События 861 (862) года иногда называют первым Крещением Руси. Поспешно и не совсем верно. Как мы узнали из Жития святого Кирилла, тогда крестилось немного людей, принятие христианства было предоставлено свободной воле желающих. В 861 (862) году христианство не стало господствующей государственной религией, а значит, устои язычества сохранялись. Именно поэтому варягу Олегу, захватившему власть в Киеве в 882 году, и удалось оттеснить (хотя полностью и не уничтожить) христианство и восстановить пошатнувшееся язычество. Олег был язычником и для утверждения своей власти, конечно, должен был опереться на русских-язычников, так как русские-христиане не могли поддерживать убийцу единоверного им князя Осколда-Николая. Но это не единственная причина восстановления язычества на Руси. Христианство связывало Русь дружбой с Византией, а Византия всегда была в глазах «варягов-находников» вожделенным объектом нападений с целью обогащения. Князь Олег (882 - 912) превращает Русь в огромное сильное государство, объединяя под властью Киева почти все русские земли вплоть до Новгорода. Игорь (912 - 942) и Святослав (945 - 972) еще более укрепляют государство и расширяют его территорию. Возникает соблазн мирского могущества, при котором духовное подчинение Православной Византии с принятием от нее веры представляется унизительным и излишним. Силе Христовой пытается противопоставить себя сила человеческая, граду Божию - град земной, смирению - гордость, Кресту - меч, кажущийся если не всемогущим, то все-таки более надежным орудием... На предложение крестившейся княгини Ольги последовать ее примеру сын Святослав отвечает: «Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться» [I, 1, с. 79]. Показательный во многих отношениях ответ. Искушение военно-государственной мощью было очень велико! Но есть еще одна весьма важная и интересная смысловая грань. Походы и набеги на христианскую империю при князьях Олеге, Игоре, Святославе следуют один за другим, но затем заключаются договоры о дружбе и любви, определяющие (вплоть до мелочей!) взаимоотношения двух держав.

Русская земля в IX - XI вв.

Мечом своим Русь постоянно «задевает» соседнюю Византию, испытывает еще и еще раз не только военно-материальную, но и духовную силу православной империи. Происходит как бы некая удивительная игра, напоминающая любовное состязание, когда возлюбленную нарочито тревожат и сердят, стараются показать своё превосходство, но с одной лишь целью - уневестить себе! За этим скрывалась некая устремленность Руси к Византии, искреннее восхищение ею, и это достаточно часто выходило на поверхность, обнаруживало себя в истории.

Иным было отношение Византии к Руси. В глазах империи Русь являлась не первым и не единственным «варварским» народом, плененным ее красотой, богатством и духовными сокровищами. Гордая Византия с нескрываемым раздражением смотрела на новый «полудикий» народ, дерзнувший причинить ей большие беды. Отбиться, откупиться от него, а по возможности и превратить в послушного подданного и слугу - вот основная линия отношения империи к молодому государству руссов.

В рассматриваемое время Византия, стремясь обезопасить себя от русских с помощью откупов, различных дипломатических, часто очень коварных, средств, не оставляла и попыток подчинить себе Русское государство, насадив в нем христианство. Последнее обстоятельство особенно существенно, и его никак нельзя воспринимать однозначно. Руси уже коснулся «греческий огонь» Православной веры, в Русской земле уже определялось тяготение к Христу, а временами и решительные порывы к Нему, на что с радостью отзывалась Греческая Церковь в лице своих лучших и поистине святых представителей. Нельзя сказать, чтобы определенной меры духовной искренности в данном вопросе не было и у императорской власти. Но государственная власть преследовала и имперские, чисто политические цели. С точки зрения этой власти, церковно-каноническое подчинение какого-либо народа Константинопольскому Патриарху автоматически должно было превращать сей народ в послушного вассала империи. А этому еще в 865 году воспротивилась крещеная Болгария [II, 3, с. 198 - 199], не хотела этого и Русская земля. Готовая принять Православие, исповедуемое и в дивной красоте являемое Греческой Церковью, Русь вовсе не намерена была склонить голову под иго имперского диктата. Если для князя Олега христианство было неприемлемо и само по себе, и как дружеская связь с Византией, то для благоверной княгини Ольги и последующих князей опасной и нежелательной была лишь юрисдикция Константинопольского Патриарха. Этот (не только канонический) вопрос и стал одним из главных в сложных духовных и политических отношениях двух государств. Русь пыталась и отстоять свою независимость, и установить теснейший союз с Византией, но такой, в котором она заняла бы главенствующее положение. Не знала тогда превозносившаяся империя, что Русь своего добьется! Ибо Промысл Божий именно Руси (и, может быть, как раз за сокровенную искренность любви) определил стать исторической преемницей Византии, унаследовать ее духовные богатства, политическое могущество и величие.

Почти вся первая половина X века прошла в военно-дипломатической борьбе Руси с Византией. В 944 году был заключен мирный договор с князем Игорем. Но в 945 году князь погиб от рук древлян, убивших его за попытку собрать с них дань большую, чем было установлено. Наступил десятилетний перерыв в отношениях Руси с Византией. В это время жена Игоря Ольга, страшно отомстив древлянам за смерть мужа, занималась устройством Русской земли, как повествуется в нашей летописи [I, 1, с. 59 - 76]. По малолетству своего сына Святослава Ольга стала регентшей - правительницей Руси до 957 года. Вопреки искусственной версии «норманнистов», Жития княгини Ольги прямо свидетельствуют о том, что она - русская, уроженка Псковской земли, села Выбути (Лыбуты, Лабутино), дочь перевозчика (паромщика) через реку Великую. Во время объезда земель русских князь Игорь встретил ее и полюбил. Через некоторое время, когда суженой исполнилось 16 или 18 лет, князь прислал сватов. Игорь не ошибся в выборе! Ольга оказалась не только любящей верной женой, но и замечательной правительницей, достойной продолжательницей дела русских князей, женщиной сильной, глубокой, умной, заслужившей признание и любовь русского народа, давшего ей историческое прозвище «мудрой».

Шапка святой равноапостольной княгини Ольги и привезенный ею из Константинополя крест, вырезанный из древа Животворящего Креста Господня

Летопись, опустив события с 948 по 954 год включительно, сообщает, что в 955 году «отправилась Ольга в Греческую землю и пришла к Царьграду» [I, 1, с. 76]. По представлению акад. Б. А. Рыбакова, ей в то время должно было быть от 28 до 32 лет от роду [II, 13, с. 369]19. Исследователи высказывают разные предположения относительно ее путешествия в Царьград. А. Н. Сахаров справедливо обратил внимание на предшествовавший длительный перерыв в отношениях с Византией, а также на то, что в 955 году империя оказалась в трудном международном положении и единственным союзником и помощником ее в это сложное время могла быть Русь. Требовалось подтвердить и, может быть, расширить договор 945 года. «В этих условиях, - пишет ученый, - приглашение, направленное Ольге Константином VII Багрянородным, было бы вполне оправданным дипломатическим шагом империи в отношении своего северного соседа» [II, 14, с. 273].

Мы должны добавить следующее. Хотя Византия, как верно отмечают ученые, никогда не была последовательной, настойчивой и целеустремленной в своих попытках приобщить к христианству другие народы, все же она не могла совсем забыть о судьбе Русской епархии, возникшей в 60-х годах IX века и относившейся к юрисдикции Константинопольского Патриарха. Это противоречило бы и духовным, и политическим интересам империи. Действительно, империя об этом не забывала. Уже при князе Олеге, в 912 году, в Константинополе после заключения с русскими послами мирного договора император «приставил к ним своих мужей показать им церковную красоту, золотые палаты и хранящиеся в них богатства (золото, паволоки, драгоценные камни, страсти Господни - венец, гвозди, багряницу, мощи святых), уча их вере своей и показывая истинную веру» [I, 1, с. 53]. В этом свидетельстве явно просматривается реакция Византии на утверждение язычества князем Олегом. Русских (притом доверенных послов князя, т. е. представителей правящей знати) стараются привлечь к христианству. И как еще раз не обратить внимание на то, что проповедь Христовой веры русским осуществляется средствами, тесно связанными с православным иконопочитанием!

В 945 году при заключении очередного договора с Византией, накануне гибели князя Игоря, посольство русских в Царьграде состоит из христиан и язычников. Христиан приводят к присяге «в предлежании честного креста». По возвращении послов в Киев население города присягает на верность договору так: язычники клянутся у идола Перуна, а христиане - «в церкви святого Илии, что стоит над Ручьем (на Подоле. - Авт.) в конце Пасынчей беседы... Это была соборная церковь» [I, 1, с. 79]. В данном летописном сообщении справедливо видят свидетельство явного успеха христианства на Руси, его дальнейшее распространение, приостановленное в 882 году.

В годы регентства княгини Ольги языческая часть Руси во главе с молодым Святославом относилась к христианству терпимо: желающему креститься не запрещали, только «насмехались над ним» [I, 1, с. 77].

Следовательно, с конца IX века и в первой половине X века в Киеве и, надо думать, вообще на Руси, шел процесс распространения христианства, действовали храмы, а значит, совершалось богослужение. Но ни в одном документе ни словом не упоминается о епископах на Руси и надлежащем епархиальном устройстве церковной жизни. Судя по всему, Русская Церковь в условиях господствующего язычества жила и проповедовала, как могла, самостоятельно. Пока у власти стояли князья-язычники, о Крещении всей Руси, устроении Русской Церкви и регулярных связях ее с Константинополем не могло быть и речи.

Христианизация всей Русской земли и, по возможности, полное подчинение Русской Церкви Вселенскому Патриарху - вот задача, которая настоятельно требовала решения имперской политики. Особую актуальность эта задача, естественно, приобрела в связи с желанием Константина Багрянородного сделать Русь своей союзницей в трудное для империи время. Теперь понятно, почему Византия должна была пригласить к себе не просто посольство от Руси, а главу государства - княгиню Ольгу.

Что же касается самой Ольги, то, действительно, никак нельзя предположить, чтобы мудрая и гордая правительница без приглашения отправилась в Константинополь к императорскому двору, о надменности которого была достаточно наслышана. Даже искреннее желание принять Святое Крещение не смогло бы заставить ее пойти на такой шаг (она могла креститься и у себя на родине). Не побуждали Ольгу к самовольной поездке в империю и какие-либо критические государственные обстоятельства. Княгиня завершила внутреннее устроение земель, Русь была крепка и могущественна. Все заставляет нас согласиться с мнением А. Н. Сахарова: в Константинополь Ольга была приглашена.

Что же могло заинтересовать русскую княгиню в таком приглашении? Какие цели она преследовала? Нельзя не отметить прежде всего обстоятельства, указанного историком С. М. Соловьевым, «Везде в Европе, - пишет он, - как на западе, так и на востоке, варвары, несмотря на то, что опустошали области империи и брали дань с повелителей обоих Римов, питали всегда благоговейное уважение к империи, к блестящим формам ее жизни, которые так поражали воображение... Не одна надежда корысти могла привлекать нашу Русь в Константинополь, но также и любопытство посмотреть чудеса образованного мира. Сколько дивных рассказов приносили к своим очагам бывальцы в Византии! И как у других разгоралось желание побывать там! После этого странно было бы, чтобы Ольга, которая считалась мудрейшею из людей, не захотела побывать в Византии» [II, 15, с. 158].

Мудрейшею Ольга почиталась недаром! С естественным желанием побывать в Византии она соединила и серьезные государственные интересы. В составе ее посольства оказалось много купцов, значит, преследовались торговые цели. Но было нечто и еще более важное. Византия, хотя и заигрывала временами с Русью, считала русских «своими врагами» (как об этом прямо говорится в одном из древних источников), стоящими, в представлении императорского двора, на самой низкой ступени дипломатической иерархии государств и народов. Признание Руси, повышение ее «статуса» в иерархии союзников Византии, а следовательно, повышение престижа в глазах остального мира - вот что было особенно важно для «мудрой Ольги». Но достичь этого можно было только принятием христианства, ибо в те времена доверие между государствами Европы устанавливалось на основе религиозной общности. Княгиня Ольга знала это; дипломатическая выгода, которую сулило Руси принятие христианства, была для Ольги несомненной.

События, происшедшие с Ольгой в Константинополе, наша летопись передает так: «...Царствовал тогда цесарь Константин, сын Льва, и пришла к нему Ольга, и увидел царь, что она очень красива лицом и разумна, подивился царь ее разуму, беседуя с нею, и сказал ей: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Она же, уразумев смысл этого обращения, ответила цесарю: «Я язычница; если хочешь крестить меня, то крести сам, иначе не крещусь». И крестил ее царь с Патриархом. Просветившись же, она радовалась душой и телом; и наставил ее Патриарх в вере и сказал ей: «Благословенна ты в женах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя русские потомки в грядущих поколениях твоих внуков». И дал ей заповеди о церковном уставе, и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении тела в чистоте. Она же, наклонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая; и поклонилась Патриарху со словами: «Молитвами твоими, владыко, да буду сохранена от сетей диавольских». И было наречено ей в крещении имя Елена, как и древней царице - матери Константина Великого. И благословил ее Патриарх и отпустил. После крещения призвал ее царь и сказал ей: «Хочу взять тебя в жены себе». Она же ответила: «Как ты хочешь взять меня, когда сам крестил и назвал дочерью? А у христиан не разрешается это - ты сам знаешь». И сказал ей царь: «Перехитрила ты меня, Ольга». И дал ей многие дары... и отпустил ее, назвав дочерью».

