этих «фюльков» племенной знати других областей происходит некоторое перераспределение, и начинается концентрация этих поступлений в распоряжении формирующейся центральной, королевской власти. Одновременно прослеживается рост и столь же традиционных, земельных владений конунгов («Уппсальский удел» и т. п.), проявившийся в распространении по различным областям каждой из скандинавских стран сети королевских усадеб, «хусабю», становившихся новыми административными, фискальными и экономическими центрами, исключенными из племенной юрисдикции и непосредственно подчиненными центральной власти. Образуется своего рода «домениальный фонд» королевских земель. Опираясь на этот фонд, конунги начинают распоряжаться все более уверенно и племенными землями, контроль над которыми осуществлялся в виде вейцл и даней.

Концентрируя отторгнутые (хотя бы частично) у старой знати права на племенные поступления, конунги создавали качественно новый, единый государственный фонд средств, обеспечивавший существование и деятельность «протофеодальной» военной касты, королевской дружины. Опираясь на обеспеченную таким образом постоянную военную силу, конунги постепенно повышали «интенсивность эксплуатации», изымая понемногу, но неизменно возраставшую часть экономического потенциала бондов, остававшуюся ранее в их распоряжении: это медленное расширение королевских прав на «дани-подати» субъективно воспринималось общественным сознанием именно как ущемление традиционных прав бондов, «отнятие одаля». Изъятием части средств королевская власть существенно сужала возможности самодеятельности бондов (и прежде всего — дружин викингов, опиравшихся, в конечном счете, на ресурсы бондов, и отчасти — родовой знати). Ограничивалась на протяжении X века и деятельность поставленного под государственный контроль, возглавленного представителями королевской администрации (лендрманами и ярлами) и превращавшегося в воинскую повинность народного ополчения-ледунга.

Наряду с обеспечением королевской дружины, составившей ядро формирующегося господствующего класса, конунги получают возможность и для других видов государственного строительства: сооружения монументальной фортификации вроде «Датского вала», воздвижения крепостей, прокладки и обеспечения новых коммуникаций (дорог, мостов, каналов на волоках и пр.), основания новых, находящихся под преимущественным королевским контролем городов.

Складывающаяся система характеризовалась в первые десятилетия известным «равновесием сил»: подавив и подчинив старую племенную знать, конунги не просто заместили в каждой из локальных областей ее позиции своими «мужами», но нередко — оставили в качестве ленников представителей старой местной аристократии:

«Хроллауг конунг взошел на курган, на котором конунги обычно сидели. Он велел поставить на нем престол конунга и сел на этот престол. Затем он велел положить подушку на скамейку, на которой обычно сидели ярлы, скатился с сиденья конунга на сиденье ярла и назвался ярлом. После этого он отправился навстречу Харальду конунгу и передал ему все свои владения. Он вызвался стать его человеком и рассказал ему о том, что только что сделал. Харальд конунг взял меч и привесил ему на пояс. Затем он привесил щит ему на шею. Он сделал его своим ярлом и возвел на престол. Он сделал его ярлом фюлька Наумудаль» (Сага о Харальде Прекрасноволосом, 8) (Снорри Стурлусон 1995: 45).

Знатные семьи, не желая подчиниться королевской власти, покидали страну: одновременно со становлением государственности в Норвегии и других скандинавских странах происходило заселение Исландии (в основном с 890 по 930 г.). Хавдинги и бонды, поселившиеся здесь, сохранили догосударственное «тьоудвельди», народовластие, и сформировавшаяся административно-территориальная система была тесно связана с языческими культами и верованиями; эта «консервация» догосударственного уклада определила уникальный расцвет древнесеверной культуры исландского «века саг» и последующих столетий, вплоть до XIII в. (Стеблин-Каменский 1967: 16 -33). Но подобные «очаги» догосударственных порядков тлели, по существу, и в каждом из «фюльков», согласившихся подчиниться конунгам. Племенная знать, хавдинги при случае могли объединиться против притязаний королевской власти, если они казались чрезмерными, с «могучими бондами», а если нужно — и с дружинами викингов, во множестве базировавшихся на островах атлантического побережья Скандинавии.

Первые государственные образования, охватившие территорию каждой из скандинавских стран, оставались внутренне нестабильными. Длительные войны со своими родовитыми противниками вынужден был вести во второй половине X в. шведский уппсальский конунг Эйрик Бьёрнсон, прозванный Победоносным. В Норвегии после смерти Харальда Прекрасноволосого в течение многих десятилетий шли междоусобицы его потомков и наследников. Показательно при этом, что претенденты на престол порою достаточно отчетливо осознавали опасность, в качестве возможных источников сопротивления и опоры племенного сепаратизма, языческих святилищ и культов. Если конунг Хакон Добрый до конца своего правления ограничивался осторожными, робким и и безуспешными попытками ввести христианство в Норвегии, то сменившие его у власти племянники, сыновья Эйрика Кровавая Секира (как и Хакон в молодости, в свое время изгнанного из страны), «приняли христианство Англии. Когда они, однако, пришли к власти в Норвегии, им не представлялось возможности крестить людей в стране. Но они всюду, где только могли, разрушали капища и мешали жертвоприношениям, чем вызвали ненависть к себе» (Сага о Харальде Серая Шкура, 2) (Снорри Стурлусон 1995:89). Распри эти закончились тем, что один из знатных противников королевской династии, трандхеймский ярл Хакон воспользовался военной поддержкой датчан и стал править страной от имени датского конунга.

Дания оставалась в то время наиболее развитой, населенной и богатой из скандинавских стран. Датские вики в X в. переживают расцвет, конунги еллингской династии основывают новые города и «королевские усадьбы», намечается сеть «магнатских усадеб» королевских вассалов, управляющих отдельными регионами страны. Во второй половине X в. при конунге Харальде Гормссоне по всей стране были возведены единообразные «круглые крепости» Аггерсборг, Фюркат, Дреллеборг, Ноннебакен в Оденсе; вместе с «Датским валом», реконструированным в 955-968 гг., они составили развитую военно-административную систему; всю страну пересекала общегосударственная магистраль, «Ратный путь».

Эти энергичные меры позволяли не только укрепить внутреннюю прочность королевской власти в стране. Они были необходимы и для того, чтобы Дания могла успешно противостоять нараставшему немецкому давлению на Шлезвиг. С провозглашением в 919 г. саксонского герцога Генриха — королем (919-936) начинается подъем Саксонской державы, подчинившей своей власти не только германские герцогства Баварию, Швабию, Франконию, Лотарингию, но и ряд славянских полабских княжеств, а также Чехию; в конце правления Генриха I он предпринял успешные наступления на венгров и датчан: после крещения южноютландского конунга Кнуба, в 934 г. была создана Датская марка, подчиненная немецкому королю пограничная область. Преемник Генриха, Оттон I (936-972) продолжал политику военного давления на датчан, действия королевского маркграфа Германа Биллунга энергично поддерживал гамбургско-бременский архиепископ (Санчук 1975:46—47).

Под германским давлением конунг Харальд Синезубый, сын Горма, принял христианство и согласился утвердить его в качестве государственной религии. «Отта кейсар и конунг датчан встретились на Марсей (остров, куда датское войско отступило после военного поражения. — Г. Л.). Тогда святой епископ Поппо стал проповедовать христианскую веру Харальду конунгу…. Тут Харальд конунг крестился со всем датским войском» (Сага об Олаве. сыне Трюггви, 27) (Снорри Стурлусон 1995:114). В 947 г. в Дании было учреждено три епископата, и назначены подчиненные гамбургско-бременскому архиепископу, датские епископы — Хорит в Слиазвихе (Хедебю), Лиафдаг в Рипе, Регинбронд в Орхусе (Adam. II, 4). Адам Бременский сообщает также, что Поппо был направлен позднее с миссией в Швецию (около 965 г.); в Дании, согласно тому же автору, склонился к христианству и был крещен шведский конунг Эйрик Победоносный, что, однако, не привело к укреплению в Швеции позиций церкви (Adam, II, 35.38).

