126
Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы (Пилат) отпустил им лучше Варавву (Мк. 15, 11).
И оправдалось Господне слово: «мир возлюбил свое». Мир предпочел разбойника и убийцу безгрешному Страдальцу.
Преступник — ближе… Преступник — «свой»… И мир всё простит преступнику: измены, предательства, убийства… словом, все преступленья. Мир не прощает одного — его отрицания и его непризнания, потому что в отрицании мира — свидетельство, что «дела его злы» и, следовательно, сам он — зло, так как дерево познаётся по его плодам.
Так мир покрывает всякое преступление, а подвижник креста обрекается на отвержение миром.
«Волею нас ради претерпевый, Господи, слава Тебе» (Вел. Пяток, вечерняя стихира на «Господи, воззвах»).
127
Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Бараеву, а Иисуса, бив, предал на распятие (Мк. 15, 15).
Приговор мира над подвижником выносится не по суду правды, а по суду «лести». Это приговор подделки под вкусы распоясавшегося мира зла, не выносящего укоризны Правды и Света. Он выносится приспособительно к уровню зла, которое будет рукоплескать этому приговору. А потому понятно, что это будет односторонний приговор только зла.
Подвижник креста не может ждать для себя ничего иного.
Господь приговаривается к смерти: «Распни Его…» «Убей правду, и мы будем спокойны».
«Пострадавый и сострадавый человеком, Господи, слава Тебе» (Вел. Пяток, 4-й антифон на утрени).
128
(Воины) одели Его (Христа) в багряницу, и, сплетши терновый венец, возложили на Него; и начали приветствовать Его: радуйся. Царь Иудейский! И били Его по голове тростью, и плевали на Него, и, становясь на колени, кланялись Ему. Когда же насмеялись над Ним, сняли с Нега багряницу, одели Его в собственные одежды Его и повели Его, чтобы распять Его (Мк. 15, 17–20).
Когда для мира окончательно определится, на чьей же стороне подвижник креста, и когда ему будет вынесен приговор «лести», тогда мир ответит подвижнику последней расплатой — «расплатой страданий».
Он кругом обовьет подвижника одеждой крови (багряница), вонзится в него шипами зла (терновый венец), все бичи направит на него самыми унизительными формами издевательства (оплевание).
И так как преследование подвижника будет борьбой идей, борьбой взаимно исключающих друг друга миров, то мир зла не удовольствуется внешним преследованием, а злобно пронзит его издевательством и циничной насмешкой («приветствовали Его», «кланялись Ему»…).
А успокоится мир зла лишь тогда, когда он истребит носителя истины. Как будто подвижник, как живая совесть, мешает ему жить. И зло в преследовании Правды не остановится на полдороге. Оно будет жаждать полного внешнего истребления крестоносца.
Так «повели Его, чтобы распять Его».
«Вся пострадати изволи, спасти ны хотя от беззаконий наших Своею кровию, яко Человеколюбец» (Вел. Пяток, 13-й антифон на утрени).
129
Проходящие злословили Его, кивая головами, своими и говоря: э! разрушающий храм и в три дня созидающий! спаси Себя Самого и сойди с креста. Подобно и первосвященники с книжниками, насмехаясь, говорили друг другу: других спасал, а Себя не может спасти. Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели, и уверуем (Мк. 15, 29–32).
Зло не оставит в покое правду, даже висящую на кресте. Вот, как неистребима его ненависть к добру! И всё это потому, что тут столкновение двух царств — Света и тьмы…
И хотя внешне тьма одерживает верх, но она сама чувствует, чте распятая Правда всё же остается выше ее…
И вот, месть тьмы клокочет и на Голгофе… и обрушивается на Распятого, поверженного и уж, конечно, совсем обезвреженного противника.
И здесь, при кресте, злодейство апеллирует для самооправдания к высшему авторитету Бога… Оно хочет чуда, чтобы ссылкой на отсутствие Божественного вмешательства и чуда прикрыть свое беззаконие…
Злодейство с насмешкой ссылается на отсутствие чуда… оно знает, что чуда не будет, потому что, «не дается знамение роду лукавому и прелюбодейному»… И зло торжествует. Подвижник внешне гибнет… Христос остается на кресте…
«Пострадавый за ны и от страстей свободивый нас… и вознесый нас, всесильне Спасе, помилуй нас» (Вел. Пятница, утренняя стихира на хвалитех).
130
И распятые с Ним (Христом) поносили Его (Мк. 15, 32).
Да зло торжествует… Она торжествует до того, что его приговору рукоплещут даже лица, пострадавшие от него, и, казалось бы, уж по этому могшие бы сочувствовать страдальцу… И этого нет… От распятого подвижника отвертывается вся земля… Даже преступники преступников, и те с злорадством будут поносить его…
На земле мира нет места праведности… И Христос остался на кресте…
«Разбойника благоразумного во едином часе раеви сподобил еси, Господи, и мене древом крестным просвети, и спаси мя» (Вел. Пяток, екзапостиларий на утрени).
