1. Шапка Мономаха

Почти трехвековое царствование Дома Романовых вознесло Россию на очень высокую ступень славы. Сокровища государства непрестанно умножались каждым царем и царский двор удивлял посланников всех иностранных государств пышностью и богатством.

Так, например, лорд Карлейль, английский посол, описывая двор царя Алексея Михайловича, сообщал: «С нами случилось то же самое, что бывает с теми, которые выходят вдруг из мрака на свет и бывают внезапно поражены лучами яркого солнца. Едва глаза наши в состоянии были сносить блеск двора царя русского, покрытого драгоценными камнями и посреди оного казавшегося ясным солнцем».

Всемирно известен древний царский венец — шапка Мономаха. Ею венчались на царство все русские цари в XVI–XVII вв.

Шапка фигурирует в легенде, согласно которой византийские императоры, прежде чем передать ее и прочие регалии на Русь, сами отправили за ней экспедицию в Вавилон, где нашли ее в числе прочих сокровищ, оставшихся от царя Навуходоносора вблизи гробницы Трех отроков.

Очень давно о ней сложили и другую легенду, будто в XI в. византийский император Константин IX Мономах (1057–1059) прислал ее и другие регалии на золотом блюде киевскому великому князю Владимиру Мономаху, от которого через много поколений этот венец перешел к московским царям. Легенда рассказывает, что митрополит Эфесский Неофит передал Владимиру Мономаху еще и оплечья, или бармы, — драгоценные медальоны, которые нашивались на круглый воротник, животворящий крест, цепь из аравийского золота и чашу римского императора Августа.

Правда, потом историки, сопоставив их годы жизни и правления, решительно опровергли эту легенду. Император Константин умер в 1054 г., а Владимир Мономах стал великим князем в 1113 г. — через 59 лет после смерти византийского правителя. Мнения ученых о происхождении царского венца различны. Одни историки считают, что она была сделана в Византии, другие относят ее к восточному (арабскому или арабо-египетскому) искусству, третьи утверждают, что это произведение бухарской работы. Происхождение царского венца, как и история его появления в царской казне, до сих пор не выяснены и еще ждут новых исследований.

В древних летописях о шапке не упоминается: даже если она и была прислана византийским императором, это явилось бы знаком подчинения того лица, кому предназначался подарок. А о ней слыхом не слыхивали до начала XVI в… Зато во всех духовных грамотах московских царей, начиная с Ивана Калиты, упоминалась некая золотая шапка, но сколько-нибудь подробного описания ее не приводится.

Сейчас документально установлено, что впервые шапкой Мономаха был в 1498 г. венчан на царство внук Ивана III — Дмитрий. Государь всея Руси Иван III был крупным государственным деятелем, потому в столь трудное для страны время решил подчеркнуть создание твердой централизованной власти и возросшую мощь страны особой торжественной церемонией — венчанием на престол.

Для этой церемонии 4 февраля 1498 г. и был использован Мономахов венец. В этот день Иван III в сопровождении бояр ввел своего 15-летнего внука в храм Успения Пресвятой Богородицы, где их встречало русское духовенство. Для придания большей торжественности венчанию внука Иван III пригласил некоторых иерархов Русской православной церкви: митрополита Симона, архиепископа Ростовского, а также епископов суздальского, рязанского, терского, коломенского и сарского.

Два архиепископа поднесли митрополиту великокняжеские регалии — бармы и венец, а митрополит передал их великому князю, который и возложил шапку Мономаха на голову Дмитрия. Через 50 лет ею венчался на царство юный Иван ГУ, который окончательно утвердил за русскими государями царский титул.

Шапка Мономаха по форме похожа на скуфью, только имеет еще острую верхушку. Золотая поверхность ее покрыта кружевным сканым узором греческой работы, в котором в единое целое сгонялись изящные спиральные завитки, звездчатые розетки и цветки лотоса из шести лепестков.

Украшенный драгоценными камнями золотой венец русских государей состоит из восьми продолговатых треугольных дощечек-пластин, с лицевой стороны покрытых сканью и острыми концами соединенных под «яблоком». Рисунок скани представляет собой широко распространенный характер греческих завитков, но каждый из них в деталях различается: например, на одном — совершенно особый узор, на трех других — несколько сходный с первым, а на четырех остальных — не похожий на другие. Рисунок каждой дощечки снизу окаймлен поясом наподобие угольчатой цепи, а около швов — боковыми рамками.

«Яблоко» по нижнему поясу прорезано, а в средних частях чеканено. На нем установлен гладкий золотой крест, а по концам и в подножие его вставлены четыре жемчужных зерна: верхнее продолговатое, боковые — круглые, нижнее как бы несколько сдавлено и крупнее прочих.

На каждой из восьми дощечек в гнездах, три из которых украшены финифтью, посередине находится по крупному камню: четыре рубина и четыре изумруда.

Первоначально шапка Мономаха была украшена жемчужными и золотыми подвесками, позже ее опушили темным собольим мехом и увенчали золотым гравированным навершием с крестом. Высота шапки с крестом — около 25 см, а ее диаметр — примерно 20 см.

 

2. Большая императорская корона

Совершенством исполнения и роскошью поражает большая императорская корона, выполненная в 1762 г. для коронации императрицы Екатерины II талантливым ювелиром Георгом Экартом. Подбором камней занимался Иеремия Позье. Превосходный мастер, он сумел создать «гимн бриллианту в бриллиантовый век». Неслучайно поэтому русская императорская корона занимает исключительное положение среди мировых регалий.

Традиционная по форме, выполненная из двух ажурных серебряных полушарий, разделенных гирляндой и скрепленных невысоким венцом, сплошь украшенная бриллиантами и жемчугом, корона создает впечатление торжественного величия, удивляя в то же время легкостью и изяществом. Грациозны и вместе с тем необычайно спокойны лавровые ветви — символ власти и славы, как бы охватывающие бриллиантовую ромбовидную сетку полушарий и скрепленные бриллиантом в центре.

Сверкание бриллиантового кружева мастер подчеркнул двумя рядами больших матовых идеально чистых жемчужин. В рисунке гирлянды из крупных белых и розовых бриллиантов, между полушариями помещены дубовые листья и желуди, что символизирует крепость и прочность власти.

Венчает корону редкий драгоценный камень темнокрасного цвета — благородная шпинель (398,72 карата, приобретена в XVII в. у восточных купцов). Это также один из семи исторических камней Алмазного фонда России.

Екатерина осталась довольна работой. Эту почти двухкилограммовую корону она продержала на голове все необходимое время коронационной церемонии — несколько часов.

Большой императорской короной после Екатерины II короновались в России все императоры.

Малая императорская корона

Традиционная по форме, малая корона создана ювелиром Зефтигеном к коронации императрицы Марии Александровны, супруги Александра И, в 1856 г.

Строгость и чувство меры отличают работы этого мастера. Стиль его чист, логичен, разумен, а исполнение таково, что заставляет забывать о технических приемах и видеть лишь красоту материала, с которым он работал.

Все в короне удивительно пропорционально и уравновешенно. Сияние бриллиантового кружева в серебряной оправе передает ощущение торжественности, значимости, величия, несмотря на миниатюрные размеры изделия.

Среди превосходных камней на короне чистотой и размерами выделяется ряд крупных, будто повисших в воздухе бриллиантов на венце. Красота камней, отточенное ювелирное мастерство, несомненно, приближают малую корону к большой императорской короне Екатерины II.

 

3. Сокровища Оружейной палаты

Оружейная палата Московского Кремля — старейший музей нашей страны. Она находится недалеко от Боровицких ворот, на месте бывших Житного и Конюшенного дворов. Создание Оружейной палаты как сокровищницы московских великих князей относится к XIV в. В «духовных грамотах» великих князей неоднократно упоминаются разнообразные драгоценные вещи — иконы, оружие, воинские доспехи, составлявшие основу княжеской казны.

Из года в год казна великих князей пополнялась все новыми и новыми сокровищами. В XV в, при великом князе Иване III, она разрослась настолько, что в 1484–1485 гг. для нее было построено специальное каменное здание под названием Казенный двор.

В первый период своего развития Оружейная палата была одновременно и хранилищем и производственной мастерской, в которой изготовлялось боевое холодное и огнестрельное оружие и различного рода оборонительные доспехи для воинов.

В начале XVII в. создается Серебряный приказ, из которого впоследствии выделяется Приказ золотого дела, ведающий изготовлением самых ценных предметов для царского и патриаршего дворов, особого совершенства достигла отделка стволов и прикладов ружей искусной насечкой по золоту и серебру, инкрустацией перламутром, костью, деревом, металлом.

С развитием русского государства в Оружейной палате хранились не только ценности, которые выполнялись в ее мастерских, но и военные трофеи, подарки, привозимые иноземными послами. В тесном содружестве с русскими мастерами работали немцы, поляки, чехи.

В 1851 г. сокровища Оружейной палаты были перенесены в новое здание, построенное по проекту архитектора К. А. Тона, где хранятся и сейчас. Фасад здания богато украшен белокаменными резными колоннами и оконными наличниками. Внутри имеется два этажа. Из парадного вестибюля беломраморная лестница с позолоченными перилами ведет на второй этаж. Здесь анфиладой расположены высокие двусветные залы, перекрытые крестовыми сводами, опирающимися на центральные столбы. Стены украшены великолепными мраморными барельефами русских князей и царей, выполненные известным скульптором Ф. И. Шубиным.

Произведения прикладного и декоративного искусства в Оружейной палате экспонируются в девяти залах. Они включают собрание огнестрельного оружия и брони, золотые и серебряные изделия работы русских мастеров XII–XX вв., одежды и ткани XIV–XVIII вв., посольские дары, коллекции государственных регалий, Конюшенную казну и кареты.

В здании Государственной Оружейной палаты была открыта выставка Алмазного фонда.

Древнее оружие

В Оружейном зале представлены редкие коллекции древнего оружия и брони работы русских и иностранных мастеров XIII–XVIII вв.

В XVII в. мастера-оружейники разделялись по специальностям. Кузнецы-ствольники вырабатывали стволы ружей, многие из которых были отделаны богатой чеканкой, покрыты золотом и серебром. Замочные мастера делали для ружей и пистолетов легкие, прочные и удобные замки, украшали их причудливыми узорами, выпиливали курки в виде различных чудовищ. Станочные мастера вырабатывали ложа для ружей, богато украшая приклад и цевье великолепной инкрустацией из перламутра, цветного дерева и слоновой кости. Мастера холодного оружия изготовляли копья, рогатины, топоры, мечи и сабли. Доспешные мастера ковали броню, щиты, зерцала, шлемы и другие виды оборонительного вооружения. Поверхность доспехов украшалась чеканкой, травлением, резьбой, серебрением, золочением и надписями.

Вооружение русских воинов соответствовало определенному уровню развития техники и военного искусства. В то время исход боя решала только рукопашная схватка. Поэтому и было распространено главным образом ударное, рубящее и колющее оружие — мечи, сабли, топоры, копья, рогатины и т. п. Из защитного вооружения применялись металлические доспехи, шлемы, кольчуги, панцири и щиты.

Доспехи

Шлем Ярослава Всеволодовича (отца Александра Невского)

Замечательна коллекция шлемов, охватывающая период в несколько столетий. Самый ранний из них — шлем Ярослава Всеволодовича, отца Александра Невского.

Шлем был найден в 1808 г. на берегу реки Колокши, где в 1216 г. происходила междоусобная битва за владимирский великокняжеский престол. Поверхность шлема украшена чеканным, золоченым серебром. На шлеме имеется надпись, которая говорит о принадлежности его Ярославу Всеволодовичу.

Не менее интересен другой шлем, по всей вероятности византийской работы. Это так называемый шлем с деисусом, т. е. с изображением Богоматери, Христа и Иоанна Крестителя. Шлем имеет конусообразную форму, поверхность его отполирована и покрыта замечательной ажурной сеткой — орнаментом из тончайшей серебряной проволоки. Можно предполагать, что он поступил в царскую казну в связи с приездом в Москву греческой принцессы Софьи Палеолог, ставшей женой Ивана III.

Для шлемов XIV и XV вв. характерна вытянутая стрельчатая форма. Обычно они заканчиваются тонким высоким шпилем, к которому иногда в древнее время прикреплялся еловец, или ярко-красный флажок. Одним из шлемов такого типа является шлем малолетнего царевича Ивана Ивановича — старшего сына Ивана Грозного, который был смертельно ранен отцом. На шлеме имеется надпись, в которой говорится о том, что он был изготовлен по указу Ивана Грозного, когда царевичу было четыре года.

Иногда шлемы выполнялись по заказу специально для подарка. Например, шлем, выкованный из двух листов железа, украшенный тонкой художественной чеканкой, изображающей подвиги Геркулеса. Шлем был подарен царю Федору Ивановичу польским королем Сигизмундом III и привезен в Москву послом короля Павлом Сапегой в 1590 г.

До появления на Руси огнестрельного оружия русский шлем носили на голове со специальным кольчужным ожерельем, или бармицей, которая хорошо защищала от холодного оружия и стрел.

Кольчуга П. И. Шуйского

Оборонительное вооружение — кольчуги, панцири, бахтерцы, юшманы, зерцала также были крайне разнообразны и отличались формой, весом, украшениями и способами изготовления.

Наиболее древним видом оборонительного вооружения является кольчуга, т. е. рубашка, сплетенная из нескольких тысяч мелких железных колец. Вес кольчуг доходил до 17 кг. Кольчуга, принадлежавшая воеводе Ивана Грозного — Петру Ивановичу Шуйскому, который был убит под Оршей в 1564 г., после его смерти поступила в имущество царя, а позднее была пожалована Ермаку. После смерти Ермака она была вновь возвращена в Москву. Вторая кольчуга Ермака, тоже с клеймом ее прежнего владельца П. И. Шуйского, находилась в Сибири и впоследствии затерялась. В настоящее время от нее сохранилась только одна медная мишень с надписью, которая была найдена во время раскопок городища Искера, бывшей столицы хана Кучума.

Байдана Бориса Годунова

Разновидностью кольчуги является байдана — доспех в виде рубашки, сплетенной из плоских, крупных железных колец. Поверхность колец украшалась орнаментом, а иногда и надписями.

На кольцах байданы, принадлежавшей царю Борису Годунову, имеется славянская надпись: «С нами Бог, никто же на ны». Этот доспех — единственный образец байданы в обширном собрании Оружейной палаты.

Другим видом кольчатого доспеха является панцирь. Он отличается от кольчуги тем, что значительно легче ее и сплетен из более мелких колец.

Кольчуги и байданы собирались из клепаных и цельных железных колец, а панцири — только из клепаных мелких колец, количество которых доходило иногда до 50 тыс.

«Бахтерец Кононова дела»

В XVII в. относительно большое распространение имели доспехи, собранные из металлических пластин и колец. К ним относятся бахтерцы, юшманы и зерцала.

Бахтерец состоит из узких пластинок, наложенных одна на другую и соединенных между собой клепаными кольцами. Он очень эластичен и не стесняет движений воина.

Наиболее интересным доспехом такого вида является бахтерец царя Михаила Романова, изготовленный мастером Оружейной палаты. В старых описях царской казны он значится как: «Бахтерец Кононова дела». Имеется в виду мастер Конон Михайлов.

Зерцала царей Романовых

Когда появилось огнестрельное оружие, пуля стала свободно пробивать металлический доспех. Поэтому кольчуги и панцири, а затем и другие виды доспеха постепенно начинают выходить из употребления или приобретают характер парадной формы. Доспехи богато украшаются золотом, серебром, а иногда и драгоценными камнями.

Образцом парадного доспеха являются зерцала царей Михаила и Алексея Романовых, которые состоят из крупных пластин, украшенных чеканкой и золочением.

Производство металлических доспехов стоило очень дорого. Поэтому большая часть войска вооружалась более простым, примитивным доспехом, который состоял из матерчатой куртки и шапки, стеганной на вате или пакле. Такой доспех назывался тягиляем, или куяком.

Холодное оружие

В древнее время на Руси было широко распространено различное холодное оружие: ударное — топоры, мечи, сабли, копья, рогатины и метательное — джириды (небольшие метательные копья) и стрелы.

Холодное оружие расположено в витрине отдельными группами. В одной группе собраны клевцы, или чеканы, которые являются одним из древнейших видов холодного оружия. Клевец имеет острый изогнутый клинок, насаженный перпендикулярно к рукоятке. Предназначался он для того, чтобы пробивать сплошную «скорлупу» металлических рыцарских доспехов, которые были распространены на Западе. Один из чеканов принадлежал князю Ф. А. Телятевскому (XVI в.), другой — князю В. И. Туренину-Оболенскому (XVI в.).

Рогатина тверского князя Бориса

Одним из древнейших предметов этого оружия является наконечник копья-рогатины тверского князя Бориса Александровича (1425–1461). Рогатина украшена серебром и гравировкой. На трубке ее изображены различные сюжеты, которые до сих пор не поддаются расшифровке. С такими рогатинами русские князья охотились на медведя. Эта рогатина появилась в Москве, по всей вероятности, в связи с женитьбой московского великого князя Ивана III на дочери тверского князя Бориса Александровича — Марии Тверской.

Боевые топоры

Боевой топор отличается от клевца широким, плоским лезвием, приспособленным для того, чтобы разрубать металлические доспехи.

В XVII в. топоры теряют свое боевое назначение и становятся парадным оружием. Поверхность их покрыта золотой насечкой.

Пернач и булава

Пернач, или шестопер, также относится к холодному оружию. Он состоит из рукояти, на конце которой укреплены шесть или более поставленных на ребро перьев, или пластинок. Если таких пластинок шесть, то предмет называется шестопером, если больше — то перначом. Это оружие предназначалось первоначально для навесного ошеломляющего удара, а впоследствии стало парадным. В XVII в. стали изготовлять перначи с перьями из горного хрусталя или яшмы, с золотыми, украшенными драгоценными камнями рукоятками. Булава отличается от пернача тем, что на прямую рукоять насажено сплошное «яблоко» в виде шара. Как парадное оружие булава состояла на вооружении очень долго, почти в течение всего XVIII в.

Клевец, топор, пернач и булава были главным образом отличительными знаками командиров войсковых соединений, сотенных и тысяцких воевод.

На «яблоке» булавы боярина И. Д. Милославского выгравированы изображения четырех стихий — воды, огня, воздуха и земли.

Подсаадачный нож сына Ивана III

В XVII в. были распространены различные виды ножей — подсаадачные, засапожные, запоясные, полевые, охотничьи и ряд других.

Одним из наиболее ранних предметов в коллекции является нож подсаадачный князя А. И. Старицкого (1490–1537).

Андрей Иванович Старицкий-младший, сын Ивана III, принимал участие в борьбе за московский престол, был соперником своего племянника, малолетнего царя Ивана IV, «не признавал его за царя». За это он был «изловлен» и казнен в 1537 г.

На обухе его ножа имеется надпись и год: «1513». Такой нож обычно носили под саадаком, отсюда и его название. Клинок ножа, длинный, тонкий, трехгранный, мог проколоть кольчугу или панцирь.

Огнестрельное оружие

По образцам огнестрельного оружия работы русских мастеров XVI–XVII вв. можно проследить процесс развития ручного огнестрельного оружия.

Болты самодельные

Родоначальниками нашей артиллерии были древние метательные машины — баллисты, стрикусы и т. п., которые часто упоминаются в письменных источниках. Древних метательных машин не сохранилось. Имеется лишь их описание и изображение на миниатюрах. Но до наших дней дошли некоторые образцы снарядов этих машин.

Например, железные метательные стрелы — «болты самострельные». Они относятся к XII в., выкованы из железа, на одном конце имеют острие, а на другом — плоские ребра в виде перьев.