Христианизация Дании продвигалась значительно более успешно: «Когда Харальд сын Горма конунг датчан принял крещение, он разослал по всей своей державе повеление: все люди должны креститься и обратиться в правую веру. В поддержку этого повеления он применял силу и наказания там, где без этого его повеление не выполнялось» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 53) (Снорри Стурлусон 1995:123). Несмотря на периодически обострявшуюся «языческую реакцию» (как при сыне Харальда, Свейне Вилобородом), в целом церковь действовала все более успешно; к концу эпохи викингов, во времена архиепископа Гамбургско-Бременского Адальберта (ум.1072) Адам Бременский мог перечислить поименно девять датских епископов: Ратольф — в Шлезвиге, Отто — в Рибе, Христиан — в Орхусе, Хериберт — в Виборге, Магнус и Альберих — на о. Вендель, Эйльберт — на островах Гельголанд и Фюн, Вильгельм — на о. Зеланд, Эгино — в Сконе (Adam, III, 77).

Все девять епископских резиденций Дании Х-ХII вв. локализованы К. Рандсборгом: 7 из них обладали статусом укрепленного города (civitas, по Адаму Бременскому), в каждом при этом действовал, по крайней мере какое-то время, королевский монетный двор; 3 из 9 были крупными морскими портами. Достаточно тесно датская церковь к концу эпохи викингов была связана с административной системой сложившегося Датского государства.

Преемственная связь этой системы с административными центрами дохристианской эпохи не вызывает сомнений. Не только Хедебю, Рибе, Орхус были сложившимися центрами уже к началу X в. Виборг, один из епископатов XI в., возник и развился как «тинговый город», центральное языческое святилище Дании. Такими же культовыми центрами языческой поры были Оденсе на о. Фюн, Роскильде в Зеландии. Из числа новообразованных центров наибольшее развитие получил основанный Кнутом Могучим в Сконе королевский город Лунд (ок. 1020 г.), где была выстроена крупнейшая на Севере деревянная церковь Господа.

Наиболее показательны изменения, произошедшие в главном политическом центре языческой Дании, королевской резиденции Еллинге, где сохранились памятники языческого святилища, несомненно связанного с посмертным культом конунга Горма и его жены Тюры. Центральным объектом святилища был погребальный курган высотой 8,5 м, где в просторной камере были похоронены Горм и Тюра; насыпь была окружена выстроенной из массивных, редко поставленных гранитных валунов, огромной ладьевидной оградой (достигавшей, судя по сохранившимся фрагментам, может быть 250 м в длину). Позднее, видимо при Харальде Гормссоне, южная часть этой ограды была перекрыта мемориальной насыпью, столь же монументальной, что и королевский курган; в пространстве между насыпями поставлена деревянная церковь (около 1100 г. замененная каменным храмом), а перед нею установлен знаменитый «камень Харальда» с изображением Христа и текстом, который называют «метрическим свидетельством о крещении Дании».

Политическая декларация этого текста объединена с религиозной, и обе выражены дублирующими друг друга, христианскими и вполне языческими символами. Образ Христа дополняет и усиливает хорошо знакомый язычникам образ Большого Зверя, украшавший в те же времена штевни боевых кораблей и королевские стяги. Авторитет церкви и авторитет королевской власти, опирающейся на хорошо организованную воинскую силу, дополняют и поддерживают друг друга.

Для рядового языческого сознания ассоциативная связь между Христом и конунгом имела, видимо, большее значение, нежели сравнительное сопоставление христианских догматов с нормами и мифами языческой религии:

«— Ведь конунг сказал, — говорили они, — и притом так, что мы все могли это слышать, что сегодня ночью родился хавдинг (Иисус Христос. — Г. Л.), в которого мы отныне должны верить, если мы сделаем так, как повелел нам конунг» (Сага о людях из Лаксдаля, 40) (Исландские саги 1972: 349).

Вера в бога — производна от верности конунгу:

«…Я буду на стороне конунга… А если мне для этого нужно поверить в какого-то бога, то чем Белый Христос хуже любого другого бога? Так что я предлагаю креститься, если конунгу это так важно, мы пойдем в бой вместе с ним» (Сага об Олаве Святом, 204) (Снорри Стурлусон 19.95: 348-349).

Христианская церковь, прежде всего в наиболее развитых областях скандинавских стран, там, где сравнительно стабильным становится положение городов и других торгово-ремесленных центров, связанных с внешним миром, где сложные взаимодействия старых и новых социальных сил, прежде всего конунгов с их администрацией и военной силой, перерастают рамки традиционных племенных отношений и где в силу этого создаются постоянные предпосылки для утверждения христианства (под воздействием и внутренних, и, не в последнюю очередь, внешних факторов), христианская церковь возникает и существует, главным образом, как один из компонентов складывающейся государственности. Но тем самым христианская религия для конунгов, утверждающих эту государственность, становится одним из действенных орудий их политики. И внешней, позволяющей стабилизировать отношения с феодально-христианскими соседними державами; и внутренней, дифференцированной по отношению к различным социальным силам.

«Олав конунг объявил народу, что он хочет сделать христианами всех людей в своей державе. Первыми подчинились этому те, кто раньше обещал ему свою поддержку. Это были самые могущественные из тамошних людей, а все другие последовали их примеру. Так все люди на востоке Вика были крещены. После этого конунг отправился на север Вика и потребовал, чтобы все люди приняли крещение, а тех, кто противился, он подвергал жестоким наказаниям, некоторых убивал, других велел покалечить, а еще других изгонял из страны» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 53) (Снорри Стурлусон 1995: 133).

Норвежские конунги, со времен Олава Трюггвасона (995-1ООО) стремясь добиться независимости Норвегии от власти датских королей (опорою которых оказывались видные представители языческой племенной аристократии, как ярл Хакон), сделали христианство важным оружием в борьбе с племенным сепаратизмом. Собственно, они повторяли тот же стереотип действий, который полустолетием ранее в Дании применил Харальд Гормссон: принятие крещения из рук конунга было актом установления политической зависимости. Не редко — под прямым воздействием военной силы, ведущим к установлению королевского господства над той или иной областью страны: «Олав конунг предложил ярлу, чтобы сохранить жизнь, креститься, принять праведную веру, стать его человеком и ввести христианство на Оркнейских островах. Олав взял заложником его сына» (Сага об Олаве Святом, 96) (Снорри Стурлусон 1995: 242), и таким образом население Оркнейского архипелага вошло в состав Норвежского королевства. Формы политического давления могли быть разнообразными, от военной угрозы до блокады торговых поездок: «Все эти люди намеревались отчалить летом в Исландию, но конунг запретил им всем выезд из Норвегии, потому что они не хотели принять его веру, как он того желал» (Сага о людях из Лаксдаля, 40) (Исландские саги 1972: 344). Экономические, военные, идеологические факторы тесно переплетались, направленные к единой цели — стабилизации государственного строя в пределах всей доступной притязаниям конунга «государственной территории»:

«К тому времени Олав конунг обратил в христианство все части страны, где жило большинство населения. Он тогда установил также законы по всей стране. Он подчинил себе тогда и Оркнейские острова, как уже об этом раньше было сказано. Он посылал своих людей и заручился дружбой многих людей в Исландии, Гренландии и на Фарерских островах. Олав конунг послал в Исландию лес для строительства церкви, и эта церковь была построена на полях, где собирается тинг. Он прислал и большой колокол, который и сейчас там» (Сага об Олаве Святом, 124) (Снорри Стурлусон 1995: 275).

Сохранение порядков, введенных и установленных конунгом, характеризовало и степень прочности королевской власти в той или иной области страны:

«Олав конунг подробно расспрашивал о том, как соблюдается христианство в стране. Он узнал, что чем дальше на север в Халогаланде, тем меньше там знакомы с христианством, а в Наумудале и во Внутреннем Трандхейме тоже далеко не все обстоит хорошо» (Сага об Олаве Святом, 104) (Снорри Стурлусон 1995: 251).

Для норвежских конунгов христианизация страны была средством, позволявшим решать сложные задачи как внутренней, так и внешней политики. В меньшей степени взаимодействие внутри- и внешнеполитических факторов ощущалось в Швеции, по сравнению с Норвегией, более стабильной и замедленной в своем развитии (особенно — в позднюю эпоху викингов). Современник Олава Трюггвасона, шведский король Олав Шётконунг (995-1020), сын крещеного конунга Эйрика Победоносного, предпринял, правда, попытку искоренить язычество и даже пытался разрушить Уппсальский храм; но ему разрешили лишь построить церковь в своих собственных владениях; был также основан первый епископат, на юге страны, в Скара, где в 1013 г. был посажен первый шведский епископ, Торгаут (Adam, II, 57).

