Уже совсем стемнело и в окнах погасли огни, когда Игорь вошел в знакомый подъезд.
— Есть кто-нибудь дома? — громко поинтересовался он, отворив дверь. — Алле-о!
Из глубины квартиры донеслось шуршание.
— Дядя Игорь, это вы?
— Кто ж еще!
— А я один! — объявил Виссарион, показываясь в коридоре.
— Отлично. Теперь нас будет двое.
Игорь сбросил туфли и босиком, в одних носках, направился к своей комнате.
— А мама где? — спросил он, сбрасывая пиджак и делая посвободнее петлю галстука. — Где сестра?
— Мама на работе, сеструха гуляет, — сообщил подросток. — Бедка всегда так: когда у мамы дежурство, завеивается с кавалерами чуть не на всю ночь. А я тут как дурак должен квартиру сторожить…
— Не горюй. Подрастешь — будет и на твоей улице праздник!
Виссарион тяжело вздохнул:
— Так ведь это сколько ждать еще надо!
— Года три-четыре, я думаю.
— Ого!
— Не боись, герой. Три года — это тьфу! Пролетят — не заметишь.
— Вам хорошо говорить, вы уже пожилой, — сказал Виссарион. — А тут не знаешь, как до каникул дотянуть, не то что три-четыре года.
Игорь рассмеялся.
— Ну, вот что, — сказал он, — раз мы с тобой остались в доме хозяева, пойдем чай пить. Без чашки крепкого чаю — смерть!
— Странно, — почесал в затылке подросток, — а у нас все взрослые водку пьют. На худой конец — пиво. Разве вы не любите водку?
— Представь себе.
— Странно, — повторил Виссарион, и по тону его голоса Игорь понял, что мальчишка пытается справиться с разочарованием.
Как видно, по его мнению, тот, кто не пьет водку или пиво, — как бы и не совсем взрослый.
Пока поспевал чайник, Игорь успел нарезать бутербродов, восхитив Виссариона своим умением управляться с острым ножом и таким образом компенсировав в глазах подростка предыдущий недостаток.
— Между прочим, я спросить хотел, — будто бы невзначай произнес Игорь, — ты заводских знаешь?
— Ну, кой-кого знаю, а что? — откликнулся паренек.
— Что значит: кой-кого?
— Лидку знаю, Бедкину подружку. Ваську Сомова знаю, хорошо дерется и с Лидкой везде ходит.
— Да, с ними я тоже успел познакомиться, — усмехнулся Игорь, припомнив тяжелую сомовскую хватку.
— Ну, еще некоторых пацанов знаю.
— Интересно, интересно. Я сегодня собирал материал о заводских службах, ну, так сказать, социального направления. В столовую заглядывал.
— Там есть повариха толстая, вот с такими цыцками! — обрадовался Виссарион. — Пацаны ей кликуху дали: Тетя Буфер. Смешно, правда?
— Ага, — согласился Игорь. — А еще я в медпункте был. — Он сделал паузу, рассчитывая, что подросток сам подхватит тему, однако Виссарион молчал. — Ты, случайно, с медсестрами заводскими не знаком, а? — наконец произнес он.
Подросток задумчиво окунул сухарь в дымящийся чай и ответил не сразу.
— Вы про Степановну спрашиваете?
— Ну, если она и есть медсестра…
— Про Степановну или про Дашку?
— Про обеих! — выкрутился Игорь. — Я про каждую написать хочу. Думаю, читателям это будет интересно.
Виссарион шмыгнул носом.
— Степановна, она вредная, — сообщил он. — У нее в саду яблоки растут во такущие, — ей-богу! — а она жмотничает, не дает пацанам яблочко съесть. Прошлый год так гоняла, так гоняла! Меня по спине дрыном огрела, еле улепетнул, — застенчиво сообщил он.
— Да, — согласился Игорь, — мне она тоже как-то не показалась.
— У ей муж был, на железнодорожной станции работал, — продолжал Виссарион, — напился однажды, пошел осматривать пути и до смерти замерз. На похороны много народу пришло; я тоже был. Степановна так убивалась, так убивалась, а раньше, что ни день, с Митрофанычем дрались, она даже ему оба передних зуба вышибла лопатой.
Игорь молчал, сгорая от нетерпения, но не решаясь перевести разговор поскорее ко второй работнице медпункта. Приходилось ждать, пока Виссарион не выговорится.
— А сын у нее на зоне сидит, у Степановны. Говорят, в банде участвовал, магазины грабил, но это не в Новочеркасске, а где-то в другом городе. Может, даже в самом Ростове.
— Ростов — это серьезно.
— Я даже слышал, — продолжал Виссарион, — что якобы эта банда однажды напала на магазин, а в магазине сторож спал. Они его и убили. Представляете? Живого человека убили Я бы лично никогда не смог человека убить, даже на войне, наверное, серьезно заявил паренек, — а вы?
