В районе бульвара Сан-Мишель, на левом берегу реки, множество ресторанов и кафе. Некоторые из них славятся тем, что их посещают модные писатели, поэты, художники. В этом районе сосредоточены высшие учебные заведения: университет, политехническое училище, медицинский институт, горный институт и другие — и поэтому в кафе и ресторанах во время семестров всегда много студентов, любящих горячо и громко поспорить по любому поводу.

Кафе «Клюни» на бульваре Сан-Мишель, как и другие в этом районе, привлекало немало студентов, но в конце июля 195* года привычного гомона здесь не было. Студенты сдали экзамены и уехали домой. Литераторы, поэты и художники, если им позволяло их финансовое положение, готовились, как и все буржуа, уехать на каникулы куда-нибудь подальше из душного города, наводненного к этому времени туристами. Теперь кафе посещал народ случайный, а оставшиеся в городе представители богемы не отличались от прочих посетителей.

Люди заходили, заказывали кофе, булочку, читали газету или беседовали с приятелями.

Около девяти вечера в кафе было не очень людно. За одним столом сидели два посетителя и о чем-то спорили. Можно было подумать, что они рыбаки и показывают друг другу, какая рыба сорвалась с крючка, когда они удили у острова. У стены сидела молодая пара, по одежде и поведению — американцы. Они заглядывали друг другу в глаза, целовались и обнимались.

Инспектор полиции Фриссон зашел, чтобы выпить чашку кафе-нуар и съесть круассон. Он весь день не ел: с трех часов он почти непрерывно распутывал дело в пятом районе и, когда шел к метро, почувствовал голод. Жена и дочка, ждавшие его к праздничной трапезе по случаю дня рождения дочки, наверно, обиделись и больше не ждут.

По привычке он занял место, откуда все было видно, и, дожидаясь официанта, стал осматриваться. Он сразу приметил молодую пару и подумал, что если бы его дочка Марианна вела себя так, он учинил бы ей хорошую порку. А эти американцы. Тьфу! Стыда нет! Неужели они так же ведут себя дома?

Рыбаки его не интересовали. Рядом с ними был молодой писатель, которого полицейские пятого района частенько отправляли домой, но не потому, что, выпив немного лишнего, он скандалил или безобразничал. Нет. Он то рыдал и громко призывал посетителей посмотреть на него, второго Рембо, у которого не хватает духу последовать примеру первого Рембо и отправиться на тот свет, опустившись в бездну человеческих пороков; то воображал себя Вийоном и громко скандировал наиболее скабрезные стихи великого поэта. Голос у него был высокий и громкий и наводил уныние на посетителей. Сейчас он тупо рассматривал свою чашку кофе и молчал.

Взгляд Фриссона скользнул по столикам. С уст сорвалось громкое восклицание.

Подошедший официант от неожиданности чуть не уронил поднос с кофе и круассоном.

— Что-нибудь вам не нравится, инспектор? — спросил он.

— Нет, нет, Жорж. Это я по другому поводу. Посмотри-ка: ты этих посетителей, вон там у правой стены, напротив входа, видел раньше? Часто бывают?

— Нет, не видел. Но сейчас постоянных клиентов очень мало, разъехались. Приходят всякие. Я бы не хотел встретиться с этими двумя на темной улице.

— Да, я бы не советовал этого, Жорж... Дай мне счет. Может быть, мне придется скоро уйти.

Фриссон внимательно следил за двумя посетителями.

«Что тут делает Карпо? — подумал он. — Ему здесь не место».

Карпо, сравнительно молодой мужчина, обитал в районе товарной станции Северная и иногда появлялся в туристский сезон на узких улицах центр города, где добывал себе средства на пропитание у развеселившихся иностранцев. Его манеры не отличались изысканностью, и люди, не желавшие добровольно отдавать ему бумажник и кошелек, обычно жалели потом об этом.

Сейчас он сидел, приложив ладонь левой руки к голове, и молча разглядывал бокал с пивом. Напротив сидел его приятель — здоровый малый с рыжими волосами и перебитым в драке носом. В одном ухе у него торчал слуховой прибор. Он также молчал. Иногда он поглядывал на часы. Было ровно девять.

Фриссон допивал свой кофе, когда вошел высокий пожилой человек в плаще, на котором виднелись капельки дождя. Сняв шляпу, он быстро осмотрел сидевших за столиками посетителей, огляделся еще раз, медленнее.

Карпо и его приятель встрепенулись. Рыжий вытащил из уха прибор и сунул в карман. Карпо убрал руку со стола. Новый посетитель постоял немного и вышел. Карпо с приятелем пошли следом за ним.