Фитильные ружья

Первое летописное известие об употреблении огнестрельного оружия на Руси относится к 1382 г. Образцом древней артиллерии является железная кованая пищаль XV в.

Ручное огнестрельное оружие появляется несколько позже артиллерийских орудий. Наиболее ранними ружьями являются фитильные. У первых таких ружей фитиль с искрой подносили к запальному отверстию рукой и воспламеняли заряд. Впоследствии была применена простая система фитильного замка, которая в XV в. получила широкое распространение. Фитильный замок, благодаря простоте своего устройства, держался на огнестрельном оружии в течение нескольких столетий.

Колесцовый замок

В XVI в. на Западе, в городе Нюрнберге, появляется колесцовый кремневый замок. В нем применены некоторые элементы часового механизма: пружина, барабан, соединенный со стальным колесом огнива, и цепь. Пружина замка, связанная цепью с колесом, заводится так же, как и у часов, специальным заводным ключом. Подобное колесо в пружинных часах и сейчас называется фузейным, от слова фузея — ружье. В отличие от часов огнивное колесо заводится только на один оборот. На заведенное колесо накладывается кремень, или пирит, зажатый в курке. Огнивное колесо при спуске сильно вращается под действием пружины, стальной ребристой поверхностью трется о кремень и высекает искры. Искры зажигают порох, который насыпается на полке. Огонь проникает через затравочное отверстие в канал ствола и производит выстрел.

Колесцовый замок имел большие преимущества перед всеми другими замками, но сложная система его устройства, трудность разборки и сборки, частые осечки являлись его существенными недостатками.

Колесцовым замком снабжены аркебузы.

Почти одновременно с колесцовым на Востоке распространяется кремневый ударный замок. В этом замке кремень, зажатый в губы курка, под действием стальной пружины с силой ударял по стальному огниву. Извлеченные при резком ударе искры зажигали порох, насыпанный на огнивной полке. Такой замок был проще в изготовлении и более надежен в употреблении.

Охотничьи ружья

Наиболее ранними русскими ружьями с кремневыми ударными замками нужно считать ружья из монастырского арсенала Троице-Сергиевой лавры. Они применялись во время героической обороны лавры в начале XVII в.

В XVII в. русские оружейники вырабатывали первоклассные охотничьи ружья специально для потребностей русского двора. Каналы стволов у этих ружей не гладкие, как обычно, а нарезные; причем нарезы идут спирально по каналу ствола, как у современной винтовки. Поверхность стволов украшена чеканкой и золочением. Приклады богато отделаны инкрустацией из перламутра и слоновой кости.

Пищали Петра I

В музее представлена пищаль боярина и оружейничьего Богдана Матвеевича Хитрово работы русского мастера Филиппа Тимофеева. На стволе имеются следы золотой насечки и надпись о принадлежности этой пищали. Тут же хранятся две пищали, принадлежавшие Петру I. Эти пищали представляют собой шедевр русского оружейного производства того времени. Они выполнены прославленным русским мастером Филиппом Тимофеевым, работавшим в Оружейной палате в последней четверти XVII в.

Штуцер-гигант

Образцом охотничьего оружия XVII в. работы мастеров Оружейной палаты является тяжелый штуцер-гигант, названный в старых описях «тюфяк». Он напоминает крепостное ружье, из которого из-за его большого веса стреляли только с упора. Ружье имеет кованый железный ствол, поверхность которого разделена на восемь равных граней, украшенных гравировкой. На казенной части ствола вычеканена надпись. Это мощное нарезное оружие предназначалось для охоты на крупного зверя.

Парадное оружие

В Оружейной палате показано парадное воинское вооружение первой половины XVII в.

Богатой отделкой отличается зерцальный доспех работы мастера Димитрия Коновалова, 1616 г. Поверхность его пластин украшена чеканкой и позолотой.

Саадачный прибор Большого наряда

Характерным образцом парадного царского вооружения является усыпанный драгоценными камнями золотой саадачный прибор Большого наряда, т. е. налуч для лука и колчан для стрел. Он был изготовлен для царя в 1628 г.

«Шапка Ерихонская»

Прекрасной отделкой обращает на себя внимание парадный шлем царя Михаила Романова — «шапка Ерихонская». Стальная поверхность шлема гладко отполирована и покрыта тончайшей золотой насечкой.

Кроме того, шлем украшен золотыми коронами, драгоценными камнями — алмазами, рубинами и изумрудами.

«Изделие Касима из Каира»

Особый интерес представляет сабля работы арабского мастера, о чем свидетельствует надпись на клинке: «Изделие… Касима из Каира». Сабля принадлежала князю Ф. М. Мстиславскому, который упоминается в документах с 1529 по 1550 г. Она имеет массивный клинок с елманью, т. е. расширенной полосой на конце, большой рукоятью и ножнами из черной кожи, украшенными серебром. Сабля почти в два раза тяжелее обычной.

Сабли К. З. Минина и Д. М. Пожарского

Большой скромностью отличаются сабли крупнейших русских полководцев начала XVII в. — Кузьмы Минина и Димитрия Пожарского.

Сабля Кузьмы Захаровича Минина исключительно проста по оформлению. Клинок выполнен египетским мастером Ахмедом из Каира.

Сабля князя Димитрия Михайловича Пожарского — персидской работы. На клинке надписи: «Султана Али», «Изделие Нури», «Сына Арисера».

Доспехи и оружие XVII и XVIII вв.

Зерцальный доспех боярина Хитрово

Зерцальный доспех работы русских мастеров Григория Вяткина и Василия Титова был изготовлен в Оружейной палате при боярине и оружейничем Богдане Матвеевиче Хитрово в 1670 г. Григорий Вяткин работал над досками нагрудника, а Василий Титов — над досками спины. В архиве Оружейной палаты сохранились интересные сведения о производстве этого доспеха: «…а дано ему Григорью твоего государева жалованья за то дело 10 аршин камки доброй, а мне за то дело ничего не дано…» На челобитной Василия Титова имеется пометка приказного дьяка: «…дать мастеру за работу сукна лундышу…»

Сабля «Проводи время во блаженстве»

Рукоять и ножны сабли, восточной работы, золотые, по лицевой стороне они усыпаны сплошь драгоценными камнями — алмазами, рубинами и изумрудами. Другая сторона ножен украшена тонким черневым рисунком высокохудожественной работы. Сабля была подарена «гостинной сотни купцом» Иваном Булгаковым царю Алексею Михайловичу 10 декабря 1656 г. На клинке сабли арабская надпись: «Проводи время во блаженстве». По тому времени сабля оценивалась очень высоко — в десятки тысяч золотых рублей.

Барельеф Петра I

Данные предметы ранее находились в Петровской Рюст-Камере, этом своеобразном музее, созданном Петром I из оригинальных отечественных и заграничных образцов. Все экспонаты говорят о реорганизации русской армии, о введении новых образцов в огнестрельном и холодном оружии. Таковы, например, солдатские ружья времени Северной войны. Некоторые из них относятся к периоду, предшествовавшему знаменитому Полтавскому сражению, показавшему всему миру превосходство русского оружия.

В центре экспозиции находится барельеф Петра I, выполненный из олова крупнейшим скульптором того времени Карлом Бартоломео Растрелли. На нагруднике доспеха скульптор изобразил Полтавский бой.

Под барельефом — кортик Петра I, рукоять которого сделана из рога в виде дракона, ножны выточены из черного дерева, покрыты тонкой художественной резьбой и украшены золотыми вставками. На лицевой стороне ножен прикреплен футляр, в котором находятся измерительные инструменты.

Представлены также предметы шведской работы — барабаны, литавры, медные фанфары, трубы, колесцовые кремневые пистолеты и др. Это остатки трофеев, которые были захвачены русскими войсками после разгрома войск Карла XII под Полтавой.

Интересны серебряная булава с гербом шведского короля Густава Адольфа Вазы, шпага и охотничий прибор с вензелем Карла XII, библия с вензелем и портретом Карла XII.

Турнирный доспех императора Максимилиана II

Наибольший интерес представляет немецкий готический турнирный доспех XV в. Он состоит из шлема, лат, поножей и нарукавников, отличается красотой формы и точностью подгонки всех частей. Подобные турнирные доспехи изготовлялись обычно точно в соответствии с ростом и комплекцией их владельца. Вес доспехов — 30–35 кг.

Так называемый Максимилиановский турнирный доспех отличается своеобразной декоративной обработкой. Все части его очень подвижны и хорошо подогнаны по фигуре, поэтому доспех не стеснял движений. Металлические части собраны на шарнирах и ремнях. Доспех изготовлен по рисункам германского императора Максимилиана II, любителя турнирных боев.

Подарок от короля Стефана Батория

(доспех на коня и на всадника)

Привлекает внимание декоративный доспех на коня и на всадника работы выдающегося художника-металлиста эпохи Возрождения Кунца Лохнера. Он работал в Нюрнберге по заказам польского короля Сигизмунда II, германского императора Максимилиана II и испанского королевского двора.

Поверхность пластин гладко отполирована и украшена превосходной гравировкой. По широкой кайме отдельных частей расположен орнамент, состоящий из «трофеев», т. е. из предметов оружия и брони, знамен, барабанов и т. д. В круглых медальонах помещены изображения различных морских чудовищ. Поверхность всего доспеха была сплошь позолочена.

Польский посол Лев Сапега подарил этот доспех царю Федору Иоанновичу в знак признательности короля Стефана Батория.

Огнестрельное оружие XVII–XVIII вв.

Самопалы Ивана Грозного

Образцом фитильного оружия являются самопалы. Один из них принадлежал известному боярину и оружейничему времени Ивана Грозного Б. Я. Вельскому. Другой самопал был подарен боярином Б. И. Морозовым царю Михаилу Романову в 1623 г.

Ранние самопалы, как и почти все оружие этого периода, не имеют богатых украшений, отличаются простотой. Мастера уделяли главное внимание прочности ствола и устройству фитильного замка.

Мушкеты и духовые ружья

Немецкие и голландские мушкеты с фитильными замками очень богато украшены инкрустацией из перламутра и слоновой кости. Такие мушкеты привозились в подарок русским царям из-за границы.

Специальную группу представляют собой духовые ружья различных систем, стреляющие при помощи сжатого воздуха. У одних ружей воздух накачивался в баллон, имеющий форму большой груши или шара, который привинчивался к ружью и легко заменялся новым. У других воздушный баллон находился в прикладе ружья, и воздух по мере надобности накачивался при помощи особого насоса.

Охотничьи ружья графа фон Брюммера

XVIII в., как и предыдущее столетие, был периодом, когда увлечение охотой охватывало почти все дворянские привилегированные слои общества, в частности придворные круги.

Гофмаршалом Петра III был немецкий граф фон Брюммер — большой любитель охоты. Он имел огромную коллекцию охотничьего огнестрельного оружия работы первоклассных европейских мастеров. Часть этой коллекции хранится в собрании оружия Государственной Оружейной палаты.

Кроме того, здесь же встречаются ружья, сделанные русскими мастерами. Ружья их работы были отличного качества, стволы обычно делались из лучшего металла, покрывались художественной отделкой, чеканкой, золочением и гравировкой.

Золотые и серебряные изделия XVI–XVII вв.

Мастера Киевской Руси в своих произведениях творчески претворили древнюю художественную культуру Византии. С древнейших времен они в совершенстве владели такими сложными, трудоемкими приемами декоративноприкладного искусства, как техника перегородчатой эмали.

Рязанский клад

Великолепными образцами подобной техники являются вещи из так называемого Рязанского клада XII–XIII вв., найденного в 1822 г. на месте Старой Рязани. В состав Рязанского клада входят два больших круглых колта (это подвески, прикреплявшиеся к головным уборам), бармы — ожерелья, которые надевались поверх богатых княжеских одежд, состоящие из дутых ажурных бусин и круглых медальонов, женский браслет, перстни, серьги, образки. Колты и бармы украшены перегородчатой эмалью ярких тонов и сканью. Скань здесь очень сложного вида и рисунка: она положена в два яруса, благодаря чему узор ее кажется легким, воздушным.

Большой размер серебряной чаши Черниговского князя Владимира Давыдовича и надпись по венцу ее свидетельствуют о том, что из нее пили «вкруговую».

Серебряный потир Юрия Долгорукова

Ценнейшим памятником прикладного искусства Суздальской Руси является серебряный потир — церковная чаша для причастия, который был вложен в Спасо-Преображенский собор в городе Переславле-Залесском князем Юрием Долгоруким.

Потир отличается простотой и одновременно мягкостью формы. Гладкая чаша его украшена изящными резными изображениями святых, которые помещены в двойных линейных кругах, и надписью по венцу.

Серебряный ковчег Дионисия

Серебряный ковчег суздальского архиепископа Дионисия относится к числу лучших изделий суздальских серебряников.

Новгородские ковши

В XIV в. Новгород стал родиной металлического ковша. Здесь впервые древняя форма деревянного ковша, широко распространенного в народном быту, была воспроизведена в золоте и серебре. Новгородские ковши были гладкие и ложчатые (ложки (от слова «лог» — углубление) — продолговатой или овальной формы чеканный орнамент на сосудах).

Маленький гладкий ковшик с рукоятью, выполненной в виде листка ивы, принадлежал новгородскому архиепископу Евфимию.

Ковш новгородского архиепископа Ионы по своей форме и характеру орнаментации очень близок к деревянным ложчатым ковшам, форма которых взята из народного искусства.

Большой сион Ивана III

Ряд серебряных изделий воспроизводит по форме архитектурные детали древних храмовых зданий.

Большой серебряный сион — выполнен в виде храма. Сион выносили из алтаря собора во время торжественных богослужений. Вложен князем Иваном III в Успенский собор Кремля в I486 г., имеет вид одноглавого храма.

Серебряное кадило напоминает древнерусский архитектурный памятник, имеющий шатровое перекрытие с двускатными гранями.

Серебряная панагия

Исключительно тонкой работой отличается группа серебряных двустворчатых панагий — нагрудных икон, которые носило высшее духовенство, с литым ажурным орнаментом и многофигурными композициями.

Дмитрий Солунский на коне

Превосходные камеи на агате, яшме, ляпис-лазури являются редкими и первоклассными образцами византийского камнерезного искусства X–XII вв.

Замечательна по тонкости исполнения вырезанная на камне икона с изображением Димитрия Солунского на коне.

Предметы, выполненные мастерами в XVI в.

Ковш Бориса Годунова

Типичными образцами мастерства первой половины XVI в. является небольшая золотая чара великого князя Василия III, украшенная эмалевой надписью по венцу, и большой глубокий ложчатый ковш князя И. И. Кубенского, отличающийся простотой формы и орнамента.

Очень изящен небольшой ковш царя Бориса Годунова. Он выкован из одного куска золота и имеет очень тонкую, плавно изогнутую рукоять.

Блюдо царицы Марии Темрюковны

Во второй половине XVI в. высокого уровня развития и исключительной художественной выразительности достигла техника черни (чернь — сернистый сплав серебра, меди и свинца черного цвета, которым заливают глубоко вырезанные узоры на металле). Прекрасным образцом ее служит блюдо 1561 г. По-видимому, оно было сделано ко дню свадьбы Ивана Грозного и Марии Темрюковны. Дно блюда чеканено плоскими ложками. Край украшен тонким черневым орнаментом и надписью.

Золотое кадило Ирины Годуновой

Не менее искусно выполнено золотое кадило Ирины Годуновой, которое было вложено в Архангельский собор Кремля в 1598 г. Оно сделано в виде одноглавой церкви с ярко выраженными чертами московской архитектуры XVI в. На нижней части кадила тонкими черневыми линиями нанесены изображения фигур апостолов.

Золотой потир, вложенный боярином Д. И. Годуновым в костромской Ипатьевский монастырь в 1599 г., и золотой прямоугольный ковчежец (ковчежец — церковный предмет в виде коробочки), сделанный по заказу царя Федора Ивановича для царицы Ирины Годуновой, также украшены тонким черневым орнаментом.

Евангелие Ивана Грозного

Одним из самых замечательных памятников русского декоративного искусства XVI в. является Евангелие, которое Иван Грозный вложил в Благовещенский собор в 1571 г. Роскошный золотой оклад его украшает эмаль нежных, светлых тонов на сканом орнаменте. Черневые надписи на золотых лентах, опоясывающих крупные камни и чеканные изображения, искусно использованы как орнамент.

Изделия, выполненные мастерами в XVII в.

Некоторые изделия начала XVII в. по форме и орнаментации воспроизводят ряд лучших изделий XVI в. Но в украшении их все больше чувствуются новые тенденции в искусстве — стремление к узорочью и нарядности.

Евангелие в золотом окладе 1631 г.

Золотой оклад Евангелия 1631 г. сделан одним из лучших мастеров золотого и серебряного дела XVII в. — Гаврилой Овдокимовым. Оклад украшен изящным сканым орнаментом, залитым яркой цветной эмалью, которая красиво сочетается с умело подобранными драгоценными камнями. Эмалью залиты и чеканные изображения архитектурных деталей.

Древнерусская золотая и серебряная посуда

Древнерусская золотая и серебряная посуда отличается большим национальным своеобразием. Формы ее, простые и спокойные, со строгими, округлыми линиями и изящными пропорциями, всегда соответствуют практическому назначению предмета. До конца XVII в. они остаются почти неизменными. Орнамент и украшения сосуда гармонируют с формой и подчеркивают его красоту.

Золотой ковш царя Михаила Федоровича

Среди древнерусской питьевой посуды особое место занимают серебряные и золотые ладьевидные ковши. Это самобытная, национальная форма русской посуды, не встречающаяся ни в одной из стран Запада и Востока. Во время пиров из ковшей пили мед — широко распространенный напиток в Древней Руси. Из серебряных позолоченных или золотых ковшей пили красный мед, из серебряных — белый.

Замечательна группа массивных, исключительно нарядных золотых ковшей, изготовленных для царя Михаила Федоровича. Каждый из ковшей выкован из цельного куска золота, украшен самоцветами, жемчугом и тонким черневым травным орнаментом, выполненным в старых традициях.

Братина царевны Ирины Михаиловны

Необходимой принадлежностью пиршественного стола были братины (это — металлический сосуд, в виде горшочка. Братины большого размера употреблялись на пирах как круговые чаши). В Древней Руси они использовались главным образом как заздравные чаши, из которых пили мед, пиво, квас. Многочисленны и разнообразны братины — от маленьких, как бы игрушечных, величиной с луковицу, до массивных, широких и глубоких; от скромных и гладких — до роскошных. На некоторых из них сохранились островерхие крышки, придающие братинам сходство с древнерусскими шлемами или главками московских церквей. Украшения братин очень разнообразны. Некоторые из них покрыты чеканным орнаментом в виде вьющихся трав, как, например, изящная, с крышкой братина царевны Ирины Михайловны и братина дьяка Михаила Данилова.

Братины употреблялись также как поминальные чаши. Их наполняли водой с медом и ставили на гроб умерших. Например, братина, сплошь покрытая чеканным узором из треугольников, была сделана по заказу царя Михаила Федоровича на гроб его дочери царевны Евдокии.

Серебряная ендова окольничего В. И. Стрешнева

Большая, очень красивая серебряная ендова — единственная в собрании Оружейной палаты — представляет собой шарообразной формы сосуд с носиком, из которого наливали напитки. Она принадлежала окольничему В. И. Стрешневу.

Золотая чаша с эмалью и драгоценными камнями

Золотая чаша, поднесенная в 1653 г. патриархом Никоном царю Алексею Михайловичу, покрыта прозрачной изумрудно-зеленой эмалью, на фоне которой разбросаны пестрые цветы. В 1686 г. эта чаша была пожалована князю В. В. Голицыну за заключение мира с Польшей, а после того как он попал в опалу, снова вернулась в царскую казну.

