Сказка для детей изрядного возраста
огда наступает вечер, и от поверхности озера поднимается туман, белый, мокрый и густой что твоё молоко, бабка Сайлия кряхтит и запирает дверь. Если кто из старших внуков забыл выскочить на двор, ну что ж, пусть терпит или пристраивается к ведру вместе с маленькими. Но уж тогда точно наутро ему это ведро выносить и мыть без всякой очереди.
Обидно сидеть в душной тёмной хижине, когда ещё почти светло и можно побегать по бережку, поплескаться в прохладных мелких волнах тихого озера. Круги расходятся по вечерней воде, рыбы ловят мошек на озёрной глади. Бабка Сайлия и днём-то не рада, что малыши тянутся к озеру, и ни за что не отпускает их одних. Кто-то из старших непременно присматривает за весёлой стайкой. Особенно за Коруллом: этого несмышлёныша всегда тянет на подвиги. Но вечером к озеру — боже упаси! Иногда из-за закрытых дверей слышен плеск и странное протяжное ржание. Это келпи вынырнул из вод и гуляет по прибрежному лужку, а домишко-то всего в паре шагов…
Однажды Корулл встретился-таки с келпи — то ли бабка не слишком крепко заперла дверь, то ли вредные пикси подсобили, но малыш выполз из дома и поспешил к озеру. Он родился в феврале, и год был високосный, ему тогда было годика полтора, что ли? Ох, как кричала Сайлия, нащупав пустое место на лежанке рядом с собой и услышав нежное ржание и счастливый хохот младшего внука! А Донан рванул из домишки прямо нагишом, быстрее ветра мчался. Он-то и увидел, как на краю озера лежит небольшой конь с непомерно длинной гривой, а дурачок Корулл цепляется за зеленоватые пряди и, пыхтя, заползает на конский бок. Конь встаёт, осторожно, чтоб не уронить ребёнка, подёргивает гривой и медленно, с удовольствием входит в озеро. Донан чудом успел раньше, чем проклятый келпи утащил Корулла — вцепился в зелёный мокрый хвост и заорал, что есть мочи. Келпи завизжал и рванул в озеро, Корулл шлёпнулся на мелководье, где всего-то по пояс, и чуть не захлебнулся, но старший брат его мигом вытащил. Повезло им, что проклятая лошадь всего-то хотела подшутить над человеческим младенцем. Сайлия рассказывала, что вообще-то келпи и сожрут ребятёнка — не поморщатся: зубы у них будь здоров. Корулл уже не смеялся, а вырывался и орал как резаный, пока Донан тащил его, мокрого, перепуганного, к дому и совал бабке. Насилу Сайлия его успокоила. Да уж, весёлая выдалась ночка.
Но теперь Коруллу сравнялось пять, и от воды его палкой не отгонишь. Взрослые говорят, что быть ему матросом, ну или уж рыбарём — точно. А Сайлия считает, что ежели водяной народ кого приголубил да облюбовал, всё одно к себе утащит. Но что правда, то правда — плавает малый как рыба. Ему всего только пять, а он уже раздобыл целую пригоршню озёрного жемчуга — прыгал под обрыв, куда не всякий взрослый рискнёт нырнуть. Жемчуг Сайлия припрятала: сказала, что как девочки подрастут, будет им на праздничный наряд.
Жизнь в этих краях скудная и тяжёлая. Летом взрослые, кто здесь живёт, уходят на заработки, чтобы кое-как перебиваться зимой. Потому сыновья Сайлии оставляют своих детей с ней, под надзором. Ну и мать младших девочек тоже остаётся со свекровью. Донан и Коннах уже могли бы уйти в этом году вместе со старшими. Но тётка Уна скоро должна родить, а Сайлия сказала, что старшие внуки ей и самой надобны. Так что на это лето они остаются среди детей. И то сказать, ей уже невмоготу тянуть одной столько малышни, а Уна еле ходит — живот у неё такой, что там не иначе как тройня. Вот и выходит, что на Донане и Коннахе все и держится — и рыбалка, и огород, и по хозяйству всякое. Но, конечно, и сестрички Коннаха помогают, хотя они ещё маловаты: Гленне девять, а Долли всего семь. Но они ничего, бойкие девчонки. Долли следит за малышами, помогает Сайлии и Уне в доме, а Гленна пасёт вредную и упрямую козу.
Гленна и свела знакомство с Гормал, молодой женой Брандува, чей хутор стоит на той стороне озера.