«Любопытно!» — подумал инспектор, взял шляпу и тоже вышел.

Он заметил, что рыжий парень направился вверх по бульвару в сторону Люксембургского парка. Карпо не было видно. Шагах в двадцати впереди рыжего инспектор увидел высокого человека. Тот уже миновал лицей имени Святого Людовика и шел дальше вверх. Дойдя до площади, он повернул направо, в сторону парка.

Тотчас же события начали ускоряться.

Фриссон увидел, что Карпо перебежал бульвар с левой стороны. Рыжий ускорил шаг и свернул за угол одновременно с Карпо. Фриссон сам заспешил и, едва войдя в парк, увидел, как в аллее долговязый ловко расправлялся с двумя напавшими на него ворами. Первый — рыжий — пытавшийся схватить его сзади, вдруг перелетел через плечо своей «жертвы» и шлепнулся навзничь на дорожку. Карпо бросился на долговязого, но тот ногой лягнул его в низ живота, и он со стоном свалился рядом с рыжим. Долговязый повернулся и быстро исчез.

Фриссон вытащил свисток. На его призыв прибежали два полицейских и надели на неудачливых воров наручники. Вскоре подъехала крытая машина, в нее без церемоний запихнули воров и повезли в ближайший участок.

Перед тем как сунуть воров в одиночные камеры, их обыскали. Кроме слухового аппарата у рыжего да маленькой черной коробочки величиной с пачку папирос у Карпо, ничего особенного у них не нашли...

* * *

Фриссон устроился в кабинете шефа: в половине десятого вечера тот был уже дома.

— Эй, сержант, приведи сюда Карпо! Да пошли кого-нибудь за бутербродами. Я с утра ничего не ел! — крикнул Фриссон.

Впереди сержанта шел Карпо. Он был бледен и держался руками за живот.

— Садись, — приказал ему инспектор. Сержанту он передал несколько монет и попросил принести два бутерброда с ветчиной.

Карпо сидел и время от времени глухо стонал.

Фриссон молча наблюдал за ним. Так прошло несколько минут. Вошел сержант и передал инспектору бутерброды.

— Быстро, — отметил тот, — спасибо.

Левой рукой он держал бутерброд, а правой высыпал из конверта содержимое карманов Карпо Из кармана своего жилета он достал золотую брошку и положил с вещами Карпо. Тот все еще сидел с опущенной головой и тихо стонал.

Съев один бутерброд, Фриссон вытер ладонью губы.

— Ну что же ты молчишь, дорогой Карпо? — сказал он спокойно.

В ответ Карпо простонал и поднял голову.

— О чем говорить? — пробурчал вор.

— Ты мог бы поздороваться, — весело ответил ему Фриссон, — затем начал бы рассказывать, как попал в эту переделку... Кстати, ты можешь стонать, если тебе это доставляет удовольствие. Меня это не беспокоит, только пусть стоны не слишком мешают твоему объяснению.

— Что мне объяснять, господин инспектор? — возразил Карпо. — Иду я по парку и вдруг кто-то лягнул меня в живот. Потом два жандарма запихивают меня в автомобиль, везут сюда и бросают в грязную камеру. Разве я должен объясняться? Где тот, что меня изувечил? Почему он не арестован? Я пострадал невинно, а он ушел! Разве это справедливо? Я вас спрашиваю, господин инспектор.

Не торопясь инспектор откусил кусок от второго бутерброда и с улыбкой разглядывал Карпо.

Тот опустил глаза и увидел на столе черную коробку, ножик, пачку папирос, спички, карандаш, мелочь и... брошку.

«Что за брошка? — подумал Карпо. — Ох, ох, устроит мне этот флик подвох. Это не моя брошка!»

Фриссон пальцем правой руки перебирал вещи на столе. Постепенно он отодвинул в одну сторону все, кррме золотой брошки. Он взглянул на вора, откусил еще кусок бутерброда и стал медленно жевать.

Керпо опустил голову, сильнее прижал руки к животу и снова застонал.

С полным ртом Фриссон сказал ему:

— Думай, дружок!

Пока он ел, Карпо продолжал стонать. Фриссон вынул платок, вытер губы и пальцы, сунул платок обратно в карман и откинулся на спинку стула. Он улыбался, слегка похлопывая себя по животу.

— Ну вот теперь я чувствую себя лучше. Можно хоть всю ночь с тобой беседовать.

Карпо с тоской в глазах поднял голову.

— О чем же беседовать, господин инспектор? — взмолился он.