После этого Ольга-Елена еще раз посетила Патриарха, поведав свою скорбь: «Люди мои и сын мой язычники...» Патриарх ободрил, утешил ее и благословил. С тем княгиня и вернулась в Киев. Вскоре туда прибыло посольство Константина, которое напомнило Ольге об ее обещании прислать «много даров», «челядь, воск, меха и воинов в помощь» (вот еще одно подтверждение тому, что Византия пригласила Ольгу в надежде на военную помощь). И вдруг от Ольги приходит неожиданный ответ императору через послов: «“Если ты так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду (гавань в Константинополе. - Авт.), то тогда дам тебе”. И отпустила послов с этими словами» [I, 1, с. 75 - 76].

Итак, если исходить из текста нашей летописи, то можно видеть, что княгиня Ольга достигла чрезвычайно важных результатов. Она была с почестями крещена в столице Византии (в храме Святой Софии20 - главном соборном храме Вселенской Церкви того времени). При этом она получила как бы благословение на апостольскую миссию в своей земле, что можно заключить и из ее беседы с Патриархом о том, что «люди» Руси и ее сын, наследный князь, - язычники, и из того, что в крещении она получила имя равноапостольной царицы Елены [1, с. 75]21. По возвращении домой Ольга деятельно начала осуществлять эту апостольскую миссию, о чем мы скажем потом особо. Теперь лишь подчеркнем, что благословение на апостольство дается ей без обещания с ее стороны принять юрисдикцию Константинопольского Патриарха. Кроме того, глава Русского государства получает от императора титул «дочери». Как показали современные исследования, это именно титул [II, 14, с. 278 - 279], ставящий Русь в самый высокий ранг дипломатической иерархии государств (после самой Византии, разумеется, так как, с точки зрения Византии, быть с ней равным вообще никто не мог). Титул совпадает с христианским положением Ольги-Елены как крестной дочери императора. И вот в этом пункте русская княгиня действительно в чем-то «переклюкала», перехитрила императора! Как полагают исследователи, рассказ летописи о сватовстве Константина Багрянородного к Ольге - выдумка; сватовства не могло быть по многим причинам, в частности по той, что император имел жену, с которой Ольга общалась во дворце и разделяла почетную трапезу. Но что же тогда может скрываться за рассказом о «сватовстве»?

Дипломатический успех стоил Ольге немалых усилий, стойкости, терпения... Зато, воротясь домой, она ошеломляюще ясно дала понять Византии, что империя имеет дело с могучим независимым государством, международный престиж которого теперь сама же империя и возвысила на виду у всего света!

Об Ольге и ее крещении в столице империи заговорили в разных странах. Отголоски этого международного резонанса сохранились в некоторых дошедших до нас источниках. Известные византийские историки XI - XII веков Иоанн Скилица и Зонара согласно говорят о крещении Ольги в Константинополе. Немецкая хроника, называемая «Продолжателем Регинона», сообщает под 959 годом о приходе к королю Оттону I послов «Елены, царицы ругов, которая крестилась в Константинополе». То же известие повторяют другие европейские хроники. Вслед за «Продолжателем Регинона» они называют Елену «королевой ругов». Но Титмар Мерзебургский, имевший более точные сведения о славянах, говорит в этой связи о «русских» и «Руси». Корвейская летопись под 959 годом также пишет о «русской королеве» [II, 14, с. 260 - 261; II, 6, с. 102 - 103]22.

О пребывании Ольги в Константинополе оставил очень ценные сведения и император Константин Багрянородный. В своем трактате «О придворных церемониях» он подробно процитировал выписку из дворцового устава, куда вносились все сведения о ритуалах приема иностранных послов и других знатных гостей императора. Константин подтверждает данные нашей летописи о том, что Ольга была у него дважды. Первый прием состоялся 9 сентября, второй - 18 октября. На основании его книги учеными был определен год пребывания княгини Ольги в Константинополе [II, 14, с. 276], и оказывается, что это был 957, а не 955 год, который указывают наша летопись и другие русские источники. По-видимому, здесь имеет место какая- то ошибка.

В подробных описаниях приема княгини Ольги Константин ни разу не упомянул о ее крещении в столице. Это дало повод некоторым историкам, в частности митрополиту Макарию (Булгакову) [II, 8, с. 247, 250], а также акад. Б. А. Рыбакову [II, 12, с. 370] полагать, что Ольга крестилась в Киеве и в Византию приехала уже христианкой. Митрополит Макарий сделал предположение о ее вторичном крещении в империи ради «престижности». Известны случаи, когда варяги-авантюристы по нескольку раз принимали крещение, чтобы получить богатые подарки и почести. Но допустить, что к подобному трюку могла прибегнуть княгиня Ольга, невозможно. Кроме того, как уже отмечалось, о ее крещении в Константинополе свидетельствуют достаточно авторитетные хронисты. Поэтому подавляющее большинство ученых (и среди них С. М. Соловьев, А. А. Шахматов, Д. С. Лихачев и др.) убедительно подтверждают факт крещения Ольги в Царь- граде [II, 14, с. 269]23.

В трактате «О придворных церемониях» русская княгиня везде названа только языческим именем Эльга. Но вряд ли это может служить доводом в пользу предположений о том, что она крестилась не в Константинополе. Во время приемов она могла быть еще не крещенной, и автору трактата важно было показать, как принималась язычница - глава языческого государства. Нужно учитывать характер и цель трактата «О придворных церемониях». Константин приводил примеры того, как должно принимать гостей разных «рангов». О приемах русской княгини сообщается в ряду других церемоний, следовательно, это вовсе не описание истории ее пребывания в Византии. Константин не только «мог не упомянуть» о крещении Ольги, но даже нарочито не упоминал ни о чем ином, кроме «придворных церемоний». Этим церемониям придавалось чрезвычайное значение, важны были мельчайшие детали, так как ими определялся ранг иностранных государств и их послов, характер отношений их с империей и т. п. Все это было, по меткому выражению Г. Островского, «своеобразной византийской политической религией» [II, 14, с. 276]. Константин подробно описывает, когда, сколько, на каком блюде было поднесено золотых монет самой Ольге и каждому члену ее посольства. Как теперь доказано, это были не подарки, а обусловленная договорами с Русью выплата посольского содержания. Среди свиты русской княгини Константин упоминает некоего «пресвитера Григория». Сторонники точки зрения митрополита Макария хотят видеть в нем духовника уже крещенной в Киеве Ольги. Но оказывается, что посольское жалованье этого пресвитера меньше всех. Если бы он был священником из Руси - духовником великой княгини, то такой жест византийского двора явился бы просто оскорблением и ему, и княгине, и русскому христианству. Поэтому правы те, кто считает этого пресвитера византийцем, находившимся в посольстве Ольги в качестве «гида» по святым местам столицы и катехизатора. Всесторонний анализ описаний Константина Багрянородного позволил убедительно доказать, что для высокой русской гостьи были не только соблюдены дипломатические стереотипы приемов, но сделаны и особые отступления от них, подчеркнувшие высокую честь, оказанную русской княгине. Так, вопреки обычным правилам двора, Ольга принималась не вместе с послами из других государств, а отдельно от них, разделяла трапезу с императорской семьей и т. д. В то же время императору удалось отразить в церемониалах приема и то «расстояние», которое отделяло русскую княгиню от повелителя Византии. Ольга больше месяца жила на корабле в гавани Константинополя, прежде чем состоялся первый прием во дворце, 9 сентября: шли долгие утомительные переговоры о том, как, с какими церемониями должна быть принята русская княгиня. При этом все говорит о том, что большое значение церемониалу придавала прежде всего сама Ольга, получившая, конечно, еще в Киеве от бывалых русских послов подробную консультацию о значении деталей дипломатической придворной символики. «Политический поединок», по выражению акад. Б. А. Рыбакова, начался между Ольгой и Константином Багрянородным еще до личной встречи, в гавани Суда. Ольга добивалась признания высокой престижности Русского государства и своей лично как правительницы его.

В свете этого, по нашему мнению, становятся понятными первые же слова императора, обращенные к ней при первой личной встрече: «Достойна ты царствовать в столице нашей!» Высокопарный комплимент, в котором, однако, заключено действительное признание императором мудрости, упорства, терпения и благородства русской княгини!.. Версия летописца о том, что это было завуалированное брачное предложение, на первый взгляд и вправду отзывается чем-то былинно-сказочным. Но «сказка - ложь, да в ней - намек!» Намек на то, что тут сразу началась какая-то хитрая игра. Комплимент Константина, на наш взгляд, может быть расшифрован так: «Я думал, что имею дело с грубой варваркой, а ты доказала, что воистину достойна высших царских почестей, достойна была бы быть и царицей». Ольга подхватывает игру. Ее ответ может означать: «Чтобы стать царицей, нужно быть христианкой, а я язычница». Константину того и нужно! «Тогда почему бы тебе не креститься?» - вот естественная логика дальнейшего разговора с его стороны. Ольга хорошо понимает, что император очень заинтересован в ее крещении, и пользуясь этим, внезапно предлагает: «Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, - иначе не крещусь». «Ультиматум», от которого императору не увернуться!.. Вынужденный крестить Ольгу и назвать ее крестной дочерью, император тем самым вынужден наименовать правительницу Руси «дочерью» и в титулатурном смысле!..

По летописи, после крещения император прямо предложил Ольге стать его женой. Если признать это полной выдумкой, то за ней может быть сокрыто следующее: «Теперь ты крещенная нами христианка и потому должна во всем слушаться нас». Вот смысл того, что должен был сказать Константин, если учесть его имперские притязания на подчинение Руси. «Ты сам назвал меня дочерью, а у христиан отношения должны быть братскими и духовными, зачем же ты добиваешься господства надо мной?» Примерно так можно реконструировать ответ Ольги. Умный и остроумный Константин увидел свое поражение и сумел искренне восхититься мудростью «противника»: «Перехитрила ты меня, Ольга!»

Следуя, таким образом, за подавляющим большинством ученых, решительно отвергающих «любовный» момент в переговорах Константина с Ольгой как «побасенку», мы предложили реконструкцию смыслового содержания переговоров, которая с какой-то рационально-дипломатической точки зрения представляется наиболее логичной в контексте истории и данных летописи. Но полагаем нужным оговорить, что полностью исключать сообщение летописи о сватовстве императора к нашей княгине все-таки нельзя. Чего только не бывает на этом свете! И чего только не бывало в подобном плане в истории Византии! Там были случаи, когда императоры женились на женщинах низкого происхождения. Случалось, что вторично женились и при здравствующей жене, заточая последнюю в монастырь24. Женился же отец Константина Великого на дочери начальника станции Византийской почтовой службы - Елене, будущей равноапостольной царице! Ольга была дочерью паромщика и получила при крещении имя той самой Елены... Промыслительное ли это совпадение, или, выбрав для Ольги такое имя, Константин Багрянородный, зная о происхождении русской княгини, хотел тем самым намекнуть, что и он готов взять в жены дочь начальника переправы так же, как отец Константина Великого взял дочку начальника почтовой станции? Этакий символизм был бы в духе времени! Очень даже возможно, что или из какого- то политического коварства, или действительно охваченный внезапной страстью, Константин VII сделал Ольге опрометчивое «предложение».

Но в любом случае, как бы там ни было, император потерпел поражение.

Единственная победа византийской церковно-государственной дипломатии в «поединке» с Ольгой состояла в том, что русскую княгиню удалось привести к крещению и вдохнуть в нее ревность апостольского служения своей земле. Но такой «победы» над собой больше всех желала сама мудрая Ольга! Недаром рассказ нашего летописца явно построен на сравнении отношений Ольги к Патриарху и к императору: первого она смиренно слушает, «как губка напояемая», советуется с ним, со вторым - борется, хитрит и побеждает. Здесь, как в фокусе, заключена вся суть «игры» Руси с Византией.

Что же побудило Ольгу креститься, как обратилась ее душа ко Христу? С христианством Ольга, конечно, была знакома с детства. Врожденная мудрость, естественно, заставляла ее давно интересоваться этой верой, узнавать ее, наблюдать христиан. Наша летопись именно здесь видит основную причину обращения: «Эта же блаженная Ольга с малых лет искала мудрости, что есть самое лучшее в свете этом; и нашла многоценный жемчуг - Христа» [I, 1, с. 77]. Нет сомнений в том, что по сути - так и есть! Но что могло послужить непосредственным толчком к раскрытию сердца и восприятию призывающей Божией благодати? На этот вопрос дает ответ сама княгиня Ольга. В упомянутом уже разговоре с сыном Святославом она свидетельствует о себе: «Я познала Бога, сын мой, и радуюсь; если и ты познаешь - тоже станешь радоваться». Значит, до познания Бога в душе Ольги не было радости!.. Трагическая гибель мужа, кровавая месть древлянам должны были еще более омрачить ее сердце... Остальное было делом Божией милости. Достаточно было лучу Божественной благодати подобно молнии озарить душу этой глубокой и ищущей натуры, как знакомые уму истины Христовой веры раскрылись перед ее духовным взором во всей своей внутренней правде, силе и красоте! Промыслом ли Божиим случилось так, что это озарение совпало с приглашением в Константинополь, или такое приглашение явилось следствием продуманных дипломатических маневров самой Ольги - трудно сказать. Но одно ясно: мудрая княгиня решила принять крещение в Константинополе, в торжественной обстановке от самого Патриарха, чтобы добыть своей родине широкое признание в мире могущественных христианских государств и обеспечить своей собственной апостольской миссии на Руси духовную поддержку и благословение Вселенского Патриарха, и тем самым сделать эту миссию особенно авторитетной в глазах русских людей! Совершенно очевидно, что такой замысел, если он был преднамеренным, и его блестящее осуществление не могли состояться без особого Божия содействия и вразумления.