Золотой потир боярыни А. И. Морозовой

Прекрасным образцом русского декоративного искусства второй половины XVII в. служит роскошный золотой потир 1664 г., вложенный боярыней А. И. Морозовой в Чудов монастырь. Потир украшен яркой цветной эмалью и драгоценными камнями.

Русская эмаль второй половины XVII в. и начала XVIII в.

Братина костяная с эмалью. Мастера В. и Ф. Ивановы

Характерной особенностью этих эмалей было преобладание белого и зеленого, а позднее голубого, желтого и черного тонов, а также обильное введение в орнамент белых горошин, наподобие жемчужной обнизи, окаймляющей края сосудов, грани коробочек.

Подобной эмалью украшались предметы как бытового, так и церковного назначения. По технике исполнения такая эмаль была более простой и дешевой, чем эмаль по золоту, поэтому она быстро распространилась среди ремесленников по всей России. В Москве она широко применялась мастерами Серебряной палаты Кремля и эмальерами Серебряного ряда. Известны имена мастеров-эмальеров Серебряной палаты братьев Василия и Федора Ивановых, сделавших в 1662 г. костяную братину, серебряная оправа которой украшена подобной эмалью.

Предметы конца XVII в. и начала XVIII в.

Рукомой серебряный царевича Петра

Наряду с пышными, узорчатыми изделиями, перегруженными камнями и эмалью, появляются почти совершенно гладкие предметы, характеризующие новое течение в прикладном искусстве второй половины XVII в.

Среди них два гладких рукомоя-кувшина, сделанные в 1676 г. для малолетних царевичей Ивана и Петра мастерами Серебряной палаты.

«Кутейное» блюдо с сапфирами

Особенной красотой отличается большое круглое «кутейное» блюдо с крупными сапфирами по борту, изготовленное в 1696 г. на гроб царя Ивана V Алексеевича.

Серебряный стакан с гравировкой мастера В. Андреева

Лучшим мастером-гравером по серебру в то время был Василий Андреев. Его резьба, тонкая и изящная, выполненная в гравюрной манере, более пространственна и реалистична по сравнению с плоской линейной резьбой, характерной для начала XVII в.

В своих работах мастер передает объемные фигуры, перспективу и динамику действия. Различные многофигурные композиции он заключает в пышные, легкие обрамления из цветов или завитков в стиле западного барокко.

Примером являются высокий серебряный стакан работы В. Андреева и небольшой стаканчик на ножках в виде шариков, а также потир и крест, украшенные многофигурными резными композициями.

Тарелка серебряная с чернью боярина Б. М. Хитрово

В украшениях чернью в последней трети XVII в. произошли также большие изменения. Тонкие графичные узоры начала XVII в. сменились живописными. Изделия покрываются сплошным узором мельчайших черневых травок и цветочков, на фоне которых изображаются крупные резные позолоченные цветы, плоды и травы, восточные мотивы «опахал» и «гранатового яблока», птицы и животные.

Тарелка Б. М. Хитрово, выполненная в 1660–1670-х гг., украшена волнистыми полосами с резными узорами, покрытыми мелким орнаментом из трав и цветов. В центре тарелки помещен герб Хитрово.

Ковш, пожалованный купцу Ф. Хлебникову

В России с давних пор существовал обычай награждать знатных и богатых людей за участие в боях, за посольскую службу, перенесенный плен или ранения в бою. В XVII в. основным почетным предметом пожалования за различные заслуги становится ковш.

Размер ковша при этом зависел от общественного положения награждаемого, его заслуг, занимаемой им должности.

Выделяется своим большим размером ковш, пожалованный купцу Ф. Хлебникову за «прибор» — прибыль казне при сборе таможенных и кабацких пошлин.

Ковшами награждались также за верную службу атаманы и старшины казачьих войск, приезжавшие с отрядами казаков в Москву и Петербург. Так, например, в 1683 г. ковшами были пожалованы атаман Фрол Минаев и его сын Василий.

Потир серебряный

Одним из самых значительных и интересных местных художественных центров был Ярославль. Изделия ярославских серебряников отличаются не только высоким качеством исполнения, но и особым, индивидуальным стилем. Ярославские серебряные изделия отличаются своеобразной формой, крепкой и устойчивой, богатой орнаментацией, что свидетельствует о влиянии народного творчества. Чеканный орнамент в виде фантастических полуцветов, полуплодов с длинными листьями исключительно пышен и наряден и имеет большое сходство с деревянной резьбой. Он покрывает предмет сплошным узором, как, например, на серебряных потирах 1697 г. Звездообразный, необычный по форме дискос 1697 г. сплошь покрыт резным орнаментом, среди которого размещены чеканные головки херувимов.

Из предметов нижегородской работы интересен большой серебряный потир 1685 г. Чаша его украшена пышным, густым чеканным орнаментом фантастических цветов.

Стеклянная и фарфоровая посуда конца XVII, XVIII и XIX вв.

К числу наиболее интересных предметов относится рюмка, которая поступила в Оружейную палату из Императорской публичной библиотеки. В описи говорится, что это «рюмка первого русского изделия».

Очень хороша группа первых изделий русского фарфорового завода, основанного в 1744 г. в Петербурге. Технологию производства русского фарфора разработал ученый Д. И. Виноградов, современник и друг М. В. Ломоносова. Первые изделия «виноградовского» периода отличаются художественной простотой и изяществом форм, большой прозрачностью и стекловидным блеском глазури. Они имеют белый цвет с чуть желтоватым или голубоватым оттенком.

Три фарфоровые вазы в виде урн, с ручками, на бронзовых подставках, расписаны голубой краской. Две вазы подобной же формы, но меньших размеров, расписаны красной краской с золотом.

Три масленки с крышками овальной формы и небольшой высокий чайник украшены накладными травами и цветами. Особенно хороши цветы, свободно и умело расположенные на поверхности предметов.

Золотые и серебряные изделия русских мастеров середины XVIII — начала XX вв.

Ковши серебряные наградные

В середине XVIII в. ковши окончательно утратили назначение питьевой посуды и стали использоваться для награды за особые заслуги. Так, например, в 1750 г. серебряный ковш был пожалован за верную службу атаману донского войска Леонтию Лукьянову, а в 1762 г. — атаману волжского войска Алексею Дикову.

Ковшами награждали также купцов-откупщиков за прибыль, принесенную казне при сборе налогов. Большим серебряным ковшом был пожалован московский купец Лука Девятое «за усердное его при торгах в приращении по Кунгурской провинции у питейных прочих сборах казенного интереса 1764 году апреля 2 дня».

Поскольку размер и вес ковша определялись в зависимости от заслуг награждаемого, надо полагать, что Девятое приложил много усердия для увеличения прибыли казне, — жалованный ему ковш весит около трех килограммов.

Особенно характерен для стиля рококо ковш, который в 1756 г. был пожалован купцу Матвею Позднякову. Он сделан в виде раковины на трех ножках. Носик и ручка, выполненная наподобие стебля, завершаются литыми фигурами двуглавых орлов под короной. Под ними, с наружной стороны, шифры Елизаветы Петровны. На дне чеканен российский герб.

Табакерка графа А. Разумовского

Такие табакерки служили для подарков или почетных наград. Так, например, массивная золотая круглая табакерка с накладным барельефным портретом Елизаветы Петровны была подарена ею графу А. Разумовскому. Табакерка отличается исключительной тонкостью и изяществом работы.

Многие табакерки украшались эмалевыми миниатюрами. Одним из первых русских миниатюристов, работавших по эмали, был Андрей Овсов.

В крышку небольшой золотой табакерки в виде плоской удлиненной коробочки впаяна круглая эмалевая дробница с портретом Петра I.

Панагия с портретом Петра I

В Оружейной палате хранятся две панагии с эмалевыми медальонами работы Г. Мусикийского. На медальоне 1707 г. изображен Петр I в доспехах и горностаевой мантии, застегнутой на груди большой красивой пряжкой. На обратной стороне жалованных панагий часто помещались миниатюрные эмалевые портреты царей, что придавало нагрудным знакам духовенства светский характер. Своей роскошью и богатством они напоминали орденские знаки или женские ювелирные украшения.

Интересен эмалевый медальон с композицией распятия. С правой стороны его, внизу, подпись мастера: «1720. Г. М. С. П. Бурх». На обратной стороне подвески большой золотой панагии помещен портрет императрицы Елизаветы Петровны.

Предметы последней трети XVIII — первой четверти XIX в., выполненные в стиле русского классицизма

Серебряный золоченый самовар

Характерным образцом этого стиля может служить серебряный золоченый самовар, по форме напоминающий античную урну с лентообразными ручками. Он сделан первоклассными петербургскими мастерами Г. Унгером и И. Эккертом в 1801 г. Детские чайные сервизы работы петербургского мастера И. Влома украшены узором гирлянд, выполненных низкой чеканкой, и мелкими литыми бусинами, так называемым жемчужником. Этот прием украшения изделий также характерен для стиля классицизма.

Серебряный золоченый потир мастера С. Кузова

Красотой форм и пропорциональностью частей отличается серебряный золоченый потир, выполненный в 1797 г. Семеном Кузовым. Его небольшая глубокая чаша, украшенная литыми головками херувимов и полосой крупного жемчужника, покоится на стояне в виде трех литых женских фигур, одетых в длинные, ниспадающие мягкими складками одежды и напоминающих античные кариатиды. На поддоне чеканены листья аканта и укреплены, как и на чаше, эмалевые медальоны. Холодные, светлые тона эмали еще более подчеркивают строгую, сдержанную красоту потира.

Золотой кубок работы московского мастера И. Крага

Интересен золотой кубок работы московского мастера И. Крага, 1809 г. Крышка его сделана в виде гнезда пеликана, кормящего своих птенцов, а стояном служит литая женская фигура.

Серебряное золоченое блюдо

В центре серебряного золоченого блюда чеканен шифр из букв «Г. М. И. П.», обрамленный лавровой и дубовой ветвями. По сторонам — чеканные изображения знамен, пушек, барабанов, булав и ядер, ниже — сабля, перевитая лентами русских орденов. Это блюдо напоминает об Отечественной войне 1812 г. Оно принадлежало генералу русской армии, атаману Донского казачьего войска, участнику Бородинского сражения графу М. И. Платову.

Табакерки марки фабрики Поповых

Большую ценность представляют две табакерки, на которых имеется марка фабрики Поповых. Одна из них — серебряная, овальной формы, по-видимому, с изображением сюжетов распространенной в то время повести о Бове-королевиче. Другая имеет вид книжки. На крышке ее изображен человек и растение табака с надписью: «Злак на службу человеком», на нижней стороне — двое мужчин в европейских костюмах, которые предлагают понюхать табак человеку в русском платье.

Предметы из Чичеринского сервиза

На тобольских изделиях встречаются изображения сцен охоты, сюжетов из жизни местного населения. Все это свидетельствует о живом интересе русского человека к жизни и природе родного края.

Из предметов сибирской работы представлен чайный сервиз. Он состоит из сахарницы, молочников, подсвечников, щипцов и других предметов, на каждом из которых имеется шифр сибирского губернатора Д. И. Чичерина и фигуры кавалеров и дам в костюмах XVIII в. Эти изображения довольно близки к народным картинкам или иллюстрациям к сказкам.

«Всадник в дозоре» (скульптура)

Серебряными скульптурными и чеканными работами была знаменита фирма Сазикова. Некоторые из ее изделий были представлены на первой Всемирной выставке, состоявшейся в Лондоне в 1851 г., и получили первую премию. Тематикой для оформления изделий обычно служили сюжеты из русской истории, а в скульптурных изображениях нередко воспроизводились народные персонажи.

Особенно характерна для изделий середины XIX в. массивная скульптурная группа, выполненная в петербургском филиале фирмы в 1852 г. Это реалистически переданная фигура русского воина, стоящего у оседланного коня. Она резко контрастирует с массивным поддоном, расчеканенным тяжелым узором.

Для этой скульптурной группы характерны черты, присущие русскому декоративно-прикладному искусству XIX в. — сочетание старорусских сюжетов и орнаментов с переработанными мотивами западного барокко и рококо.

Изделия фирмы «Фаберже»

Фирма «Фаберже» была основана в Петербурге в 1842 г. Густавом Фаберже, приехавшим сюда из Эстонии, где с конца XVII века жили его предки. Изделия фирмы Фаберже пользовались мировой известностью. Они отличались исключительной чистотой работы и виртуозностью ювелирной техники. Одним из ведущих мастеров фирмы был талантливый русский ювелир Михаил Евлампиевич Перхин.

Часы в виде вазы с букетом лилий

Большим художественным вкусом отличается красивая яйцевидная ваза с букетом лилий, представляющая собой своеобразные часы. По окружности вазы расположен вращающийся циферблат в виде пояса белой эмали с бриллиантовыми цифрами и закреплена небольшая часовая стрелка. Прямоугольный постамент вазы украшен накладными лиственными завитками и вазами из разноцветного золота. Сочетание золота желтого, зеленого, красного, а иногда даже серого и голубого тонов создает впечатление сказочной красоты и богатства. Молочно-белый цвет оникса, из которого выполнены лилии, гармонирует с лимонно-желтым цветом эмали, покрывающей вазу.

По разнообразию видов техники эмали, интенсивности и чистоте ее цвета, широте красочной гаммы мастера фирмы Фаберже не имели соперников ни среди русских, ни среди западноевропейских ювелиров.

Поезд внутри яйца

Любопытна представленная в витрине золотая заводная модель сибирского поезда с платиновым паровозом. На вагончиках закреплены надписи: «Прямое Сибирское сообщение», «Для дам», «Для курящих». В окна вставлены хрусталики, на паровозе фонарь из рубина.

Механизм паровоза заводится ключом и приводит состав в движение.

Поезд вкладывается в большое серебряное яйцо, на поверхности которого гравирована карта Сибирской железной дороги.

Последней работой М. Перхина (он умер в 1903 г.) является легкое ажурное яйцо, составленное из листьев и стеблей клевера. Стебли выполнены из мелких плоских рубинов, а листья заполнены прозрачной светлозеленой эмалью или сплошь усыпаны мелкими бриллиантами.

Мастера фирмы широко использовали в своей работе русские полудрагоценные камни — хрусталь, яшму, нефрит, лазурит, оникс. Они выполняли из этих камней фигурки людей, животных и птиц, а также различные цветы.

В витрине показаны фигурка женщины в русском костюме, выполненная из различных уральских камней, обезьяна — из агата, дельфин и мушка — из сердолика, барс — из хризопраза, свинья и заяц — из горного хрусталя и мопс — из золотистого топаза.

Вазочка с цветком «анютины глазки»

Красива вазочка из горного хрусталя с цветком «анютины глазки». При нажиме кнопки на стебле цветка раскрываются его лепестки и тогда под ними видны миниатюрные портреты царских детей в рамках из бриллиантов. Хрустальная вазочка выточена так искусно, что создается впечатление, будто она наполнена водой.

Часы деревянные

Механизм карманных часов, футляр и цепочка искусно выточены из дерева, винтики — из слоновой кости и лишь пружинка и волосок — металлические. На внутренней стороне крышки часов вырезана надпись: «Бронниковы в Вятке».

Потомственные вятские кустари Бронниковы прекрасно владели техникой резьбы по дереву и кости, а также славились как искусные мастера часовых дел. Особенно высокого совершенства в своем мастерстве достиг Николай Михайлович Бронников, который, как считают, за всю свою жизнь сделал 10 деревянных часов.

Парадные облачения высшего русского духовенства

Парадные облачения высшего русского духовенства представляют большой интерес как редкие образцы ручного художественного ткачества стран Востока, Запада, а также России.

Каждое из облачений украшено великолепными вышивками из золотых и серебряных нитей, разнообразных дробниц, жемчуга и драгоценных камней.

Здесь же представлена и другая отрасль древнерусского искусства — произведения изобразительного, или так называемого лицевого шитья. Это разнообразные шитые иконы, плащаницы, надгробные покровы. Многие из них можно считать лучшими образцами не только русского, но и мирового изобразительного шитья.

Саккос митрополита Петра

Из византийской ткани сшит саккос — длинная церковная одежда с короткими широкими рукавами и круглым воротом первого московского митрополита Петра. Это древнейшая из одежд в коллекции Оружейной палаты. Она сшита из светло-синего атласа, затканного золотыми полосами с крестами в кругах. Гармоничное сочетание серебряных золоченых нитей узора и голубого шелка фона придает этой ткани сдержанную красоту.

Саккос митрополита Алексея

Одежда митрополита Алексея имеет интересную вышивку в виде крестов и углов. Особенную ценность представляют серебряные и золоченые дробницы с перегородчатой эмалью, включенные в жемчужный орнамент на зарукавьях и подольнике, а также нашитые по всему саккосу. Такими же дробницами украшены епитрахиль — одно из церковных облачений, надеваемое на шею и поручи — нарукавники митрополита Алексея.

Саккосы митрополита Фотия

Два саккоса митрополита Фотия сплошь покрыты вышивками. Среди них на одной одежде изображен митрополит Петр, на другой — портреты великого московского князя Василия Димитриевича, его жены Софьи Витовтовны, дочери Анны и ее мужа, будущего византийского императора Иоанна Палеолог. Эти вышивки говорят о политических и культурных связях Московского государства с Византией.

Стихарь и фелонь

Представляют большой интерес ткани двух саккосов митрополита Дионисия. На них элементы поздневизантийского стиля (изображения Христа, Богоматери и креста) переплетаются с иранским растительным орнаментом. Оба саккоса были вложены в 1583 г. Иваном Грозным в Успенский собор по убитом сыне, царевиче Иване Ивановиче. Здесь же — одежды, сшитые из иранских тканей, для которых характерны сдержанная гармония тонов и мелкий растительный или геометрический орнамент. Среди этих одежд — стихарь — длинная, с широкими рукавами церковная одежда, надеваемая при богослужении из легкой голубой шелковой ткани с узором гвоздик; фелонь или риза — длинная широкая церковная одежда без рукавов, на серебряном фоне которой расположены сердцевидные узоры, заполненные цветами; стихарь из полосатой с мелкими цветами шелковой ткани.

Пучежская плащаница

К наиболее ранним памятникам лицевого шитья относится так называемая Пучежская (Пучеж — город Ивановской области) плащаница 1441 г., которая принадлежала новгородскому архиепископу Евфимию. Эта плащаница отличается простотой композиции, изяществом изображений, большой изысканностью в подборе красок шелка.

Работой XV в. является также и шитая икона с изображением Димитрия Солунского. Эти вышивки по тонкости и мастерству исполнения напоминают живопись и принадлежат к лучшим образцам не только русского, но и мирового изобразительного шитья.

Покров с изображением митрополита Алексия

Прежде чем мастерица начинала вышивать какую-нибудь композицию или надпись, художник-знаменщик и словописец наносили ее на ткань. В витрине экспонируется надгробный покров с изображением митрополита Алексия. Его изображение сделал известный русский художник Степан Резанец, а вышивала золотошвея Царицыной мастерской палаты Степанида Петрова. Однако мастерица была не простым исполнителем художественного замысла знаменщика. Она проявляла много вкуса и умения, комбинируя золотые и шелковые нити, сочетая жемчуг и драгоценные камни для того, чтобы сделать рисунок более выразительным. Интересно отметить, что русские вышивальщицы использовали различные виды швов золотного шитья, что создавало многообразие узоров и свидетельствовало о высоком художественном вкусе мастериц. Нередко на покровах можно встретить изображения московских митрополитов, патриарха Никона, князя Ивана III, Василия III, царевича Димитрия и других лиц.