131
В шестом же часу настала тьма по всей земле (Мк. 15, 33).
Когда правда подвижника распинается на кресте, тогда, очевидно, торжествует неправда, зло. А торжество неправды есть победа тьмы, и господство зла равносильно наступлению мрака, когда потеряна истина, потерян путь жизни и люди бродят в потемках обрывков истин, надуманных иллюзий и явных заблуждений, руководимые порочным сердцем и затемненным умом.
И объяла тьма грешную землю, когда угасала на кресте жизнь Пречистого Тела и заходило Солнце правды.
«Достойно есть величати Тя, Жизнодавца, на кресте руце простершаго и сокрушшаго державу вражию» (Вел. Суббота, непорочны на утрени, 2-я статия).
132
В девятом часу возопил Иисус гормким голосом: Элои! Элои! ламма савахфани? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15, 34).
Это выражение нестерпимой боли за поругание правды. Подвижнику креста человечески непереносим тот момент крестного пути, когда торжество зла на земле как будто рушит
всё дело правды. Дело правды разбито, подавлено, пригвождено ко кресту. Как будто напрасны были все усилия к преодолению зла и бесплоден весь подвиг во имя правды.
Неужели правда так бессильна среди зла? Зачем же такое поношение и унижение? Зачем ликование всецелой победы зла? Не тяжкое ли это искушение для малодушных? Зачем видимо только обнищание и поругание правды?
И идет вопль к Отцу… Вопль боли за поверженную и распятую правду. «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?»
«Величаем Тя, Иисусе Царю, и чтем погребение и страдания Твоя, имиже спасл еси нас от нетления» (Вел. Суббота, непорочны на утрени, 1-я статия).
133
И завеса в храме раздралась надвое сверху донизу (Мк. 15, 38).
Объятая ужасом пред распятой правдой содрогается святыня.
Святыня колеблется пред морем человеческого зла. Как будто она не выносит торжества злодеяний и свертывает свое лице во мраке ночи беззаконий.
«Поклоняются страсти, воспеваю погребение, величаю Твою державу, Человеколюбче, имиже свободихся страстей тлетворных» (Вел. Суббота, непорочны на утрени, 1-я статия).
134
Сотник, стоявший напротив Его (Христа). увидев, что Он, так возгласив, испустил дух, сказал: истинно Человек Сей был Сын Божий (Мк. 15, 39).
Голос языческого сотника — это свидетельство даже земной непредубежденности, когда она, хоть поверхностно, соприкоснется с правдой подвижника. И вот, если она не втянута в борьбу с добром, если в ней не совершилось воцарение зла, вызывающее бешенство злобы при одном виде добра, то ее соприкосновение с подвигом Света вызывает и в ней невольное признание, что в Сыне Света — высшая Правда и Его путь — явление той же Правды.
Голос сотника — это объективное суждение о пути подвига и креста естественного человеческого разума, когда он не является рабом зла.
Язычник-сотник, не знавший Христа, но не порабощенный злом иудейского преследования, смотрит на вещи спокойно и оценивает беспристрастно… И оценка беспристрастности знаменательна: «Истинно Человек Сей… Сын Божий».
«Плач священный приидите воспоим Христу умершему, яко древле жены мироносицы, да и радуйся услышим с ними» (Вел. Суббота, непорочны на утрени, 2-я статия).
135
Были тут (при кресте) и женщины, которые смотрели издали: между ними была и Мария Магдалина, и Мария, мать Иакова меньшего и Иосии, и Саломия, которые и тогда, как Он был в Галилее, следовали за Ним и служили Ему, и другие многие, вместе с Ним пришедшие в Иерусалим (Мк. 15, 40–41).
В вихре зла, крутящемся на земле, когда идет поругание и распятие подвижника правды, когда от него отвертывается вся земля, когда изменяют любимые и избранные, не колеблется только чистое сердце, полное беззаветной преданности и нераздумывающей любви.
Это было сердце женщин. Такое сердце поняло подвиг… преклонилось пред ним… и отдалось служению ему… И уж ничто внешнее: ни обстановка страданий, ни страх, ни действительная опасность — не остановили чистого и преданного сердца в служении подвигу правды.
Да будет же благословенно это сердце! Оно принимало вздохи страданий, и потому ему и дается первая радость (Мф. 28, 5-10; Ин. 20, 17–18).
«Покланяемся страстей Твоим, Христе! Покланяемся страстей Твоим, Христе! Покланяемся страстей Твоим, Христе! Покажи нам и славное Твое Воскресение!» (Вел. Пяток, 5-й антифон на утрени).