Вернувшись из Константинополя в Киев, Ольга-Елена начала христианскую проповедь.

Многое зависело от того, обратится ли ко Христу ее сын Святослав, который должен был вот-вот принять бразды правления государством. Понятно, почему с него, согласно летописи, и начала равноапостольная княгиня свою проповедь. Мы помним, что он ответил отказом принять крещение, сославшись на возможные насмешки дружины. Отчасти это так, но мать справедливо заметила сыну: «Если ты крестишься, то и все сделают то же» (вот явная и первая в истории попытка устроить всеобщее Крещение Руси!). Святослав не мог возразить по существу и потому, как сказано в летописи, «гневался на мать». Не только боязнь насмешек удерживала его, но и собственное «желание жить по языческим обычаям» [I, 1, с. 79]. Войны, пиры, забавы, далекие походы, жизнь по похотям сердца и плоти - вот что, как мы знаем из летописей, владело душой Святослава. Во всем этом отчаянно храбрый, умный, широкий душой Святослав хотел найти полноту жизни. Но мать знала, что подлинной радости это не принесет его душе, глубоко скорбела о нем и о Русской земле и говаривала: «Да будет воля Божия; если захочет Бог помиловать род мой и землю Русскую, то вложит им в сердце то же желание обратиться к Богу, что даровал и мне. И говоря так, молилась она за сына и за людей всякую ночь и день» [I, 1, с. 79]. Впрочем, княгиня Ольга не только молилась, но и проповедовала, сокрушала идолов в своих вотчинах, строила храмы. Согласно тексту XIV века, в Киеве при Ольге была освящена церковь во имя Святой Софии [V, 4, с. 580; II, 6, с. 104]. Интересно отметить, что это уже третья нить, по которой на Русь приходит почитание Софии Премудрости Божией. Первая протянулась, как мы помним, от Крымского Сурожа (Судака), где в начале IX века был храм Софии. Вторая нить шла из Фесалоник - родины равноапостольных Кирилла и Мефодия, где, оказывается, тоже стоял Софийский храм, весьма похожий, только меньших размеров, на Софию Константинопольскую [IV, 8, с. 92 - 93], от которой теперь непосредственно протягивает Ольга еще одну нить... По видению, бывшему ей на месте будущего Пскова, Ольга организует там строительство храма во имя Святой Троицы. Из Царьграда привезла она многие святыни, в частности восьмиконечный крест, сделанный целиком из древа Животворящего Креста Господня. Христианские святыни благодатью, от них исходящей, содействовали просвещению Русской земли.

Но родной сын, любовь и боль княгини Ольги, так и остался не просвещенным истиной. Замечательный полководец, Святослав погибнет не в славном походе, а в коварной засаде печенегов в 972 году, и из черепа его сделают чашу, из которой печенежский князь станет пить вино... Ольгу Бог избавил от переживаний этого ужаса. Она скончалась раньше, в 969 году, кончиной блаженной и мирной. Перед смертью Ольга сделала завещание, в котором запретила устраивать по себе языческую тризну. Священник, бывший при ней, совершил погребение княгини по-христиански. «... И плакали над ней плачем великим сын ее и внуки ее, и все люди... Была она предвозвестницей христианской земле, как денница перед солнцем, как заря перед светом... омылась в святой купели и сбросила с себя одежды первого человека Адама, и облеклась в нового Адама, то есть в Христа. Мы же взываем к ней: «Радуйся, русское познание Бога, начало нашего с Ним примирения!» Она первая из русских вошла в Царство Небесное, ее восхваляют сыны русские - свою начинательницу, ибо и по смерти молится она Богу за Русь» [I, 1, с. 83]. Такими вдохновенными словами заканчивает «Повесть временных лет» рассказ о земной жизни великой княгини.

Молитвы и труды святой равноапостольной Ольги принесли богатые плоды: христианство на Руси стало быстро распространяться и укрепляться. Но тем сильнее противодействовало ему язычество, утвердившееся как господствующая (государственная) религия. В середине X века язычество было еще настолько прочно, что язычники не считали нужным искоренять христианство, а только «насмехались» над теми, кто добровольно и свободно его принимал. Во второй половине столетия распространение веры Христовой делает столкновение с язычеством неизбежным.

Между тем в правящей языческой верхушке общества происходит следующее. Князь Святослав незадолго до гибели поставил на правление своих сыновей: Ярополка - в Киеве, Олега - в земле древлян, Владимира - в Новгороде Великом (по просьбе самих новгородцев). Ярополк был женат на гречанке - бывшей монахине, которую Святослав захватил в Византии во время набега и привез в жены сыну. Под влиянием сначала бабки своей Ольги, а затем и жены Ярополк начал склоняться к христианству. Но крещения он, по-видимому, не принял. Однажды брат его Олег убил в своем лесу сына варяга - дружинника Ярополка за то, что тот осмелился охотиться там. Отец убитого настаивал на мести. Ярополк пошел против Олега с дружиной. Отступая, Олег погиб в свалке на мосту, что сильно опечалило Ярополка, не хотевшего смерти брата. Узнав о происшедшем, их брат Владимир бежал из Новгорода к варягам, чтобы набрать сильную дружину. Ярополк был вынужден взять власть над Новгородом, поставив себя тем самым в положение узурпатора. Но вскоре вернулся Владимир с воинами-варягами. Набрав в свое войско еще новгородцев, кривичей, чуди, он двинулся на брата. Восстанавливая свои княжеские права и оправдывая себя местью за смерть Олега, Владимир захватил Киев. Коварно преданный своими ближайшими советниками, Ярополк попал в руки Владимира и был убит его варягами.

Владимир взял себе жену Ярополка - гречанку. От нее, между прочим, родился потом Святополк Окаянный - убийца святых братьев Бориса и Глеба. С 980 года Владимир начал единолично править в Киеве всей Русской землей.

Как видим, история повторилась: нападение на Киев из Новгорода с варягами, убийство киевского князя, установление новой власти силой варяжских мечей, как при Олеге в 882 году. Повторилось и другое: Владимир, подобно Олегу, решает укрепить положение язычества в своем государстве. В Киеве близ княжеского двора возникает знаменитый пантеон идолов, Владимир по случаю своих побед демонстративно приносит жертвы кумирам. Такие деяния Владимира, как о том говорит Иоакимовская летопись [II, 16, с. 38], были продиктованы отчасти тем, что убитый им Ярополк тяготел к христианству. Но это была далеко не единственная и не главная причина утверждения язычества. Не случайно летописец в контексте рассказа об идолопоклонстве Владимира повествует об его образе жизни. «Побежденный вожделением» Владимир имел до крещения одновременно четырех жен и до пятисот наложниц (в чем летопись уподобляет его Соломону) [I, 1, с. 95]. Страстный, сильный, любящий войны и походы, безудержный в пирах и забавах, Владимир был сыном своего отца Святослава - язычником не столько по убеждению, сколько по образу жизни. Христианство должно было отталкивать Владимира не чем иным, как своими нравственными правилами. Язычество же являлось в таком случае закрепленным традицией предков оправданием жизни по похоти плоти, похоти очей и гордости житейской (1 Ин. 2, 16). Кроме того, Владимир, как и его предшественники, мечу доверял более, чем Кресту. Наконец, христианство могло отталкивать его, как и варяга-Олега, угрозой подчинения Византии. Владимир тогда еще не мог, подобно Ольге, оценить значение христианства и отделить в своем сознании веру от политики византийских императоров, которые, действительно, не прочь были использовать христианство в качестве духовного орудия подчинения себе других народов. Он сумеет сделать это позже. А пока Владимир, как и Олег, был движим одним желанием - во что бы то ни стало укрепить язычество наперекор и в противовес растущему и усиливающемуся христианству. Князь опирался на большинство населения своего государства, которое придерживалось язычества в основной массе по инерции, по привычке, неосознанно. Это была неорганизованная, слепая стихия, поскольку, как мы видели, на Руси (к счастью для нее) не существовало касты жрецов - идеологов, устроителей и вдохновителей языческой религии. Поэтому в условиях духовного кризиса русского общества 80-х годов X столетия решающее значение приобретал религиозный выбор князя - главы государства. На него смотрели как на вождя не только в военном, но и в религиозном деле. Владимир сам «приносил жертвы идолам», исполняя тем самым, говоря современным языком, функции верховного жреца.

Между тем в русском государстве быстро нарастал духовный кризис. Началась подлинная духовная война - открытый поединок язычества с христианством. Как свидетельствует одно из Житий князя Владимира, в то время «христиане... страха ради стали скрываться; одни спасались бегством, другие втайне веровали, а иные снова обращались к прежнему (языческому. - Авт.) нечестию. И если где была церковь христианская - разорялась рукой идолослужителей» [I, 4, 15 июля].

Решающая «схватка» произошла в 983 году, когда разъяренная толпа язычников зверски убила святых Феодора-варяга и сына его Иоанна, воспротивившихся человеческим жертвоприношениям и заявивших об истинности Бога христианского. Но любая расправа над христианами всегда только поражение противной стороны по той единственной и важнейшей причине, что страдания христиан связывают со Христом, пострадавшим ради человеческого спасения, и потому привлекают к месту, к земле, где пролилась кровь христиан, чрезвычайные Божественные силы.

Мученическая смерть за Христа святых Феодора и Иоанна привлекла обильную благодать Божию на Русскую землю. И произошло чудо: вождь язычества, гонитель христианства начал обращаться ко Христу! Доказательством служит тот неоспоримый факт, что после окончательного прихода к вере Христовой и крещения князь Владимир поставил благолепную первую каменную Десятинную церковь во имя Божией Матери не где-нибудь, а на месте того дома, где были убиты Феодор и Иоанн [I, 1, с. 97]. Археологические раскопки, произведенные в 1908 году в алтарной части Десятинной церкви, обнаружили остатки деревянного сруба этого дома [II, 4, с. 61]. Следовательно, тогда, в 983 году, пережил князь Владимир первое и сильное потрясение, обратившее его духовный взор к христианству.

Помогли и молитвы святой равноапостольной Ольги, молившейся и молящейся за Русь. Князь Владимир был не только сыном своего отца, но и внуком своей бабки - Ольги! Многое унаследовал он и от нее. С языческой необузданностью страстей в нем сочетались и определенная душевная глубина, мудрость, сердечная доброта. Вот видимые причины того, почему его сердце оказалось способным воспринять Божие посещение.

С 983 по 986 год на Русской земле в религиозно-духовном отношении наступает некое затишье. Летопись не отмечает заметных движений ни со стороны язычества, ни со стороны христианства. Князь Владимир в это время успешно воюет с радимичами, волжскими болгарами, заключая с последними мир. Но летопись уже не говорит о его жертвоприношениях идолам. О том, что происходило в душе Владимира, можно только догадываться на основании дальнейших событий и некоторых побочных данных.

Церковный писатель второй половины XI века Иаков Мних (монах) пишет, что, «взыскав спасения», Владимир вспоминал о том, как уверовала и крестилась бабка его, святая княгиня Ольга, ибо много слышал об этом. «То слышав [Владимир. - Авт.], разгорался Духом Святым в сердце, желая святого крещения» [I, 2, с. 256]. Вряд ли он прислушивался к рассказам об Ольге до 983 года. Тогда никто не рискнул бы приступить к нему с проповедью о Христе. Но теперь, после того, как, «взыскав спасения», Владимир сам начал интересоваться историей обращения своей великой бабки, он стал способен воспринимать слова истины, исходящие от его ближайших родственников-христиан. А таковыми были мать Владимира - Малуша, которая, по справедливому суждению А. А. Шахматова, приняла крещение вместе с Ольгой в Константинополе, а также одна из жен. В древней исландской саге о норвежском короле Олафе Трюггвасоне († 1000) определенно говорится о том, что во время его пребывания в Гардарике (Руси) он был свидетелем того, что мать и жена нашего князя Владимира уговаривали его креститься, и что Владимир внял их увещаниям25. Наконец, нельзя пройти мимо интересного свидетельства преподобного Нестора в его «Чтении о житии... Бориса и Глеба», где сказано, что князю Владимиру было «видение Божие», побудившее его к обращению. Но как это чаще всего бывает с обращающимися ко Христу в зрелом возрасте, от начата обращения до окончательного принятия веры и крещения должно было пройти какое-то время в размышлениях, сопоставлениях, уяснении и восприятии христианских истин.