С Брандувом, сыном Марка, в этих краях обычно не водятся, потому что весь их род надменный и нелюдимый, да и говорят про них всякое. Ну, то есть взрослые, конечно, как-то общаются. Тем более, что Брандув не то, что его папаша, про которого всякий знал, что старый Марк настоящий дьявол во плоти. Однако ж никакой близкой дружбы, одолжений и дружеских посиделок с тем берегом нет. И детям строго-настрого заказано туда ходить. Но Гленна и Долли остаются у бабки Сайлии только на лето — их мать городская, там они и живут. А к тому же у Гленны потерялась коза: переела верёвку и ушла, хитрая тварь. И Гленна, плача от ужаса, отправилась искать её, пока ещё светло. По всему выходило, что коза ушла в сторону Брандува, потому что оттуда, кажется, слышалось звяканье её тупого жестяного колокольчика. Если бы Гленна была умней, она бы отыскала Коннаха или тётку Уну, а не совалась сама на Вороний хутор. Но Гленна очень хотела скрыть, что упустила козу, и кто же её осудит. И поэтому пошла на риск — протиснулась в калитку… и конечно же, отыскала дурацкую козу. А на шум из дома вышла Гормал…
Уже солнце почти село, дома все чуть с ума не сошли от беспокойства, и тут триумфально заявилась Гленна, держа на верёвке козу, а другой лапкой вцепившись в белую гибкую руку соседки.
Гормал улыбнулась всем, почтительно поклонилась старухе Сайлии и просила не ругать Гленну: она у вас такая хорошая девочка, и умница. Сайлия поохала, поблагодарила добрую женщину, исподтишка показав Гленне прут, и пригласила в дом, ибо пришли они как раз к ужину. Но Гормал учтиво отказалась, сославшись на то, что ей бы надо поскорей вернуться, чтоб муж её не хватился. А беспокоиться за неё не след — у неё тут неподалёку гуляет конёк, так что доедет она мигом, ещё до темноты. Сайлия прищурила слепые глаза — ну надо, так надо. И быстренько распростилась да и детей поскорее загнала в дом — нечего тут. Когда все сидели за столом, и дверь была хорошенько заперта, раздался негромкий мелодичный свист, а потом и вправду — тихое ржание лёгкий топот и плеск, будто конь, балуясь, бьёт копытом по воде.
Гормал всем очень понравилась, Донан сдержанно похвалил её красоту, а Коннах заметил, как добра была эта Гормал к чужому ребёнку и как почтительна к пожилым людям. Все сошлись, что Брандуву очень повезло с женой, дай им бог всего хорошего. Только бабка наотрез отказалась обсуждать новую соседку, сказав, что она хоть и подслеповата, да видит получше зрячих, и что добром это всё не кончится.
«Видели бы вы, как у них красиво! — шёпотом говорила вечером Гленна, когда Сайлия заснула. — А какое у них молоко — вообще! Жирнющее, будто сливки одни. И лепёшки она печёт — просто объеденье. Я к ней завтра опять пойду, в гости. Она сказала, что можно: своих-то они ещё не родили. Корулл, хочешь со мной?»
Остальные малыши жутко завидовали, но им обещали принести по лепёшке, чтоб они ничего не говорили бабке.
Утром, едва проснувшись, Гленна отправилась к бабке просить определить Корулла ей в помощь, потому что надо же ему привыкать к настоящей работе. А прополоть огород и полить морковку могут и другие. Бабка и заподозрила бы неладное, но тут как раз один из малышей чуть не опрокинул корчагу с молоком, а Донан сунулся с другой стороны с каким-то вопросом, и Сайлия махнула рукой — что угодно, только выкатывайтесь. И вскоре Гленна, братишка и коза уже преспокойненько шагали берегом озера, потом по еле заметной тропинке взяли в бок, а там подъём — и вперёд. Через некоторое время — вот уже и частокол Воронова хутора. Гормал не то чтобы ждала гостей, но не удивилась. Козу привязали на склоне, где зеленела сочная травка, а детей хозяйка повела в дом. Корулл даже зажмурился — он и не подозревал, что в доме может быть так светло и чисто. Воронов хутор явно был на особом счету у господа бога, так весело и ярко там было. По стенам была развешена новёхонькая медная посуда, и солнечные зайчики отпрыгивали от донышек котелков и мисок. На цепочках, на полу, на лавках, на сундуках лежали толстые коврики из зеленовато-серо-белой шерсти, цвета озёрных водорослей. Сундуки были расписаны цветными рыбками и корабликами. У окна, застеклённого настоящим стеклом, стоял большой ткацкий станок с холстом — молодая жена оказалась искусной ткачихой, то-то славные будут рубахи.
