Та-та-та-та. И потом еще раз — та-та-та-та-та. Победа заткнула уши, чтобы не слышать этого сухого треска, от которого веяло только что, впервые за все восемнадцать лет увиденной ею смертью. Настоящей смертью — не красивой и благородной, как в кино, а реальной — с всамделишной кровью, страданием и ужасом в уже начинающих затуманиваться глазах…

Она заткнула уши, но это не помогло — автоматные очереди все равно проникали в голову и отдавались в самых дальних уголках мозга.

«Что же это? Что же это такое?» — билось в висках.

То, что творилось вокруг, не поддавалось описанию: огромная толпа людей после первого залпа хлынула прочь, в переулки, где их уже поджидали милицейские автобусы. Тех, кто не удержался на ногах или же был ранен и поэтому упал, скорее всего ждала смерть под ногами обезумевшей толпы. Крики сливались в один кошмарный вой, сквозь который пробивались лишь все те же автоматные очереди…

Люди превратились просто в большое стадо, единственной потребностью которого было спастись, выжить любой Ценой. Лица восставших были исполнены страха — животного, нечеловеческого страха…

Если бы Победа не прижалась к стене, заскочив в небольшую нишу массивного сталинского монолита, стоящего рядом с площадью, неизвестно, удалось бы ей вырваться из этого кошмара. Прямо перед ней, буквально в тридцати сантиметрах от лица, проносилась, сметая все на своем пути, толпа — крупные капли пота на лицах, белые разорванные рубахи, окровавленные руки, испуганные женщины с взлохмаченными волосами…

Люди все бежали и бежали, и у Победы не было никакой возможности выбраться из своего убежища. Кто знает, может быть, это спасло ей жизнь…

Победа посмотрела направо, по направлению движения несущейся толпы. Благодаря тому, что она стояла на небольшом возвышении, ей было видно то, чего люди разглядеть не могли. Солдаты поставили БТРы поперек каждого переулка, так, что свернуть вбок было нельзя. Можно было двигаться только прямо. А через несколько кварталов были различимы автобусы, куда и заталкивали большую часть выбравшихся из-под пуль на площади.

Из огня да в полымя…

Надо было что-то делать. Оставаться здесь было нельзя — вот-вот сюда могли дойти шеренги солдат, оттесняющие людей с площади. Однако бежать вместе со всеми прямо в лапы милиции тоже не сулило ничего хорошего.

Победа чуть выглянула и обнаружила метрах в десяти справа от себя подъезд. Что, если пробраться в дом и попытаться переждать там? Однако делать это нужно было очень осторожно — ведь толпа запросто могла бы увлечь ее за собой.

Вдохнув, как перед входом в реку, она схватилась за руку одного из пробегающих мужчин и оказалась в толпе.

Сразу же ее сдавили со всех сторон разгоряченные, потные тела. Стало трудно дышать… В мгновение ока Победа оказалась у подъезда. Она с силой оттолкнулась от того же человека и, словно пробка из бутылки, вылетела из человеческого потока.

По инерции она сильно ударилась боком о массивную медную ручку, потом — головой о каменный угол. Победа почувствовала, как ее щеку будто обожгло. Но это уже были мелочи. Открыв дверь подъезда, насколько это позволяла бегущая масса, Победа прошмыгнула в образовавшуюся щель.

В подъезде было тихо. Шум, выстрелы и крики остались где-то вдалеке, приглушенные толстыми стенами и массивной дубовой дверью.

Странно, но здесь не было ни души. Видимо, обезумевшие люди настолько слились с несущей их толпой, что полностью потеряли способность самостоятельно соображать и оценивать ситуацию.

Тут только Победа обнаружила на своей щеке кровь. Рана была не опасная — так, царапина. Она достала из кармана платочек и приложила его к ране.

Однако надо было торопиться. Следующим, вошедшим в эту дверь, мог быть и милиционер, и солдат с автоматом…

Победа обошла вокруг лестницы и обнаружила за ней небольшую металлическую дверцу. К счастью, она была заперта только на щеколду. Отодвинув ее и открыв дверь, Победа оказалась во дворе дома.

Здесь тоже вроде было спокойно. Победа по стеночке (чтобы не заметили с крыши) обогнула двор и вышла в маленький переулочек, место слияния которого с главной улицей было перегорожено двумя самосвалами. В их кузовах находились вооруженные солдаты, но все их внимание было обращено в сторону бегущей толпы, и поэтому Победе удалось перейти улицу незамеченной.

Быстро сориентировавшись, она побежала в сторону гостиницы.

Через пять минут изрядно запыхавшаяся Победа уже входила в вестибюль.

Первым делом она кинулась к администраторской стойке, за которой, как всегда, сидела с вязаньем Мария Дмитриевна. Впрочем, на этот раз лицо Марии Дмитриевны жило отдельной, не имеющей отношения к вяло постукивающим спицам жизнью. Женщина с испугом прислушивалась к шуму, доносившемуся из-за окон. Она едва не уронила вязанье, когда увидела перед собой родимое чадо.