За религиозной жизнью на Руси пристально следили те, кто так или иначе был связан с Русью и потому заинтересован в духовном ее развитии: православные греки на юге, Римская Церковь на западе, мусульмане Волжской Болгарии, иудаисты Хазарии на востоке. Правда, Хазария была совершенно разгромлена Святославом в 965 - 968 годах. Могучий каганат, союзник и опора Византийской империи, рухнул под натиском киевского князя, навсегда перестав существовать как государство! Часть земель его, в том числе некоторые земли по Дону и Северному Кавказу, Таманский полуостров (знакомая нам Таматарха, ставшая русской Тмутараканью), отошли к владениям Руси. Став подданными Руси, иудейские проповедники и книжники теперь, естественно, были особо заинтересованы в приобщении к иудаизму русской княжеской власти. Но обращением этой власти к своей вере были не менее озабочены и все вышеназванные стороны. Напряженное затишье в духовной жизни русского общества после грозового разряда 983 года, означавшее неясность дальнейших религиозных судеб Руси, вселило во всех ее соседей определенные надежды.

В 986 году, по данным летописи, «пришли болгары магометанской веры... потом пришли иноземцы из Рима... пришли хазарские евреи... затем прислали греки к Владимиру...» [I, 1, с. 99 - 101]. И все проповедали свое. Князь Владимир внимательно выслушивал всех, задавал вопросы...26 Повторялась история 860 - 861 годов, когда, по словам русского посольства в Константинополе, «евреи побуждали [русских. - Авт.] принять их веру и обычаи, а с другой стороны, сарацины (т. е. мусульмане) принуждали принять свою веру...» и т. д.

Мы уже знаем, как это повторение отразилось на нашем летописании: в нем наслоились и смешались данные, относившиеся к периодам правления Осколда и Владимира. Летопись все отнесла ко времени Владимира в значительной мере потому, что историческая и духовная логика событий в обоих случаях была в общем одна и та же: Русь совершала выбор веры, во втором случае - окончательный, и мы вправе рассматривать данные о нем в начальной летописи как отражение исторического процесса. Пусть вопросы и ответы князя Владимира отчасти заимствованы из вопросов и ответов Осколда и Дира, отчасти сочинены летописцами «для связи» повествования, но они непременно должны отражать определенную духовную реальность - запросы русского общества того времени и возможный ход рассуждений самого Владимира. Мотивы, по которым князь Владимир отвергает иудаизм, мусульманство и христианство римского исповедания, на первый взгляд, могут показаться неосновательными. Но следует помнить, что князь Владимир во время своих бесед с проповедниками разных религий уже предпочитал греческое Православие, а потому использовал любой «предлог» для отвержения иных вер. Эти «предлоги» отражают в какой-то мере реальности духовного склада Руси того времени.

В мусульманстве Владимиру, согласно летописи, как будто нравилась возможность многоженства и в этой жизни, и в будущей. Магометане не случайно упирали именно на этот пункт своего вероучения: они явно пытались приспособиться к нравам Владимира-язычника, о которых, конечно, хорошо знали, но они не знали другого: от язычества Владимир в глубине души уже отвратился. К тому же «предаваться всякому блуду» он мог и не переходя в иную веру... Проповедники ислама просчитались. Но не только в этом. Они не открыли Владимиру ничего нового о Боге, Его отношении к миру и человеку, о смысле бытия. Заповеди ислама об обрезании, воздержании от свинины и вина были использованы Владимиром как предлог, чтобы отвергнуть эту веру. И он сказал полушутливые слова: «Руси есть веселие питие, не можем без того быть».

Остроумен отказ Владимира от иудаизма. Проповедники этой религии, судя по всему, главный акцент сделали на «презренности» христианства по сравнению со своей верой: «Христиане же веруют в Того, Кого мы распяли...». Владимир спрашивает сначала о «законе» иудеев, а затем задает неожиданный вопрос: «А где земля ваша?» Вопрос коварный и продуманный: Хазария недавно разгромлена, а Палестина не принадлежит иудеям. Вынудив проповедников ответить, что «разгневался Бог на отцов наших и рассеял нас по различным странам за грехи наши...», Владимир резонно замечает: «Как же вы иных учите, а сами отвергнуты Богом и рассеяны?.. Или и нам того же хотите?»

Очень интересно летописное свидетельство о беседе Владимира с «иноземцами из Рима», «посланными Папой». Сперва они строят свою проповедь на противопоставлении истинного Бога, сотворившего небо и землю, звезды и месяц, и «всякое дыхание», языческим истуканам, которые «суть дерево», подчеркивая, что христианство - свет, а язычество - тьма. Владимир спрашивает: «В чем заповедь ваша?» (т. е. что требуется от человека, чтобы быть угодным Богу истинному, чтобы спастись?). И получает знаменательный ответ: «Пост по силе, если кто пьет или ест, то все это во славу Божию, - как сказал учитель наш Павел». Ни слова о необходимости духовного преображения, перерождения человека во Христе и во образ Христов, об отвержении себя с необходимостью, «взяв крест», следовать за Христом! Трудно сказать, чего больше в этой проповеди «иноземцев из Рима», смысл которой вполне отчетливо отражен в кратких словах летописи, - попытки приспособиться к распущенным нравам Владимира-язычника или свойственной вообще западному христианству обмирщенности... Во всяком случае суть ответа римских посланцев - в призыве переменить веру без особой перемены образа жизни. А вот это как раз и должно было оттолкнуть Владимира, уже хорошо знавшего, какую перемену жизни совершила после крещения княгиня Ольга и каков образ жизни других русских христиан, принявших веру от Константинопольской Церкви! «Идите, откуда пришли, - говорит он посланцам Римского Папы, - ибо и отцы наши не приняли этого». Прекрасная осведомленность и о подлинной сущности христианства, и о неудачах Римской Церкви на Руси в предшествовавшие времена!

Летопись отражает лишь общий характер проповеди «посланных от Папы из Рима» и конечный результат их неудавшейся миссии. Но мы видели, что миссионеры с Запада пытались действовать на Руси еще при княгине Ольге (см. наше примеч. 22), правда, совсем неудачно. Затем, по данным Никоновской летописи, в 979 году «из Рима от Папы» к князю Ярополку приходили еще какие-то послы. Возможно, это было связано с расположением Ярополка к христианству. Но в 980 году князь был убит. По той же Никоновской летописи, в 988 году прибывшие в Херсонес к Владимиру послы из Рима принесли мощи святых, что наверняка являлось реакцией Рима на обращение Владимира ко Христу (если, конечно, сведения этой летописи точны). Есть еще некоторые краткие упоминания о фактах посольств от Владимира к Папе в 994 году, от Папы к Владимиру в 1000 году и вновь из Руси - в Рим в 1001 году. Конечно, во всех таких переговорах Рим не мог не стараться подчинить своему влиянию русское христианство. Общий результат этих переговоров известен и вполне ясно выражен в словах князя Владимира, переданных «Повестью временных лет». Тем не менее в западном Житии святого Ромуальда († l027), написанном в XI веке, имеется рассказ о том, как некий монах Бруно- Бонифаций проповедал у славян, в том числе у «короля руссов», и ему удалось обратить в христианство и «короля», и его (русский?!) народ. Брат этого «русского короля» убил Бруно-Бонифация, но народ прославил его как святого, и «ныне Русская Церковь хвалится, что имеет его как блаженнейшего мужа». Ни в X - XI веках, ни раньше, ни позже в Русской Церкви святой Бруно не известен. Но вот в западной хронике ХП века говорится о некоем «святом Бруне», который при Отгоне III (980 - 1002) проповедовал христианство в Венгрии и в «Руссии», а затем пошел к печенегам, но они убили его. Тело его будто бы было выкуплено русскими, построившими в его честь монастырь, где мощи Бруна сияли чудесами (такого монастыря на Руси никогда не было!). Потом будто бы некий греческий епископ обратил оставшихся еще русских-язычников в христианство и убедил их принять обычаи Греческой Церкви «относительно рощения бороды и прочего». Отчасти разъясняет дело лично знакомый с Бруно западный писатель Тит- мар Мерзебургский, который свидетельствует, что Бруно начал проповедовать, только когда стал епископом, после 1002 года, при этом Титмар Мерзебургский ничего не говорит о проповеди Бруно на Руси. Но в полной мере опровергает легенды Римской Церкви сам Бруно в письме к королю Генриху II (около 1007 года). Он пишет, что побывал с проповедью в Померании, Венгрии, Пруссии и у печенегов. Чтобы попасть к последним, Бруно, по его словам, проезжал через Киев, был принят князем Владимиром (уже христианином!), который не советовал ему идти к печенегам. Бруно все же пошел, но скоро вынужден был от них уйти и снова прибыл в Киев, где прожил в течение месяца. Известно, что по дороге на родину Бруно был убит в Пруссии язычниками (II, 6, с. 132 - 133]. Авторитетный историк Римской Церкви кардинал Цезарь Бароний († 1607) в своих знаменитых «Анналах» под 997 годом говорит о Бонифации (по-славянски - Вонифатий) и со ссылкой на Петра Дамиани, между прочим, пишет: «Были уже русские народы верою просвещены. Но из-за войн едва в памяти их Христос пребывал, пока сей Вонифатий проповедью своею обновил и оживил веру святую в сердцах их» [I, 7, с. 1063 (об.)]. Затем в записи под 1008 годом этот историк сообщает: «Бруно, честного рода и родственник Дитмара (Титмара Мерзебургского. - Авт.), который о нем пишет... прияв от папы благословение на проповедь Евангелия неверным, будучи посвящен во епископа, пошел в Пруссию через Польшу, в которой от Болеслава князя был почтен и обогащен многими деньгами, которые раздавал нищим и церквям. Не смогший же жестоких оных сердец (т. е. пруссов. - Авт.) к Евангелию и познанию истинного Бога умягчить, шествуя дальше к россам, был схвачен неверными, которые ноги и руки и голову ему отсекли и убили с ним восемнадцать других его помощников. Тела их Болеслав дорого купив, дому своему соделал радость. Едва ли не в том же году русский проповедник Вонифатий сподобился мученического венца. Он был ученик Ромуальда, родственник кесарей Оттонов, о котором я упоминал выше... Об обращении россов Дитмар (Титмар) прибавляет, что российский царь Владимир, взяв (в жены) Елену, дочь кесаря Константинопольского, которая была обручена Оттону III, обратился к вере христианской с людьми своими» [I, 7, с. 1079 (об.) - 1080].

Из этого описания следует, что Бонифаций и Бруно - два разных человека. Бонифацию приписывается лишь некое «оживление» веры на Руси (что тоже не подтверждается историей), а Бруно совсем не отводится роли в русских церковных делах. По свидетельству Цезаря Барония, он был убит не русскими и даже не печенегами, а скорее всего - пруссами, и не русские, а Болеслав Польский выкупил его останки. Но самое для нас важное состоит в том, что оба текста Ц. Барония, несмотря на отдельные неточности, воссоздают в общем верную картину исторических событий, указывая, что, во-первых, русские были уже крещены до появления у них Бонифация и, во-вторых» обращение Руси в христианство произошло в результате женитьбы князя Владимира на византийской принцессе.

Таким образом, агиографы Бруно, ad maiorem gloriam своего святого, решились соединить сведения о его пребывании на Руси с фактом ее Крещения, происшедшего ранее не только без «помощи» Бруно, но и без всякого участия Римской Церкви, о чем согласно и достаточно определенно говорят авторитетные источники.

«Затем прислали греки к Владимиру философа», - сообщает «Повесть временных лет» и передает обширную проповедь этого философа. Нет никаких оснований сомневаться в том, что князю Владимиру в указанное время проповедали греческие миссионеры. Однако, как мы уже отмечали, эти проповеди наша летопись смешивает с источниками довладимирского времени - 861 (862) год. Так, поучение Владимиру после его крещения удивительно похоже на вводную часть (главу I) Жития Мефодия. А эта часть, в свою очередь, согласно общему мнению ученых, является изложением отдельного сочинения, внесенным в Житие Мефодия. Некоторые полагают, что автор сочинения - Константин (Кирилл) Философ27. Мы уже указывали, что отдельные русские источники «переносят» Кирилла Философа в эпоху Владимира28. В таком случае напрашивается предположение: не является ли проповедь «философа» князю Владимиру, как она передана в «Повести временных лет», утраченным историко-богословским огласительным сочинением святого равноапостольного Кирилла Философа? Для доказательства этого требуется специальное текстологическое и историческое исследование. Мы же ограничимся следующими соображениями. Святой Константин (Кирилл) мог в связи с миссионерской деятельностью написать катехизическое сочинение для славян29. Возможно, он оставил его на Руси еще в 861 году. Но, возможно, оно пришло к нам позднее из Болгарии. В таком случае князь Владимир мог ознакомиться с этим сочинением до своего крещения - ему его могли читать. Сведения об этом чтении и самый текст трактата Кирилла Философа впоследствии оказались в распоряжении летописцев конца XI - начала XII века вместе со сведениями о проповеди греков, приходивших из Византии к Владимиру около 986 года. Летописец мог воспринять текст сочинения Кирилла как запись содержания устной проповеди Владимиру. В таком случае он должен был сделать то, что мы и видим в «Повести временных лет», а именно - убрать имя Кирилла, как «ошибочно» попавшее в заглавие сочинения, и оставить прозвище «философ» (в отличие от некоторых позднейших книжников летописец XI - XII веков знал, что Кирилл Философ жил за сто лет до Владимира).