Шитье жемчугом. Оплечье фелони

Жемчуг всегда был излюбленным украшением русских одежд. В вышивках обычно сочетался мелкий речной жемчуг и крупный морской. Это делало узор рельефным и создавало красивую игру светотени. Жемчужный узор представлял собой широко раскинувшиеся цветы и травы с длинными изогнутыми стеблями и пышными сочными листьями.

Шитье носит рельефный характер и напоминает чеканку на металлических изделиях. Роскошным жемчужным узором в виде густых ветвей с небольшими цветами из алмазов расшито черное бархатное оплечье фелони. Эта фелонь была вложена царем Михаилом Федоровичем в Новоспасский монастырь.

По красоте и богатству рисунка, виртуозности техники это оплечье можно считать одним из прекраснейших образцов русского декоративного шитья XVII в.

Жемчугом и драгоценными камнями расшивали не только одежды, но также митры — головной убор высшего духовенства и поручи, которые дополняли парадное облачение патриарха.

Фелонь красного бархата была подарена Екатериной II московскому митрополиту Платону. Она расшита жемчужным узором в виде ромбовидных клеток, внутри каждой из которых помещена веточка розы или гроздь винограда, а в верхней средней — вензель Екатерины II. Оплечье фелони украшено большим крестом, составленным из крупных изумрудов и обрамленным густыми ветвями и розами, скомпонованными из жемчуга.

Жемчуг здесь нашит не прямо на ткань, а на специально подложенный шнурок, благодаря чему узор приобрел особенную рельефность. Всего на фелонь нашито 150 580 жемчужин.

Дары иноземных послов

В собрании Государственной Оружейной палаты хранятся редкие коллекции предметов иностранной работы. Многие из них были привезены в Москву иноземными послами в дар русским царям.

Каждый подарок после «объявления» царю оценивался и передавался в хранилище — Казенный двор.

Восточные государства присылали в дар великолепные ткани, драгоценные камни и украшения, хрустальные и яшмовые сосуды, предметы парадного конского убранства, оружие и т. п.

Хранящиеся здесь коллекции даров Англии, Австрии, Дании, Голландии, Польши, Швеции, Турции и других государств являются самым большим в мире собранием посольских привозов, которые свидетельствуют о широких международных связях России.

Известно, что Строгановы, могущественные финансисты, снабжавшие царское правительство безвозвратными и срочными ссудами на большие суммы, имели постоянные отношения с иностранцами. На своем Великоустюжском дворе Строгановы принимали как гостей голландских послов, следовавших в Москву по Двине; оказывали кредит иноземным купцам; в большом количестве закупали в Архангельске различные привозные товары — сукно, предметы роскоши, ювелирные изделия и т. п.

По всей вероятности, эта посуда была выполнена в Голландии в конце XVII в. по заказу Г. Д. Строганова — крупного промышленника и собственника огромных поместий.

Сосуды для вина в виде барсов

Привлекают внимание большие уникальные сосуды для вина в виде барсов, выполненные в 1600–1601 гг. Пасти их открыты, передние лапы держат высокий щит.

Фигуры литые, сплошь прочеканенные. Эти барсы и высокие кувшины с носиками в виде крылатых драконов лондонской работы первой четверти XVII в. были привезены в Москву английским торговым агентом Фабианом Ульяновым в 1629 г.

Лохань серебряная (Гданьск) и орел со скипетром в когтях (работа аугсбургского мастера)

К предметам второй половины XVII в. принадлежат высокие кувшины и огромная лохань работы мастеров Гданьска. В центре лохани — круглый медальон с изображением Андромеды и Персея. От медальона к краям блюда идут крупные косые чеканные ложки. Лохань и кувшины являются яркими образцами стиля барокко. Они были доставлены в Москву в 1668 г. после заключения Андрусовского перемирия. Одноглавый орел с распростертыми крыльями, державой и скипетром в когтях (работа аугсбургского мастера А. Дрентветта) был привезен в 1671 г. Это одно из лучших произведений немецкого декоративного серебра XVII в.

Фигурные рукомои

Стремясь установить господство на Балтике, Швеция с 1630 г. приняла участие в Тридцатилетней войне (1618–1648). В это время королевская сокровищница Швеции значительно пополнилась изделиями работы немецких серебряников. Лучшие предметы из немецкого декоративного серебра — блюда, украшенные сложными чеканными композициями, большие кубки, фигурные рукомои — были привезены в Москву различными шведскими посольствами.

«Водяной взвод» — настольный фонтан (Гамбург)

Наиболее ценным произведением немецкой работы XVII в. из шведских даров 1663 г. является так называемый водяной взвод — настольный фонтан, изготовленный гамбургским мастером Петером Ором. По сторонам вертикальной трубки фонтана, стоящей на большом золоченом шаре, укреплены тарелочки в виде раковин, вверху — фигура летящего Юпитера с пучком серебряных молний в руках.

Серебряная гора-курильница, гамбургской работы

Золоченая гора-курильница, предназначенная для благовонных курений в дворцовых покоях; десять рассольников-вазочек с фигурой Венеры; превосходной работы олень на золоченом основании; кубок в виде дыни на тарелке, окруженной плодами, — все это интереснейшие произведения, выполненные гамбургскими серебряниками XVII в.

Кубки нюрнбергских златокузнецов

Особой известностью в Нюрнберге и за его пределами пользовались произведения златокузнецов из семьи Ямнитцеров. На одной из полочек витрины стоит небольшой, тонко орнаментированный стаканчик работы старейшего и самого знаменитого представителя этой династии — Венцеля Ямнитцера. Он был не только златокузнецом, но и гравером и ученым. Им был сконструирован аппарат для изучения перспективы. Для современников Венцеля Ямнитцера все его произведения были образцом виртуозного мастерства. Нюрнбергские подмастерья, для того чтобы получить звание мастера, должны были выполнить в качестве экзаменационной работы, как тогда называли — шедевра, предложенный Венцелем Ямнитцером кубок в виде цветка колокольчика.

Кубок-петух (Германия)

Художественная обработка кости, янтаря, кокоса, перламутра, горного хрусталя представлена интересными образцами немецкой работы XV–XVII вв. Наиболее ранним из этой коллекции является кубок в виде петуха, который принадлежал великому московскому князю Ивану III. Чаша кубка, вероятно первоначально выполненная из скорлупы страусового яйца или перламутровой раковины, была разбита и заменена гладким серебряным корпусом.

Работы аугсбургских серебряников

Многие аугсбургские серебряники производили фигурные рукомои и сосуды для вина. Часто эти сосуды представляли собой литые прочеканенные фигуры всадников, животных, кентавров. Такие изделия в большом количестве представлены в витрине.

Рядом с серебряными скульптурными группами размещены сосуды работы мастеров Гельб. Серебряники этой семьи часто придавали своим произведениям форму раковин. Стремясь достичь большей живописности, они отказались от сплошной позолоты поверхностей и обычно золотили лишь часть чеканного рельефа.

Интересно большое овальное блюдо с чеканным изображением побежденных турок у ног австрийского цезаря. Блюдо было выполнено ведущим серебряником Аугсбурга второй половины XVII в. Лоренцом Биллером и прислано в Москву в качестве подарка от австрийского императора Леопольда.

Кубки гамбургских серебряников

В конце XVI в. наибольшей известностью среди гамбургских серебряников пользовался Якоб Морес Старший. Два из его кубков выполнены в виде великолепных профилированных ваз. Необычайно богатая орнаментация этих кубков состоит из полуфигур, связок плодов, маскаронов, литых головок, гирлянд. Тут же чеканенное цветами и травами блюдо, лохань с изображением аллегорий Войны, Правосудия и Земледелия, «яблочный» кубок с литой фигуркой купидона в стояне. Гамбургские серебряники создавали много роскошных декоративных произведений, которые украшали парадные дворцовые залы. Одно из таких произведений — громадное овальное блюдо, в середине которого высоким рельефом изображена сцена похищения Европы. Над блюдом — две массивные, сплошь золоченные горы-курильницы со средневековыми замками на вершинах.

В основаниях курильниц имеются небольшие жаровни для раскаленных углей, на которые бросались благовонные корни и травы. Курильницы выполнены Дирихом Утермарке в первой четверти XVII в. и принадлежали царю Михаилу Федоровичу.

Массивность этих вещей, усложненная форма, пышная орнаментация — все это черты господствовавшего в европейском искусстве XVII в. стиля барокко.

Приборы из серебра, французской работы

В оружейной палате экспонируются предметы из «наместнических» сервизов, которые в 1770-х гг. были заказаны за границей Екатериной II для 13 новых административных центров России. Четыре больших серебряных сервиза — Московский, Казанский, Нижегородский и Екатеринославский, а также много отдельных предметов выполнил известный парижский мастер Робер Жозеф Огюст в 1776–1784 гг. Его произведения, орнаментированные гирляндами, лавровыми ветвями и рядами крупных бусин, очень массивны и исполнены с большим мастерством и вкусом.

В 1772 г. Екатерина II пожаловала князю Г. Г. Орлову великолепный серебряный сервиз. В нем насчитывалось более трех тысяч предметов, общим весом свыше двух тонн. Сервиз был заказан лучшим серебряникам Парижа — Ретье, отцу и сыну. Но заказ был настолько велик, что мастера Ретье не могли выполнить его к сроку. Часть сервиза изготовили Э. Бальзак, Л. Леандрик и П. Шарвель.

В выборе рисунков принимал участие французский скульптор Э. Фальконе — создатель памятника Петру I в Петербурге. Часть предметов этого сервиза выставлена в Оружейной палате.

Прекрасными образцами стиля империи (ампир) могут служить изделия ведущего парижского мастера Жана Б. Одио, который выполнял многие предметы для дворцов Наполеона I. Работы Одио — сервизы, приборы, вазы и др. — в большом количестве ввозились в Россию. В настоящее время многие из них находятся в Оружейной палате и Государственном Эрмитаже. Для изделий Одио характерна гладкая, хорошо отполированная поверхность, украшенная штампованными накладными орнаментами в виде лир, античных фигур, венков. Массивность, сплошное золочение и блестящая полировка создают впечатление роскоши.

В центре витрины находится золоченый чайный прибор на два лица, состоящий из фарфоровых чашек, овального подноса, молочника и двух чайников с перламутровыми ручками работы мастеров Одио и Ф. Нодена (1825).

Сервизы из севрского фарфора (Франция)

Фарфоровые сервизы — десертный, чайный и кофейный — выполнены на знаменитой французской мануфактуре в Севре в начале XIX в. и подарены Наполеоном I Александру I в память заключения мира в Тильзите.

Чашечки и другие предметы покрыты внутри позолотой. Тарелки десертного сервиза расписаны на сюжеты античной мифологии художниками Ж. Жоржем, Ле Ге, Адамом.

Производство Севрской мануфактуры начала XIX в. было полностью подчинено потребностям наполеоновского двора, поэтому все севрские изделия, покрытые сплошной росписью и золотом, очень нарядны и богаты.

Золотые рукомои и лохань турецкой работы

К предметам второй половины XVII в. константинопольской работы относятся золотые рукомой и лохань, пожалованные царицей Наталией Кирилловной царевичу Алексею Петровичу. Рукомой имеет вид кувшина с длинным гнутым носиком и такой же ручкой, а лохань представляет собой круглую широкую чашу на высоком основании. На ней по зеленому фону прозрачной эмали укреплены крупные золотые пластинки с алмазами, изумрудами и рубинами. Внутри лохани черной и зеленой эмалью изображены кипарисы.

Царские троны

(Троны Ивана Грозного и Бориса Годунова)

Самый древний трон представляет собой кресло с высокой спинкой и подножием. Остов его покрыт пластинами слоновой кости с рельефными резными композициями исторического, мифологического, бытового и геральдического содержания.

Происхождение трона и время его изготовления точно пока не известны, но по характеру резьбы его считают западной работой XVI в. Этот трон принадлежал царю Ивану IV Грозному и хорошо известен по скульптуре М. М. Антокольского «Иван Грозный».

Другой трон с низкой спинкой и высоким сиденьем по форме и отделке типичен для иранского искусства. Он выполнен иранскими мастерами и привезен в Москву иранским послом Лачинбеком в 1604 г. в дар царю Борису Годунову от шаха Аббаса I.

Остов трона покрыт листовым золотом с тисненым травным узором, украшен огромным количеством рубинов, жемчужин и бирюзы различных оттенков. Сиденье трона обито парчой с крупным цветочным узором по синему фону.

Третий трон напоминает собой старинное русское кресло с высокой спинкой. Он сделан в Москве для царя Михаила Романова из трона царя Ивана Грозного иранской работы.

Покрывающая остов трона золотая басма с тонким растительным орнаментом усыпана турмалинами, бирюзой, хризолитами, жемчугом и двумя крупными ромбовидными топазами. Сиденье и спинка этого трона обиты золотной парчой.

«Алмазный» трон иранской работы представляет собой кресло с высокой спинкой и подножием. С лицевой стороны спинки по черному бархату вышиты два гения, поддерживающие корону. Между ними помещен щит с дарственной надписью на латинском языке: «Могущественнейшему и непобедимейшему Московии императору Алексею, на земле благополучно царствующему, сей трон великим искуством соделанный, да будет предзнаменованием грядущего в небесах вечного блаженства».

Трон облицован золотыми и серебряными пластинами с прорезным и чеканным орнаментом очень тонкой работы и большим количеством драгоценных камней. Здесь более 800 алмазов, от которых трон и получил свое название. На боковых стенках кресла сохранились многокрасочные иранские миниатюры, прекрасно передающие различные бытовые сцены.

Трон был подарен царю Алексею Романову армянской торговой компанией в Иране, очень заинтересованной тогда в торговле с Московским государством.

Три трона, которые можно увидеть в витринах — Ивана IV, Михаила и Алексея Романовых, — использовались во время коронационных торжеств до конца XIX в.

Пятый трон — двойной, серебряный, со ступенчатым прорезным подножием и витыми столбиками. В верхней части спинки идет чеканный, почти скульптурный орнамент с фигурами всадников, птиц, трав и сказочных животных. Трон фактически имеет три места. На двух из них сидели цари — Иван V и его десятилетний брат Петр I. Третье место, расположенное за спинкой трона, — для наставников царей, которые подсказывали, как следует вести себя во время приемов и что отвечать на вопросы послов.

К трону принадлежат три столица с двуглавыми орлами — гербами Русского государства и два столица для держав. Изготовлен трон московскими мастерами, на отделку его пошло около 300 кг серебра. С 1682 по 1706 г. трон находился в Грановитой палате Московского Кремля.

В витринах с тронами экспонируются царские посохи и посольские топоры, которые были необходимой принадлежностью царских выходов и посольских приемов. Посохи, выполненные из слоновой кости, золота, дорогого дерева и серебра, представляют собой замечательные образцы резьбы, чеканки, эмали. Посольские топоры сделаны из булата и украшены искусной золотой насечкой, рукояти их покрыты серебром с чеканным травным узором. Этими топорами вооружались царские телохранители — рынды, назначаемые из знатных и родовитых семей.

Кафтаны

Самым распространенным видом одежды был кафтан, который по характеру своего покроя и назначению носил самые разнообразные наименования: длинный, смирный, ездовой, становой и т. д.

Из кафтанов XVI в. в Оружейной палате сохранился только один. Он сшит из иранской ткани типа атласа. Покрой кафтана напоминает восточный халат с длинными узкими рукавами. По нежно-голубому фону шелком и золотом выткан узор, изображающий встречу в лесу человека с крылатым четвероногим драконом. Очень реалистично изображен человек в коротком кафтане, чалме, с кинжалом за поясом и огромным камнем в руках, приподнятым над головой.

Шуба митрополита Филиппа

Одеждой XVI в. является шуба митрополита Филиппа — современника Ивана IV. Сшита шуба из черно-коричневой ткани домашней выработки, украшена простым бараньим мехом, нашивками из тесьмы и простыми обтянутыми пуговицами. Покрой шубы очень простой. К прямым полотнищам ее переда и спины присоединены скошенные полотнища и клинья в подоле. Рукава длинные, очень широкие в пройме и суженные книзу.

Налатник Михаила Романова

По своему покрою он напоминает куртку своеобразной формы с косыми незашитыми боками и широкими короткими незашитыми рукавами. Эта одежда была принадлежностью парадного воинского наряда и носилась поверх доспеха. Сшит налатник из красного атласа и почти сплошь расшит превосходным золотым растительным и геометрическим узором, в который мастерица вложила тонкий вкус и высокое мастерство. Этот налатник первоначально принадлежал царю Михаилу Романову, а затем его сыну Алексею, который пользовался им во время Смоленского похода 1654 г.

Терлики были очень разнообразны как по тканям, так и по украшениям. Одежды, экспонируемые в Оружейной палате, сшиты из вишневого бархата, с небольшим воротником вокруг шеи.

Становой кафтан Петра I

Самая большая группа одежд относится к концу XVII в. Она включает в себя в основном становые кафтаны, зипун и платно, принадлежавшие Петру I, когда он еще носил старорусское платье. Одевались такие кафтаны поверх другой одежды — зипуна. Были они как домашними, так и выходными, в зависимости от того, из какой ткани сшиты.

Это распашные, длинные, прямые одежды с очень широкими и короткими рукавами, с круглым воротом, украшенные плетеным золото-серебряным кружевом. Прямая спина прилегает в талии, полы спадают свободно и не заходят одна на другую. Подобные кафтаны плотно облегали стан, и, вероятно, поэтому их и называли становыми. Из-под рукавов станового кафтана обычно были видны рукава зипуна, украшенные богатой жемчужной обнизью.

Зипуны

Ко второй группе относятся кафтаны, у которых раскрой спины такой же, как у предыдущих, но все остальные детали имеют существенные отличия. Полы у этих одежд заходят одна на другую, рукава длинные, сильно расширенные у проймы и очень суженные от локтя книзу. Ворот небольшой, стоячий. К этой группе одежд можно отнести кафтан темно-зеленого сукна и зеленого атласа, известный под названием зипун.

Кафтан темно-зеленого сукна, обшитый серебряным шнурочком, резко отличается покроем от становых кафтанов, хотя и прилегает к талии. Полы этого кафтана заходят одна на другую. Застегивается он сбоку на одну пуговицу. В боках вставлены клинья, но вшиты они не так, как у становых. Рукав постепенно суживается книзу. Пройма его широкая. В связи с тем, что этот кафтан, напоминающий народную поддевку, был проще и удобнее других, он получил широкое распространение, а назван «русским».

Зипун зеленого безузорного атласа на вате простеган продольными полосами. Его носили под кафтаном. Сзади зипун прилегает к талии. В боках вшиты косые клинья. Рукава вверху широкие, книзу сильно суживаются и застегиваются на крючки. В описи платья Петра I записано: «Стежные зеленые зипуны».

Платно Петра I

Самым парадным и богатым царским платьем было платно. Оно использовалось в особо торжественных случаях — в дни венчания на царство, торжественных приемов иноземных послов и праздничных выходов.

Платно имеет вид прямой, длинной, доходящей до пят рубахи, не прилегающей к талии, с очень широкими рукавами. Своим покроем платно напоминает церковное облачение — саккос.

Платно выполнялось из самых дорогих тканей — парчи, аксамита, украшалось металлическим кружевом, золотыми запонами, пуговицами, жемчугом, драгоценными камнями и дорогими мехами.

Платно Петра I было скроено из «атласа золотного» (аксамита) венецианского происхождения, как свидетельствует надпись, вытканная на рукаве. Эта ткань была поднесена Петру I гетманом Украины Мазепой в 1689 г. в период его пребывания в Троице-Сергиевой лавре.

Первоначально платно Петра I было опушено собольим мехом и имело золотые с изумрудами пуговицы.