— Можешь мне рассказать, какими судьбами ты очутился так далеко от товарной станции, да еще в этом квартале. Ты также можешь объяснить мне, почему пошел за тем долговязым в парк и за что он лягнул тебя в живот. У твоего рыжего приятеля, наверное, сотрясение мозга, если, конечно, они у него есть в голове. Потом мы можем потолковать об этой черной коробке. Да вот и об этой милой брошке тоже можно поговорить.

— Это не моя брошка! — крикнул Карпо.

— Вот хорошо, что ты признался. Я не ожидал найти у тебя в кармане эту безделушку, и когда увидел ее, подумал, что она не твоя и что ты ее украл.

— Видит бог, не крал я брошки.

— Да ты, друг Карпо, не волнуйся. О брошке мы можем и потом поговорить. Правда, ювелир, у которого ты стащил ее, несомненно, скажет, что это его вещичка... Но об этом потом. А теперь скажи мне, что ты делал в парке?

Карпо издал еще два стона и, не глядя на Фриссона, ответил:

— Гулял.

— Один?

— Нет, господин инспектор. Я гулял вместе с Жоржем, моим приятелем.

— И часто ты гуляешь в парке с твоим приятелем Жоржем?

— Да вы сами знаете, господин инспектор, что я только пять дней назад вышел на волю.

— И сразу же захотел погулять с приятелем в центральном парке, так далеко от твоего уютного дома?

Карпо с досадой отвернулся.

Фриссон поглядел на него и улыбнулся.

— Вот ты и обиделся! Это нехорошо. Мы мирно беседуем, а ты в бутылку полез... Может быть, у тебя с Жоржем были какие-то причины, потянувшие вас в парк? Но объясни мне, почему Жорж вдруг сделал сальто-мортале через плечо незнакомого джентльмена и шлепнулся оземь с такой силой, что потерял сознание, а ты подпрыгнул в воздух и ударился животом о ногу того же джентльмена?

Голос Фриссона повышался.

Карпо молчал. Он думал, что этот флик, наверное, что-то знает.

— Молчишь? — продолжал Фриссон. — Почему ты шел левой стороной бульвара, а Жорж правой? И почему, как только долговязый джентльмен свернул в парк, ты перебежал бульвар за ним? И по какой причине вы пошли следом за этим господином, когда тот ушел из кафе «Клюни»?

Фриссон привстал, с силой стукнул кулаком по столу.

— Говори же, отродье кривой матери и блудного осла, что ты там делал? А не хочешь, упеку тебя обратно на пять лет, передам дело о золотой брошке, что была у тебя в кармане, следователю Сегоньяку и спета твоя песенка!

— Не надо, господин инспектор. Не надо Сегоньяка! Он мне тогда три зуба выбил и ребро сломал.

— Как ты смеешь клеветать на честного сотрудника республики? На допросе ты бесился, бросался на пол, бился о стул, выбил себе три зуба и сломал ребро, а потом имеешь нахальство заявлять, что тебя избил Сегоньяк, человек, который плачет, когда отрубает голову цыпленку для воскресного стола! Чего доброго скажешь, что я тебя лягнул ногой сегодня. Довольно притворяться!

Фриссон взял Карпо за волосы и поднял его голову.

— Говори, нечего стонать, как девица, потерявшая... каблук от туфли.

— Господин инспектор, ничего особенного не было.

— Ах так, ничего особенного?!

— Да, да, господин инспектор. Вот именно. Ничего особенного.

— Ты шутишь. Пойми ты, подобие испанского мула, здесь шучу я! Тебе не положено. Выкладывай по порядку.

В этот момент вошел сержант и, подойдя к инспектору, стал шептать ему на ухо.

Фриссон слушал внимательно, время от времени кивал головой.

Сержант вышел.

Инспектор сел на свое место. Карпо был встревожен приходом сержанта. Он подумал, что его приятель, наверное, все рассказал. В голове он прикидывал, сколько ему дадут за неудавшееся покушение на грабеж.

«Пожалуй, не больше года, — подумал он. — А за брошку, если дело передадут Сегоньяку, наверное, пять».

И он решил все выложить.

Постонав раз, другой для порядка, он поднял голову и начал:

— Насчет брошки и господина следователя Сегоньяка лучше не надо. Я вам все расскажу, как было.

Фриссон вынул из ящика стола конверт и вложил в него все, кроме брошки и черной коробки. Брошку он отодвинул в сторону.

— Давай, — сказал он.

Карпо вздохнул.

— Это дело нам подсунул один господин.

Фриссон поднял брови.

— Мы с Жоржем сидели в баре «Рыжий конь» третьего дня вечером, пили пиво, беседовали о том о сем, сами знаете, господин инспектор.

— Небось говорили, где бы что-нибудь украсть.