Швеция той поры была сравнительно благополучной аграрной страной. Адам Бременский отмечал, что она исключительно плодородна, «земля ее производит множество зерна и меда, и она превосходит другие страны в животноводстве. Многочисленны здесь необходимые для обитателей реки и леса, и всюду страна изобилует также чужеземными товарами. Можно сказать поэтому, что шведы ни в чем не нуждаются. Все, что относится к суете мирской, то есть золото, серебро, великолепные лошади, бобровые и куньи меха, предмет наших вожделений, для них ничего не стоят». При этом и в XI в. значительная часть этих ценностей была обязана своим происхождением активности дружин викингов:

«Много здесь имеется золота, привезенного из разбойничьих морских походов. Эти морские разбойники, которых они именуют “викингами”, мы же [немцы] — “аскоманами”, дают притом конунгу данов дань, чтобы можно было им продолжать свои походы против варваров; во множестве живут они по берегам этого моря. Но потому случается, что они злоупотребляют предоставленной им свободой, не только против врагов, но и против своих. Не знают они верности никакой по отношению друг к другу и без сострадания продают один другого, захватив как несвободного слугу своему другу либо варварам» (Adam, IV, 6).

Грабежи викингов на Балтике дополнялись торговыми операциями на Востоке, где шведы продолжали пользоваться Путем из Варяг в Греки Древней Руси. В позднюю эпоху викингов (980-1066) заметно меняется соотношение трансконтинентальных восточноевропейских водных путей и связанных с ними центров: возрастает роль Волховско-Днепровской магистрали (собственно, Пути из Варяг в Греки), находящейся под полным контролем Киевской Руси. После походов Святослава, в 960-х гг. уничтожившего булгаро-хазарские центры, снижается значение Волжского пути; в связи с этим быстро приходит в упадок Бирка, жизнь в «вике на Мелар» замирает не позднее 980-х гг. Последовательное и преемственное развитие урбанизации в Швеции вновь прерывается, а следовательно, ослабевает и действие факторов, связанных с раннегородскими центрами. На первое место в торговых связях выдвигается о. Готланд, экономика крестьянских усадеб поглощает значительную часть монетного серебра, судя по кладам, поступающего и с Востока, и все возрастающим потоком — с Запада; правда, связи Готланда с Русью сохраняют устойчивый характер до конца эпохи викингов и позднее: крупнейший из готландских кладов, в Бурга-Луммелунда, был зарыт владельцем большой, вотчинного облика, усадьбы (исследование ее продолжается); в кладе, депонированном ок. 1140 г., свыше 10 кг серебряных вещей и слитков, более 3200 монет (в основном немецких) и 30 новгородских серебряных гривен (на 12 из них — русские надписи).

Древняя Русь, «Восточный путь» был для шведов источником не только материальных ценностей. Вместе с импортированными изделиями художественного ремесла в скандинавское искусство проникали орнаментальные мотивы, художественные и мифо-эпические образы; некий общий фонд эпических сюжетов и форм складывался, по наблюдению Е. А. Рыдзевской, в варяжской среде на Руси и проникал оттуда в скандинавскую культуру (Рыдзевская 1978: 159-238). В начале XI в. выявляются следы воздействия определенных импульсов христианской культуры, складывавшейся в Восточной Европе. В двух могилах на Готланде найдены типично киевские «писанки», глиняные раскрашенные пасхальные яйца; еще две — в культурном слое Сигтуны (королевского города, сменившего Бирку на оз. Мелар), фрагмент писанки в Лунде также, несомненно, попал на юг Скандинавии из Киевской Руси.

Киевская Русь, «Гарды» скандинавских саг, была важнейшим связующим звеном между Северной Европой и христианско-феодальной цивилизацией Средиземноморья, Византии. Именно на Руси нормы и ценности новой, средневековой формации принимали ту, стадиально близкую, форму, воспринять которую наиболее было способно северное общество. Импульсы из «Миклагарда», «Кьярова дома» — Константинополя, преобразованные в Киеве, при дворе «конунга Гардов», великого князя киевского, достигали порою дворов и дружин северных конунгов. В позднюю эпоху викингов усиливаются династические связи между Киевским и скандинавскими государствами. Дочь шведского конунга Олава Шётконунга Ингигерд становится женой великого князя Ярослава, великой княгиней Ириной; одна из дочерей, Елизавета Ярославна, — женою последнего норвежского «конунга-викинга» Харальда Хардрады. При дворе Владимира, а затем Ярослава не раз находили убежище, в Ладоге — Альдейгьюборге, Новгороде — Хольмгарде, Киеве — Коенугарде, изгнанные из страны норвежские конунги Олав Трюггвасон, Олав Толстый (Святой), Магнус Олавссон, Харальд Хардрада.

В сагах «Хеймскринглы» двор «конунга Ярицлейва» не раз предстает средоточием могущества великого государя, где северные изгнанники не только получают приют и помощь, но порою вновь утверждаются в идеях величия государственной власти, провиденциального королевского назначения, а если оно потребует — и христианской жертвенности. Здесь происходят (впрочем, вполне реалистические) «чудеса», узнавания, видения. Определяются ключевые повороты жизни и судьбы строителей норвежской государственности, и самого знаменитого из них — Олава Святого. Потерпев поражение в Норвегии, он прибыл на Русь:

«Ярицлейв конунг хорошо принял Олава конунга и предложил ему остаться у него и взять столько земли, сколько Олаву конунгу было надо для содержания его людей. Олав конунг принял приглашение и остался там… Приехав в Гардарики, Олав конунг предался глубоким размышлениям и раздумьям о том, как ему быть дальше. Ярицлейв конунг и его жена Ингигерд предлагали Олаву конунгу остаться у них и стать правителем страны, которая называется Вульгария. Она составляет часть Гардарики, и народ в ней некрещеный (Волжская Булгария; Ярослав, незадолго до этого основавший на Волге княжеский город Ярославль, очевидно, замышлял дальнейшее расширение политической власти Киевской Руси над Поволжьем. — Г. Л.). У конунга была также мысль сложить с себя сан конунга и поехать в Йорсалир [Иерусалим] или другие святые места и принять обет послушания» (Сага об Олаве Святом, 181, 187) (Снорри Стурлусон 1995:335,340-341).

Скандинавия средней эпохи викингов (890-980) оставалась ареной динамичной борьбы неустойчивых еще идейно-политических сил, и ее исход зависел от сложного взаимодействия разнообразных, внутренних и внешних, факторов. Начатая западными миссионерами ранней эпохи викингов проповедь в северных «виках» не дала желаемых результатов там, где она не подкреплялась в дальнейшем мощным военно-политическим давлением, как оттоновской державы — в Дании, где основанные в середине X в. епископаты оказались вполне жизнеспособными. Зато в Швеции, такого давления непосредственно не испытывавшей, а в конце X — начале XI в. ослабившей или переориентировавшей и систему торговых связей с внешним миром, утверждение церковной организации задержалось еще более чем на столетие. В Норвегии же, втянутой в противоборство с Датской державой, эстафету христианской проповеди подхватили наиболее активные в строительстве самостоятельной государственной организации «конунги-викинги». Их деятельность опиралась не на ранние города (роль которых здесь была сравнительно слабее), но на созревшую и развернувшуюся в условиях экспансии викингов военно-дружинную организацию, стремившуюся утвердить себя в новом качестве — раннегосударственного аппарата и господствующего класса средневекового общества.

«Конунги-викинги» — короли-миссионеры и утверждение христианства в Северных странах

Поздняя эпоха викингов (980-1066) открывается возрастающей активностью скандинавов в Англии. Осуществляют ее дружины викингов, объединенные уже в настоящие армии, во главе которых все чаще оказываются конунги формирующихся скандинавских государств. Наиболее законченные формы и результаты этой экспансии проявились в деятельности датских королей.

С 994 по 1002 г. датский конунг Свейн Вилобородый, объединив свои силы с дружинами норвежского конунга Олава Трюггвасона, добивается регулярной выплаты дани с Англии, «датских денег»; в 1004 г. Свейн вторгся в Англию и в 1013 г., добившись изгнания англосаксонского короля Этельреда II, стал королем объединенной датско- английской державы (Тьерри 1868:105-110). На английском престоле в 1016 г. его сменил Кнут Могучий. В 1018 г. он добился господства над Данией, а в 1028 г. установил свою власть над Норвегией; так образовалась «Североморская империя», Англо-Датско-Норвежская держава Канута Великого (1016-1035), как его именовали в Европе.