Гленна без всяких церемоний прошла в дом, сжимая ручонку братишки, и сказала: «Тётушка Гормал, бог всемогущий да сохранит вас вовеки. А это мой братик, Корулл. Он прямо испросился к вам в гости, как узнал, что вы очень вкусные лепёшки печёте». Гормал рассмеялась, как никогда не смеялась ни вечно усталая, замученная Уна, ни вообще все женщины по ту сторону озера.
Гормал до вечера провозилась с детьми: напекла им горячих лепёшек, угостила молоком, расспрашивала Корулла, где это он научился так ловко нырять, а Гленну — какого мужа ей бы хотелось, когда она вырастет. Назвала им всех ярких рыбок по именам и рассказала про их повадки. Гленна и Корулл были в восторге, выложили все новости и истории, какие были у них на слуху, и даже наперебой поведали доброй тёте, как однажды Корулла чуть не сожрала страшная озёрная лошадь — у неё такие были зубищи! И если бы не Донан, то кровавая пена бы поплыла по озеру…
«Нет, — улыбнулась Гормал, — я думаю, что келпи вовсе не хотел тебе никакого вреда. Он всего-то собирался пошутить. Келпи нашего озера не причинит вред ребёнку, у него доброе сердце».
На сей раз Гленна зорко следила за временем и распрощалась с Гормал так, чтобы Сайлия их не хватилась. Она уже отлично понимала, что бабка не похвалит их за навязчивость. Корулл всем сердцем полюбил соседку, жался к её подолу, обещал наловить ей жемчуга целый мешок и напросился в гости на следующий день. Гормал улыбнулась и сказала, что муж её уехал в город, и пусть дети приходят без боязни. А если погода будет хороша, она научит Корулла нырять ещё глубже, чем он сейчас умеет. И покажет, где водятся самые крупные жемчужницы.
По дороге домой Гленна строго наставила Корулла, что если тот лишь только пикнет о том, где они были, она больше никогда-никогда его с собой не возьмёт. И от бабки ему влетит так, что мало не покажется. А если спросят, где мы были, скажи, что в лесу, пасли козу.
Тут Корулл посмотрел с удивлением: а что, разве нельзя туда ходить? — «Может, и можно, но если нельзя, так уж нельзя. И если тебе запретят, то никаких завтра жемчужниц тебе тётя Гормал не покажет, а будешь сидеть и морковку поливать, раз тебе так больше нравится».
Корулл подумал и замотал головой: никому! никогда! только давай завтра опять туда пойдём!
И на следующий день они пришли к Гормал, помогали ей по дому, выбивали толстые половики, все вместе месили тесто на пироги, резали щавель и лук на начинку, ходили на озёрный выпас, гладили корову и кормили её озёрными водорослями. А Гормал надоила целое ведро густого, жирного молока. Коза мемекала и завистливо тянулась к куску пирога, и Корулл отщипнул ей кусочек. Но за трудами время пробежало незаметно, и на озеро они так и не успели выбраться. «Тогда за-а-автра», — протянула хитрая сестрица Гленна.
И назавтра они опять торчали на Вороньем хуторе, а дома ничего не говорили, даже Долли. Только Сайлия всё равно заприметила, что Гленна и Корулл возвращаются какими-то подозрительно не голодными.
Ух, как ныряла тётя Гормал! Её золотые волосы рассыпались по воде сетью, когда она хохотала в волнах и звала Корулла. А потом она взяла его за руку, и они вместе нырнули в самую глубину. Там был глубокий омут, холодный и тёмный. Сам Корулл побоялся бы туда нырять, но Гормал ринулась туда бесстрашно, как серебристо-белая рыба, и он полетел за ней маленькой рыбкой. А потом они вынырнули из ледяных объятий воды, и — вот они, россыпи тёмных жемчужниц, да каких крупных, старых, замшелых — ломай, сколько в руках удержишь. Отчего-то воздуха хватает надолго, они выныривают и вываливают на берег целую груду плоских косматых ракушек. С азартом и интересом взламывают их вместе маленьким ножиком, висящим на поясе Гормал: «О! О-o-o! Корулл — там целых две!» — «Тётя Гормал! А в этой одна, но какая большущая!»
Сестрица Гленна выстроила башню из песка и украшала найденными жемчужинами её шпили. На песке лежала груда вскрытых раковин — королевский ужин. Полдюжины жемчужин, ярких, тяжёлых. И крупные были — ничего себе, за один-то раз!
«Тётя Гормал, ну давайте нырнём ещё раз», — умоляли дети наперебой, но Гормал вдруг вскочила, выпрямилась и радостно вскрикнула. На берег из леса вышел мужчина, невысокий, сутулый, с прямым, почти немигающим взглядом. Он тоже заметил Гормал и побежал к ней.