Таким образом, в нашей «Повести временных лет» под видом проповеди «философа» князю Владимиру может скрываться не сохранившийся нигде больше богословский огласительный трактат равноапостольного Кирилла.

Впрочем, замечательно здесь не только предполагаемое нами авторство Кирилла, но и содержание текста. Оно ясно показывает, какую веру принимала (и приняла!) Русь в те далекие времена. Сочинение настолько стройно, последовательно, глубоко и в то же время просто раскрывает основные события Священной истории и некоторые вероучительные истины, что сохраняет свое богословское значение и по сей день.

«Беседа» Владимира с «философом» [I, 1, с. 103 - 121]30 сводится к самому важному и главному - к вопросу о Боговоплощении: «Зачем же сошел Бог на землю и принял... страдание?» Ответил же философ: «Если хочешь послушать, то скажу тебе по порядку с самого начала...». Владимир же сказал: «Рад послушать». И начал философ говорить так: «Вначале, в первый день, сотворил Бог небо и землю...» Следует свободное изложение первой главы книги Бытия, в которое очень органично включается и то, чего нет в Священном Писании. «В четвертый день», когда Бог «сотворил солнце, луну, звезды и украсил небо... увидел все это первый из ангелов - старейшина чина ангельского и подумал: «Сойду на землю и овладею ею, и буду подобен Богу, и поставлю престол свой на облаках северных». И тотчас был свергнут с небес, и за ним пали те, кто находился под его началом... Было имя врагу - Сатанаил, а на его место Бог поставил старейшину Михаила, Сатана же (окончание имени «ил» или «эл», означающее «Бог», «Божий», отпадает от имени архангела вместе с его отпадением от Бога. - Авт.), обманувшись в замысле своем и лишившись первоначальной славы своей, назвался противником Богу». Эта вставка в повествование позволяет точнее понять историю грехопадения: «Диавол же, увидев, как почтил Бог человека, стал ему [человеку. - Авт.] завидовать, преобразился в змия, пришел к Еве» и начал искушать ее, как о том сказано и в Священном Писании. Грехопадение Адама и Евы и изгнание их из Рая названы в трактате «первым нашим падением и горькой расплатой», «отпадением от ангельского жития» (следует понимать - «подобного ангельскому» по святости и чистоте. - Авт.). Далее повествуется о братоубийстве Каина, о том, как «диавол радовался» падению человека, и о том, что человек стал подвластен искушениям его. Затем сообщается, что Каин взял одну из дочерей Адама и Евы, а Сиф - другую, и так началось умножение человеческого рода. После этого следует быстрый переход к временам Ноя: «И не познали (люди. - Авт.) Сотворившего их, исполнились блуда и всякой нечистоты, и убийства, и зависти, и жили люди, как скоты. Только Ной один был праведен в роде этом». Далее подробно описано строительство Ноем, по Божию повелению, ковчега и упомянута проповедь Ноя людям, возвещавшая о грядущем потопе. Но люди «посмеялись над ним». Затем автор переходит к строительству Вавилонского столпа и подробно описывает его духовно-исторические последствия. Относительно подробно описаны важнейшие события жизни праведного Авраама. Бегло, но точно сказано о рождении Исмаила от Агари, Исаака от Сарры, Иакова и его двенадцати сыновей - родоначальников «колен» Израиля. Затем, минуя историю Иосифа, автор говорит о вселении Иакова в Египет, о рождении Моисея и останавливается на истории изведения им, по Божию велению, евреев из египетского рабства. Вкратце упомянув о прообразовательных событиях в путешествии Израиля по пустыне (обращении горькой воды Мерры в сладкую, даровании манны), о получении Моисеем «закона на горе Синайской» и о том, как в это время израильтяне «отлили (из золота. - Авт.) голову тельца и поклонялись ей, как богу», повествователь сообщает о вступлении в «землю обетованную». Очень кратко сказано об эпохе Судей и подробней - о поставлении царя Саула и избрании затем на царство Давида, подчеркнуто, что «Давиду этому обещал Бог, что родится Бог от племени его». Далее автор трактата переходит к рассказу об отступлении Израиля от Бога в идолопоклонство и о начале проповеди пророков Божиих, которых стали убивать иудеи. «Разгневался Бог на Израиля и сказал: «Отвергну от Себя, призову иных людей, которые будут послушны Мне. Если и согрешат, не помяну беззакония их». И стал посылать пророков, говоря им: «Пророчествуйте об отвержении евреев и о призвании новых народов». Далее приведены многие выдержки из пророческих книг об отвержении Израиля и призвании новых народов, после чего логично и естественно сделан переход к пророчествам о явлении Бога «во плоти», искуплении Его страданиями греха Адама, т. е. о Мессии, об обстоятельствах Его земной жизни, крестных страданиях, Воскресении из мертвых.

Это место особенно подтверждает авторство равноапостольного Кирилла. Проповедь о Христе в связи с отвержением евреев и избрании новых народов - его излюбленная тема, естественно вытекавшая из споров с представителями иудаизма. Не дословно, но по содержанию и смыслу это место точно соответствует описанию полемики Кирилла с иудеями в «Хазарии» [I, 3, с. 81 - 82].

После упоминания о сошествии Господа Христа во ад и «освобождении узников», там пребывавших, в повествование вставлен «вопрос» князя Владимира: «Когда же это сбылось? И сбылось ли все это? Или еще только теперь сбудется?». Искусственность вставки обнаруживается сравнением с началом «беседы» философа с князем, где речь идет о Воплощении и страдании Спасителя как о факте, известном обоим собеседникам. Как бы в ответ на этот вопрос следует краткое повествование о выведении евреев «в плен в Ассирию» на семьдесят лет, о возвращении оттуда и начале царствования Ирода. Затем подробней излагаются Благовещение, Рождество «Слова Божия» - Иисуса Христа, бегство в Египет, возвращение в Назарет, начало проповеди Спасителя, избрание двенадцати учеников, крещение в Иордане от Иоанна ради открытия «обновления новым людям». Затем кратко, но точно изложена Евангельская история до Сошествия Святого Духа на Апостолов в день Пятидесятницы. «Когда приняли обетование Святаго Духа, то разошлись по вселенной, уча и крестя водою» - так заканчивается эта часть сочинения.

Потом вставляется еще один, последний, «вопрос» князя Владимира, в котором, собственно, содержатся три вопроса: «Зачем родился Он от жены, был распят на древе и крестился водою?» Эти вопросы чрезвычайно ценны для нас: в них отражается то, что более всего интересовало русских людей того времени в Священной истории и учении христианства.

Трактат отвечает на первый вопрос так: «... через жену была первоначальная победа диавола, так как через жену... был изгнан Адам из Рая; через жену же воплотившись, Бог повелел верным войти в Рай». На второй вопрос дан ответ: «А на древе был распят потому, что от древа вкусил Адам и из- за него был изгнан из Рая... и древом жизни спасутся праведные». В связи с третьим вопросом говорится, что «обновление водою» совершилось, с одной стороны, потому, что водою Бог «потопил людей» при Ное. «Потому-то и сказал Бог: «Водою погубил я людей за грехи их, теперь вновь водою очищу от грехов людей - водою обновления». Ибо первой была сотворена вода; сказано ведь: «Дух Божий ношашеся верху воды», потому и ныне крестятся водою и Духом». Короткое, но исчерпывающее разъяснение онтологической природы «воды» как первичного состояния материи мира (и первого космоса, и обновленного - нового неба и новой «земли» - Царства Небесного!)31. Автор использует эту тему, чтобы вновь вернуться к вопросу об отвержении евреев и избрании новых народов. В этой связи он толкует «руно Гедеона» (Суд. 6, 36 - 40) следующим образом: «Это прообразовало, что все иные страны были прежде без росы, а иудеи - руно, после же на других странах стала роса, которая есть святое крещение, а иудеи остались без росы»32.

«Когда апостолы учили во всем мире веровать Богу, учение их и мы, греки, приняли, вселенная верует учению их» - так в сущности заканчивается проповедь-оглашение. Но в летописи за этой «концовкой» следует еще такой текст: «Установил же Бог и день единый, в который, сойдя с небес, будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его: праведникам - Царство Небесное, красоту неизреченную, веселие без конца и бессмертие вечное; грешникам же мучение огненное, червь неусыпающий и мука без конца. Таковы будут мучения тем, кто не верит Богу нашему Иисусу Христу: будут мучиться в огне те, кто не крестится. И сказав это, философ показал Владимиру занавес, на котором было написано (изображено. - Авт.) судилище Господне, направо указал ему на праведных, в веселии идущих в Рай, а налево - грешников, идущих на мучение. Владимир же, вздохнув, сказал: «Хорошо тем, кто справа, горе же тем, кто слева». Философ же сказал: «Если хочешь с праведниками справа стать, то крестись». Владимиру же запала на сердце мысль эта, и сказал он: «Подожду еще немного», желая разузнать о всех верах».

Перед нами удивительное повествование, поражающее своей стройностью, лаконичной четкостью, глубиной просвещенности (если не сказать Богопросвещенности) автора! Последняя часть от слов «Таковы будут мучения тем, кто не верит...» и далее явно «пристегнута» к предыдущему тексту и своими повторами и некоторым несовершенством стиля выдает руку другого автора, имевшего целью перейти к «показу» иконы Страшного Суда с пояснением. Из этого можно заключить, что икону на полотне («занавес») действительно Владимиру показывал кто-то из греческих проповедников. Но само напоминание о Страшном Суде в связи с призывом креститься может принадлежать и Константину (Кириллу), ибо именно так он закончил свою проповедь в «Хазарии» (на Руси) в 861 году. Впрочем, возможно, что все вплоть до «занавеса» относится не к Владимиру, а к Осколду. Но поскольку данное повествование взято летописцем из государственных документов эпохи князя Владимира, то, как уже было сказано, это означает, что Владимир лично знакомился с ним и оно произвело на него определенное впечатление.

Таковой была история катехизации князя и Руси.

Далее в нашей летописи помещено интереснейшее свидетельство о «посольствах» князя Владимира к мусульманам Волжской Болгарии, к «немцам» и «в греческую землю». Цель их сперва выражена летописцем так: «разузнать о верах». Однако собственно о верах (вероучениях) было уже узнано достаточно и отклонены все, кроме греческого Православия. Более точно цель посольств определяется в рассказе о совете князя Владимира с «боярами и старцами», которые посоветовали ему «разузнать, какая у них служба и кто как служит Богу». Можно согласиться с теми исследователями, которые полагают, что рассказ о посольствах - нечто иносказательное, что таких посольств не было, вовсе (хотя нет веских оснований и отрицать, что они были). Имеется также мнение, что князю Владимиру, уже склонившемуся к греческой вере, такие посольства были не нужны, а предприняты они были только для того, чтобы и княжеские дружинники, «бояре и старцы», также убедились в превосходстве Православия.

Вопрос, однако, сложней и глубже, чем кажется. Умственное восприятие основ вероучения той или иной религии дает, конечно, очень многое, но далеко не все! В полной мере почувствовать дух религии или, во всяком случае, определить, сродни ли он душе того, кто хочет ее узнать, можно только при непосредственном созерцании отправлений религиозного культа. Конкретные формы богослужения и молитвы, иногда с неким пренебрежением называемые внешней стороной веры, на самом деле как раз выражают ее главнейшее - сокровенное, духовное начало, которое в догматико-философских положениях или мифологии религии выражено не вполне ясно, часто очень неопределенно, а в иных религиях и умышленно замаскированно. Зато образ (или образы), употребляемые в религиозном культе, всегда непосредственно обнаруживают «лик» самой религии, и притом гораздо ясней, чем их подчас надуманные истолкования. Древность знала это лучше, чем современность. Поэтому не только окружению Владимира, но и ему самому было нужно знать, какая у кого служба и кто как служит Богу (что, конечно, не исключает желания князя дать возможность своим дружинникам и старейшинам убедиться в том, в чем сам он был почти убежден).

Не столь важно, были ли в самом деле специальные религиозные «посольства» князя Владимира или просто он созвал знающих людей, бывавших в разных странах, и повелел им рассказать о своих впечатлениях. Важно другое. На высшем государственном совете Руси дружина, бояре и старцы во главе с князем Владимиром перед окончательным выбором веры (а значит, всего будущего духовного пути земли Русской) в качестве решающего рассматривали вопрос об образе богослужения ислама, западного христианства и Православия.