Датские конунги, возглавившие эту эфемерную Северную империю, по официальному своему статусу и вероисповеданию со времени утверждения в Англии становились полноправными членами семейства христианских государей Запада. В образе их деятельности и жизни, однако, сохранялось немало «родимых пятен» язычества. Христианство приспосабливалось к сложившемуся укладу военных вождей и их окружения, одевая его «слабой культурной вуалью». Внешне заимствованные формы замещали устоявшиеся языческие нормы, символы и ритуалы:

«В первый день пира, прежде чем Свейн конунг взошел на престол своего отца (Харальда Гормссона, умершего в результате междоусобной войны с сыном. — Г. Л.), он поднял кубок в его память и дал обет, что, до того как пройдут три года, он пойдет походом на Англию и убьет Адальрада конунга (Этельреда II) или прогонит его из страны. Этот кубок должны были пить все, кто был на пиру… Когда этот кубок был выпит, все должны были выпить кубок в память Христа… Третий кубок был в память Михаила, и все должны были его выпить. После этого Сигвальди ярл поднял кубок в память своего отца…»(Сага об Олаве, сыне Трюггви, 35) (Снорри Стурлусон 1995: 120).

Языческие возлияния в честь Ньорда, Фрейра, Одина заменены такими же — в память Христа и архангела Михаила, и чередуются с традиционным языческим поминовением языческих предков. Военно-дружинная культура королевских дворов, как двумя-тремя столетиями ранее — в англосаксонской Британии, успешно приспособила христианские воззрения и атрибутику к своим социально-политическим ценностям и культурным нормам. «Белый Христос», самый знатный из хавдингов мира, во всем уподоблен конунгу с его дружиной, и в честь обоих скальд слагает хвалебную песнь-драпу.

«Стев [припев] был таким:

Кнут — земных хранительЦарств, Христос — небесных.

Кнут конунг наградил его за эту драпу пятьюдесятью марками серебра» (Сагаоб Олаве Святом, 172) (Снорри Стурлусон 1995:326).

Социальные силы, заинтересованные в утверждении раннефеодальной государственности и ее идеологическом оформлении, достаточно медленно созревали внутри скандинавских стран; аппарат, необходимый для государственного строительства, и прежде всего — военный, формировался на базе внешней экспансии викингов. Именно на заключительном этапе эпохи викингов эти достаточно противоречивые тенденции сфокусировались в особом социальном типе политического деятеля, к которому могут быть отнесены и датские конунги Свейн Вилобородый, Кнут Могучий, Хардакнут, Свейн Эстридеен, и норвежские правители конца X-XI вв.: Олав Трюггвасон, Олав Харальдссон (Толстый, позднее Святой), Харальд Сигурдарсон (Хардрада, Грозный); в какой-то мере, судя по отрывочным данным, то же можно сказать об их современниках, конунгах Швеции Эймунде, Свейне, Инги. Все они объединены общими ценностными установками и сходным образом действий; в нашей литературе им дано определение «конунги-викинги» (Гуревич 1967: 90-91: Лебедев 1983:44-53).

Старая знать, старые обычаи, старые законы — то есть вся структура традиционного племенного, общинного самоуправления — вот главный противник, с которым, в конечном счете, борются конунги-викинги. Эта борьба естественно приобретает идеологическое содержание. Христианство осваивалось ими во время зарубежных скитаний, долгой жизни при чужеземных дворах европейских монархов, становясь одним из обязательных элементов стандартного набора «королевских добродетелей», наравне с военной доблестью и удачей, щедростью к дружине, обладанием чудодейственным оружием.

«Адальстейн конунг [английский король Этельстан] велел крестить Хакона и обучить его правой вере, а также добрым нравам и куртуазному обращению. Адальстейн очень любил его. больше, чем всех своих родичей, да и все любили его, кто его знал. Его потом прозвали Воспитанником Адальстейна. Он хорошо владел разными искусствами, был сильнее, статнее и красивее других людей, мудр и красноречив. Он был также хорошим христианином (курсив мой. — Г. Л.). Адальстейн конунг дал Хакону меч, вся рукоять которого была в золоте. Но лучшее в мече был его клинок: этим мечом Хакон мог разрубить жернов до ячеи. Поэтому этот меч назывался Жернорез. Лучшего меча не бывало в Норвегии. Хакон носил его до самой смерти» (Сага о Харальде Прекрасноволосом, 40) (Снорри Стурлусон 1995:65).

Вслед за конунгом подобным же отношением к христианству, неразрывно связанному с высшими добродетелями воинского служения, проникаются и его дружинники: так, викинг Кольскегг после долгих военных странствий оказался в Дании, где «стал служить конунгу Свейну Вилобородому. Он был у него в большой чести. Однажды ночью ему приснилось, будто к нему пришел какой-то человек, весь в сиянии (Христос; курсив мой.— Г. 77.), разбудил его и сказал: — Встань и иди со мной! — Чего тебе от меня нужно? — спросил Кольскегг. — Я найду тебе жену, и ты будешь моим рыцарем. .. .Кольскегг крестился в Дании, но там ему пришлось не по душе, и он отправился на Восток, в Гардарики, и пробыл там зиму. Оттуда он поехал в Миклагард и вступил там в варяжскую дружину. Последнее, что о нем слышали, было что он там женился, был предводителем варяжской дружины и оставался там до своей смерти» (Сага о Ньяле, 81) (Исландские саги 1972: 575-576). Биография, вполне сопоставимая с жизненным путем многих конунгов-викингов, завершилась кончиною православного вельможи где-то в Византии, тогдашнем средоточии христианства.

Конунги в окружении крещеных дружинников — это уже паства, которой требуются священники. У конунгов-викингов они становятся обязательными членами дружины, какими были и королевские певцы-скальды, также выполнявшие важные идейные функции. Адам Бременский называет поименно некоторых из английских священнослужителей, постоянно находившихся при Олаве Святом: Сигафрид, Гримкель, Рудольф, Бернхард (Adam, II, 57). Один из них, Гримкель, был придворным епископом и весьма деятельным соратником короля-миссионера; соответственно определилось и его почетное место в дружине и совете конунга.

«Олав конунг велел построить себе усадьбу в Нидаросе. Ему выстроили большие палаты с дверьми с обоих концов. Престол конунга был посредине, а рядом с ним сидел Гримкель, его придворный епископ, и за ним — другие его священники, а с другой стороны сидели его советники. На престоле, прямо напротив конунга сидел его окольничий Бьёрн Толстый и рядом с ним гости. Когда к конунгу приходили знатные люди, их сажали на почетные места. Пиво пили у огня. Каждому из своих людей конунг поручал какое-нибудь дело, как это принято у конунгов. У него было шестьдесят дружинников и тридцать гостей. Он сам устанавливал для них законы и раздавал плату. У него было тридцать работников, которые должны были делать в усадьбе все, что требовалось, и доставлять все необходимое, и множество рабов. В усадьбе стоял большой дом, где конунг собирал своих людей и решал всякие дела» (Сага об Олаве Святом, 57) (Снорри Стурлусон 1995:196).

Жесткая консолидация, сплачивание этого военного коллектива (готового развернуться в простейший государственный аппарат), оформлялась отчетливым, заимствованным из западной культуры христианским антуражем; передача его в сагах, вероятно, усилена позднейшими впечатлениями «крестовых походов», но нет оснований подвергать сомнению ее зарождение в те времена, когда короли-миссионеры утверждали христианство в сражениях с ополчениями бондов-язычников, и их воины могли метить себя в бою знаком креста (на шлеме или щите). Еще более достоверно требование обязательного крещения дружинников конунга. Выбор веры в этом случае определялся, как уже отмечено, верностью конунгу, и для его активных сторонников не представлял проблемы:

«Все с этим согласились, пошли к конунгу и сказали, что хотят креститься. Священники крестили их, а епископ благословил. Конунг взял их в свою дружину и сказал, что они будут сражаться под его знаменем (в другом месте указывается: «У него было белое знамя со змеем», традиционным языческим символом военной мощи конунга.— Г. Л.). …У нас у всех будет одинаковый знак. На щитах и шлемах белой краской мы поставим святой крест. Когда мы пойдем в бой, пусть у всех нас будет один клич: вперед, вперед, люди Христа, люди креста, люди конунга!» (Сага об Олаве Святом, 205) (Снорри Стурлусон 1995: 349).

Боевой клич дружины Олава Толстого в его последнем сражении при Стиклестаде 29 июля 1030 г. — «Fram, fram Kristmenn, Korsmenn, Kongamenn!» — стал на многие века национальным лозунгом норвежских войск.