— Я? — Игорь даже вздрогнул от неожиданности. — Конечно нет! А насчет второй медсестры? Она что, тоже с дрыном бегает?
— Дашка-то? Не-е, Дашка, она другая.
И подросток вдруг смолк.
Игорь нетерпеливо поерзал на табурете и не выдержал;
— Она что, не в себе, что ли?
— Она в себе, — печально произнес Виссарион. — Просто несчастная она.
Игорь оторопел. Он никак не ожидал от мальчишки таких взрослых, мудрых интонаций.
— Почему же — несчастная? — пробормотал он. — А мне показалось, как раз наоборот.
— Потому что вы не знаете ее. Все, кто ее не знает, так говорят. Дашка, она скрытная, никому ничего не покажет. Даже когда она травилась, никто не понял. Вроде только что веселая была, радовалась, танцевала даже, а потом вдруг — раз, и отравилась. Чуть не померла. Еле спасли, говорят. После этого она такая белая все время и под глазами круги…
— Правда? А я и не заметил. Что ж она травилась-то? Такая молодая, красивая!
— То-то и оно, что красивая, — вздохнул Виссарион. — Через это дело и пострадала.
— В каком смысле?
— Знаете чего, — вдруг произнес мальчишка, — вы бы лучше у Бедки все спросили, она лучше знает. А мне Дашку жалко, я рассказывать не мастак!
— Постой-постой! — испугался Игорь. Казалось, Виссарион и впрямь не намерен больше продолжать этот разговор, и именно тогда, когда дошел до главного. — Я потом с Победой тоже поговорю, но мне ведь важно знать и твое мнение. Потому что в моей работе это главное, выслушать всех. Ты уж меня не подводи, дружище!
Уже поднявшийся из-за стола паренек был вынужден вновь усесться на место. Ему, очевидно, не хотелось говорить о молодой медсестре, но при этом он также не желал подвести гостя, который так умоляюще глядел на него в эту минуту. Не кто-нибудь все-таки, а настоящий писатель!
— Ну, я не знаю, — промямлил Виссарион. — Я уже вроде все рассказал…
— Не все, — возразил Игорь. — Что там была за история? Я-то знаю по своему опыту, просто так, ни с того ни с сего, человек не отравится.
Он подумал, что фраза, должно быть, прозвучала в его устах более чем двусмысленно, и хорошо, что паренек не мог оценить этого.
— Дашка, она наивная, — сказал Виссарион. — Влюбилась в одного… проезжего. Он командированный был, с завода, по обмену опытом приезжал. Я его видел. Высокий такой, волосы вот как у вас — красивые. И улыбался так же.
— Как — так же?
— Ну, широко, что ли. Вы, дядь Игорь, вообще чем-то на него похожи. Только вы не обижайтесь.
— Я и не обижаюсь.
— Ну вот, Дашка влюбилась в него, а он, говорят, жениться обещал и все такое… А потом собрал вещички и уехал. Дядя Гриша над ней смеялся. И все смеялись. Потому что все знали, что она влюбилась, а хахаль взял да и уехал. Она даже на вокзал его провожала вместе со всеми. Песни пела, танцевала… Никто даже не думал, что она так сделает.
— Понятно, — прошептал Игорь.
Ему и вправду многое объяснил этот сбивчивый рассказ.
Вот почему Даша так странно взглядывала на него, когда он улыбался, а потом растерянно отводила взгляд, будто делала стыдное Вот почему избегала его общества и отвечала невпопад. Все ясно.
Игорь почувствовал нарастающее раздражение. Он всегда испытывал нечто подобное, когда оказывалось, что кто-то уже успел пройти по дорожке до него и сорвать с розового куста самые первые, самые свежие бутоны.
Девочка-то оказалась — порченая.
— А еще у нее ребеночек должен был быть, — внезапно сообщил Виссарион оцепеневшему от этой новости собеседнику, — она отравилась, и с ребеночком что-то там стало. Короче, он родился в больнице мертвым.
— А это откуда тебе известно?
— Сам слышал, мать говорила. Бедка ей еще кричала, что она лезет не в свое дело, а мать Бедке сказала: «Если в подоле принесешь, как эта Дашка-поблядушка, своими руками тебя задушу!» Во как.
— Интересные дела… — Игорь вытер со лба проступившую испарину и принялся крутить в руках чашку.
Он даже не знал, о чем еще спрашивать.
Все ясно, и точка.
Чтобы он когда-нибудь еще подошел к этой «скромнице» — не бывать такому!
А еще корчит из себя недотрогу.
Правильно сказала Мария Дмитриевна, мудрая женщина, даром что гостиничный администратор.
Поблядушка она и есть поблядушка.
— А вот и я! — раздался в коридоре веселый голос, и, взъерошенная, раскрасневшаяся (не иначе, как от поцелуев, успел подумать Игорь), в кухню влетела Победа. — Пляшите, пляшите! — закричала она, помахав перед лицом квартиранта почтовым конвертом. — У меня для вас письмо!