«Ты так вовремя приехал, любовь моя! — крикнула Гормал. — Смотри, какое богатство нашёл маленький Корулл!»
Но мужчина пробежал мимо детей, растоптав жемчужниц, отшвырнул маленькую Гленну, схватил Гормал за руку и решительно замахнулся. Ещё минута — и он бы ударил её наотмашь.
Гормал не шелохнулась. Только брови её нахмурились. И лицо потемнело, как озеро в непогоду. «Так-то ты встречаешь гостей, Брандув! Так-то ты держишь своё слово!» — проговорила она скорее удивлённо, чем гневно. Брандув опомнился, рухнул на колени и поцеловал подол рубахи своей молодой жены. «Я же говорил тебе, чтобы ты не показывалась чужим. Я же просил тебя, Гормал, голубка», — выдавил он, развернулся и ушёл с берега. Поднялся обратно в лес, удалился на хутор.
Гленна даже не успела разреветься. Она быстро выковыряла жемчужины из сырого песка и взяла за руку братишку. Корулл прижался к Гормал и не произнёс ни звука. Брандув раздавил устриц-жемчужниц сапогом, Гленна не стала копаться в месиве и выбирать целых моллюсков, а Гормал и подавно.
«Мы пойдём, — запинаясь, пробормотала девочка, — простите, тётя Гормал».
«Пойдём с нами, — вдруг сказал Корулл, — пойдём, мы тебя защитим, он тебя не будет бить!»
Гормал нагнулась, обняла малыша и засмеялась: «Нет, не беспокойся, он меня и пальцем не тронет, да и не собирался!» А Гленна, сунув в карман жемчужины, заторопила братца: ну давай же, одевайся скорей, нам ещё за козой идти, и так уже задержались.
Гормал снова улыбнулась и легко вспорхнула на песчаный откос. Вскоре она вернулась, ведя на верёвке странно послушную козу, а ещё несла с собой два куска пирога со щавелём, на дорожку. Они втроём специально прошли вдоль озера, чтоб не подниматься к хутору, а когда выбрались на знакомую тропинку, Гормал поцеловала их и ушла к себе.
«Больше мы сюда не пойдём, — решительно сказала Гленна, — а жемчуг… Ну, скажешь, что купался и наловил, как тогда. Только не сегодня, ладно?»
Корулл надулся, собрался было зареветь, но передумал. Взял свой кусок пирога, и они съели всё до крошки, усевшись рядышком на берегу. Теперь у них на двоих была тайна, и хорошо, что они её разделили, потому что Корулл был слишком мал, чтобы удержать память о Гормал в одиночку.
Потом было очень много всего — тётка Уна родила мальчика, Донан упал с яблони и сломал руку, Долли научилась пеленать младенца, и внезапно он выбрал её себе в няньки. Сайлия сшила переноску из старой своей холщовой юбки, и теперь Долли днями напролёт возилась с маленьким, отдавая его тётке Уне только, чтоб покормить. Коннах взял Корулла с собой ловить рыбу, и дело у них пошло так хорошо, что рыбная похлёбка, жареная и печёная рыба теперь не сходили со стола. Коннах вообще стал как-то замечать братишку, а может, просто Корулл подрос.
В любом случае жизнь завертелась так, что Корулл перестал вспоминать Вороний хутор — летом память короткая. И только зимой отец Донана и Корулла обмолвился, что Вороний хутор остался без хозяина. Говорили, что Брандув потерял свою невенчанную жену, и года они не прожили: то ли она ушла от него, то ли он её убил — дело какое-то мутное. Но после этого Брандув страшно запил, да вот и допился.
В ноябре Брандува видели в последний раз, он выглядел совсем худо: руки у него тряслись, мутные глаза слезились, свет был ему не мил. Детей у них не было, а жена у Брандува была, по слухам, красотка, только ненормальная малость. То-то он её ото всех и прятал. Ну, прячь не прячь, от судьбы не уйдёшь. «И то, — хмыкнула из своего угла Сайлия, — нечего и связываться с ними, особенно, если себя в руках держать не привыкши: они — своим порядком, люди — своим».
Никто из старших не понял, что там проворчала бабка, а Гленна и Корулл мгновенно переглянулись. «Так-то ты держишь своё слово, Брандув», — вот таково будет ему надгробное слово в памяти внуков Сайлии.
Никому в жизни не сказал Корулл, что когда Гормал ныряла с ним в омут, он видел голубоватые перепонки между пальцами её белых ног.