Опираясь на дружину и войско, конунг провозглашает своей высшей целью утверждение в стране христианства, ради чего принимаются самые радикальные и жестокие меры. «Он сказал, что собирается возвестить христианство во всей своей державе и ввести его в Норвегии, или умереть» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 103) (Снорри Стурлусон 1995: 133). «Тех, кто не хотел отказываться от язычества, он жестоко наказывал, некоторых он изгонял из страны, у других приказывал покалечить руки или ноги или выколоть глаза, некоторых он приказывал повесить или обезглавить и никого не оставлял безнаказанным из тех, кто не хотел служить богу» (Сага об Олаве Святом,73) (Снорри Стурлусон 1995:211).

Вместе с конунгом и его дружиной, естественно, борются с язычеством, сражаясь против сил земных и небесных, препятствующих миссионерским усилиям, королевские священники во главе с епископом. Они готовы оказать помощь и против людей, и против стихий, сопровождая конунга в его морских походах: «…снова во фьорде орудует страшный ветер и метет вьюга. Конунг простоял там несколько дней, но погода была все такой же. Тогда конунг обратился к Сигурду епископу и спросил его, не может ли он как-нибудь помочь в этой беде… Сигурд епископ надел все свое облачение и пошел на нос корабля конунга. Он велел зажечь свечи и стал кадить. Потом он поставил распятие на нос корабля и читал евангелие и многие другие молитвы. Наконец, он окропил святой водой весь корабль. Затем он велел убрать шатры и грести во фьорд… Один корабль плыл за другим по совершенно свободной воде», — и, преодолев сопротивление стихий, конунг с дружиной приступают к делу. «Олав конунг сразу же поднялся со своим войском к усадьбе [Рауда, одного из знатных местных предводителей-язычников]. Рауд был схвачен и связан, других людей, которые там были, убили или взяли в плен… Конунг велел привести к нему Рауда и предложил тому креститься». Предложение было отвергнуто. Тогда «он велел взять Рауда, привязать его лицом вверх к бревну и вставить ему палку между зубов, чтобы его рот был открыт. Затем он велел принести змею и приставить ее ко рту Рауда. Но змея не хотела вползти в рот и лезла, извиваясь, назад, потому что Рауд дул на нее. Тогда конунг велел принести пустой стебель дудника и вставить его в рот Рауду… Змею заставили вползти, поднеся к ее хвосту раскаленное железо. Она вползла в рот Рауда, а затем в горло и прогрызла ему бок. Тут Рауд простился с жизнью. Олав конунг захватил там много серебра и золота, и другого добра, оружия и разных драгоценностей. А всех людей, которые были с Раудом, конунг велел крестить, а тех, кто не хотел креститься, он велел убить или пытать» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 79,80) (Снорри Стурлусон 1995: 146-147).

Миссионерство в этой, совершенно викингской, манере вызывало неизбежное и упорное сопротивление, постоянно возобновляющееся: «—Сказать Вам по правде, во Внутреннем Трандхейме почти все еще остаются язычниками по вере, хотя некоторые там крещены», — уведомляют Олава Толстого его сторонники. «Двенадцать человек устраивают жертвенные пиры, и этой весной пир должен давать Эльвир. Он сейчас в Мэрине и занят тем, чтобы доставить туда все необходимое для пира». Конунг немедленно принимает жесткие меры, отправляясь в карательный рейд:

«Конунг подошел к Мэрину ночью и тут же окружил все дома. Эльвир был схвачен, и конунг приказал убить его и многих других. Конунг захватил все, что было приготовлено для пира, и велел отнести на свои корабли. Кроме того, он захватил все добро, которое там было: ковры, одежду, дорогие украшения, и разделил эту добычу между своими людьми» (Сага об Олаве Святом, 109) (Снорри Стурлусон 1995: 255).

Иногда, впрочем, конунг-миссионер вступает в переговоры с захваченным хавдингом:

«И вот Эйвинда привели к конунгу для разговора. Конунг потребовал от него, как и от других людей, чтобы тот крестился. Эйвинд отказался наотрез. Конунг ласковыми словами уговаривал его принять христианство, и он, как и епископ (Сигурд, деятельно участвующий в проповеди. — Г. Л.), привел много доводов. Но на Эйвинда это не подействовало. Тогда конунг предложил ему богатые подарки и пожалования. Но Эйвинд отверг и это. Тогда конунг стал грозить пытками или смертью. Но и это не подействовало на Эйвинда. Тогда конунг велел принести чашу, полную горячих угольев, и поставить ее на живот Эйвинду. Живот у того вскоре лопнул» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 76) (Снорри Стурлусон 1995:144).

Чтобы сломить сопротивление местной знати и объединяющихся вокруг нее бондов, конунги уничтожают языческие святилища и сокрушают идолов:

«Олав конунг пошел в капище, и с ним несколько его людей и некоторые бонды. Когда конунг пришел туда, где стояли боги, там сидел Тор, самый почитаемый из богов, разукрашенный золотом и серебром. Олав конунг поднял позолоченный жезл, который у него был в руке, и ударил Тора так, что тот упал со своего престола. Тут подоспели люди конунга и сбросили всех богов с их престолов. А пока конунг был в капище, Железный Скегги («могучий бонд», предводитель местных бондов. — Г. Л.) был убит перед дверьми капища. Это сделали люди конунга» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 69) (Снорри Стурлусон 1995: 141).

Как и в усадьбах своих врагов, в капищах конунг захватывает золото и другие сокровища, посвящавшиеся местным божествам:

«После этого он плывет в Хладир и велит разрушить капище и взять из него все добро, а также снять все украшения с богов. С двери капища он взял себе большое золотое кольцо, которое было изготовлено по распоряжению Хакона ярла. Затем Олав конунг велел сжечь капище» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 59) (Снорри Стурлусон 1995: 136).

Деятельность королей-миссионеров не была, однако, исключительной вакханалией военного насилия. Идеологическая борьба допускала и форму публичного диспута, правда, в присутствии вооруженной силы конунга, со вполне предопределенным исходом:

«Конунг сел, и Гудбранд ему отвечает:

— Мы не знаем, о ком ты говоришь. Ты называешь богом того, кого ни сам ты, да и никто другой не видел. А у нас бог такой, которого каждый день можно увидеть. Сегодня его здесь нет просто потому, что идет дождь (и бонды не могут вынести идола наружу, из святилища. — Г. Л.).

Вечером конунг спрашивает у сына Гудбранда, как сделан их бог. Тот отвечает, что он сделан по образу Тора.

— В руке у него молот. Он громадный, а внутри полый. Он стоит на подставке, и когда его выносят, то снова ставят на эту подставку. Он богато украшен золотом и серебром. Каждый день ему приносят четыре каравая хлеба и мясо.

…В это время Кольбейн [дружинник конунга] так ударил по их богу, что он раскололся на куски, и оттуда выскочили мыши, величиной с котят, ящерицы и змеи. Бонды перепугались и бросились бежать…

…Конунг поднялся и сказал:

— Яне знаю, что значат ваши крики и беготня. Но вы теперь увидели, какова сила вашего бога, которого вы украшали золотом и серебром, поили и кормили. Теперь видно, кому это все шло — мышам и змеям… Соберите ваше золото и драгоценности, которые здесь рассыпались по земле, и отдайте вашим женам, и никогда больше не украшайте ими чурбаны и камни.

А сейчас вам остается выбирать одно из двух: либо вы принимаете христианство, либо сегодня же будете биться со мной. И пусть победит сегодня тот, с кем будет бог, в которого мы верим.

…Тут все приняли христианство. Епископ крестил Гудбранда и его сына и оставил там священников. И те, кто был раньше врагами, расстались друзьями. Гудбранд велел построить церковь в Долинах» (Сага об Олаве Святом, 112-113) (Снорри Стурлусон 1995: 258-260).

Немаловажная подробность: после обращения в окрещенной местности ставится церковь и поселяется постоянный причт. Государство получило новую опорную ячейку взамен той, где властвовал сокрушенный конунгом идол и его жрец — «годи».

Разрушая языческие капища, конунги уничтожают или подавляют центры местного самоуправления — навязывая самоуправление новое:

«Он потребовал от нас, чтобы мы платили ему все подати, которые получал Харальд Прекрасноволосый, а кое в чем пошел еще дальше. И люди при нем настолько потеряли свободу, что никто уже не мог сам решать, в какого бога ему верить» (Сага об Олаве Святом, 36) (Снорри Стурлусон 1995: 185).