— Ну что вы! Мы говорили о девушках, о скачках, то да се. Пили пиво. И вот заходит какой-то господин в шляпе, в плаще. Оглянулся и прямо подсел к нам. Заказал у официанта три бокала вина и предложил нам выпить. Жорж стал ворчать. Характер у него такой, но я ему сказал, что добрый господин желает нам только хорошего, потому что на улице дождь и непогода. Мы выпили, и господин начал говорить, что у него есть для нас дело. Рассказывал он гладко, культурно, нисколько не смущаясь ворчания Жоржа. Говорил, что ему нужны документы и бумажник одного господина, у которого должно быть, кроме этого, порядочно долларов в карманах. Долларами он не интересуется, говорит, это дело ваше. А вот документы, письма и прочее — ему. И предложил нам еще десять тысяч франков за труды.

Стал я его спрашивать, что за господин, много ли у него долларов, что он собой представляет, где его найти и прочее и прочее. Жорж проворчал, что десять тысяч не бог весть какие деньги. На это господин резонно ответил, что за бумажник и документы и десять тысяч хорошая цена, потому что у того господина, наверное, будет по крайней мере сотня долларов в кармане. Насчет десяти тысяч и я поворчал, но наш гость на уступки не пошел. Тут я подумал, что деньги на улице не валяются, что я только что вышел из тюрьмы и надо жить. Стал спрашивать подробности.

Господин сказал нам, что сразу даст половину денег, а остальные, когда дело будет сделано. А найти человека с документами и долларами можно будет на следующий день около девяти вечера в кафе «Клюни» на бульваре Сан-Мишель. Тут он вынул из кармана вот эту коробку и сказал, что если я нажму кнопку сбоку, вон ту, и буду держать ее, коробку то есть, возле уха, то услышу писк, когда человек приблизится ко мне. Жоржу он дал слуховой аппарат для глухих и объяснил, что он тоже услышит писк, когда наш господин подойдет. Велел он нам взять эти штучки в руки, а сам отошел шагов на десять, и когда стал возвращаться, мы оба услышали писк, который становился сильнее по мере того, как господин приближался к нам.

«Вот так, — сказал он, — вы узнаете его. Он пожилой, худой и высокий, и для таких парней, как вы, не представит большого труда с ним справиться». При этом он просил не увечить долговязого потому что он был ему нужен здоровым. Вот и все, господин инспектор.

— Положим, ты кое-что забыл, — ответил Фриссон.

— Да, верно. Забыл. Он объяснил нам, что тот господин, с документами и долларами, зайдет в кафе, поищет кого-то, не найдет, а потом пойдет в сторону парка, где мы должны его накрыть. Если же он пойдет не туда, то нам следует его взять в другом подходящем месте. И еще забыл сказать, что документы мы должны были принести в ресторан «Бужено» на улице Страсбург, около Восточного вокзала, завтра ровно в двенадцать часов дня. Тогда он отдаст нам остатки денег.

— А ты собирался отдать ему документы?

— А как же, господин инспектор! Договор есть договор.

— Что-то мне не верится, — возразил Фриссон. — Расскажи, как твой заказчик выглядел.

— Я его не так-то хорошо рассмотрел, вы ведь знаете, что в «Рыжем коне» экономят электричество и там темновато.

— Это так, но не потому, что жалко денег на свет, а потому, что клиентам свет не нравится. Но разглядеть ты его все же разглядел. Давай опиши его.

Карпо вздохнул.

— Он высокий, лет сорока-сорока пяти, широкоплечий. Стоит прямо, как будто линейку проглотил. Носастый, подбородок торчит, зубы большие, как у лошади. Курил вонючие немецкие сигареты. Одет в серый костюм, серую шляпу, серый плащ.

— Если увидишь его еще раз, узнаешь? — спросил инспектор.

— Конечно.

Фриссон начал писать протокол. Он достал бумаги из ящика и вынул вечное перо. Он снова собрал вещи Карпо в конверт, а брошку положил в жилетный карман.

Карпо заметно повеселел.

«Значит, поверил!» — подумал он.

Фриссон допрашивал его еще часа два, добиваясь подробностей. Наконец, протокол был составлен, и Фриссон отправил Карпо в камеру, а когда сержант вернулся, сказал ему, что будет утром в девять часов и что следовало бы покормить воров завтраком, но не выпускать до его прихода.

Разговаривая, Фриссон вынул брошку и перебрасывал ее из одной руки в другую.

— Хорошая штучка, — заметил сержант.

— Да, купил подарок дочке по случаю дня рождения, а из-за этих мерзавцев не смог поздравить ее. Будет мне дома нагоняй!