Ответы очевидцев, побывавших и в Волжской Болгарии, и у «немцев», и в Византии, оказались в высшей степени интересными и многозначительными. В Константинополе они созерцали праздничное патриаршее богослужение (можно думать - в Святой Софии) при полном свете паникадил, с пением соборных хоров. «Поставили их на лучшем месте, показав им церковную красоту, пение и службу архиерейскую, предстояние диаконов и рассказав им о служении Богу своему», т. е. пояснив общий смысл богослужебной символики. В Болгарии они видели, как мусульмане молятся в мечети: «стоят там без пояса, сделав поклон, [человек] сядет и глядит туда и сюда, как безумный, и нет в них веселья, только печаль и смрад великий. Не добр закон их». У немцев «видели в храмах различную службу, но красоты не видели никакой». В Византии же в соборном столичном храме «не знали, на небе или на земле мы; ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как рассказать об этом, - знаем только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той, ибо каждый человек, если вкусит сладкого, не возьмет потом горького, так и мы не можем уже здесь пребывать в язычестве». Сказали же бояре: «Если бы плох был закон греческий, то не приняла бы его бабка твоя Ольга, а она была мудрейшей из всех людей». И спросил Владимир: «Где примем крещение?» Они же сказали: «Где тебе любо» [I, 1, с. 123 - 125].

Так было принято историческое государственное решение о Крещении Руси.

Православная Церковь как образ Царства Божия, Царства Небесного, в видимых образах своего богослужения являющая невидимую и неизреченную красоту и радость Горнего мира, новой жизни, вечного пребывания Бога с человеком, открыла Руси светлый лик Христовой истины! Это был воистину свет, способный обратить человека всем сердцем к Богу как к любящему Отцу - Даятелю вечных благ, озарить душу сиянием и теплотою Духа Святого, обновить жизнь и направить ее ко Христу, в Котором только и возможно приобщение этой неизреченной радости и нетленной красоте. Через образы православного богослужения Русь увидела Христа во славе и духовном веселии пребывания с людьми! Этим пленилась Русь, так восприняла она дух и смысл Христовой веры, в таком, православном, обличии эта вера оказалась удивительно близкой русской душе, русскому народу. Отсюда берут начало «врожденная» приверженность Руси к Православию и органическое неприятие всего, что чуждо ему.

Летописное свидетельство о «разузнавании», кто как служит Богу, и об историческом решении государственного совета помещено под 987 годом. Но это не значит, что все события происходили в течение одного года. Можно думать, дело «разузнавания» началось еще в 986 году, после беседы Владимира с греческими проповедниками, когда, по замечанию летописца, князь Владимир выразил желание «подождать» с крещением, чтобы еще «разузнать о верах». А в 987 году было принято окончательное решение.

Дальнейшие события, как свидетельствуют наша летопись и другие русские и зарубежные источники, развивались следующим образом.

Случилось так, что как раз в 986 году (или в 987-м - точный срок установить не удается) [II, 3, т. II, с. 235] соправители-императоры Византии Василий II и Константин обратились к князю Владимиру за военной помощью. Их положение было тогда очень тяжелым. В августе 986 года войско Византии было разгромлено болгарами. В начале 987 года мятежный полководец Варда Склир с арабами вошел в пределы империи. На борьбу с ним был послан другой военачальник - Варда Фока, но он, в свою очередь, поднял мятеж, провозгласил себя императором и овладел Малой Азией. В 987 году Варда Фока ссадил Авидос и Хрисополь, намереваясь создать блокаду Константинополя. В этом же году «или весной 988 г.» (точная дата не известна [II, 3, т. II, с. 219, 236]) из Руси прибыл шеститысячный отряд войска, который принял участие в войне с Фокой и в решающем разгроме мятежников 13 апреля 989 года. При заключении договора о военной помощи в 986 (987) году русские выдвинули требование - выдать сестру императоров Анну замуж за князя Владимира. Византийцы вынуждены были согласиться (хотя это было и неслыханно!), но только при условии, что Владимир станет христианином. Князь принял условие. В авторитетной арабской хронике Яхьи Антиохийского об этом сказано так: «И побудила его (императора. - Авт.) нужда послать к царю руссов - а они враги его, - чтобы просить их помочь ему в настоящем его положении. И заключили они между собою договор о свойстве, и женился царь руссов на сестре царя Василия после того, как он поставил ему условие, чтобы он крестился и весь народ его страны, а они народ великий». Затем хроника сообщает о победе войск греков и русских над мятежным Фокой [III, 16, с. 39]. Арабский писатель Эль Макин подтверждает эти данные [II, 9, с. 12]. Византийская хроника Скилицы в промежутке между 987 - 989 годами сообщает, что император «успел призвать (русских) на помощь и сделать их князя своим зятем, женив его на сестре своей Анне». То же свидетельствуют и другие византийские авторы [II, 6, с. 115; III, 16, с. 39].

Во всех арабских и византийских источниках крещение и женитьба князя Владимира представлены как успех византийской дипломатии. Наша летопись вносит, как мы увидим, существенную поправку в картину событий. Но пока нам важно отметить, что основные исторические источники арабского и византийского происхождения передают внешний ход событий следующим образом.

В 987 или начале 988 года русское войско прибыло в Константинополь. Какое-то время спустя состоялись крещение Владимира и женитьба его на Анне, и оба последних события произошли до разгрома мятежа Фоки 13 апреля 989 года. Такая последовательность фактов вполне соответствует данным «Повести временных лет», в которой крещение Владимира, венчание его с царевной и крещение киевлян отнесены к 988 году.

Остановимся на ряде вопросов, чтобы разобраться в разноголосице по поводу этой даты. Наша летопись под 988 годом сообщает без объяснения причин о том, что «пошел Владимир с войском на Корсунь (Херсонес), город греческий» и после осады овладел им благодаря помощи некоего Анастаса Корсунянина, давшего Владимиру совет, как перекрыть водопровод, снабжавший водой осажденных. После взятия Херсонеса Владимир Послал требование соправителям Византии Василию и Константину выдать за него сестру их Анну и, когда она прибыла, крестился и венчался с ней. В нашей летописи, таким образом, крещение и женитьба князя Владимира представлены как успех военной дипломатии русских.

Византийские источники ничего не говорят об этом неожиданном нападении союзника Византии - Владимира на Херсонес в разгар войны с Фокой. Однако в хронике Льва Диакона (конец X века) встречается одно весьма неопределенное замечание. Описывая необычные небесные явления, наблюдавшиеся в Константинополе 26 октября 989 года, - яркую комету и «огненные столбы», этот автор заключает: «И другие тягчайшие беды предвещал восход появившейся тогда звезды, а также напугавшие всех огненные столбы, которые показались вдруг поздней ночью на северной части неба; они предсказывали взятие тавроскифами Херсона и завоевание мисянами (болгарами. - Авт.) Верреи» [II, 6, с. 115 - 116; III, 16, с. 38]. «Звездой» явилась комета Галлея, которая в 989 году прошла близко от Земли, а «огненные столбы» - отсветы северного сияния, иногда, как утверждают ученые, наблюдающегося и в южных широтах [III, 16, с. 39, 37]. На основании этого сообщения хроники был сделан вывод о том, что Лев Диакон определенно указывает на взятие князем Владимиром Херсонеса после 26 октября 989 года. Основание для такого вывода явно недостаточное! Почему нужно отождествлять сообщение Льва Диакона с набегом на Херсонес князя Владимира?! Тавроскифами действительно, как мы отмечали ранее, именовали иногда в Византии и русских. Но в 988 году там уже знали «руссов» под их собственным именем. Кроме того, под тавроскифами, помимо русских, понималось также и коренное, довольно пестрое, население Тавриды (Крыма). Напасть на Херсонес после октября 989 года мог и не князь Владимир. Современные археологи в раскопках Херсонеса почти повсеместно обнаруживают следы пожара конца X века, что может означать (хотя и не обязательно) сожжение города каким- то неприятелем. А между тем, как явствует из «Повести временных лет», князь Владимир не подвергал Херсонес столь страшному разрушению. Наконец, у Льва Диакона не сказано ни слова о крещении князя этих «тавроскифов» и их самих, что приводит в немалое смущение противников летописного сказания о Крещении Руси.

Но вот в «Похвале князю русскому Владимиру» [I, 2, приложение 1] мы находим неожиданные сведения уже упоминавшегося нами Иакова Мниха (XI век). Иаков Мних пишет, что Владимир «по святом крещении пожил 28 лет». Если отнимем от 1015 года (год смерти князя) 28 лет, то получим 987 год. Далее, по словам Иакова, «в третье лето» после своего личного крещения Владимир «умыслил поход на Корсунь», чтобы оттуда «привести христиан и священников для просвещения Русской земли». Исполнив задуманное и взяв в Херсонесе церковные сосуды, иконы и мощи святого Климента и иных святых, князь Владимир будто бы после этого посватался к царевне Анне, чтобы «себя более направить на закон христианский», а Константин и Василий охотно выдали за него сестру свою и прислали с ней богатые дары.

Получается, Владимир ходил на Херсонес вовсе не для того, чтобы добиться руки Анны. Это существенно противоречит известным фактам и самой логике вещей. Но на противоречие не обращают внимания. Противников общепринятой летописной версии крещения Владимира и Руси устраивает в тексте «Похвалы» Иакова Мниха дата похода на Херсонес - «в третье лето по крещении» Владимира, т. е. 990 год, что совпадает с сообщением Льва Диакона о взятии Херсонеса «тавроскифами» после 26 октября 989 года. Это совпадение привело к возникновению в исторической науке критического отношения к указанному в летописи времени крещения князя Владимира и Крещения Руси. Традиционную летописную версию крещения по- разному пытались отрицать и пересматривать еще в конце прошлого - начале нынешнего века Е. Е. Голубинский, В. Г. Васильевский, А. А. Шахматов, В. В. Розен и другие33. Последняя по времени точка зрения нашла отражение в статье О. М. Рапова «О дате принятия христианства князем Владимиром и киевлянами» [III, 16]. Автор, учитывая суждения многих ученых, приходит к выводу, что князь Владимир крестился действительно в 988 году, но не в Херсонесе. Херсонес, по мнению О. М. Рапова, был взят им в конце апреля - начале мая 990 года, а крещение киевлян последовало в конце июля - начале августа того же 990 года. Основным аргументом для такой версии служит датировка Иакова Мниха, совпадающая с сообщением Льва Диакона. Если принять эту версию, то следует сделать вывод, что князь Владимир своевременно выполнил оба условия договора с Византией: послал ей войско и крестился, а Византия обманула нашего князя и невесты ему не прислала, вследствие чего, прождав более двух лет, Владимир напал на Херсонес и таким образом вынудил империю исполнить обещанное. В том, что царевна Анна прибыла к Владимиру в Херсонес и там произошло их венчание, после чего они вместе отправились в Киев, ученые уже не сомневаются. Сторонники этой версии неизбежно отбрасывают идентичные данные арабских и византийских хроник, все данные нашей летописи, а князь Владимир предстает наивной жертвой византийского коварства...

Между тем авторитетность арабских и византийских источников (не зависимых друг от друга) и свидетельства «Повести временных лет» в совокупности намного превосходят данные Льва Диакона и Иакова Мниха. Беглое замечание Льва Диакона никак не может быть основанием для того, чтобы отождествлять «тавроскифов» с князем Владимиром. Замечание Льва Диакона приобретает силу только в совокупности с данными Иакова Мниха. Насколько же достоверна «Похвала» Иакова? В конце своего сочинения этот автор приводит еще ряд дат, связанных с жизнью князя Владимира. Он пишет, что «седе в Киеве князь Владимир в осмое лето по смерти отца своего Святослава». Как известно, Святослав погиб в 972 году, так что начало княжения Владимира должно приходиться на 980 год, что согласуется и с летописью. Но Иаков Мних указывает другую дату - 6486 (978) год. Ошибка в два года - это значительная ошибка; летописный текст о захвате Владимиром Киева и убийстве Ярополка не дает возможности предположить, что дело тянулось два года. Затем Иаков говорит, что «крестился князь Владимир в десятое лето по убиении брата своего Ярополка». Поскольку Иаков исходит из ошибочной даты - 978 года, то крещение Владимира он относит к 988 году. В начале «Похвалы» он приводил правильную дату смерти Владимира - 6523 (1015) год, и тогда год крещения получался у него 987-й. Как видим, датировка у Иакова Мниха не строгая. Гораздо хуже дело обстоит с фактами. Мних совсем не знает обстоятельств и даже места крещения Владимира. А причины взятия Херсонеса и обстоятельства женитьбы князя на греческой царевне находятся у Иакова в таком противоречии со всеми историческими источниками, что в науке эти сведения «Похвалы» обычно замалчиваются. А между тем, если Иаков Мних так плохо осведомлен об этих важнейших событиях, то на каком основании можно доверять его сообщению о дате похода на Херсонес - «в третье лето по крещении»? Наконец, перу Иакова Мниха приписывается и другое произведение «Житие блаженного Владимира» [I, 2, приложение 2], где история крещения князя описана совершенно иначе, а именно так, как впоследствии она и передана «Повестью временных лет». Согласно этому Житию, Владимир взял Херсонес, потребовал Анну, а когда она прибыла, крестился в Херсонесе в церкви Святого Иакова (по летописи - Святого Василия). Все заставляет нас признать, что при написании «Похвалы» Иаков Мних пользовался непроверенными, неточными сведениями. Поэтому фактические данные о крещении князя и его походе на Херсонес, изложенные в труде Иакова Мниха «Похвала князю Владимиру», не могут считаться достоверными.