Меняются не только вера, обычаи, святилища, но и организационная структура страны. Вводятся новые законы:

«Он запрещал многие дурные обычаи и языческие обряды, потому что ярлы жили по старым законам и никому не навязывали христианских обычаев» (Сага об Олаве Святом, 110) (Снорри Стурлусон 1995: 198).«Конунг направляется с востока вдоль побережья с большим войском и ломает старые законы страны, а те, кто ему противится, подвергаются наказаниям и насилию» (Сага об Олаве сыне Трюггви, 54) (Снорри Стурлусон 1995: 134).Неустанно, из года в год продолжает конунг-миссионер свое движение по фюлькам, постоянно готовый перейти к образу действий, как в завоеванной стране.

«Он велел схватить всех лучших людей в Лесьяре и Довраре, и они должны были либо принять христианство, либо лишиться жизни, либо бежать, если им это удавалось. У тех, кто принимал христианство, конунг брал для верности в заложники их сыновей. В Лесьяре конунг остановился на ночь в усадьбе, которая называется Бёйяр. Он там назначил священников. Потом он отправился по долинам Лорудаль и Льярдаль и доехал до места под названием Ставабрекка. Внизу по долине текла река, которая называется Отта, а по обоим ее берегам расположена красивая населенная местность, которая называется Лоар. Сверху конунг мог увидеть всю местность. Он сказал:

— Жаль, что придется предать огню такую красивую местность» (Сага об Олаве Святом, 111) (Снорри Стурлусон 1995:256).

«Так он ездил по всему фюльку и не щадил ни могущественных, ни немогущественных. Он назначал священников и сажал их так густо по Упплёнду, как считал необходимым» (Сага об Олаве Свя¬том, 73) (Снорри Стурлусон 1995: 211).

Оппозиция этому движению создавалась достаточно прочная: сеть усадеб «могучих бондов», особенно на севере, в отдаленных областях страны, все-таки превосходила по частоте ячеек даже сеть церковных приходов, еще только насаждавшихся конунгом. Однако организационная, и особенно военная, мощь самоуправления бондов была существенно и уже необратимо подорвана. Собственными силами организовать эффективного сопротивления отборному королевскому войску они не могли. Единственным союзником для противников «королей-миссионеров» Норвегии было Датское государство, но ведь там христианство пустило уже более глубокие корни. «Могучие бонды» Трондхейма и других норвежских фюльков призвали себе в помощь датчан и признали власть конунга Кнута. Олав Толстый вынужден был покинуть страну. Но по существу своему, как вскоре выяснилось, соотношение общества, государственной власти и церкви осталось прежним.

«Кнут Могучий захватил всю Норвегию и сделал Хакона ярла ее правителем. Он дал ярлу придворного епископа по имени Сигурд, датчанина родом, который долго был у Кнута конунга. Этот епископ был человеком решительным и очень красноречивым» (Сага об Олаве Святом, 217) (Снорри Стурлусон 1995: 356-357).

Новый глава норвежской церкви энергично и резко выступал против короля — проповедника христианства. Епископу Сигурду сага приписывает страстную речь, в которой обрисован яркий и выразительный образ «конунга-викинга» и его окружения:

«—С молодости он привык грабить и убивать людей, разъезжая по разным странам. Наконец он приехал сюда, в эту страну, и начал с того, что стал недругом всех ваших самых лучших и могущественных мужей. Ярлов Свейна и Хакона он изгнал из их вотчин. Он был жесток даже со своими родными, когда изгнал всех конунгов из Упплёнда. Он велел их покалечить, захватил их владения, а в стране совсем не осталось конунгов. Вы хорошо знаете, как он обошелся с лендрманами: самые уважаемые из них убиты, а многим пришлось бежать от него из страны. Он много разъезжал по этой стране с шайкой разбойников, жег селения и убивал и грабил народ. Есть ли здесь хоть один могущественный муж, которому не за что было бы отомстить Олаву конунгу? А теперь он явился сюда с иноземным войском, в котором большинство — лесные люди, грабители и разбойники. Надо пойти против этой шайки и перебить их всех, и сделать их добычей орлов и волков… Пусть никто не посмеет перенести трупы их в церковь, ведь все они — викинги и злодеи» (Сага об Олаве Святом, 218) (Снорри Стурлусон 1995: 357).

Иноземная власть оказалась немногим отличной от той, против которой восставали бонды. Ярл Хакон, правивший страной от имени датского короля, вскоре утонул в море; начались раздоры между знатными представителями бондов. Все часто вспоминали о том, что «когда стал править Олав конунг, он установил мир в своей стране и запретил грабежи. Те, кто нарушал этот порядок, подвергались наказанию» (Сага об Олаве Святом, 181) (Снорри Стурлусон 1995:336). Прочность государственной власти, опиравшейся на созданную многолетними усилиями структуру управления, при всех издержках, была шагом вперед по сравнению с расточительной, в общем-то, «свободной игрой» социальных сил эпохи викингов. Вести из Норвегии достигли Руси, где находился Олав. Он отправляется в свой последний поход, превративший его в короля-мученика, небесного патрона Норвегии и первого «национального святого» скандинавских стран.

С небольшим войском Олав двинулся из Швеции и пересек горы, отделявшие Норвегию.

«К западу от него лежала вся страна, и он увидел ее с гор. Много народу шло впереди конунга, и много шло сзади. Конунг ехал, выбирая место посвободнее. Он был молчалив и не разговаривал с людьми. Так он ехал большую часть дня, не оглядываясь. Тут к нему подъехал епископ и спросил, о чем он думает, раз он так молчалив. А обычно в походах он бывал оживлен, беседовал со своими людьми и веселил всех вокруг себя. Погруженный в свои мысли, конунг ответил:

— Мне только что было чудесное видение. Я видел Норвегию, когда смотрел на запад с гор. Я вспомнил, как я был много дней счастлив в этой стране. Мне показалось, что я вижу весь Трандхейм, а затем всю Норвегию. Чем дольше я смотрел, тем больше открывалось моему взору, и, наконец, я увидел весь мир, и сушу, и море. Я узнавал места, которых я раньше никогда не видел: и те, о которых я раньше только слышал, и даже те, о которых я раньше ничего не слышал, заселенные и незаселенные земли так далеко, как простирается мир.

Епископ говорит, что это видение священное и достопримечательное» (Сага об Олаве Святом, 202) (Снорри Стурлусон 1995: 347).

Действительно, этот шедевр древнесеверной прозы, с «телескопической» объемностью представивший место страны — в мире, несомненное свидетельство становления нового самосознания, приоткрывающего рубежи новой исторической эпохи. Как и на Руси Ярослава Мудрого, «национальный культ» (почитание князей-мучеников Бориса и Глеба) был «торжеством национальной политики» (Лихачев 1975: 65), кристаллизовавшим в самосознании становящейся народности важнейшие тенденции интеграционного процесса, сплачивавшего прежние «варварские» племена. И короли-миссионеры предельным, радикальным образом выражали в своей деятельности именно эти тенденции.

Поэтому «могучие бонды», сокрушившие Олава в последнем сражении, вскоре сами признают и провозгласят его, посмертно, Святым королем. Один из самых видных вождей «войска бондов», нанесший в бою конунгу самую тяжкую из трех смертельных ран, копьем в живот, «Торир был первым из знатных людей в войске врагов конунга, кто признал святость конунга» (Сага об Олаве Святом, 230) (Снорри стурлусон 1995:364).

Бонды, однако, победили в этом бою. И еще несколько лет Норвегия сохраняла зависимость от датского конунга: Кнут поручил страну своему малолетнему сыну Свейну, «в Норвегии тогда было засилье датчан, и жители страны были этим очень недовольны»; те же вожди бондов, что выступили когда-то против Олава, призвали и возвели на престол его сына Магнуса.

Магнус Добрый (1035-1047) был представителем контрастно иного, по сравнению со своим отцом, типа правителя: конунгов-викингов периодически сменяли «конунги-конформисты» (Лебедев 1985:98). Необходимы были глубокие хозяйственные, общественные, политические преобразования, для того чтобы в течение двух столетий, с начала походов викингов до основания епископатов в новопостроенных городах, постепенно вывести скандинавское общество на «общеевропейский уровень». Войны, усобицы и завоевания чередовались, точнее же — шли бок о бок с внутренними процессами. На смену конунгам-викингам приходили «Добрые», «Спокойные», «Мирные» конунги, закрепляя достижения своих предшественников и подготавливая почву для дальнейших, качественных преобразований на пути феодализации скандинавских стран.