Платье европейского покроя

Старые царские кафтаны и платна сменились платьем нового европейского покроя. Мода на европейское «польское», «немецкое» платье начала проникать в Россию и усваиваться аристократией и дворянством еще в конце XVII в.

Петр I начал носить «немецкое» платье в 1690 г. На придворных и церковных празднествах он нередко появлялся в мундире, коротком кафтане или голландской матросской куртке. Петр считал, что длинная одежда, борода и усы были символом боярской спеси, чванства и лени.

Петровские указы строго определяли, кто и какое платье может носить, и обязывали все городское население, кроме духовенства, посадских людей и крестьян носить новое платье и брить бороды.

Мужской костюм состоял из коротких, до колен, штанов, камзола (позже превратился в жилет) и узкого, длинного, до колен, с широкими фалдами в боках кафтана.

Женский костюм состоял из лифа с костяными пластинами, с очень открытой грудью и короткими рукавами, длинной широкой юбки, к которой в парадных случаях прикреплялся длинный шлейф. Длина шлейфа зависела от знатности владелицы.

Самым ранним платьем французского типа является кафтан из голубой шелковой ткани, принадлежавший Петру I. Отделан он очень скромно узким серебряным галуном.

Платье Екатерины I

Из женских костюмов самыми ранними в собрании Оружейной палаты являются два коронационных платья — императрицы Екатерины I и Анны Ивановны, выполненные по европейской моде. Они сравнительно просты по форме, но изысканы по украшениям, состоят из корсажа с сильно открытым декольте, шлейфа и юбки.

Платье Екатерины I выполнено из шелка пунцового цвета с великолепным серебряным шитьем.

Платье императрицы Елизаветы Петровны

Роскошь и мотовство высших классов в этот период достигли огромных размеров. Императрица Елизавета Петровна превзошла все границы расточительства. Достаточно сказать, что после ее смерти осталось 15 тыс. платьев, два сундука шелковых чулок, а также… куча неоплаченных счетов.

Платье императрицы Екатерины II

Платье Екатерины II, которое предназначалось для встречи турецкого посла после победоносного окончания Русско-турецкой войны в 1775 г., было украшено бриллиантами и 4200 жемчужинами.

Французская мода на фижмы

К середине XVIII в. распространилась французская мода на фижмы. Такая уродливая и неудобная форма дамского платья соответствовала вычурному стилю рококо, который господствовал в тот период в России. Мода на фижмы, продолжавшаяся до конца XVIII в., вызвала большой спрос на китовый ус, в связи с чем в 1722 г. в Голландии образовалось акционерное общество по его добыче.

Типичным образцом упомянутой моды являются три платья. Одно из них принадлежало императрице Елизавете Петровне, а два других (коронационное и венчальное) — Екатерине II. Эти платья выполнены из серебряной ткани — глазета и парчи, украшены золотым позументом, вышивкой и шитыми накладными двуглавыми орлами. Все они имеют огромные фижмы, размах которых достигает 1,5 м.

Коронационный мундир императора

Начиная с XVIII в. коронационной одеждой императора был военный мундир лейб-гвардии Преображенского полка, соответствовавший чину его владельца. К коронационному костюму полагалась мантия (порфира) золотой парчи или глазета, обшитая по вороту, полам и подолу горностаем. Мантия была введена вместо барм Петром I к коронации Екатерины I. Во время торжественных выходов длинные шлейфы мантий несли высшие сановники.

Подарки иностранных правительств

Орел из слоновой кости

Японским императором к коронации 1896 г. были подарены орел из слоновой кости на деревянном пне, изготовленный в Токио, и ширма, шитая шелком. Орел выполнен в натуральную величину. Оперение орла набрано почти из 2 тыс. отдельных пластин слоновой кости.

Ширма состоит из четырех лакированных створок с картинами, вышитыми по белому атласу цветными шелками. С большим мастерством вышито изображение морского прибоя.

Знаки царской власти

Шапка Казанская Ивана Грозного

Второй после шапки Мономаха знаменитый венец Московского царства — шапка Казанская царя Ивана IV. Изготовлена она в Москве, как полагают, в память взятия Казани. Золотая тулья венца имеет слегка вытянутую форму, покрыта густым орнаментом переплетающихся трав на черневом фоне и опоясана тремя рядами «городков» различной формы и величины с альмандинами, бирюзой и жемчугом. Завершается шапка топазом золотистого цвета, закрепленным между двумя жемчужинами.

Большой наряд царя Михаила Федоровича Романова

Необычайной красочностью и богатством украшений отличаются предметы Большого наряда, сделанные в мастерских Московского Кремля в 1627–1628 гг. для царя Михаила Романова. Большой наряд состоит из царского венца, скипетра, державы и саадака.

Венец Большого наряда имеет полусферическую тулью с прорезными городками и шестью небольшими прорезными запонами. Легкий, симметрично расположенный прорезной и чеканный узор на венце украшен эмалью белых, голубых, зеленых тонов и драгоценными камнями — сапфирами, изумрудами, рубинами, жемчужинами.

Держава Большого наряда представляет собой шар, разделенный на два полушария и увенчанный высоким четырехконечным крестом. Верхнее полушарие украшено с большим мастерством многокрасочными эмалями по высокому рельефу с изображением библейских сцен из жизни царя Давида. В высоких конусообразных гнездах закреплены изумруды, сапфиры, рубины и жемчуг.

Скипетр Большого наряда обработан чеканным травным узором, полуфигурками высокого рельефа и сплошь покрыт нежными эмалями белых, голубых, синих тонов и драгоценными камнями.

Шапка алмазная царя Ивана Алексеевича

Шапка из серебряной иранской парчи сделана в мастерских Оружейной палаты в 1684 г. для царя Ивана Алексеевича. Золотые запоны с прорезным орнаментом, эмалями и драгоценными камнями близки к запонам венца Большого наряда.

Корона императрицы Анны Ивановны

В 1721 г. преобразования, проводимые Петром I в области государственного управления, завершились провозглашением России империей. Это свидетельствовало об оформлении в России абсолютизма, классовой опорой которого было усиливавшееся дворянство. Обряд венчания на царство в этот период был заменен обрядом коронации, и тогда вместо царского венца была введена корона. В Оружейной палате сохраняются две короны — Екатерины I и императрицы Анны Ивановны. Последняя, как и корона Екатерины I, сделана из золоченого серебра и украшена ромбовидным узором из нескольких тысяч алмазов. Эти драгоценности первоначально были на короне императрицы Екатерины I.

Парадное конское убранство

В Государственной Оружейной палате хранится редкое собрание предметов парадного конского убранства — так называемая Конюшенная казна. Большая часть вещей из нее выполнена в мастерских Кремля, другие поступили в качестве даров от иностранных послов и торговых представителей Ирана, Турции, Китая, Бухары, Польши.

Конское убранство, отличавшееся необычайной роскошью, преобладало среди подарков Востока. Алмазы, ярко-красные рубины, ослепительно зеленые изумруды, золотисто-желтые топазы, бирюза и мерцающие жемчужины почти сплошь украшают седла, попоны и узды.

Для выезда Екатерины II в Москву на коронацию, по полицейским отчетам, потребовалось до 19 тыс. лошадей. Народу при этом собралось около 80 тыс. человек. Императрица сидела в раззолоченной карете, в алом бархатном платье, унизанном крупным жемчугом, со звездой на груди и бриллиантовой диадемой. За нею тянулся огромный поезд высоких золотых карет.

Подарок шаха Аббаса

В 1590 г. иранский посол Андибек привез от шаха Аббаса в подарок царю Федору Ивановичу седло в золотой оправе. Оно обтянуто бархатом, затканным золотом, и украшено рубинами, изумрудами и крупной бирюзой.

Другой иранский посол привез в Москву седло, оправленное золотом и украшенное жемчугом, изумрудами, рубинами, бирюзой. Седло было оценено в 650 рублей — это весьма высокая по тому времени цена.

Седло царя Михаила Романова

Особенно интересно седло царя Михаила Романова работы мастера Ивана Попова со «товарищи». Оправленные золотом луки седла искусно расписаны эмалью, сочные и яркие краски которой прекрасно сочетаются с драгоценными камнями — алмазами, сапфирами, рубинами и изумрудами. Сиденье обтянуто аксамитом. Вьющийся цветочный орнамент подчеркивает его форму, следует за овалом седла.

Седло с полным конским убором

(Дар турецкого султана Екатерине II)

Интересно седло с полным конским убором, саблей и перначом, усыпанным драгоценными камнями; бриллиантовая решма (украшение на лбу лошади) с бразильским топазом; серебряные ведро, подковы и гвозди; расшитая красными кораллами попона из серебряной парчи.

Это убранство было подарено султаном Абдул-Гамидом в 1775 г. по случаю заключения Кучук-Кайнарджийского мира. По этому договору Россия получила выход к Черному морю, русским купеческим судам было разрешено плавать по морю и проливам на одинаковых правах с французскими и английскими судами.

Коллекция карет

В Государственной Оружейной палате сохраняется богатейшая в мире коллекция карет. Она дает возможность ознакомиться с конструктивными особенностями экипажей в России и на Западе с XVI до второй половины XVIII в. Ценность этой коллекции состоит и в том, что каждая карета является замечательным произведением искусства.

Подарок короля Англии Якова I Борису Годунову

Самым древним экипажем в Оружейной палате является карета английской работы конца XVI — начала XVII в. Она с занавесками вместо стекол. Кузов подвешен на ремнях. Нет места для кучера. Лошадей или вели под уздцы, или управляли, сидя на одной из них верхом. Эта карета была сделана в Англии в подарок Борису Годунову от английского короля Якова I.

Карета украшена живописью и скульптурной резьбой, которая изображает битву христиан с мусульманами, триумфальное шествие победителя, сцену охоты. Внутри кареты — кресла, обитые иранским бархатом.

Трофей Русско-польской войны

Более усовершенствованным экипажем является карета польской работы начала XVII в. Это старейший из образцов закрытого экипажа. В окна его вставлена слюда. Предполагают, что карета попала в Москву как трофей Русско-польской войны в 1655 г. или еще раньше, при возвращении патриарха Филарета из польского плена. Эту карету изобразил на своей картине «Утро стрелецкой казни» великий русский художник В. И. Суриков.

Детские возки Петра I

К экипажам второй половины XVII в. относятся детские возки русской работы, принадлежавшие трехлетнему Петру I.

В «Троицких походах» И. Е. Забелин писал: «В 1675 г. в мае боярин Артамон Сергеевич Матвеев ударил челом царевичу Петру карету маленькую и в ней 4 возника темно-карие, а на возниках шлеи бархатные, пряжки вызолочены, начельники и гривы и нахвостники шитые».

Другие интересные экспонаты из коллекции карет

Карета петербургской работы 1739 г. также имеет поворотный круг, «лебяжью шейку», рессоры и место для возницы. Она украшена живописью: на золотом фоне изображены амуры, русалки и дельфины. Резьба на карете в стиле барокко, в виде растительного узора и раковин. В окна экипажа вставлены зеркальные стекла.

К этому же времени относится двухместная садовая коляска Анны Ивановны, работы мастеров Конюшенного приказа.

На гравюре, изображающей торжественный въезд императрицы Елизаветы Петровны в Москву, в числе других придворных экипажей есть и линея, которая экспонируется в зале. Устроена она наподобие вагона с дверцами и 14 окнами, внутри скамейки и стол, обитые зеленым сукном. Снаружи линея вызолочена, расписана красками, украшена резьбой в виде листьев аканта и фантастического дельфина. В линею впрягалось 23 лошади — одна пара и семь троек. Поездка из Петербурга до Москвы занимала три дня.

Великолепна карета, изготовленная в Вене в 1740 г. Она украшена резьбой по дереву в стиле рококо, вызолочена. Роскошная рельефная резьба изображает группы мужчин, женщин и амуров с военными атрибутами и трофеями. Вокруг этой резьбы идет мелкий резной геометрический орнамент. Внутри карета обита зеленым бархатом.

Очень интересна другая венская карета 1740 г., украшенная резьбой и живописью. Здесь изображены русалки, выходящие из воды, гирлянды цветов, листьев, медальоны с гербами. Резьба в виде мелкого геометрического орнамента с букетами, раскрашенными красками, является как бы рамкой.

Подарок графа К. Г. Разумовского императрице Елизавете Петровне

Самым великолепным экипажем в собрании Оружейной палаты является карета, выполненная в Париже в 1757 г. мастером Бурнигалем. В ней наиболее ярко выражен стиль рококо. Завитки резного дерева напоминают пену и брызги морской волны. Живопись принадлежит художнику Ф. Буше. Карета была подарена графом К. Г. Разумовским Елизавете Петровне. До настоящего времени она сохранила свой первоначальный вид без реставрации.

Летняя коляска Екатерины II

Летняя коляска Екатерины II выполнена по заказу графа Орлова в Англии. Она украшена резьбой по дереву. Золоченая лавровая ветка, обрамляющая крышу коляски, гирлянды цветов, дубовые листья, знамена, трофеи и оружие производят впечатление художественного литья из металла. По кузову на золоченом фоне — живопись неизвестного, но наверняка значительного западноевропейского художника.

4. Сокровища Васильевского острова

Санкт-Петербург, как известно, основан на островах. В числе сорока островов, сохранившихся и доныне (при Петре I их было свыше ста), самым маленьким является Заячий, а самым крупным — Васильевский, расположенный в устье Невы. Его нередко именуют «островом ученых», ибо там сосредоточено наибольшее в Петербурге число высших учебных заведений и НИИ. Однако с еще большим основанием мы называем Васильевский остров средоточием коллекций драгоценных камней, да и вообще всех известных миру минералов! Дело в том, что в трех музеях острова (созданных на базе Горного института, Всероссийского геологического института и Санкт-Петербургского университета) собраны десятки тысяч редчайших и красивейших самоцветов! Подобных коллекций нет нигде в мире.

В 1773 г. императрица Екатерина II подписала указ об учреждении Горного корпуса и создания при нем «Кабинета из российских и иностранных минералов и ископаемых тел». Через полвека профессор геологии Д. И. Соколов сказал о нем: «Он полностью и порядком может соперничать с первейшими музеями Европы, превосходя их наружным великолепием своим». Еще бы! Белокаменное здание, возведенное А. Н. Воронихиным, признано шедевром архитектуры. Оно выходит главным фасадом на красавицу Неву и своим роскошным обликом как бы символизирует природные богатства России.

Горный «Музеум» института, где хранятся коллекции самоцветов, занимает самые лучшие и просторные помещения. Дивный красочный плафон, выполненный художником Д. Б. Скотти, состоит из трех аллегорических панно: «Учреждение Петром I в России горного промысла», «Учреждение Горного корпуса Екатериной II» и «Благосостояние горного дела в России при императоре Александре I».

Минералогическая экспозиция музея размещается в семи залах, в которых хранятся около 30 тыс. образцов. И, конечно, самоцветы завораживают любого. Мимо огромной глыбы уральского малахита невозможно пройти равнодушно. Поражает и восхищает не только размер глыбы (ее вес составляет полторы тонны!), но и превосходное качество природного материала. Малахитовая глыба темно-зеленого цвета была «всеподданнейше поднесена императрице Екатерине II владельцем Полевского завода господином Турчаниновым в 1789 году». Императрица, отлично понимая, что эта глыба — «чудо из чудес», не поддалась соблазну распилить уникум на куски для превращения их в ювелирные украшения, а подарила малахит музею. Такого замечательного образца нет ни в одной стране мира! Многие американцы пересекают океан, чтобы хотя бы сфотографироваться на фоне этого чуда.

Еще один уникальный экспонат, находящийся на особом хранении, знаток драгоценных камней М. И. Пыляев назвал «драгоценнейшим». Это гигантский кристалл берилла превосходного ювелирного качества. Он представляет собой шестигранную призму длиной более четверти метра приятного зеленоватого цвета чистейшей воды и без всяких трещин и включений. Весит «берилловый король» 2,5 кг! Этот красавец был найден 19 ноября 1828 г. на Урале, неподалеку от деревни Алабашка. Бесценный кристалл тоже подарил музею русский царь Николай I.

Даже в те времена этот исторический образец стоил 50 тыс. рублей золотом!

Еще одна уникальная коллекция отечественных самоцветов обосновалась в большом здании на углу Среднего проспекта Васильевского острова и 18-й линии. Поднявшись по широкой мраморной лестнице в Центральный научно-исследовательский геологоразведочный музей им. академика Ф. Н. Чернышева, посетители буквально теряются от многоцветия образцов, сверкающих гранями за стеклами витрин. В огромном зале площадью 3570 м2 хранятся более 1 млн (!) образцов минералов!

Из числа уникальных экспонатов назовем огромную карту СССР, сложенную из 45 тыс. цветных камней высокой твердости и из более чем 3,5 тыс. драгоценных камней! На карте равнины выполнены из яшм зеленых тонов, а горы — из желтоватых и коричневых их разновидностей. Ледниковые шапки на Кавказе, Памире, Тянь-Шане отмечены благородными опалами, а моря и океаны набраны лазуритами синих и голубых оттенков.

На карте показаны 450 городов, помеченных различными самоцветами, а железные дороги, параллели и меридианы — самородным серебром. Москва обозначена звездой из рубинов с бриллиантовым серпом и молотом, Санкт-Петербург (в ту пору Ленинград) помечен драгоценнейшим александритом, а столицы бывших союзных республик — рубиновыми звездами. Госграница проложена двойной линией из красного орлеца и редкой сургучной яшмы. Показан на карте и подвиг героев-папанинцев (1937–1938). Их героический дрейф на льдине в Северном Ледовитом океане обозначен цепочкой топазов. Северный морской путь помечен синим аквамарином.

Карта была изготовлена камнерезами и ювелирами Екатеринбурга (Свердловска) и Санкт-Петербурга (Ленинграда) и долгое время украшала Георгиевский зал Эрмитажа. Этот уникальный экспонат побывал в Париже, Нью-Йорке, Токио и неизменно удостаивался почетных призов.

Редчайшая коллекция минералов собрана также в одном из старейших российских университетов — Петербургском. Ее можно увидеть в здании Двенадцати коллегий, построенном архитектором Трезини еще в начале XVIII в. Коллекция, составленная по большей части из подаренных или завещанных собраний, принадлежавших видным ученым, комплектовалась на протяжении 200 лет. Был среди дарителей и человек духовного сана — архиепископ Ярославский и Ростовский Нил, в миру Н. Ф. Исаакович (1796–1874). Была у архиепископа страсть к геогнозии (теперь геологии), и особенно к собирательству минералов. Поездил священнослужитель по Забайкалью, побывал на Саянах, Камчатке и в других краях, и отовсюду привозил минералы. Знаток самоцветов профессор Г. Е. Щуровский просто восхищался этой коллекцией: «Какие превосходные штуфы Нерчинских минералов, топазов, аквамаринов, или бериллов, аметистов, дымчатого кварца, горного хрусталя! Какое замечательное собрание тамошних халцедонов, агатов, яшм! Какие превосходные образцы рубеллита (розовая разновидность турмалина) или малинового шерла, лазурита и других минералов!»

 

5. Легенды Лебедянского уезда

Старинный русский город Лебедянь, основанный в начале XVII в., относится к тем степным оплотам Русского государства, которые, по словам И. А. Бунина, находились «среди великих черноземных полей Подстепья на той роковой черте, за которой некогда простирались “земли дикие, незнаемые” и первые вдыхали бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над нею, первые видели зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первые давали знать Москве о грядущей беде и первыми ложились костьми за нее».

Начало истории города Лебедяни загадочно. Историкам точно известны даты основания соседних городов — Ефремова, Данкова, Липецка, Раненбурга, Козлова. Год же основания Лебедяни неизвестен. Вместо этого вам расскажут легенды, где факт перемешан с вымыслом и корни которых уходят едва ли не в XIV в. и далее. Интересно, что ни один из названных городов не может похвалиться подобными историями.

