Ровно в двенадцать ноль-семь Игорь высадился из скрипнувшего дверьми автобуса на привокзальной площади. Словно бы и не уезжал никуда: в тени общипанных деревьев маялись потные торговки, купались в пыли все те же грязные куры, и дворник продолжал мести разлетающийся по ветру мусор, сохраняя на лице невозмутимое выражение.

До назначенной встречи оставалось чуть более двадцати минут.

Любой другой человек на месте Игоря перво-наперво подошел бы к справочному окну проверить, а не явился ли кто-нибудь на место свидания раньше назначенного.

Любой другой, — но не Игорь Захаренко.

Годы службы в комитете научили его мудрой истине: пунктуальность заключается не только в том, чтобы не опаздывать, но и в том, чтобы не объявляться до времени.

Полковник Бугаев, из которого обыкновенно клещами лишнего слова не вытянешь, однажды рассказал Игорю странную историю, произошедшую неизвестно где и неизвестно с кем; внимательно слушая собеседника, Игорь старался не показать виду, что мучительно вспоминает обстоятельства этого дела, в свое время прогремевшего на всю страну. На уроках новейшей истории его называли одной из самых крупных империалистических диверсий в отечественной промышленности. В газетах оно получило титул «преступления века», спровоцированного «происками грязных убийц-капиталистов». В ходе громкого расследования за тюремной решеткой оказался не один десяток человек. Многие из обвиняемых позднее были приговорены к высшей мере наказания и расстреляны. В качестве государственного обвинителя на судебном процессе выступал сам Вышинский.

— Давно это было, — как бы невзначай обронил Бугаев, — самому уже кажется, будто неправда…

У Игоря хватило ума никак не обнаружить перед собеседником, что он понял, о каких именно событиях идет речь.

Бугаев в то время только начинал службу чекистом, и ему поручили весьма простое задание.

«Вы будете проходить мимо ворот завода, — в это время там кое-что должно произойти. Ваша задача: запомнить, кто в это время находился на месте происшествия. Вы должны подойти к воротам в шестнадцать тридцать две, и ни секундой раньше. Задача ясна?»

Никаких подробностей Бугаеву, естественно, не сообщили.

Наутро он встал пораньше и отправился на привычную пробежку. Кого-то из знакомых встретил по дороге, разговорился — и опоздал к радионовостям. Он не успел проверить часы.

Ровно в шестнадцать тридцать он стоял на углу перекрестка у афишной тумбы, делая вид, что донельзя заинтересован сообщениями о концерте джаз-банда Утесова, и отсчитывая про себя секунды, чтобы в назначенное время направиться к воротам завода.

— Бог пожалел, — рассказывал Бугаев Игорю, прихлебывая теплый чай из своего любимого стакана с подстаканником, — у меня шнурок развязался. И мне пришлось потерять несколько секунд на то, чтобы завязать его. Это и спасло жизнь.

Оказалось, что в тот день часы Бугаева спешили. Спешили ровнехонько на одну минуту. И, таким образом, не случись неприятностей со шнурком, он подошел бы к воротам завеса в шестнадцать тридцать одну. Как раз в то мгновение, когда рвануло. На глазах Бугаева огромная стена заводского корпуса медленно отделилась от здания и плашмя легла на мостовую, подняв в воздух клубы едкой известковой пыли. Кирпичный осколок долбанул будущего полковника безопасности по темечку, оставив шрам на всю жизнь. Он по сей день красовался извилистым бугорком на всегда влажной и гладкой бугаевской лысине.

— Ну, я в ту минуту, можно сказать, второй раз на свет народился, — говорил Бугаев. — С того времени часы проверяю каждые полдня. И тебе советую. Мотай на ус!

История, конечно, была невероятная, но Игорь уже привык, что невероятное в его деле случается сплошь и рядом. Главного, правда, из рассказа Бугаева он так и не понял: органы безопасности знали о диверсии, но по каким-либо причинам не смогли или не захотели ее предотвратить — или же… сами были ее организаторами?

Нет, последнее, конечно, было не только невероятным, но и просто невозможным.

Не-воз-мож-ным. И точка!

Игорь успел прошвырнуться по перрону, пофлиртовать с молоденькой торговкой, пытавшейся всучить ему кулечек мелкой, похожей на бузину клубники, просмотреть усеянные грамматическими ошибками объявления на телеграфном столбе про продающихся коз и прочую дребедень и лишь затем неспешным шагом направился к зданию вокзала.