Зато нет серьезных оснований сомневаться в достоверности не зависимых друг от друга свидетельств арабских и византийских источников о том, что князь Владимир стал зятем императора (перед этим крестившись) в самый разгар войны с Вардой Фокой - до решительного поражения мятежников 13 апреля 989 года.

Здесь, наконец, мы должны обратить внимание на еще один исторический источник - всеобщую историю Степаноса Таронского, Асохика, по прозванию Таронаци - армянского автора XI века, имевшего сведения, как говорится, из первых рук, от армян, также принимавших участие в войне с Вардой Фокой на стороне византийских соправителей Василия и Константина. В событиях 988 года Степанос Таронский описывает столкновения, происшедшие между «иверийцами» (грузинами) и «рузами» (русскими) в военном лагере Василия, и, в частности, отмечает: «тогда весь народ Рузов, бывший там, поднялся на бой: их было 6 тысяч человек пеших, вооруженных копьями и щитами, которых просил царь Василий у царя Рузов в то время, когда он выдал сестру свою замуж за последнего. В то же самое время Рузы уверовали во Христа» [I, 8, с. 200]. По смыслу текста совершенно очевидно, что принятие христианства князем русских и всеми русскими произошло «в то самое время», когда Византия попросила помощь у князя Владимира, то есть до поражения Варды Фоки 13 апреля 989 года.

В этих свидетельствах отражена важнейшая причина, по которой греческая царевна могла стать женой варварского князя - «острота момента», переживаемого правителями Византии. Набег Владимира на Херсонес логично «вписывается» в хронологические рамки 988 года, устанавливаемые данными арабских и византийских хроник. Сопоставляя эти данные с рассказом нашей летописи, можно представить себе действительный ход событий.

В 987 году был окончательно заключен договор о военной помощи Византии со стороны Руси (переговоры могли начаться и раньше, после разгрома византийцев болгарами в 986 году и в связи с угрозой Варды Склира). В соответствии с договором князь Владимир в том же году отправил войско в распоряжение империи, Только после этого он смог потребовать выдать за него замуж сестру Константина и Василия, Анну. И потребовал, но получил ответное требование: «Крестись и тогда пошлем сестру свою к тебе» [I, 1, с. 125]. Договор с самого начала предусматривал это обстоятельство. Начались препирательства, которые отражены в нашей летописи и к которым мы еще вернемся. Владимир настаивал, чтобы сначала прислали Анну, а потом он будет креститься. Константинополь же добивался, чтобы Владимир сначала крестился. Создалось безвыходное положение, дипломатический тупик. Владимир чувствовал себя обиженным, поскольку выполнил главнейшее условие договора - послал военную помощь, почему и не спешил с исполнением своего второго обещания - креститься. Зная о том, что Владимир не принял еще крещения, Византия тоже не спешила с выполнением своего договорного обязательства. А сама Анна, как сообщает наша летопись, плакала при мысли о замужестве с князем варварской страны, предпочитая смерть такому супружеству.

Нужно учесть и непомерную гордость Византийского двора. Царевны империи, как правило, не выдавались замуж за представителей варварских народов, даже если те были христианами. Так, в руке Анны в свое время уже было отказано сыну короля Германии Оттона I Великого [V, 4, т. 3, с. 575]. Согласиться на условие Владимира и выдать за него Анну могли побудить Византию только те чрезвычайные обстоятельства, в которых она оказалась. Но даже в этих обстоятельствах империя старалась не спешить с выполнением условия договора, ссылаясь на то, что «не пристало христианам выдавать жен за язычников». Выхода из тупика не предвиделось, а момент был настолько удобный для Владимира, что упустить его он не мог никак. Шеститысячное войско русских находилось в составе византийской армии вблизи Константинополя, от этого войска в значительной мере зависела судьба империи. В случае победы над мятежниками все могло измениться самым непредсказуемым образом. В такой обстановке Владимир прибегнул к единственному оставшемуся у него действенному средству - к силе! Вот причина внезапного нападения союзника Византии на ее крымское владение - Херсонес. Из взятого города в Константинополь был направлен грозный ультиматум: «Если не отдадите ее [Анну] за меня, то сделаю столице вашей то же, что и этому городу». Рассуждая отвлеченно, можно допустить, что Владимир решился бы организовать специальный поход на Царьград, как это делали прежние русские князья. Но нам представляется, что ультиматум Владимира должен был возыметь особую силу как раз в связи с тем, что в то время, в 988 году, вблизи Царьграда уже находилось русское войско! Время набега на Херсонес Владимир должен был рассчитать очень точно - в самый критический для империи момент войны с Вардой Фокой, то есть до 13 апреля 989 года. По данным историков Византии, корпус русских войск прибыл в распоряжение правительства империи «весной 988 года (а может быть, в конце лета или осенью 987 года)» [II, 3, т. II, с. 236]. По первой версии, нападение Владимира на Херсонес могло произойти в середине или второй половине 988 года, а по второй - в конце 987 года или в начале 988 года, что более точно согласуется с данными нашей летописи. Тогда прибытие царевны Анны в Херсонес должно было последовать весной - летом 988 года. Единственное возражение против этого носит слишком абстрактный характер: в 988 году Варда Фока стоял на Босфоре и контролировал малоазийские морские пути, а с 986 по 991 год враждебные Византии болгары блокировали западные морские и сухопутные пути из Византии на Русь. Но ведь дошел же каким-то образом до Византии военный корпус русских, осуществлялись и дипломатические связи... Что мы знаем о реальных возможностях Византии на Черном море того времени? Вряд ли можно считать непреодолимыми для империи трудности, связанные с отправкой нескольких кораблей в Херсонес. В приведенном ранее отрывке из древнего источника ясно говорится, что в разгар событий 987 - 989 годов император «успел призвать на помощь русских, сделав их князя своим зятем». Весна 989 года - время Великого поста, когда Таинство бракосочетания не совершается. Зима с Рождественским постом (с ноября) и Святками тоже исключаются. Кроме того, осень, зима, ранняя весна - неблагоприятны для плавания в Черном море из-за сильных штормов. Плавали на большие расстояния обычно с мая по сентябрь [III, 16, с. 41]. В этот именно период и должна была прибыть в Херсонес царевна Анна. Так что зятем императора князь Владимир, скорее всего, стал летом 988 года. Тогда вполне согласуются между собой арабские, византийские и русские свидетельства, отпадают сомнения в общепринятой традиционной дате крещения князя Владимира и киевлян в 988 году.

Молчание византийских источников о набеге Владимира на Херсонес в 987 - 988 годах можно объяснить так. Главными для византийских хронистов были события собственной империи - война с мятежниками и столь удачно использованная военная помощь русских. Детали и перипетии обстоятельств женитьбы русского князя на греческой царевне неизбежно отходили на второй план, тем более, что сколь внезапно союзники-русские напали на Херсонес, столь же быстро, еще в разгар войны с Фокой, они и отдали его Византии в качестве «вена» за царевну Анну! Этот кратковременный военный конфликт с русскими в отдаленной колонии империи в глазах византийских историков был в известной мере побочным и случайным, почему они предпочли вовсе о нем не упоминать. К тому же набег русских на Херсонес превращал крещение Владимира, его женитьбу на Анне и Крещение Руси в явный успех не византийской, а русской дипломатии!

В свою очередь, для русских летописцев определенно не важными были события в Византии (почему о них и не упоминается), зато очень существенными являлись обстоятельства крещения и женитьбы князя Владимира, которые описаны подробно. Но и в этих подробностях было основное и второстепенное. Древние летописцы не были учеными- аналитиками в современном смысле, хотя часто проявляли живой интерес к фактам, мельчайшим подробностям, датам. Последнее могло интересовать летописцев как людей церковных, особенно в тех случаях, когда с фактами и подробностями было связано не что духовно важное. Так, время и место крещения князя Владимира очень важны для автора «Повести временных лет», и он предупреждает о заведомой ложности слухов, что Владимир крестился не в Херсонесе, а в Киеве или в Васильеве. Что же касается переговоров о браке и крещении князя, то, с точки зрения монаха-летописца, важна только суть дела, т. е. то, что такие переговоры были, а сколь долго и как они велись, не представляло для него большой важности. Поэтому летописец поведал об этих переговорах в рамках рассказа о взятии Владимиром Херсонеса и пребывании в нем в 988 году, тогда как на самом деле переговоры о женитьбе князя должны были происходить в течение всего 987 года и в начале 988 года.

Летописные сказания о взятии Херсонеса, крещении и венчании там князя Владимира и последовавшем крещении киевлян в 988 году заслуживают доверия еще и потому, что во время написания «Повести временных лет» автор, кроме государственных документов эпохи Крещения, пользовался и тщательно проверенными рассказами очевидцев. Преподобный Нестор, по его словам, лично знал печерского монаха Иеремию, «иже помняше крещение земле Руськыя». В конце XI века еще были живы некоторые свидетели событий.

Но почему же ходили тогда разные слухи о месте крещения Владимира и времени его похода на Херсонес? На наш взгляд, это легко объясняется именно тем, что князь Владимир крестился именно в Херсонесе. Об этом хорошо знали те, кто был с ним там, а также люди, достаточно осведомленные благодаря связям с ближайшим окружением князя. Основная масса русских людей достаточно хорошо и точно знала лишь о торжествах массового крещения в Киеве, а также об особенных торжествах в Васильеве в 996 году. Здесь Владимир избежал верной смерти от печенегов, спрятавшись под мостом, и дал обет Богу в случае спасения поставить в Васильеве церковь в честь Преображения Господня, так как события происходили в день праздника. «Избегнув опасности, - говорит летописец, - Владимир точно построил церковь и устроил великое празднование, наварив меду триста мер. И созвал бояр своих, посадников и старейшин из всех городов и всяких людей много и роздал бедным триста гривен. Праздновал князь восемь дней...» [I, 1, с. 141]. Празднование должно было быть и вправду необычным, если летопись уделяет ему столь большое внимание. Слухи об этих необычных торжествах, сопровождавшихся новыми еще для Руси христианскими богослужениями и обрядами, вполне могли связаться в сознании некоторых с принятием христианской веры князем Владимиром во время одного из этих торжеств. По поводу таких слухов Нестор счел нужным сделать особое предупреждение: «Не знающие же истины говорят, что крестился Владимир в Киеве, иные же говорят - в Васильеве, а другие и по-иному скажут» [I, 1, с. 127]. Столь же разнообразными и далекими от истины могли быть слухи о походе на Херсонес. Любой поход Владимира на юг против печенегов мог впоследствии отождествиться в сознании несведущих людей с походом на Херсонес. Полагают, что первое сказание о крещении Владимира было составлено в Десятинной церкви еще при Анастасе Корсунянине, протопопе этой церкви, т. е, в 90-х годах X века. В таком случае «корсунской легенде» о крещении Владимира никак нельзя не верить. Анастас мог разве лишь чуть преувеличить свою заслугу в овладении русскими Херсонеса, но исказить факты до такой степени, чтобы описать в подробностях (!) крещение Владимира в Херсонесе, если такового не происходило, он не мог никак.

Рассмотренного достаточно, чтобы сделать главный вывод: доводы критической версии, отрицающей взятие Херсонеса Владимиром в 988 году и крещение его именно там, слишком неосновательны и, в свою очередь, не выдерживают критики, тогда как данные в пользу этих даты и места достаточно прочны и устойчивы во всей своей совокупности. Нет поэтому оснований для пересмотра летописной и житийной датировки (988) крещения как самого князя Владимира, так и киевлян. Крещение Владимира с дружиной, по летописи, очень соответствует духу князя - внука княгини Ольги, много интересовавшегося обстоятельствами ее крещения! Невозможно представить более премудрого, удачного, точного соединения своего крещения и дружины (т. е. начала Крещения Руси) с величайшей духовно-политической выгодой для Русской земли - династическим браком, породнением с византийскими императорами. Это было небывалым возвышением иерархического ранга Русского государства и в духовном отношении, и в плане международного престижа. В определенном смысле эхо было точным повторением того, что совершила благоверная княгиня Ольга. Здесь можно вновь дивиться Божию Промыслу: духовное обращение Владимира ко Христу совпадает по времени с такими внешними обстоятельствами Православной Византии, которые вынуждают ее просить Русь о помощи, породниться с ней в буквальном смысле слова и соделаться ей родственной духовно, приняв участие в Крещении и просвещении Руси святой Православной верой, теперь уже на высшем церковно-государственном уровне!

Однако во многих отношениях деяние князя Владимира имеет и другой, отличающийся от деяния Ольги, смысл...