Сравнительная динамика этих преобразований в разных скандинавских странах оставалась различной. Если Дания в идейно-политическом отношении выдвинулась на роль лидера, временами добиваясь гегемонии над Норвегией, то и норвежские «конунги-викинги» при первых успехах внутри страны стремились распространить достигнутые результаты и за ее пределы. Так, «попутно» в своем походе из Руси через Швецию в Норвегию Олав Святой побывал на Готланде, и с этим посещением связывают христианизацию острова (Славяне и скандинавы 1986: 163). Еще более последовательно, опираясь на помощь немецких миссионеров, норвежские конунги добивались обращения Исландии.

«Когда конунг Олав сын Трюггви пробыл два года конунгом Норвегии, приехал к нему священник из Страны Саксов по имени Тангбранд. Он был человек заносчивый и воинственный, но ученый и доблестный. Из-за его заносчивого нрава конунг не хотел держать его при себе и поручил ему поехать в Исландию, чтобы сделать страну христианской. Тангбранд получил торговый корабль, и о его поездке известно, что он подошел к Исландии, к восточным фьордам. Он пристал на юге Лебединого фьорда и остался на зиму у Халля с Побережья. Тангбранд возвещал христианство в Исландии… Тангбранд пробыл два года в Исландии и убил троих человек, прежде чем уехал оттуда» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 73) (Снорри Стурлусон 1995:142-143).

«Родовые саги» исландцев сохранили более подробные и яркие воспоминания о миссии Тангбранда.

«В ту же самую осень на востоке страны, в том месте Беруфьорда, что зовется Гаувиком, пристал корабль. Хозяина корабля звали Тангбрандом. Он был сыном графа Вильбальдра из Саксонии. Тангбранд был послан в Исландию конунгом Олавом сыном Трюггви, чтобы проповедовать новую веру. Его сопровождал исландец по имени Гудлейв… Гудлейв убил на своем веку немало народу, был бесстрашен и решителен.

…Однажды осенью Тангбранд рано утром вышел во двор, велел расставить палатку и стал петь в палатке обедню, притом очень торжественно, потому что был великий праздник. Халль (бонд, в усадьбе которого зазимовал миссионер. — Г. 77.) спросил Тангбранда:

— В честь кого сегодня праздник?— Ангела Михаила, — отвечает тот (культ архангела Михаила со времен утверждения скандинавов в Нормандии стал самым популярным среди крещеных норманнов. — Г. Л.).— Каков он, этот ангел? — спрашивает Халль.— Очень хорош, — отвечает Тангбранд. — Он взвешивает все, что ты делаешь доброго, и так милостив, что засчитывает за большее из твоих поступков то, что ему больше нравится.Халль говорит:— Я бы хотел иметь его своим другом.— Это возможно, — отвечает Тангбранд. — Обратись сегодня к нему и к богу.— Но я бы хотел поставить условием, —говорит Халль, — чтобы ты пообещал мне от его имени, что он станет тогда моим ангелом-хранителем.— Это я обещаю, — говорит Тангбранд.Тогда Халль крестился со всеми своими домочадцами» (Сага о Ньяле, 100)(Исландские саги 1972:616-617).

Мирный ход проповеди был, однако, скорее исключением, чем правилом. Как и в Норвегии, бонды считали нового бога и его проповедников нежеланными пришельцами, вторгшимися в привычный и надежный мир, оберегаемый чтимыми и мощными асами.

«— Ты не слыхал, — …, — что Тор вызвал Христа на поединок, но тот не решился биться с Тором?— Я слыхал, — ответил Тангбранд, — что Тор был бы лишь прахом и пеплом, если бы бог не захотел, чтобы он жил».

Единоборство богов, состоявшееся или не состоявшееся в потустороннем мире, вполне эффективно разыгрывается на земле, их сторонниками; здесь нелишней оказывается для Тангбранда вооруженная поддержка его «бесстрашного и решительного» спутника:

«Против новой веры больше всего был Вертлиди Скальд и его сын Ари, и поэтому они убили Вертлиди… Он больше всех поносил новую веру и вызвал Тангбранда на поединок. Тангбранд вместо щита взял в бой распятие, и бой кончился тем, что Тангбранд победил, убив Торкеля» (Сага о Ньяле, 102,101) (Исландские саги 1972:616-620).Впрочем, и сам сын саксонского графа неплохо владел навыками боевого фехтования: о том, что распятие «вместо щита», точнее — в качестве боевой палицы, было надежным оружием в умелой руке проповедника, свидетельствует следующий эпизод. Сторонники язычества для очередного вооруженного диспута со священником решили воспользоваться услугами «берсерка» (одержимого и неуязвимого воина). Тангбранд предлагает:

«…Давайте разложим три костра: вы, язычники, освятите один, я — другой, а третий оставим неосвященным. Если берсерк испугается того костра, который я освятил, но пройдет через ваш, то вы примете новую веру.

…Он [берсерк] проходит через огонь, который освятили язычники, и подходит к огню, который освятил Тангбранд, но не решается пройти через него и говорит, что весь горит. Он замахивается мечом на тех, кто сидит на скамье, но при взмахе им попадает в поперечную балку. Тангбранд ударяет распятием по его руке, и происходит великое чудо: меч падает у берсерка из руки (курсив мой. — Г. Л.). Тогда Тангбранд ударяет его мечом в фудь, а Гудлейв отрубает ему руку. Тут набежал народ и убил берсерка» (Сага о Ньяле, 103) (Исландские саги 1972:621-622).

Как и другие древнесеверные «чудеса» той поры, эта схватка разыгралась вполне реалистично, а умение проповедника владеть мечом и другим оружием было столь же важным условием успеха «обращения язычников», что и военная сила конунгов-викингов — на континенте, в самой Скандинавии.

Остров, затерянный в далеких просторах Северной Атлантики, не позволял воспользоваться этой военной силой, и, при всей энергии и выучке Тангбранда, вдвоем с Гудлейвом он не мог заменить собою дружину конунга Олава: «все же было гораздо больше тех, которые возражали, и отношения между язычниками и христианами стали враждебными. Хавдинги сговорились убить Тангбранда и тех людей, которые ему будут оказывать помощь. Узнав об этой угрозе, Тангбранд бежал в Норвегию и явился к конунгу Олаву» (Сага о людях из Лаксдаля, 41) (Исландские саги 1972:351). Олав Трюггвасон смог достаточно гибко переменить тактику, приблизив к себе и включив в свою дружину нескольких знатных исландцев, сыновей влиятельных хавдингов, воспользовавшись советом одного из них:

«—…Здесь есть много сыновей могущественных исландцев, их отцы смогут оказать большую помощь в этом деле. А Тангбранд там, как и здесь у вас, действовал запальчиво и убивал, а люди там не потерпели этого.

Конунг прислушался к этим речам. Так все исландцы, которые там были, приняли крещение» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 84) (Снорри Стурлусон 1995: 150).

Это позволило направить новую миссию:

«Он послал тогда в Исландию Гицура Белого и Хьяльти сына Скегги [знатных исландцев], чтобы возвестить христианство в Исландии, и дал им с собой священника по имени Тормод и еще других людей, посвященных в духовный сан, а при себе оставил в качестве заложников тех четырех исландцев, которых он почел наиболее выдающимися… О поездке Гицура и Хьяльти рассказывают, что они прибыли в Исландию еще до альтинга и поехали на тинг. На этом тинге в Исландии было введено христианство, и в то лето весь народ был окрещен» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 95) (Снорри Стурлусон 1995: 156).

Крещение исландцев заключалось, собственно, в том, что языческий «годи» Торгейр заявил со «Скалы закона»:«— Мне думается, что дела наши запутаются безнадежно, если у нас не будет одних законов для всех. Если закон не будет един, то и мира не будет, а этого нельзя допускать…», — и затем провозгласил: «— Все люди должны быть у нас в Исландии христианами и верить в единого Бога—Отца, Сына и Святого Духа. Они должны оставить всякое идолопоклонство, не бросать детей (языческий обычай «оставления новорожденных», лишних в семье, на голодную смерть в пустынной местности. — Г. Л.) и не есть конины. Если кто открыто нарушит этот закон, то будет осужден на трехгодичное изгнание, если же сделает это тайно, то останется безнаказанным» (Сага о Ньяле, 105) (Исландские саги 1972: 624).