В зале ожидания яблоку негде было упасть. Три проходящих поезда безбожно опаздывали, срывая все графики и расписания, и пассажиры маялись на чемоданах и тюках, обреченно прислушиваясь к объявлениям репродуктора. Этот черный ящик под потолком был сейчас для них чем-то вроде божественного оракула, от прихоти которого зависело, сколько еще томиться в этом зданий, в этом городе, в этой жизни. По полу, лавируя между ног взрослых, трое мальчуганов катали игрушечные танки. В углу рыдала седенькая старушка, громко повествуя окружающим про свою несчастную судьбину, но ее никто не слушал.

Протиснувшись между тюков, Игорь вышел к гудящей очереди у справочного окна.

— Вы не поняли, что было сказано?! — вопила из окна вздыбленная, раскрасневшаяся тетка в железнодорожной форме. — Поезд опаздывает на четыре часа. Я же вам русским языком объяснила! Сорок седьмой раз повторяю! Сил моих нет. Живьем в могилу загонят своими вопросами!

— Та сколько ж можно ждать, никаких силов ужо нет! — оправдывался махонький мужичок, отирая пот со лба грязным платком и пятясь.

— А мне какое дело? Я вам чо, министр путей сообщения? К нему и обращайтесь!

Игорь огляделся. Посыльными из центра обычно оказывались самые незаметные, просто-таки сливающиеся со стеной люди, мимо которых пройдешь — не увидишь. Когда-то Захаренко доставляло удовольствие угадывать, кто же явился к нему с сообщениями. Как правило, Игорь ошибался.

Но — не на этот раз.

От удивления он едва не выдал себя.

Потому что в толпе, среди старух, мешков, корзин с гусями, аккурат за перезрелой мамашей, пытающейся рыхлой, сочащейся молоком грудью заткнуть рот орущему младенцу, он увидел знакомую влажную гладкую лысину с извилистым шрамом на темечке.

— Здравия желаю, — пробормотал Игорь, а Бугаев, словно не услыхав, изобразил на широком одутловатом лице радость и закричал, распахнув объятия:

— Здорово, племяш!

Они устроились за грязным, облитым томатным соусом столиком в знакомой Игорю закусочной, что на привокзальной площади.

Грудастая буфетчица встретила гостей, как старых приятелей.

— О, кого я вижу! — рявкнула она из-за стойки, прозвенев стаканами. — Гоголь пожаловал!

— Я не Гоголь, — скромно потупился Игорь, которому и было адресовано это приветствие.

— Писатель — значит, Гоголь, — настаивала буфетчица. — Може, скоро знаменитым станешь, а я тогда гордиться буду, что с тобой знакомая. Пивка — или чего покрепче?

— Пивка, — сказал полковник Бугаев.

— Это мой дядя, — отрекомендовал начальство Игорь и для верности прибавил: — Двоюродный.

— То-то я гляжу: не похож! — Буфетчица громыхнула тяжелыми пивными кружками, обливающимися пеной, а в качестве закуски установила на стол тарелку с обтянутым чешуей рыбным скелетом. — Знатная таранька, — сообщила она, — для особых гостей придерживаю.

— Как тебя зовут, красавица? — отирая лысину платочком, поинтересовался Бугаев.

— Кому красавица, а кому и Антонина Гавриловна, — рдея от удовольствия, откликнулась та.

— А пойдешь ли за меня замуж, Антонина Гавриловна?

— Очень надо!

— Я тебя холить буду и лелеять, кормить конфетами, как царицу, уложу на пуховую перину… Буфетчица фыркнула:

— Все вы одинаковые, транзитники! С три короба наобещаете, а потом, как блудливые коты, в кусты бегите.

— Я — не бегу! — заявил полковник. — У меня на пасеке и кустов-то нет никаких.

— Стало быть, пчелками занимаетесь.

— Пчелками.

— Хорошая работа. — Казалось, тот факт, что собеседник оказался не кем-нибудь, а именно пчеловодом, произвел на буфетчицу особое впечатление. Она приосанилась и удалилась за стойку, откуда стала наблюдать за дядей и племянником и лишь изредка призывно вздыхала, как бы намекая на свою нерастраченную женскую нежность. Впрочем, дядя-пчеловод в какой-то момент словно забыл о ее присутствии.

— Здравствуй, Игорек, — негромко произнес он, прихлебнув пивка. — Давненько не виделись.

— Какими судьбами, товарищ полковник?

— Дядя Федя. Никаких званий.

— Слушаюсь.