Рассказывают, что на месте Лебедяни в незапамятные времена существовал земляной городок, построенный разбойником Кунамом и сыновьями его Тяпкой и Русой. Кунам с сыновьями разбойничали на торговом пути на Дону, а также неоднократно совершали набеги на татар. В старости Кунам пал в битве с татарским богатырем, и над его могилой сыновья насыпали курган в десяти верстах от города, на правом берегу Красивой Мечи при впадении ее в Дон. Имя Тяпки (полагают, что это прозвище означает что-то типа «рубака») сохранила Тяпкина гора в центре города на берегу Дона, на которой в начале XVII в. и была заложена Лебедянь. С именем Кунама некоторые исследователи связывают близлежащее село Куймань.

Неподалеку от разбойничьего городка в Романцевском лесу жил пустынник Петр, известный по всей Рязанской земле своими христианскими подвигами. После гибели отца Тяпка и Руса пришли к Петру и приняли от него монашеский образ, поселились рядом с пустынником и в 1353 г. построили Ильинскую церковь. Разбойничий городок стал сторожевым, а дружина разбойников, оставив грабежи, несла сторожевую службу на Дону. В 1380 г. церковь и городок были разрушены татарами Мамая.

Некоторое время спустя в обители появился «некий владетельный князь», лишенный своей отчины и вынужденный скрываться на этой глухой окраине Рязанской земли. Князь этот не кто иной, как последний Великий князь Смоленский Юрий Святославович, убивший свою жену Юлианию Вяземскую и, «будучи лишен своей отчины, не терпя горького своего безвременья, срама и безчестия», бежал сначала в Орду, а затем в Рязанскую землю. Князь внес в церковь значительные вклады, построил кельи для иноков, принял иноческий чин и здесь окончил свои дни, «плачась о грехе своем».

Есть и другая версия этой легенды: в первой половине XIV в. Иван Калита направил в Орду дань хану Узбеку с боярином Тяпкиным, в просторечии именуемым Тяпкой. Тяпкин же присвоил подарки хана и бежал с ними в здешние Романцевские леса. Здесь он собрал шайку вольницы, основал городок на берегу Дона и стал грозою татар, убивая ханских баскаков и освобождая русских пленников. В одном из таких набегов он освободил русского священника, который сначала поселился в его городке, а затем перебрался в лес на расстоянии версты от города, где около 1353 г. построил церковь Святого Ильи о двух этажах: нижний для жилья, верхний для богослужений. Позднее Тышим со своими товарищами также поселились около церкви и, приняв монашество, основали небольшой монастырек. В 1380 г. он был разорен татарами, бежавшими с Куликова поля. Несколько позднее в монастыре поселился пустынник Петр. Окончательно монастырь был разорен татарами в 1542 г.

Здесь следует остановиться и заметить, что история о Смоленском князе Юрии Святославовиче — реальный исторический факт. После гибели жены он, как сообщают летописи (Воскресенская, Софийская И, Никоновская и др.), «на чюждей стране скитаяся и странствуя в изгнании, преходя с места на место в пустынях… пребываше в пустыни, в монастыри у некоего старца христо-любца, игумена Петра, добрым житием тщася угодити Богу; и тамо, неколико дней поболев, пребыв в печалех и скорбех, преставися, и проводиша его честно и погребоша его с надгробными песнями, и погребен бысть ту Сентября в 14 день 6915 (1408) года». Могло это происходить в Лебедянских краях? Безусловно. Но так же безусловно это могло происходить и в любом другом уголке Рязанской земли.

Кстати, легенды Венева монастыря утверждают, что история с князем Святославом и пустынником Петром произошла именно в Веневом монастыре.

Но вернемся к нашему повествованию. В XVI в. разбойничал в здешних местах знаменитый герой русского фольклора атаман Кудеяр. Пристанищем его, как утверждают, был земляной городок близ села Владимирское, Гудово тож. По одним сведениям, здесь был склад его имущества, по другим — сторожевой пост, окруженный валами и рвами. Предание говорит, что городок этот был отбит у разбойников донскими казаками и ватага Кудеяра погибла в бою. Остатками жилища Кудеяра местные жители считали две чугунных вереи от ворот, стоявшие близ церкви села Преображенское. Остатки городка Кудеяра в середине XIX в. представляли собой «два вала, один со рвом, от подошвы до вершины сажен трех, а другой без рва и мало заметен, оба длиною более 100 сажен».

С именем Кудеяра связывается и таинственная галерея, вырубленная в скалах на берегу Дона в 30 верстах от Лебедяни. Галерея, по описанию, представляет собой «подземный тайник в пять этажей, причем каждый этаж соединен с нижним посредством вертикального колодца, то с одной, то с другой стороны поочередно; таким образом, тайник представляет собой зигзагообразный тоннель, стены и потолок которого выложены громадных размеров каменными плитами». Другой тайник находится у деревни Ратмановой, третий — у села Венюкова.

В следующем столетии прославились в здешних местах еще два разбойника, Наян и Тарас, жившие в двух верстах от нынешнего села Доброго, на берегу р. Воронеж. Тарас был не только разбойник, но и чернокнижник, и посещал окрестные селения для грабежа весьма своеобразным способом: расстилал на воде свою епанчу, садился на нее и плыл по реке, удивляя и пугая жителей. Все прибрежные села дрожали перед ним. Несколько раз жители просили у правительства защиты, однако присылаемые для поимки Тараса солдаты не могли подойти к разбойнику ближе чем на ружейный выстрел, а ни пули, ни даже орудийные выстрелы не вредили ему. Истребить злодея сумел один местный священник, который присоединился к очередной воинской команде, посланной на поимку Тараса, и застрелил разбойника из пищали.

Жители села Доброго указывали в лесу два высоких кургана, стоящих в полуверсте друг от друга, где, по их словам, располагались жилища Наяна и Тараса.

Исторические реалии подтверждают, что здешние места на протяжении по крайней мере 200 лет были наводнены «татями, бродягами и беглыми». Здесь проходил один из главных путей беглецов на Дон, в казаки, и этим путем «на Дон в молодечество» пробирались веками многие тысячи русских людей. Иные из них начинали свое «молодечество» еще в Москве, разбивая лавки богатых купцов, и документы XVII в. пестрят наказами московских властей лебедянским воеводам, чтобы «тех воров и разбойников в городах и уездах сыскивать». Многие из беглецов так и не доходили до Дона, оседая в лесах, в то время обильно покрывавших территории Лебедянского и соседнего уездов, и уездная администрация с тревогой сообщала в Москву: «А ведомо, что и смертные убойцы есть же в лесах и в дорогах».

От разбоев в первую очередь страдало население уезда. В 1681 г. разбойники даже ограбили Лебедянский Троицкий монастырь: ночью ворвались в ограду, «разбили» игумена и братию, вырубили церковные двери и сняли оклады с Евангелия и икон, а через пять дней явились опять, пограбили имущество и ризницу. В 1695 г. в уезде скрывалась группа разбойников, бежавших из Москвы с награбленным добром: «и деньги, и ефимки, и золотые, и низанье, и посуда серебряная, и оловянная, и медная, и в ломах, и в слитках, и жемчуг, и запаны, и персни, и серги, и кресты; и та рухлядь воровская».

Разбои продолжались и на протяжении всего XVIII в. В 1765 г. Екатерина И, для искоренения воров, разбойников и пристанодержателей, указала в каждой волости избрать сотских, чтоб они, под страхом смертной казни, доносили Лебедянской воеводской канцелярии два раза в год о благополучии в этом отношении вверенных им сел и деревень. Однако, несмотря на меры правительства, вплоть до начала XIX в. по дорогам уезда было опасно ездить. Последним лебедянским разбойником следует, очевидно, считать помещика Филина. С шайкой вооруженных дворовых людей он выезжал на разбой, «грабил и мучил разных людей, и был от него страх великий». Филина вызывали в суд, он игнорировал вызовы; когда же за ним в имение явилась полиция, Филин «выгнал оную и грозил ей ружейными выстрелами». Пришлось губернатору выслать из Тамбова в Лебедянский уезд воинскую команду. Было это в 1802 г. Где разбойники — там и клады. Как рассказывали старики, в одном из курганов близ села Троекурова «заключено столько золота и серебра, что сокровища сего не стоит весь Лебедянский уезд». Клад этот, однако, никому пока найти не посчастливилось. А вот другие клады — были.

Россыпные серебряные и медные монеты, в основном восточные, золотоордынские и Великого княжества Рязанского — частые находки на пахотных полях в окрестностях Лебедяни. Здесь же был найден резной по кости образок с серебряным басменным ободком, датируемый XTV в. В селе Каликино на огороде в 1901 г. был найден клад из 568 серебряных ордынских монет и чугунная ваза. Клад рязанских монет XV в. весом более фунта был найден в селе Черепянь на Дону, а другой, в котором обнаружены медные и серебряные кресты, восточные монеты и монеты рязанского князя Ивана Федоровича (1409–1458) — в Покрово-Казацкой слободе. Интересно, что по времени происхождения эти находки совпадают с временем легендарных Кунама, Тяпки и пустынника Петра. Видимо, какая-то историческая база под Лебедянскими легендами все-таки есть.

Серьезных археологических раскопок здесь не проводилось, хотя разведки по Дону и Красивой Мече открыли большое количество славянских поселений и курганов XII–XIV вв. Пока же здешние древности, как с грустью писал еще в XIX в. исследователь, «изглаживает соха, не дождавшись археологического заступа».

 

6. Сокровища Степана Разина

В июне 1671 г. в Гамбурге вышла газета «Северный Меркурий», которая стала бойко раскупаться горожанами. В ней была помещена корреспонденция английского купца Томаса Хебдона, находящегося в далекой России, в Москве. Как очевидец, он подробно описал казнь Степана Разина и сделал это весьма оперативно, послав корреспонденцию в Европу через два часа, после того как палач закончил свою работу, известив тем самым негоциантов и дипломатов о том, что вновь возобновляется торговля с Россией.

Томас Хебдон писал: «По всему миру уже несомненно разнеслась весть о том, как мятежник, по имени Степан Разин, стал главарем множества казаков и татар, как он захватил город Астрахань и все Астраханское царство и совершил разные другие тиранства и как, наконец, он всячески стремился привлечь на свою сторону донских казаков, чтобы нанести сильный удар по Москве.

Следует знать, что упомянутые донские казаки сделали вид, будто они с ним согласны. Однако они с ним поступили так из хитрости, дабы поймать лису в ловушку. Выведав, что Разин со своим братом остановился в убежище, где он ничего не опасался, казаки напали на него и захватили его с братом в плен.

В прошлую пятницу 1000 мушкетеров-стрельцов доставили его сюда, и сегодня за два часа до того, как я это пишу, он был наказан по заслугам. Его поставили на специально сколоченную по такому случаю повозку семи футов вышиной: там Разин стоял так, что все люди — а их собралось более 100 000 — могли его видеть.

На повозке была сооружена виселица, под которой он стоял, пока его везли к месту казни. Он был крепко прикован цепями: одна очень большая шла вокруг бедер и спускалась к ногам, другой он был прикован за шею. В середине виселицы была прибита доска, которая поддерживала его голову; его руки были растянуты в сторону и прибиты к краям повозки, и из них текла кровь.

Брат его тоже был в оковах на руках и ногах, и его руки были прикованы к повозке, за которой он должен был идти. Он казался очень оробевшим, так что главарь мятежников часто его подбадривал, сказав ему однажды так: “Ты ведь знаешь, что мы затеяли такое, что и при еще больших успехах мы не могли ожидать лучшего конца”.

Этот Разин все время сохранял свой гневный вид тирана и, как было видно, совсем не боялся смерти.

Его царское величество нам, немцам и другим иностранцам, а также персидскому послу, оказал милость, и нас под охраной многих солдат провели поближе, чтобы мы разглядели эту казнь лучше, чем другие, и рассказали бы об этом у себя соотечественникам. Некоторые из нас даже были забрызганы кровью.

Сперва ему отрубили руки, потом ноги и, наконец, голову. Эти пять частей тела насадили на пять кольев. Туловище вечером было выброшено псам. После Разина был казнен еще один мятежник, а завтра должен быть казнен также его брат.

Это я пишу в спешке. О том, что еще произойдет, будет сообщено потом.

Москва, через два часа после казни, 6 июня (по старому стилю) 1671 года».

Нужно отдать должное Томасу Хебдону за точность описания. Спустя неделю в «Северный Меркурий» он послал еще одну корреспонденцию:

«Умер еще один из главных мятежников, прозванный Чертоусом, а его люди разбиты под Симбирском и вынуждены были отступить… Объявлен указ о даровании жизни и милости тем, кто сам сдался в плен.

Достоверно известно, что недавно казненный мятежник действительно был у них главным бунтовщиком Степаном Разиным. Его брату залечили раны после пыток, и вскоре его должны отправить в Астрахань, чтобы найти клады, закопанные там Степаном».

И вот тут-то после казни Степана Разина на Красной площади начинается весьма интересное и загадочное для историков действо. После того как палач разделался с Разиным и подручные поволокли на плаху его брата Фрола Тимофеевича, тот вдруг срывающимся от натуги голосом крикнул: «Слово и дело государево!» И сказал, что знает тайну писем (?) и кладов Разина. Казнь Фрола была отсрочена.

По свидетельству очевидца-иностранца Конрада Штуртцфлейша, уже превращенный в кровавый обрубок Степан Разин вдруг ожил и прошипел: «Молчи, собака!»

Это были последние слова Разина, и их Штуртцфлейш записал латинскими буквами.

Как видно из документов, Фрола Разина уже через два дня жестоко пытали в Константино-Еленинской башне Кремля, и его показания были сообщены царю Алексею Михайловичу:

«…и про письма сказал, которые воровские письма брата его были к нему присланы откуда ни есть и всякие, что у него были, то все брат его, Стенька, ухоронил в землю… поклал в кувшин, и засмоля закопал в землю на острове по реке Дону, на урочище, на прорве, под вербою. А та-де верба крива посередке, а около нее густые вербы».

О показаниях Фрола Разина немедленно докладывали царю, который проявил большой интерес к кладам Степана, ибо по «отпискам» воевод, у бояр и богатого люда «разбойник» награбил зело много добра всякого». В пытошной на дыбе, орущий от нестерпимой боли в вывороченных суставах Фрол показал, что после разгрома восстания при бежавшем в Кагальник атамане был «сундук с рухлядью» и драгоценностями.

Показания Фрола были опубликованы известным историком Н. И. Костомаровым, они довольно интересны и в них просматривается некая психологическая деталь: сделанный безымянным мастером из слоновой кости Константинополь (Цареград), видимо, очень нравился Степану, и он не пожелал с ним расстаться даже в минуту смертельной опасности, послав за этим сокровищем своего брата.

Весть о том, что во время казни на Красной площади брат Степана Разина крикнул: «Слово и дело» — и что царь хочет выведать у него места кладов, быстро распространилась среди московского люда, а затем и по всей России. Скоро возникли легенды о кладах Стеньки Разина и жуткие истории о заговоренных сокровищах его, зарытых в разных местах на берегах Волги.

Историки не отрицают фактов существования «кладов разбойника Разина», но вскоре никто этой темой не занимался. Конечно, восставшие взяли приступом несколько городов и при этом экспроприировали значительные материальные ценности, принадлежавшие имущим слоям, и вполне уместен вопрос: «Куда делось все то богатство, которое попало в руки Разина?»

Известно, что отец Степана старый казак Тимофей Разя, участник многих войн и походов против турок и «крымчаков», умер в 1650 г., когда будущему атаману было всего 19 лет. При этом характер его, как рассказывали старики, был резкий, крутой и смелый необычайно, что сильно его выделяло. Однако он был умен, рассудителен, сообразителен и инициативен в боевых стычках. В его родной станице Наумовской эти качества ценились…

Осенью 1652 г. Степан подал войсковому атаману челобитную, дабы он отпустил его из пределов Войска Донского на богомолье в Соловецкий монастырь к святым угодникам Савватию и Зосиме… По пути он дважды побывал в Москве, узнал порядки московские. Через шесть лет, в 1658 г., его включили в состав посольства казацкого и он вновь побывал в Москве. Царь Алексей Михайлович обсуждал с казаками важные вопросы, касающиеся защиты южных рубежей государства Российского.

Сам факт включения Степана в состав посольства, когда ему было 28 лет, говорит о том, что ему была оказана честь и что авторитет его был велик. Из сохранившихся документов известно, что Степан Разин казацким атаманом был выбран около 1662 г. и неплохо командовал казаками в битве при Молочных Водах. В мирное время вел переговоры с калмыками, турками, татарами и, как уверяет людская молва, неплохо изъяснялся на этих языках.

Много лет собирал я в поездках по Волге и Каме легенды и сказания о Степане Разине, их скопилось у меня приличное количество. Среди них есть и такие, которые содержат народную версию о том, как Разин стал разбойником.

В них тема о кладах Степана Разина начинается со времени его Персидского похода «за зипунами», как шутливо называли поход казаки, который был предпринят в 1667–1669 гг. Тогда на стругах со своей ватагой Степан двинулся от Красного Яра к Гурьеву, затем на Дербент — Баку и далее в Персию на Орешт — Гилянь — Фарабад, прошел вдоль восточного побережья Хвалынского моря (Каспия) и вернулся к острову Дуванному и Свинному близ Баку. Затем, после короткого отдыха, проследовал на своих стругах мимо Астрахани к Черному Яру на Дон в Кагальницкий городок.

По мере следования стругов Степана людская молва шла, опережая их. Особенно много разговоров шло о том, что Степан Разин ушел из Персии с зело великой добычей.

«Приехал Стенька из Персидской земли и стал астраханскому воеводе челом бить: “Отпиши царю русскому, что, вот мол, разбойничал, а теперь прошу у него милости”. У Стеньки много добра всякого из-за моря привезено было, у воеводы глаза и разбежались! Что ни завидит воевода, всего-то ему хочется и того, и другого, и третьего. Понравилась ему у Стеньки шуба. “Продай, — говорит, — шубу, подари, нешто тебе ее жалко?”

А шуба была заветная, не дает ее Стенька. Грозит воевода: “Царю пожалуюсь!” Отдал Стенька шубу со словами: “На тебе шубу, да чтобы не надеяла она шуму!”

Так оно и вышло. Стенька после всю Астарахань (так в XVII в. называли Астрахань. — Л. В.) разорил, а с воеводы Прозоровского снял шкуру, как шубу, спустив ее по самые пятки»…

Из персидской земли Стенька красавицу вывез — сестру иранского шаха. Милуется он с ней, а товарищи и давай смеяться: «Видно, — говорят, — она дороже нас стала — все с ней возишься!»

Так что же Стенька? Взял княжну в охапку да в Волгу и бросил, не пожалел. «На, — говорит, — ни чем-то я тебя не одаривал!»

Интересно, что легенда о том, что Степан «заговоренный человек» и был неуязвим, возникла еще при жизни Разина. Царицынский воевода в 1670 г. отписывал царю: «Того атамана есаула Разина ни пищаль, ни сабля, ничего не берет».

В народе же говорили так: «У Стеньки кроме людской и другая сила была — он себя с малых лет нечистому продал — не боялся ни пули, ни железа; на огне не горел и в воде не тонул. Бывало, сядет в кошму (кош — купеческое небольшое судно без палубы. — Авт.), по Волге плывет и вдруг на воздух на ней поднимался, потому, как был он чернокнижник…

Его в острог не раз садили за решетки, да на запоры. А он возьмет уголь, напишет на стене лодку, спросит воды испить, плеснет на стену этой водой — река станет! Сядет он в лодку, кликнет товарищей — глянь, уж на Волге Стенька!»