Рассмотрим теперь то, что сообщает нам «Повесть временных лет» [I, 1, с. 127 - 131]. При осаде Херсонеса, когда «протопоп» (?) Анастас подал Владимиру ценный совет как овладеть городом, князь воскликнул: «Если сбудется это - крещусь!» Очень естественное, непроизвольное восклицание человека, уже обратившегося ко Христу, но ожидающего еще и некоторых знамений Божией к нему милости и силы... Город, лишившийся воды, сдался. Ультиматум Владимира в Константинополе вынуждены были принять. Решающим доводом для царевны Анны в пользу брака с русским князем послужили слова, влагаемые летописцами в уста ее братьев Василия и Константина: «“Может быть, обратит тобою Бог землю Русскую к покаянию, а Греческую землю избавишь от ужасной войны. Видишь ли, сколько зла наделала грекам Русь?” И едва принудили ее. Она же села в корабль с плачем и отправилась через море. И пришла в Корсунь» [I, 1, с. 127 - 131]. Здесь Анну ожидала невеселая новость. Ее жених, князь Владимир, «по Божию устроению... разболелся глазами и не видел ничего, и скорбел сильно, и не знал, что сделать. И послала к нему царица (так называет летопись Анну. - Авт.) сказать, чтобы он крестился скорей» («если же не крестишься, то не избежишь недуга своего»). Какова сила веры «царицы»! «Услышав это, Владимир сказал: “Если вправду исполнится это, то поистине велик Бог христианский”.

И повелел крестить себя. Епископ же Корсунский с царицыными попами, огласив, крестили Владимира» (это «оглашение» вынесено в конец повествования, и мы коснемся его позже. - Авт.). «И когда возложил руку на него, тотчас же прозрел Владимир. Владимир же, увидев свое внезапное исцеление, прославил Бога: “Теперь узнал я истинного Бога”».

Очень точные слова! До сих пор князь в основном узнавал о Боге. Но чтобы узнать Бога, нужно особое Божие снисхождение к человеку, отчетливо и сильно переживаемое как личная встреча с Богом. И она произошла! Увидев чудо исцеления князя, начала креститься его дружина. «Крестился же он в церкви Святого Василия, а стоит церковь та в городе Корсуни, посреди града, где собираются корсунцы на торг; палата же Владимира стоит с края церкви и до наших дней, а царицына палата - за алтарем». Вот данные, которые нашему монаху-летописцу представлялись особенно важными и которые он, судя по всему, специально выяснял из документов, от очевидцев и от знатоков Херсонеса, почему и нет никаких оснований сомневаться в их достоверности.

Итак, князь Владимир принял святое крещение и был наречен Василием во имя святого Василия Великого. Однако дело было не только в личном крещении князя при всей важности и этого акта. Произошло не что большее и важнейшее. Как повествуется в старинных Житиях Владимира, в Херсонесе «бояре его и воинство крестишася, и бысть радость велия россияном и греком, а наипаче святым Ангелом на Небеси: еже бо о единем грешнике кающемся тии радуются, кольми паче о толь многих душах, Бога познавших, возрадовашася и “Слава в вышних Богу” воспеша. Совершися крещение Владимирове и бояр его, и воев в Херсонесе в лето бытия мира 6496, воплощения же Бога Слова в лето 988» [1, 4, 15 июля].

Крещение князя Владимира с боярами и дружиной было началом Крещения всей Русской земли!

Какие же духовные наставления получила Русь при купели своего Крещения с самого начала жизни со Христом? К счастью, «Повесть временных лет» сохранила подробные тексты этих наставлений. Православные иерархи прежде всего поучали: «Пусть никакие еретики не прельстят тебя. Но веруй, говоря так: «Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли» - и до конца этот Символ Веры. И еще: верую во единого Бога Отца нерожденного, и во единого Сына рожденного, в Духа Святого, исходящего: три совершенных естества, мысленных, разделяемых по числу и собственным собством, но не Божеством: ибо разделяется Бог нераздельно и соединяется не смешиваясь. Отец, Бог Отец, вечно Сущий («Сый»)... начало, причина всему, только нерождением Своим старший Сыну и Духу, от Него же рождается Сын, прежде всех век, исходит же и Дух Святый без времени и без тела; вкупе есть Отец, вкупе Сын, вкупе Дух Святый. Сын подобосущен Отцу, рождением только отличаясь от Отца и Духа, Дух же Пресвятый Отцу и Сыну подобосущен и соприсносущен (значит, «подобосущен» здесь понимается в смысле «единосущия». - Авт.)... Не три Бога, но один Бог, так как Божество едино в Трех Лицах. Хотением же Отца и Духа спасти Свое творение, не выходя из Отеческих недр, сойдя в девическое лоно пречистое, сойдя, как Божие семя... плоть одушевленную приняв... явился Бог воплощенный». Потом следует пояснение догмата Боговоплощения, краткое напоминание о вольной смерти, Воскресении и Вознесении Спасителя и о том, что Он «Своею плотию» придет со славою судить живых и мертвых... «Исповедаю же и едино крещение водою и Духом, - говорилось далее, - приступаю к Пречистым Тайнам, верую в истинное Тело и Кровь... приемлю церковные предания, поклоняюсь пречестным иконам, поклоняюсь пречестному древу (Креста Господня. - Авт.) и всякому кресту, святым мощам и святым сосудам... Верую в семь Соборов святых отцов...» Перечисляются все семь Соборов с кратким пояснением их основных деяний. На этом наставление оканчивается [I, 1]34. Мы уже говорили о том, как похоже оно на исповедание веры, помещенное в Житии равноапостольного Мефодия. По-видимому, Владимиру зачитали и вручили один из списков этого «исповедания» на славянском языке, поскольку его текст сохранялся вплоть до начала русского летописания. В этом еще одно подтверждение тому, что просвещение Руси сразу же началось на церковнославянском языке и что Византия направила в Русь с царевной Анной не греческое35, а болгарское духовенство и богослужебные книги на церковнославянском языке. В этом заключалась величайшая историческая правота Греческой Церкви в отношении Руси, Премудрость Божия Промысла о судьбах Православия. Есть даже мнение, что и канонически Русская Церковь поначалу подчинялась Болгарской, но такое мнение спорно.

После окончания «исповедания» летописец приводит еще одно интереснейшее наставление, сделанное князю Владимиру: «Не принимай же учения от латинян - учение их искаженное». Далее довольно подробно перечисляются многие отступления Римской Церкви от преданий и учения Церкви Вселенской и особо подчеркивается некоторое несовершенство, или изъян, в почитании икон Римской Церковью, в связи с чем говорится: «... Апостолы учили целовать поставленный крест и предали (заповедали) почитание икон (“и иконы предаша”), ибо Лука Евангелист первый написал икону и послал ее в Рим. (Ибо), как говорит Василий (Великий), почитание образа переходит на первообраз (“икона на первый образ приходит”)»36. Затем в этом наставлении вновь перечисляются все Вселенские Соборы, но уже с точки зрения их каноничности - присутствия на них предстоятелей или представителей всех Поместных Церквей, в том числе и Римской, находившейся в единомыслии со всеми до Седьмого Вселенского Собора включительно. «После же этого последнего Собора, - говорится в наставлении, - Петр Гугнивый вошел с другими в Рим, захватил престол и развратил веру, отвергнувшись от престола Иерусалимского, Александрийского, Константинопольского и Антиохийского. Возмутили они всю Италию, сея враждебное учение... Бог да сохранит тебя от этого»37.

Такие «исповедания», наставления, предостережения изначально восприяла Русская земля у купели своего Крещения. Вселенская Церковь явилась на ней, как видим, сразу со всей огнезрачной глубиной и неизреченной высотой вероучения, принципиально отличавшегося от представлений язычества, как небо от земли (!), со славянской письменностью, с дивным православным богослужением, иконографией, духовной культурой.

После крещения князя Владимира совершилось его бракосочетание с Анной. Ближайшим результатом этого явилось присвоение Византией русскому князю титула «цесарь». В некоторых греческих источниках он после этого именуется «могущественным василевсом» [См. V, 4, с. 578], что уже приравнивает его по титулу к византийским императорам. В Киеве впоследствии чеканились серебряные монеты с надписью «Владимир на столе» (престоле), где он изображался в царской короне со скипетром в руках [II, 12, с. 386]. Не так давно на стене Софийского собора в Киеве была обнаружена надпись XI века: «В (лето) 6662 (1054. - Авт.) месяца февраля 20 успение царя нашего...» [II, 12, с. 419] (Ярослава Мудрого - сына князя Владимира. - Авт.).

Такая своего рода «передача» чести и власти Византии Русской земле началась как нельзя более своевременно: в XI веке крестоносцы сокрушали и без того слабые устои империи, могущество ее быстро шло на убыль, пока в XV веке Византия совсем не перестала существовать как государство...

Наследуя честь и славу Византии, Русь тем самым становилась великой мировой державой. И становление это началось, как видим, с 988 года и можно было не опасаться даже канонической подчиненности Русской Церкви Константинопольскому Патриарху, так как она уже не могла повлечь за собой превращения русского государства в вассала империи. Юрисдикция Константинополя оказывалась чисто церковной и выражалась только в поставлении (утверждении) русских митрополитов в Царьграде.

Набег князя Владимира на Херсонес завершил собою эпоху нападений Руси на Византию, сосредоточив и выразив собою с предельной ясностью скрытую до времени духовноисторическую цель этих нападений. Как и набеги на Сурож, Атастриду и Константинополь (860), он имел ту же последовательность событий: набег - чудо - крещение - освобождение пленных (Херсонес был сразу же отдан Владимиром Византии как «вено» за царевну Анну). В то же время нападение Владимира кончилось тем, чем и должна была кончиться вся эпоха «задеваний» прекрасной соседки - бракосочетанием (и в буквальном, и в переносном, духовном, смысле). Русь уневестила себе Византию, а сама через это уневестилась Христу! Вот духовно-исторический смысл 988 года...

«После всего этого, - говорится в нашей летописи, - Владимир взял царицу, и Анастаса (того самого «протопопа», который помог ему овладеть Херсонесом. - и священников... с мощами святого Климента (Папы Римского, мощи которого частично должны были остаться в Херсонесе после того, как их нашли и в большей части увезли в Рим равноапостольные Кирилл и Мефодий. - Авт.), и Фива, ученика его, взял и сосуды церковные и иконы на благословение себе». В сопровождении дружины, бояр, духовенства князь Владимир двинулся к Киеву.

Образно и правдоподобно описано это необычайное шествие в современном Житии князя Владимира: «Впереди великокняжеского поезда с частыми молебнами и несмолкающими священными песнопениями несли кресты, иконы, святые мощи. Казалось, сама Святая Вселенская Церковь двинулась в просторы Русской земли, и обновленная в купели Крещения Святая Русь открывалась навстречу Христу и Его Церкви» [V, 4, т. 3, с. 579].

Наступило поистине незабываемое «утро» Крещения Руси...

Придя в Киев, князь Владимир-Василий прежде всего крестил двенадцать своих сыновей в источнике, получившем навсегда название Крещатик. Вместе с ними крестились некоторые бояре, вероятно, из тех, кто не был в Херсонесе [II, 9, т. 1, с. 9]. Одновременно князь повелел везде сокрушать идолов» Пантеон кумиров на княжеском дворе был снесен с лица земли. Перуна с серебряной головой и золотыми усами было приказано, привязав к хвосту лошади, стащить в Днепр, молотя палками для публичного поругания, а затем провожать до порогов, чтобы никто не мог вытащить и взять его. Там идолу привязали камень на шею и утопили. Кануло в воду русское язычество... Со слезами и стонами провожали его те, кто еще не видел: духовного света новой веры [I, 1, с. 131 - 133].

А меж тем православные пастыри начали в Киеве всенародные проповеди, призывая людей ко крещению. Многие охотно принимали христианство, были колеблющиеся, некоторые упорствовали. Возможно, это и побудило князя Владимира назначить день всеобщего крещения киевлян. По городу был оглашен указ: «Если не придет кто завтра на реку, будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб, - противен мне да будет». «Услышав это, - говорит летописец, - с радостью пошли люди, ликуя и говоря: “Если бы не добро это было (т. е. крещение и вера. - Авт.), то не приняли бы этого наш князь и бояре”». Пусть все было не столь идиллично, как может представиться из описаний летописца, пусть некоторые крестились из страха перед княжеским указом, но ликование было, безусловно, настроением большинства, определив атмосферу радостного ожидания грядущего великого торжества.

Массовое крещение киевлян было назначено на 1(14) августа38. К тому месту, где р. Почайна впадает в Днепр, стеклось «людей без числа. Вошли в воду и стояли там одни до шеи, другие до груди, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже совершенные (т. е. уже крещенные и учившие новопосвящаемых. - Авт.) бродили» между ними [II, 9, с. 12 с примеч.].

Памятник над источником Крещатик в Киеве (рис. XIX в.)

Начался небывалый, единственный в своем роде на Руси всеобщий чин Крещения. Священники читали положенные молитвы и крестили в водах Днепра и Почайны бесчисленное множество киевлян. «И была видна радость на Небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ», - заключает летопись, приводя и молитву того, кто стал начинателем всеобщего крещения, - князя Владимира. Радуясь о своем и общерусском спасении, он «взглянул на небо и сказал: «Христе Боже, сотворивший Небо и землю! Призри на новые люди сия и даждь им, Господи, уведети Тебя, истиннаго Бога, якоже уведаша страны христианские! Утверди и веру в них праву и несовратну, и мне помози, Господи, на сопротивнаго врага, да надеяся на Тя и на Твою державу, препобежу козни его!» [I, 1, с. 132].