Широкие лиманы, зеленые каштаны, Качается шаланда на рейде голубом. В красавице Одессе мальчишка голоштанный С ребячьих лет считался заправским моряком. И если горькая обида Мальчишку станет донимать, Мальчишка не покажет вида, А коль покажет — скажет ему мать: Ты одессит, Мишка, а это значит, Что не страшны тебе ни горе, ни беда. Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет И не теряет бодрость духа никогда. Изрытые лиманы, измятые каштаны, Красавица Одесса под вражеским огнем. С горячим пулеметом на вахте неустанной Молоденький мальчишка в бушлатике морском. И эта ночь, как день вчерашний, Проходит в вихре и борьбе. Парнишке не бывает страшно, А станет страшно — скажет сам себе: Ты одессит, Мишка, а это значит, Что не страшны тебе ни горе, ни беда. Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет И не теряет бодрость духа никогда. Изрытые лиманы, опавшие каштаны И тихий, скорбный шепот приспущенных знамен. В глубокой тишине, без труб, без барабанов Одессу оставляет последний батальон. Хотелось лечь, прикрыть бы телом Родные камни мостовой. Впервые плакать захотелось, Но комиссар обнял его рукой: Ты одессит, Мишка, а это значит, Что не страшны тебе ни горе, ни беда, Ведь ты моряк, Мишка, моряк не плачет  И не теряет бодрость духа никогда. Широкие лиманы, зеленые каштаны Еще услышат шелест развернутых знамен, Когда войдет обратно походкою чеканной В красавицу Одессу усталый батальон. И, уронив на землю розы, Знак возвращенья своего, Мальчишка не удержит слезы, Но тут никто не скажет ничего. Хоть одессит Мишка, и это значит, Что не страшны ему ни горе, ни беда, Хоть и моряк Мишка, моряк не плачет, Но в этот раз поплакать, право, не беда.

Широкие лиманы, зеленые каштаны Еще услышат шелест развернутых знамен…»