Для историков и фольклористов эти полеты Разина по воздуху довольно загадочны. В связи с этим представляется весьма любопытным утверждение старого бакенщика на Каме близ Перми, слышанное им от дедов на Волге, что-де разинцы подавали друг другу сигналы (с берега на берег и на разбойные струги) при помощи больших воздушных змеев, называемых «голубями», что непосвященным простым людом воспринималось как колдовство.

Нельзя не признать, что сигнализация разинцев при помощи змеев в значительной степени объясняет их осведомленность и стремительную неожиданность их атак, и захват купеческих стругов на Волге. Без хорошей связи это было бы трудно сделать: собрать вооруженную ватагу, организовать засаду, в нужный момент ринуться на абордажный бой… Известно, что купцы были люди решительные, хорошо вооруженные, имели картечницы, и дружными меткими залпами из ружей не раз отгоняли разбойный люд и уходили от преследователей.

С далеких времен у многих народов хорошим способом дачи сигналов, скажем, предупреждением о военной опасности, были зажженные костры. Поднятый в воздух змей обладал несомненным преимуществом. К запущенному змею можно было послать в воздух условный знак в виде квадрата, треугольника, шара, который мог дать краткую информацию о количестве судов (сколько, куда, откуда), сообщить время прохождения «разбойного места», засады и многое другое. Однако обратимся к легендам, в них много интересного.

«В Персии воевал он два года, набрал много богатства, так что ни счесть, ни сметить невозможно было. Ворочался он мимо Астрахани, воеводы не хотели его пропустить и велели палить в него из ружей и из пушек; только Стенька был чернокнижник, так его нельзя было донять ничем: он такое слово знал, что ядра и пули от него отскакивали.

На другой год он пришел под Астрахань с войском и осадил кругом город. Приказал Стенька палить холостыми зарядами и послал сказать, чтоб отворили ему ворота. Тогда был в Астрахани митрополит Иосиф. Стал он Стеньку корить и говорить ему: “Вишь, какая у тебя шапка — царский подарок, надобно, чтоб тебе теперь за твои дела царь на ноги прислал подарок — кандалы!”

И стал его митрополит уговаривать, чтоб он покаялся и принес повинную Богу и государю. Стенька осерчал на него за это, да притворился, будто и впрямь пришел в чувствие и хочет покаяться.

“Ладно, — говорит, — покаюсь. Пойдем со мной на соборную колокольню, я стану перед всем народом и принесу покаяние”…

Как взошли они на колокольню, Стенька схватил митрополита поперек и скинул вниз. “Вот, — говорит, — тебе мое покаяние!”

За это Степана Разина семью соборами покляли!» Историк Н. И. Костомаров записал интересный рассказ русских матросов, возвращавшихся из «тюркменского плена в чужедальних басурманских сторонах», уверявших, что встречали Степана Разина в… 1858 г.!

«Как бежали мы из плена, так проходили через Персидскую землю, по берегу Каспийского моря. Там над берегами стоят высокие, страшные горы… Случилась гроза. Мы под гору сели, говорили между собой по-русски, как вдруг позади нас кто-то отозвался: “Здравствуйте, русские люди!”

Мы оглянулись: ан из щели, из горы, вылазит старик седой-седой, старый, древний — ажно мохом порос.

“А что, — спрашивает, — вы ходите по русской земле: не зажигают там сальных свечей вместо восковых?”

Мы ему говорим: “Давно, дедушка, были на Руси, шесть лет в неволе прожили”… — “Ну, а бывали вы в Божьей церкви в обедне на первое Воскресенье Великого поста?” — “Слыхали”. — “Так знайте же, я — Стенька Разин. Меня земля не приняла”…

По народному поверью, разбогатеть от клада человеку трудно, так как большинство из них заговорены и без приговоров, заклинаний в руки простому смертному не даются.

Клады Степана Разина — особые, они спрятаны в землю на человеческую голову или несколько голов. Чтобы их добыть, кладоискатель должен погубить известное “заговоренное” число людей, и тогда клад достанется без особых затруднений…

Иногда клад зарыт “на счастливого”, но это бывало редко. Тогда “знак клада” является в виде черной кошки или собаки. В этом случае, человек должен идти за такой кошкой, и когда она остановится и замяучит, то нужно не оплошать, ударить ее изо всех сил и сказать: “Рассыпься!”, а потом в этом месте надо копать…

Еще рассказывают, что у кладов Степана Разина слишком трудны условия заговора. Вот две такие легенды.

Шло раз по Волге судно, а на нем один бурлак хворый был. Видит хозяин, что работать бурлак не в силах, дал ему лодку и ссадил в горах.

“Иди, — говорит, — куда-нибудь выйдешь, а кормить тебя даром не хочу. Кто тебя знает, выздоровеешь ты или нет”…

И пошел бурлак по тропинке в лес, еле тащится. Ночь прошла, зги не видать. Вдруг вроде впереди огонек мелькает. Пошел бурлак на него и вышел к землянке. А в землянке сидит старик, волосатый весь и седой-преседой.

Попросился бурлак переночевать — тот сперва не пускал, а после говорит: “Пожалуй, ночуй, коли не боишься”. Бурлак подумал: “Чего бояться-то? Разбойникам у меня взять нечего”. Лег и заснул.

А утром старик и говорит: “А знаешь ли ты, у кого ночевал и кто я?” “Не знаю”, — говорит тот. “Я — Стенька Разин, великий грешник — смерти себе не знаю и здесь за грехи свои муку терплю”.

У бурлака хворь как рукой сняло — стоит, слушает старика. А тот продолжает: “Далече отсюда, в земле с кладом ружье зарыто, спрыг-травой заряжено — там моя смерть. На вот тебе грамотку”. — И дал старик запись на богатый клад — зарыт он был в Симбирской губернии… (Упоминание о губернии указывает на время появления легенды — не ранее петровских времен, т. е. XVIII в.).

Зарыт клад в селе Шатрашанах и столько казны в нем было, что, по сказу бурлака, можно было Симбирскую губернию сорок раз выжечь и сорок раз обстроить лучше прежнего. Все было прописано в той грамотке — сколько чего и как взять.

Первым делом, часть денег по церквам и по нищей братии раздать, а после взять и из ружья выпалить, да сказать три раза: “Степану Разину вечная память!” — тогда в ту же минуту умрет Стенька, и кончились бы его мучения-муки.

Да не случилось этого. Не дался клад бурлаку. Человек он был темный, грамоте не знал и отдал запись в другие руки — клад в землю и ушел…»

А вот другая легенда.

«Много у Стеньки было всякого добра. Денег девать было некуда. Струги у Стеньки разукрашены, уключины позолочены, на молодцах бархат с золотом, дорогие шапки набекрень сбиты — едут Волгой, песни удалые поют, казной сорят. По буграм да по курганам Стенька золото закапывал.

В Царицынском уезде неподалеку от Песковатовки курган небольшой стоит, всего каких-нибудь сажени две вышины. В нем, в народе говорят, заколдованный Стенькин клад положен. Целое судно, как есть полно серебра и золота. Стенька в полную воду завел его на это место. Когда вода сбыла — судно обсохло, он над ним курган наметал. А для примета на верху вербу посадил. Стала верба расти и выросла в большое дерево… Сказывают, все доподлинно знали, что в кургане клад лежит, да рыть было страшно: клад-то непростой был положен. Из-за кургана каждый раз кто-то выскакивал, страшный-престрашный. Видно нечистые стерегли Стенькино добро»…

В памяти народа до сей поры сохранилось много мест, связанных с именем атамана Степана Разина, особенно на правом берегу Волги, и туристам экскурсоводы часто показывают «Стенькины бугры». Стоя на палубе теплохода, можно слышать: «Тут Стенька станом стоял… Здесь, по преданию, шапку оставил». Так и зовут это место: «Стенькина шапка». На том бугре Стенька стольничал, говорят, там клад положен».

Например, близ деревни Банновки, между селом Золотым и устьем Большого Еруслана (Соратовской обл.) обрыв к Волге носит название «Бугра Стеньки Разина». Местные жители уверяют, что еще в начале века, при закате солнца, когда тени длинные, на бугре можно было различить очертания ямы, где якобы была у Разина «канцелярия».

Костей человеческих много в ней находили, добавляют они. По преданию местному, Разин долго жил на этом бугре в роскошном шатре с ватагою. Жилье у него было богатое — все дорогим бархатом да шелком обито. А на самом «шихане» кресло стояло с насечкой из слоновой кости. С него, бывало, Разин высматривал купцов на Волге и расправу чинил… Большой, как уверяют, здесь клад зарыт.

В старом путеводителе 1900 г. записано: «Выше Камышина, верст за сорок, показывают еще “Бугор Стеньки Разина”. А верст на восемь выше слободы Даниловки лежит ущелье “Стенькина тюрьма”, иначе называемая еще “Дурманом”.

В старые годы оно окружено было густым лесом, в котором легко было заблудиться. Здесь, неподалеку, имеется множество пещер и Уракова-разбойника гора (близ колонии Добринки). Это высокий, в 70 сажень, бугор, где, по преданию, Разин зарубил Уракова, после чего тот семь лет зычным голосом кричал проходившим по Волге судам: “Приворачивай!” — приводя людей в трепет»…

Теперь уместно задать вопрос: имеются ли достоверные сведения о найденных кем-либо кладах Степена Разина? В «Донской газете» за 1875 г. (№ 88) помещена была заметка под названием «Старинные отыскиватели кладов». В ней сообщалось о попытке раздобыть клад Степана Разина.

«Донос наказного атамана Кутейникова на бывшего атамана Иловайского, который обвинялся в употреблении казаков на работе по своему мнению и для рытья клада под надзором новочеркасского полицеймейстера Хрещатинского».

Из дознания обнаружилось, что действительно, рытье клада производилось в 1824 г. с июня по октябрь. Поводом к тому послужила жалоба двух лиц Иловайскому на одного казака, не дозволявшему рыть клад.

Казака вызвали к атаману. Оказалось, что, по рассказам старожилов, в давние времена разбойниками Стеньки Разина в подземных погребах сокрыты разные сокровища.

Оказалось, об этом кладе-де есть предание. Еще до взятия Астрахани на том месте, где нынче сад казака Масленникова, жило 9 партий охотников-разинцев. Добытые ими сокровища они спрятали в тринадцати (?!) погребах, вырытых на глубине 16–17 саженей. Среди них под землей же устроена была церковь, в которой висела атаманская булатная сабля с 24 в ней драгоценными камнями, освещавшими церковь и погреба.

Это предание увлекло и самого Иловайского. Он велел рыть в земле коридоры, полагая, что открытые таким образом сокровища были бы весьма хорошею услугою государю императору.

Рытье клада остановлено было Кутейниковым.

С конца прошлого века кладами Степана Разина интересовался И. Я. Стеллецкий, который сделал интересные записи. «Одного помещичьего добра схоронил Разин близ своего утеса на 10 млн рублей. В 1914 г. в Царицыне близ церкви Троицы провалилась гора на 4 м в глубину. На дне провала оказались гробы и скелеты (видимо, “заговоренные” под несколько человеческих голов клады Разина имеют под собой почву? — Авт.). Обнаружилось, что это провал над тайником Степана Разина, идущий от названной церкви до самой пристани на Волге, куда приплывали “расписные Стеньки Разина челны”, груженные драгоценной добычей.

Добычу свою зарывал он в том самом тайнике. О кладе Разина близ его знаменитого утеса широко разнеслась молва, но не по вине Степана, и на дыбе и под клещами не признался он, куда схоронил сокровища. Один офицер в отставке, Я-в, в 1904 г. рылся в старинных бумагах своей покойной бабушки. И нашел в них замечательный документ — подлинную кладовую запись Степана Разина на спрятанные близ утеса сокровища. Я-в произвел в указанном месте раскопки и действительно открыл целую сеть подземных галерей с мощными дубовыми распорками. Предстояли дальнейшие поиски и раскопки, но точку поставила русско-японская война… Я-в был взят на войну, откуда не вернулся.

В 1910 г. объявился новый претендент, на этот раз старый казак, 62 годов, есаул из области Войска Донского Ш-кой. По-видимому, к нему в руки попала кладовая запись убитого в Маньчжурии Я-ва. Ш-кой явился в Петербург и представил, куда следует, чрезвычайной убедительности документы. В “сферах” они произвели целую сенсацию. Весть о кладе облетела в 1910 г. девять газет».

Следует сказать, что в материалах архива И. Я. Стеллецкого, ныне находящихся в ЦГАЛИ, есть и другие записи о попытках раскопать клады Разина.

«Существует также курган Стеньки Разина, огромный, в 100 м высоты, в кургане имеются подземные ходы. Известна в Саратовской губернии Стенькина пещера в Стенькином овраге на реке Увековке. В 1860-е гг. ее осматривал историк В. Крестовский, она вымурована татарским киричом, найдены монеты и вещи татарского обихода…

Некто Ящеров в 1893 г. разыскивал клад Степана Разина в Лукояновском уезде Нижегородской губернии в четырех из двенадцати его становищ по реке Алатырь. В 1893 г. он добыл кладовую запись, проверенную на месте, и в 1894 г. начал хлопоты в Петербурге о разрешении ему кладоискательства. Императорская археологическая экспедиция разрешила ему поиски сперва на два дня, потом на десять дней. Но настала зима, и поиски были отложены до лета. Тем временем через полицию и сельских старост сел Печи и Михайловки были собраны сведения об обширном подземелье на глубине 22 сажен (44 м) с дубовыми дверями, запертыми железными засовами и замками. Выход из него должен быть в овраг, находящийся за околицей села Печи. Подземелье, видимо, имело вентиляционную трубу. В эту трубу провалилась лошадь во время пашни задними ногами. Образовалось отверстие размером в обыкновенное колесо. В отверстие спустились два смельчака. Первый, будучи вытащен, со страху лишился языка и умер в ту же ночь. Другой, местный псаломщик, на той же глубине пробыл несколько минут, по его словам, ему так стало жутко в неизвестном и мрачном подземелье, что он еле смог дать знать, чтобы его вытащили. Он-то и сообщил и виденных им там дверях».

Наконец, можно рассказать еще об одном эпизоде. Участник Великой Отечественной войны капитан I ранга Г. И. Бессонов поведал, что во время жарких зимних боев в районе Сталинграда, после налета бомбардировщиков Геринга, осыпался берег Волги. Случайно кто-то из бойцов обратил внимание, что вверху обрыва оголилось несколько старинных чугунных пушек, сложенных плотно вряд.

Дульная часть одной из пушек, сильно проржавевшей, скололась, и из нее по откосу высыпались золотые браслеты, серьги, жемчуг, перстни, серебряные и золотые предметы, которые довольно быстро разошлись по рукам. Прошел слух, что это клад «волжских разбойников», возможно, самого Стеньки Разина. Кое-кто попытался извлечь пушки из мерзлого грунта, но это оказалось трудным делом. К тому же участок простреливался противником. А скоро после очередной бомбежки берег осыпался, обильно пошел снег…

Бои шли тяжелые. Вскоре началось наступление на группировку Паулюса, и о кладе быстро забыли…

Следует сказать, что в рассказе фронтовика присутствует важная историческая деталь: достоверно известно, что часть добытых драгоценностей атаман прятал в старые «порченные» пушки, забивал ствол кляпом, закапывал на берегу Волги, ставился памятный знак или ориентир, и само место и описание его заносилось в «грамотку», дабы при необходимости это место можно было отыскать.

А теперь вернемся к событиям, которые разыгрались после того, как Корнило Яковлев (бывший, между прочим, в родстве с семейством Разина) выдал его…

В апреле Степана Разина из Черкасска повезли в Москву, куда он прибыл 4 июня, и сразу же был подвергнут страшным пыткам. Но, видимо, он давно подготовил себя к такому концу, и поэтому выдерживал их с величайшим присутствием духа, без стона и без единого слова о жалости, между тем как брат его, Фролка, вопил от боли.

Что касается его брата, то его повезли на Дон, где никаких кладов не нашли. Видимо, там Фролка рассчитывал совершить побег из-под стражи при помощи знакомых казаков. Но это ему не удалось. Сопровождавшим его стрельцам он говорил, что запамятовал место клада, что не может найти то положенный большой камень, то пещеру, то дерево. Эта своеобразная игра длилась довольно долго: почти пять лет, пока по царскому указу его не повезли в телеге, закованного в кандалах за Москву-реку, на Болотную площадь, где он и был обезглавлен палачом.

 

7. Пугачевское золото

В начале 1840-х гг. два молодых человека, братья Александр и Степан Гусевы, поехали из своего хутора Гусевского в Оренбург и по дороге остановились ночевать в деревне Синегорке. Когда они выпрягли лошадей и зашли в хату, то увидели лежащую на печи сморщенную старушку, слепую. Старушка по говору узнала, что Гусевы «мосоли» («мосолями» называли потомков крепостных заводчика Мосолова) и спросила:

— Вы не из Каноникольского?

— Нет, мы из хутора Гусевского.

— Это на Малом Ику, возле устья речушки Ямагилы?

— Верно! Откуда, бабуся, знаешь?

— Я в молодые годы с Пугачевым ходила, была у него кухаркой. Когда по дороге на Иргизлу за нами гнались сакмарские казаки, Пугачев приказал закопать на левом берегу Ямагилы, возле устья, золото. Много ведь золота отнял у бар. Оно, чай, и теперь в земле лежит.

Слух о том, что где-то в Синегорке живет некая Прасковья, столетняя старуха, которая в молодости ходила с Пугачевым, ходили по округе давно, поэтому братья отнеслись к рассказу старухи с полным доверием. Вернулись братья Гусевы домой. Старший, Александр Петрович (он был уже женат и не жил в отцовском доме), когда все домашние заснули, пошел ночью к устью речки Ямашлы и после упорных поисков отыскал там корчагу золота. Перепрятав ее в укромное местечко, он не сказал об этом никому ни слова.

Через несколько дней младший брат Степан вспомнил в разговоре с отцом про пугачевский клад. Отец удивился: «Почему ж сразу не сказал?» Пошли на берег речушки, копали, копали, но ничего не выкопали. А Александр Петрович, забрав себе клад, отделился от отца и стал заниматься лесным промыслом. Сплавлял лес. Купил себе много земли. Две мельницы построил — в Шагрызе и в Кузьминовке. А сына его, старика уже, в 1930 г. раскулачили. Многие помнят, сколько золота тогда отняли у этого кулака. Первейший ведь в здешних местах богач был! На пугачевском кладе нажился.

Легенд о кладах Емельяна Пугачева бытует, пожалуй, не меньше, чем легенд о «разинских кладах». В отличие от последних клады Пугачева часто имеют под собой, как кажется, гораздо более реальную почву и, по разным свидетельствам, действительно где-то, когда-то, кем-то были найдены.

Множество «кладовых записей» и легенд было связано с пугачевским кладом близ бывшей крепости Рассыпной под Оренбургом, в Диковой балке. По рассказам местных жителей, этот клад был выкопан еще в середине прошлого столетия: «Здесь у нас, возле Рассыпной, есть балка Дикого. Там беглые и дикие люди скрывались. И вот однажды утром пронеслась молва: “Клад, клад вырыли!” И пошли все смотреть. Здесь была открыта яма. Старики говорили — это, мол, уральцы (т. е. уральские казаки) вырыли. У них каким-то родом осталась запись Пугачева, и они знали, что где зарыто, они приезжали к нам. Здесь в лесу еще была береза. Под ней много зарыто золота. Но найти ее, березу, они не смогли. А тот клад в Диковой балке — факт, при мне был».