— Решил вот на юга проехаться, поглядеть, как ты тут живешь. Хорошо живешь, я вижу. Со всеми успел раззнакомиться.

— Служба такая.

— Молодец. Твои отчеты пользуются у начальства большим успехом. На днях в пример тебя поставили: «Вот, мол, Захаренко, — работает, как часы, в докладных записках ни единой детали не упустит. На него, мол, и равняйтесь».

Игорь против воли расплылся в улыбке. Доброе слово и кошке приятно. Хотя, если честно, было не до улыбок.

Все это выглядело очень, очень странно. С того самого мгновения, как в толпе мающихся пассажиров Игорь увидал полковника, он понял, что услышит нечто из ряда вон. Само появление Бугаева в эдакой глуши в качестве курьера и было чем-то вроде ЧП. Начальство Комитета госбезопасности просто так, за здорово живешь, никогда еще не покидало своих кресел. По крайней мере, на памяти Игоря Захаренко.

Поведение Бугаева всецело подтверждало его ожидания. Полковник дипломатничал. Если бы он тут же, перед прилавком с грудастой буфетчицей, исполнил арию варяжского гостя или сплясал лезгинку, это озадачило бы Игоря меньше, чем обтекаемые фразы про житье-бытье.

Бугаев внимательно рассматривал собеседника, будто и впрямь забыл, как тот выглядит, и с удивлением подмечал новые черточки в лице.

— Между прочим, Анатолий Дмитриевич тебе привет передавал. Справлялся, как у тебя дела, и передавал привет. Игорек, он такой, он не подведет, — так и сказал. Перед самым моим отъездом виделись…

— Что-то случилось, товарищ полковник? — не выдержал Игорь.

— Дядя Федя, — вновь поправил Бугаев.

— Дядя Федя, я уже ничего не понимаю. Галина мне сказала, что есть важные новости, но чтоб такие! Она не предупредила, что приедете вы.

— Она и не должна была предупреждать, потому что не знала. Я и сам не знал до последнего момента. — Полковник вздохнул и вновь обратился к пивной кружке.

Игорь с нетерпением ждал, когда же собеседник утолит жажду и соизволит продолжить разговор.

Казалось, Бугаев нарочно оттягивал момент.

Поначалу Игорь решил было, что полковник просто поддразнивает его, но, наблюдая за начальником, постепенно стал приходить к выводу, что дело куда серьезнее.

Бугаев никак не мог заставить себя перейти к главному! Невероятно, но это выглядело именно так.

— Вот что, Игорек, — сказал наконец полковник, теребя короткими волосатыми пальцами иссохшую рыбешку, — привез я тебе очень важное задание.

Торопить события в разговоре с начальством было не принято, но Игорь все-таки не выдержал и спросил:

— Какое, товарищ… Дядя Федя, — на ходу исправился он.

— Помнишь, мы с тобой говорили о возможных волнениях на столичных заводах?

— Разумеется. Но здесь все тихо, я могу ручаться. Бугаев вздохнул и сумрачно покачал головой.

— Принято решение… там, — воздел он палец кверху, и вышло, что указывает он на засиженную мухами липкую ленту, — принято решение, что надо клин клином вышибать. Мы не можем допустить, чтобы в Москве прошли антиправительственные выступления. Вот и поступило одно дельное предложение. — Он помолчал. — Слыхал, как пожары в тайге тушат? — вдруг поинтересовался он. — Погасить огонь в тайге — это, брат, дело нешуточное. Сколько воды ни выльешь, все одно мало будет. Додумались: встречный огонь зажигают. Пламя на пламя идет и само себя сжирает. Интересная петрушка, верно?

Игорь кивнул.

— Так вот, — сказал полковник, — мы тем же самым макаром справимся с нашей проблемой.

— Не понял, — изобразив на лице наивность, слукавил Игорь.

Бугаев поглядел на него печально и сообщил:

— Волнения произойдут, но не в Москве или Ленинграде, а в Новочеркасске. После этого придется принять жесткие меры, и ничего подобного уже нигде не повторится.

— Так, — выдохнул Игорь. — Ясненько. Но при чем тут я?

— Да при том. Выполнение операции возложено на тебя. Это колоссальная ответственность. Тебе оказано доверие… ты должен…

— Нет! — вдруг слишком громко перебил собеседник, — нет! Ничего такого я не должен! И никогда не сделаю! — Игорь вскочил.

Бугаев даже не поднял глаз.

— Сделаешь, — уверенным тоном мрачно произнес он.