— Доченька! — закричала она.

Победа со слезами кинулась ей на шею:

— Мама!

Мария Дмитриевна сразу же заметила царапину на ее щеке:

— Что это?! Ты ранена?

— Да нет. О камень кожу содрала.

— Как ты могла? Кто тебе разрешил?! — вдруг прорвало администраторшу. — Я же тебе настрого наказала: сидеть дома! Был бы жив отец, он бы тебя живо проучил, чтоб неповадно было!

— Не кричи, мама, — тихо попросила Беда. Мария Дмитриевна вздрогнула и словно очнулась.

Она бережно коснулась ранки на дочкином лице:

— Надо йодом прижечь…

Мария Дмитриевна кинулась к тумбочке и пошарила в выдвижном ящике.

— Только зеленка. — Она огорченно достала из него маленькую бутылочку.

— Да ты не волнуйся, мама. Это ерунда. Там люди гибнут!

Победа зарыдала с новой силой.

— Где?

— На площади. Я только что оттуда. Мария Дмитриевна крепко обняла дочь:

— Боже ты мой… — Потом, спохватившись, она достала ватку и смазала Победину ранку зеленкой.

Та продолжала плакать.

— Ну ладно, все, все, — успокаивала ее Мария Дмитриевна, — лучше расскажи, что там на улице делается. Говорят, многих арестовали?

— Да, — с горечью ответила Победа, — многих… А тех, кто остался… пулю в лоб!

— Что ты говоришь такое! — Мария Дмитриевна испуганно приложила пальцы к губам.

— Я сама видела. По всей площади трупы валяются. И по ним… — Слезы снова полились у нее из глаз. — Прямо по ним бегут, на головы наступают…

— Как же так… — Мария Дмитриевна не могла поверить в рассказанное дочерью. — Они же… ничего плохого… Они же без оружия…

Победа молчала. Увиденное сегодня на площади перевернуло все ее представления о добре и зле, о грани дозволенного, о разрушительной силе ненависти… И эти впечатления сразу же стали складываться в ее голове в стихи, которые она тут же и записала на полях газеты «Новочеркасский рабочий»:

Дальше Победа писать не смогла. Она опустила лицо в ладони и заплакала навзрыд.

Вдруг дверь распахнулась и в гостиничное фойе ввалился высокий мужчина лет пятидесяти. Он был в разорванной рубашке, весь в крови. Глаза его дико блуждали.

— Володя, — всплеснула руками Мария Дмитриевна. — что с тобой? — Она вышла из-за стойки и подбежала к нему: — Ты что, с площади?

— Да, — еле шевеля языком, произнес он.

— Ты ранен?

— Да… легко. Пуля задела. Прямо как на фронте. Только там фрицы были, а тут — наши, — с горечью добавил он.

— Беда, намочи-ка полотенце, — скомандовала Мария Дмитриевна, — и зеленку захвати.

— Пить дайте, — попросил Володя.

Через некоторое время, когда он пришел в себя, вдруг вспомнил:

— Да, чуть не забыл. Я же вашего Виссариона видел.

— Господи! — выдохнула Мария Дмитриевна. — Где, неужто тоже на площади этой проклятой?

— Там, — кивнул Володя.

Мария Дмитриевна побледнела:

— Давно?

— Часа два назад.

— Я ж его в квартире заперла, — пролепетала Победа. — Може, вы обознались, дядь Володя?

— Надо бежать, — выпалила Мария Дмитриевна. — Ты вот что, Володя, сделай доброе дело, побудь тут вместо меня, лады? Беда, — позвала она, — скорее домой. Надо проверить, где Виссарион.

До дома было недалеко, но из-за того, что многие улицы оказались перекрыты, пришлось идти кружным путем.

— Скорее, скорее, — торопила Мария Дмитриевна.

Добравшись в конце концов до дома, они обнаружили, что квартира пуста.

— Господи, — запричитала Мария Дмитриевна, — гле он, сыночек-то мой? Где Виссарион? — Она в изнеможении опустилась на диван.

— Может, где-то отсиживается? — предположила Победа.

— Ох, чует мое сердце, что-то неладно, ох чует… — И Мария Дмитриевна беззвучно заплакала. У нее дрожали губы, а слезы градом стекали по глубоким дорожкам морщин.

— Мама! — пыталась успокоить ее Победа. — Не переживай ты так! Сейчас он придет. Может, к Федьке забежал по дороге или еще к кому-то из ребят.

Вдруг Мария Дмитриевна прижала руку к груди и стала ловить воздух посиневшими губами. Из ее горла вырвался хрип.

— Что с тобой, мама, что с тобой?! — перепугалась Победа.

— Сердце, — с трудом выговорила Мария Дмитриевна, — как будто тисками сжало…

Победа кинулась к ящику серванта, где в доме Патрищевых хранились лекарства.

Мария Дмитриевна завалилась на бок.

— Мама, мамочка, ты потерпи! Потерпи, слышишь? Я сейчас в больницу за врачом сбегаю!

В ответ Мария Дмитриевна только слабо кивнула…