Последняя оговорка, по существу, превращала язычество во «внутрисемейное дело», ограничивая легальность его рамками отдельной усадьбы.

Импульсы направленных Олавом Трюггвасоном христианских миссий, правда, ощутимо ослабевая, достигли противопо-ложного берега Атлантики.

«В ту самую весну Олав конунг послал Лейва сына Эйрика в Гренландию, чтобы возвестить там христианство, и тот поехал летом в Гренландию. Он подобрал в море людей, потерпевших кораблекрушение, с обломков их корабля, а потом открыл прекрасную виноградную страну (Винланд, Северная Америка.—Г. Л.). Летом он приплыл в Гренландию и привез с собой священника и христианских учителей, и поехал к Эйрику, своему отцу, в Братгахлид (усадьба Эйрика Рыжего, первопоселенца Гренландии. — Г. Л.). Его прозвали потом Лейвом Счастливым. Но Эйрик, его отец, сказал, что одно уравновешивает другое: то, что он спас людей, потерпевших кораблекрушение, и то, что он привез в Гренландию шута. Он имел в виду священника» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 96) (Снорри Стурлусон 1995:156).

Отношение поселенцев холодных «высоких широт» к духовным лицам оставалось более чем прохладным.

Впрочем, в Исландии новая религия утвердилась сравнительно мирно, вписавшись в сложившийся уклад крестьянского общества: как прежде — языческие «годи», так теперь священники и епископы острова происходили из семей местных знатных хавдингов, что к минимуму сводило внешнее воздействие на исландскую церковь. Деятели ее оставались прежде всего уважаемыми «могучими бондами», выполнявшими, наряду с прочими общественными обязанностями, признанную обществом сакральную функцию. Система «тьоудвельди», созданная первопоселенцами, успешно адаптировала эту функцию, приспособив ее к своим внутренним нуждам:

«Асгейр был сыном Аудуна Оглобли, который первым из людей своего рода приехал в Исландию… сына Асгейра звали Торвальд. Дочь его была Далла. Она была женой епископа Ислейна. Их сын был епископ Гицур» (Сага о людях из Лаксдаля, 40) (Исландские саги 1972: 341-342).

Первые епископы, как и другие полноправные исландцы, могли перечислить поименно четыре поколения свободных предков, обитающих в стране со времен ее заселения.

Архаический уклад крестьянского общества на исходе эпохи викингов из трех собственно скандинавских стран Северной Европы наиболее полно и действенно сохранялся и сказывался в Швеции. Упорно и настойчиво шведские бонды поддерживали храмовый языческий культе Старой Уппсале, силой заставляя конунгов (уже исповедовавших христианство) признавать, а при необходимости — и совершать традиционные языческие жертвоприношения и обряды. Христианская проповедь достигла некоторых успехов при дворе конунгов, в их ближайшем окружении, в основанных конунгами городах. Деятельность шведских духовных лиц ориентировалась не только на гамбургско-бременскую церковь. В начале XI в. здесь находилась миссия, посланная из Польши архиепископом Кверфурта Бруно;судя по изображениям «греческого креста» на рунических камнях, христианская религия проникала в XI в. в Швецию и через Киевскую Русь. Л. Лециевич полагает, что в Сигтуне, королевской резиденции, в то время находится православный епископ (Leciejewicz 1979: 153).

Шведские конунги боролись с язычеством без особого успеха. Олав Шётконунг, при котором в Швеции были основаны две епископские кафедры в Сигтуне и в Скара, не смог добиться прекращения деятельности Уппсальского храма. Его сын, конунг Энунд-Якоб (1022-1050), по сообщению Адама Бременского, ревностный христианин, был изгнан свеями за то, что «не захотел приносить установленные народом жертвоприношения языческим богам» (Adam, IV, 136). В дни правления другого сына Олава, конунга Эймунда Злого, свей «плохо соблюдали христианство», как отмечает «Херварар сага» (цит. по: Ковалевский 1977:98) и, подтверждает Адам Бременский, конунг «мало заботился о вере», хотя при нем находился постоянно епископ Осмунд (Adam, III, 15).

Со смертью Эдмунда в Швеции прервалась королевская династия. Новым конунгом был избран Стейнкиль (1066-1080), происходивший из знатного рода: его отец, гаутский ярл Рагнвальд, из-за вражды с Шётконунгом был вынужден покинуть страну и обосновался на Руси, где от имени княгини Ирины-Ингигерд правил Ладогой (Альдейгьюборгом); ладожскими наместниками были и его сыновья (Лерберг 1819: 104). Стейнкиль, вернувшись в Швецию, был благочестивым христианином. Однако он нерешился поддержать в борьбе с язычеством своего епископа Адальварда и его приверженцев, вновь вознамерившихся разрушить Уппсаль- ский храм: «Но как узнал весьма благочести¬вый король Стейнкиль, поднялся среди народа ропот против такого умысла поклонников божьих, и благоразумно отвратил он их от этого намерения и объяснил, что они будут тотчас наказаны смертью, он же сам потеряет свою державу» (Adam, IV, 30).

О правлении сына Стейнкиля Инги (1080- 1112) «Херварар сага» рассказывает:

«Инги был долго конунгом и был счастлив в друзьях и был хорошим христианином. Он отменил в Свитьоде [древнее название «страны свеев» — Швеции] языческие жертвоприношения и повелел всему народу принять христианство. Но свей имели большую веру в языческих богов и сохраняли свои древние обычаи… На одном тинге, который свей имели с конунгом Инги, они поставили ему условие: хочет ли он соблюдать древние законы или откажется от власти конунга? Тогда Инги конунг ответил, что он не может отвергнуть веру, которая является самой истинной. Тогда закричали свей и бросили в него камень и прогнали его с законодательного тинга. Свейн, зять конунга, остался на тинге. Он предложил свеям совершать для них кровавые жертвоприношения, если они дадут ему сан конунга. Они все согласились на это: тогда Свейн был взят конунгом над всей Свитьод. Тогда вывели одну лошадь, и разрубили ее на части, и разделили для еды, а идолов обмазали кровью. Тогда все свей отказались от христианства и стали совершать кровавые жертвоприношения, и они изгнали конунга Инги, и он уехал в Вестергаутланд (южную область страны; с центром в Скара. — Г. Л.)».

Свейн, прозванный Кровавое Жертвоприношение, правил всего «три зимы» (около 1090-1093 гг.). Инги вернулся с юга с войском, и Свейн был убит. «Инги получил свою власть конунга над свеями, и снова ввел тогда в закон христианство, и правил государством до дня смерти» (цит. по: Ковалевский 1977: 98-99). По-видимому, только в это время, в годы правления Инги и его брата Хальстена, Уппсальский храм был наконец разрушен, грандиозные языческие празднества — запрещены, а чтобы они не могли возобновиться, на месте языческого храма была возведена церковь (История Швеции 1974:81).

Лишь на рубеже XI-XII вв., таким образом, христианство восторжествовало и в Швеции. Основание Уппсальской церкви завершило длительное строительство церковной организации, постепенно охватившей заселенные области страны. Адам Бременский поименно перечисляет шестерых епископов в Швеции: Адальварта и Азилина, Адальварта и Тазико, Симеона и Иоганна (Adam, III, 77). «Хеймскрингла» дает развернутый очерк церковной организации Швеции, которую она приобрела уже в XII столетии: «Швеция делится на много областей. Одна область включает Западный Гаутланд, Вермаланд, леса Маркир и то, что к ним прилегает. Эта область так велика, что тамошнему епископу подчинено одиннадцать сотен церквей. Другая область — Восточный Гаутланд. Там другое епископство. К этому же епископству относятся Готланд и Эйланд. Оно гораздо больше, чем первое. В самой Швеции есть область, которая называется Судрманналанд. Там есть епископство. В области, которая называется Вестманналанд или Фьядрюндаланд, тоже есть епископство. Третья область в самой Швеции называется Тиундаланд. Четвертая область называется Атгундаланд, пятая — Сьяланд, она расположена на востоке у моря. Тиундаланд — самая богатая и заселенная часть Швеции. Это середина страны, там — престолы конунга и архиепископа, и там — “Упсальский удел”. Так шведы называют владения своего конунга» (Сага об Олаве Святом, 77) (Снорри Стурлусон 1995: 216). Лишь к исходу XII в. церковь смогла освоить, с активной помощью королевской власти, древнее языческое ядро, коренную область страны.