Еще один пугачевский клад, по рассказам, зарыт на берегу речки Ящурки, впадающей в Урал. По преданию, деньги зарывались в воловьих шкурах, от Ящурки по течению вправо в сторону на 20–30 м. Этот берег впоследствии намыло или отмыло, а сама речка лет сто назад пересохла. В окрестностях Татищева, в озеро Банна, разбитые царскими войсками пугачевцы при отступлении поспешно скатывали бочки с медными и серебряными деньгами. Есть свидетельства, что вскоре, лет через пятнадцать — двадцать, часть этих бочек была обнаружена и извлечена.

А в 1820-х гг., в морозный декабрьский день, к одному из внуков смотрителя Златоустовского завода постучалась вечером старушка-нищая, с посохом и мешком на спине.

— Что тебе, бабушка? — окликнули ее из окошка.

— Пустите, милые, переночевать, Бога для…

— Заходи.

Старушка, которой пошел уже восьмой десяток, переночевала, но на утро оказалась так ослабевшею, что не могла сдвинуться с печи.

— Да куда ж ты, бабушка, идешь?

— А вот, милые, так и бреду, пока добрых людей не найду, которые приютят меня.

— Значит, ты безродная?

— Никого, миленькие, нет, ни родной души не осталось.

— И не знаешь, где родилась?

— Я, милые, заводская, с Авзяно-Петровских заводов… Мои-то все померли… Вот я и хожу по чужим людям.

— Коли так, старушка, то оставайся у нас.

— Спасибо вам, болезные, за вашу ласку ко мне!

Старушка пожила с полгода и приготовилась умирать. Уже на смертном одре она позвала хозяйку дома и сказала:

— Слушай, Ивановна! Мне жить недолго, день, два… Грешница я была великая… Едва ли простит меня Господь… Ведь я была полюбовницей пугачевского атамана… Он захватил меня на заводе да силой и увез с собой… Когда нас разбили на Урале, мы бежали через Сатку. Ехали в кибитке и везли большой сундук… Ночью приехали к реке Аи… Мой-то и говорит мне: «Акулина! Дело нашего “батюшки” обернулось плохо… Этот сундук полон серебра да золота. Давай его зароем здесь».

Вытащили мы сундук, нашли на берегу два дуба, вырыли под ним яму топором… положили в нее клад и завалили землей да каменьями… «Кто из нас останется в живых, — сказал мой-то, — тот и попользуется всем добром»… А место приметное: два дуба здесь и три дуба на том берегу… Потом сели мы на лошадей и переправились вброд… Конец, знамо, был плохой… моего-то убили в драке, а я попала в Оренбург… Так с тех пор и не была у клада… Думала уж с тем и в могилу лечь… Да хочу наградить тебя за любовь ко мне, старухе… А лежит сундук вправо от дороги в тридцати шагах…

Старушка скоро умерла, клад же, если только он был зарыт, продолжает лежать на прежнем месте. За добычей его надо было ехать за сто верст, расстояние для того времени, когда по дорогам рыскали беглые крепостные, заводские и ссыльные из Сибири, — огромное, сопряженное с немалыми опасностями. Кроме того, дорога через Аи менялась много раз, и искателям зарытого сокровища пришлось бы исследовать весь берег на протяжении, может быть, сотни-другой сажен.

Предания о кладе Пугачева рассказывают и в Пензенской области. Где-то здесь, в каком-то из сел по дороге от Саранска в Пензу, в избе священника местной церкви якобы гостил отступавший от Саранска Емельян Пугачев. Отсюда, преследуемый царскими войсками, он двинулся дальше, при этом закопав в землю часть своей казны. Были известны и внешние приметы места захоронения клада, но еще сто лет назад местность в том месте распахали.

Приведенные рассказы — самые достоверные из многочисленных легенд о «пугачевских кладах». В остальных фигурируют «амбары» и «лодки» с золотом и самоцветными камнями, нечистая сила, светящиеся в темноте лошади и прочие, очень увлекательные, но вряд ли правдоподобные сюжеты.

 

8. Секреты сибирских кладоискателей

Среди жителей Сибири бытует немало легенд и преданий, связанных с драгоценными кладами, несметными сокровищами, скрытыми до поры до времени от глаз людских в недрах бескрайних просторов Зауралья.

Золотой языческий идол, тайно вывезенный после крещения Руси за Каменный пояс, и сокровища хана Кучума; казна Чингисхана, будто бы схороненная где-то на юге Сибири, и «демидовские схроны», в которые известный русский заводчик якобы припрятал от царской казны «немало злата, серебра и дорогих каменьев»; золото адмирала Колчака и бурятская Золотая Баба — все эти клады столетиями волновали умы людей, падких до легкой наживы, авантюристов, любителей приключений и даже правителей.

Сохранились свидетельства того, как в начале XVII в. якутский царь Тыгын сделал попытку найти «золотую телегу», некогда, по легенде, подаренную его давнему предку — первому правителю якутов Баджею Дадуус-дархану Великим солнечным божеством. Для этой цели он обратился к шаманам, которые указали якутскому царю направление пути, конечную точку и примету, говорящую о том, что «золотая телега» находится именно здесь.

Судя по описаниям, этот легендарный клад должен был находиться на северной оконечности озера Байкал под Вороньим камнем — огромной гранитной скалой, по форме напоминавшей птицу, которая еще в конце XIX в. нависала над водами озера. Тыгын послал за кладом одного из своих воевод в сопровождении многочисленного отряда воинов. Однако эта экспедиция бесследно пропала. Провалом также закончилась и вторая попытка. Когда же якутский царь сам надумал ехать на поиски «золотой телеги», шаманы стали отговаривать правителя, убеждая его в том, что Великое солнечное божество не желает отдавать ему свое сокровище. Тыгын казнил шаманов, собрал большое войско и отправился в путь. По легенде, за два дня пути до места назначения войско якутского царя встретилось с племенем борогонцев. В результате кровавой битвы Тыгын погиб, а его воины с позором бежали в свои улусы.

В арсенале шаманов имеется немало ритуалов, целью которых является поиск кладов. Так, исследователь Сибири XIX в. Николай Ядринцев, изучавший в 1895–1897 гг. быт и культуру тунгусов, сделал подробное описание одного из таких ритуалов, виденных им в селении Пандымкай, расположенном неподалеку от впадения реки Подкаменная Тунгуска в Енисей. По свидетельству Ядринцева, к местному шаману обратился правитель одного из отдаленных улусов по имени Мавелек, который долгое время искал родовое сокровище, припрятанное его покойным предком от набегов вражеских племен. Шаман принял Мавелека в своей кибитке. Выслушав гостя, он велел ему выйти, затем вынул из корзины недавно пойманную куропатку и стал нараспев читать некие заклинания. Одновременно с этим шаман жертвенным костяным ножом отрезал птице голову, после чего принялся окроплять свежей кровью пространство вокруг себя. Когда вокруг шамана образовался кровавый круг, он пустился в пляс, сопровождавшийся ударами бубна и гортанными возгласами.

Наконец танец достиг наивысшей точки напряжения, шаман засунул отрезанную голову птицы себе в рот и проглотил ее. Как описал Ядринцев, почти сразу за этим началась очень сильная гроза. Обессиленный шаман упал на пол и лежал неподвижно все то время, пока громыхали громовые раскаты. Затем он встал, вышел из кибитки и спросил своего помощника — десятилетнего мальчика-тунгуса — куда во время грозы била молния. Мальчик указал рукой в сторону темневшей за рекой тайги. Шаман велел Мавелеку идти в том направлении, пока он не встретит огненную куропатку. Под тем местом, где она будет сидеть, и находятся сокровища.

Самым удивительным, по воспоминаниям Николая Ядринцева, было то, что на другой день Мавелек вернулся из тайги с большим мешком, сшитым из шкур, в котором находилось родовое сокровище. Со слов Мавелека, он действительно встретил в тайге куропатку, от которой исходило сияние, сидевшую на стволе поваленного кедра. Под этим деревом Мавелек и нашел свои сокровища.

Большинству кладоискателей известно, что значительная часть кладов несет на себе печать проклятия, которое неизменно переходит на того, кто открыл клад. Для того чтобы обезопасить себя от этого, некоторые опытные кладоискатели с незапамятных времен пользовались амулетами-оберегами. К амулетам относились заячьи лапки, волчье сердце, баранья лопатка, высушенный корень. Еще одна драгоценная находка — бадана или ладанка, зашитые в тряпичный мешочек и носимые на шее вместо нательного креста. Опытные кладоискатели знали, что часто клад зарывался на несколько голов. Это случалось, когда завещатель при зарывании клада делал особое заклинание на то, что клад зарывается на столько-то голов. К примеру, если клад зарыт на сорок голов, то он причиняет сорока кладоискателям смерть, и лишь только сорок первому он открывается.

Чтобы нейтрализовать такое заклятие, по поверью, кладоискатель должен идти к месту захоронения с зажженной свечой в левой руке. Затем, откопав клад, он обязан поставить горящую свечу на опустевшее место и бежать прочь, не оглядываясь, крича во весь голос: «Бей! Жги! Режь!»

К сожалению, известен ряд примеров, когда неопытные кладоискатели пренебрегали такими предосторожностями, за что и поплатились. К примеру, жители деревни Сосновка Красноярского края рассказывали историю об одном удалом молодце, который в конце 1920-х гг. задумал отыскать сокровища, припрятанные местным промышленником, расстрелянным советской властью. Молодой человек разузнал, что промышленник схоронил свои несметные богатства на местном кладбище. Вечером парень отправился на кладбище, а утром следующего дня его обнаружили повешенным на осине над разрытой могилой. Карманы и рот молодого человека были набиты золотыми червонцами царской чеканки.

Похожую историю рассказывали старожилы старинного сибирского городка Бийска. В двадцатые годы прошлого столетия, вскоре после революции, известный в городе купец Федор Мельников со всем семейством бежал в Монголию, по слухам, замуровав до лучших времен нажитый немалый капитал в одной из стен своего большого кирпичного особняка. Вскоре после установления в городе советской власти была создана особая комиссия по розыску припрятанных ценностей. Возглавил комиссию некий Багряновский, который приказал в случае необходимости по кирпичикам разобрать дом, но найти припрятанные ценности.

В один из дней сотрудники комиссии наткнулись в стене на просторную нишу, уставленную ларцами, сундучками и корзинами с золотыми монетами, ювелирными украшениями и ассигнациями. Однако извлечь ценности Федора Мельникова Багряновскому не удалось. Когда рабочие заканчивали разбирать кладку, стена вдруг дала трещину, и дом рухнул, похоронив под собой членов комиссии во главе с Багряновским. При разборе завала из всех ценностей была найдена только золотая цепочка с медальоном, украшенным россыпью бриллиантов.

Среди кладоискателей большой интерес вызывает ряд мест, расположенных в различных районах необъятной Сибири, где чаще всего делаются ценные находки. К таким местам относится знаменитый Чуйский тракт, северо-восточное побережье Байкала, болотистая Югра, Колыванские степи. Именно здесь по неизвестным причинам природа как бы сама открывает человеку сокровища, скрытые в своих недрах. Однако есть еще огромное количество совершенно неожиданных мест, где люди находили и продолжают находить удивительные клады. Так, жительница села Устюжанка Томской области, Анна Михайловна М., вскапывая весной 1984 г. огород, наткнулась на сундук, окованный металлическими пластинами. Сбив ржавый замок, она обнаружила в нем большое количество николаевских банкнот, под которыми лежало несколько золотых слитков, инкрустированный драгоценными камнями кортик и несколько килограммов серебряных монет.

В наши дни страсть к кладоискательству вновь в моде. Однако мест в России, которых бы не касалась лопата любителей подобных приключений, осталось не так уж и много. И потому бескрайние и все еще слабо освоенные сибирские просторы являются тем единственным местом, которое способно преподнести поисковикам немало интересных и неожиданных сюрпризов.

 

9. Кража императорской коллекции

Сейчас уж мало кто знает, что в октябре 1890 г. престолонаследник, будущий император Николай II с братом, великим князем Георгием Александровичем, на борту фрегата «Память Азова», предприняли кругосветное путешествие, как тогда говорили, «для пополнения своего образования»…

Но близкие ко двору люди знали, что главной причиной столь дальнего путешествия было неожиданное и странное увлечение молодого престолонаследника некой красивой еврейкой.

Как потом уверяла эта особа, встреча с Николаем произошла случайно в Летнем саду в Петербурге, и она понятия не имела, кого она увлекла своей красотой и кто так любезно с ней разговаривал. Таких встреч было несколько, пока императору Александру III было наконец доложено об амурных делах его августейшего отпрыска, и он вынужден был ему сделать суровое внушение.

— Твою длинноногую Матильду Кшесинскую я еще могу извинить, но чтобы из всего сонма петербургских красавиц выбрать иудейку и втюриться в нее — это уж слишком! Отправляйся-ка в путешествие, как можно скорей, развей дурь!

Затем император вызвал градоначальника фон Валя и приказал:

— Эту новоявленную Юдифь со всеми ее родственниками из Петербурга удалить в 24 часа. И чтоб духу ее не было! Родственников за что? За то, что не сказали ей, что объект ее амурных козней российский престолонаследник!

Николай не посмел ослушаться отца, стал собираться в дорогу и скоро покинул столицу Его сопровождали отобранные самим императором умные, знающие люди, большей частью принадлежавшие к старинным русским фамилиям: князья Барятинский, Ухтомский, Оболенский, Кочубей… И действительно, благодаря их присутствию, интересным беседам и тем сведениям из истории и географии, которыми они сумели увлечь цесаревича, мрачное его настроение скоро улетучилось.

Пирамиды Египта привели его в изумление. Фотографию, где он изображен на самой вершине пирамиды Хеопса, он с удовольствием потом показывал своим дочерям. В Мемфисе его поразил вид поверженных колоссов великого фараона Рамзеса II, он внимательно осмотрел внутренность пирамид и довольно сильно увлекся историей.

Наконец фрегат «Память Азова» достиг берегов Индии, где цесаревича приняли с большим почетом.

Николай не ленился, буквально ползком пробирался по узким ходам полутемных священных пещер с изваяниями индийских богов. Подолгу вглядывался в загадочные улыбки и странные древние лики.

Бенаресский магараджа, сказочно богатый, пригласил цесаревича в свои чертоги. Магараджа, получивший прекрасное образование в Англии, был приятно удивлен эрудицией и дипломатическими способностями будущего российского императора. Оба прекрасно говорили по-английски и подолгу увлеченно беседовали, невольно проникнувшись симпатией друг к другу.

Затем магараджа повел Николая в свою сокровищницу. Она располагалась в глубоком подземелье, под дворцом, и почти соответствовала описанию той сокровищницы, которую увидел Аладдин, персонаж из арабских сказок «1000 и одной ночи».

Магараджа подарил будущему императору уникальную коллекцию старинного оружия: щиты с изумительной чеканкой и чернением, кривые булатные мечи, боевые топоры с дорогой золотой вязью, кинжалы с серебряной и золотой насечкой, копья — всего 13 предметов. Уже в Петербурге ориенталисты Эрмитажа, осмотрев коллекцию, пришли к выводу, что она имеет большую научную и историческую ценности и что ее примерная стоимость оценивается в 4,7 млн золотых рублей…

Далее путь цесаревича Николая лежал в страну Восходящего солнца.

Там произошел досадный инцидент, едва не стоивший жизни престолонаследнику. При осмотре старинных достопримечательностей фанатик-самурай, с гортанным кличем обнажив самурайский меч, нанес Николаю страшный удар по голове. Но получивший отличную воинскую подготовку и обладавший мгновенной реакцией наследник избежал прямого удара. Самурайский меч только слегка задел кожу на голове. Японец был схвачен и обезоружен.

Николай, сохраняя завидное мужество и хладнокровие, приложив белоснежный платок к ране, глядя прямо в глаза, обратился к фанатику-японцу со словами: «Я прощу вам это, но скажите, кто послал вас?» Японец молчал, тяжело дыша, и отвел глаза…

(Историки по сей день спорят, был ли этот нападавший — одиночка, или это было тщательно подготовленное недругами России покушение… Любопытно, что платок со следами крови цесаревича сохранился и помог английским и русским криминалистам в идентификации останков августейшей семьи, найденных много лет спустя под Екатеринбургом…)

Николай собрался было продолжить кругосветное путешествие и намеревался следовать в США, где его с нетерпением ждали (отношения между Россией и Американскими штатами были весьма дружественными, так как много русских добровольцев воевало в гражданскую войну на стороне президента Авраама Линкольна). Но от императора-отца пришла телеграмма с требованием немедленно возвратиться в Петербург, и путешествие пришлось прервать.

И вот подарок цесаревичу Николаю Бенаресского магараджи уже в наше меркантильное время бесследно исчез из зала Индии Кунсткамеры в ночь на 11 ноября 1991 г. Была похищена вся коллекция оружия!

Кража тщательно готовилась «профессионалами». Преступники забрались на второй этаж по веревке. При помощи стеклореза и лейкопластыря бесшумно вскрыли витрину и похитили всю коллекцию, состоящую из 13 предметов. Это была одна из самых громких и дерзких краж за последние годы из музеев Санкт-Петербурга, и о ней писали как российские, так и зарубежные газеты.

Газета «Нью-Йорк тайме» особо подчеркнула, что из-за нехватки средств в России не могут обеспечить надежную охрану кроме обыкновенного увесистого замка, тогда как все 396 музеев Парижа, включая небольшие частные, не говоря о музеях Америки, снабжены новейшей видеоаппаратурой, электронной системой сигнализации и прочими премудростями невидимого контроля, что создает большие трудности для музейных воров. Кроме того, уголовный кодекс Франции и США жестоко карает воров и трижды попавшимся — даже на весьма мелких кражах — грозит пожизненное заключение.

Немаловажным является и то, что пресса этих стран очень ревнива и безжалостна к злоумышленникам и ворам музейных реликвий. «Проклятие нации», которым пресса награждает воров-музейщиков, обрушивается на них с такой силой, что их родственники подчас вынуждены сменить фамилию, дабы не губить карьеру своим сыновьям и внукам!

Эта же газета указывает, что в Москве и Петербурге в последние годы грабят музеи «гастролеры», выходцы из стран СНГ и Кавказа, которые, как ни странно, «щадят» свои музеи, боясь «национального проклятья» и мести и, напротив, не питают уважения к реликвиям русских.

Экскурсовод Кунсткамеры сообщила следователям, что за несколько дней до кражи один из посетителей, житель солнечного Азербайджана, интересовался стоимостью императорской коллекции, на что она сказала, что специалисты оценивают ее в более чем 5 млн долларов…

И вот весной 1996 г. в северной части Петербурга возле одного из домов на проспекте Культуры была остановлена «девятка», за рулем которой сидел улыбающийся азербайджанец. В салоне оперативники обнаружили брезентовую сумку, в которой лежали… похищенные сокровища из Кунсткамеры.

31-летний водитель «девятки» — шофер коммерческого предприятия, задержанный милицией, уверяет, что он не участвовал в ограблении, а лишь перевозил украденные вещи для дальнейшего вывоза за границу.

Научные сотрудники и директор Кунсткамеры внимательно обследовали дорогое оружие, некогда подаренное Николаю магараджой, и с удивлением и радостью сообщили, что оно в полной сохранности (его надо лишь слегка почистить от грязи). При этом один предмет оказался… лишним!

 

10. Вторые по золоту в мире

Еще в 1913 г. по размерам своего золотого запаса Российская империя занимала второе место в мире вслед за США. Общее золотое достояние державы составляло 1684 т, из которых в обращении находилась 381 т, а остальное хранилось в централизованных фондах, то есть в банковских подвалах и сейфах.

При этом добыча золота в России нарастала из года в год. В одном только 1913 г. из недр было извлечено почти 50 т благородного металла! Золото добывали на Урале, в Забайкалье и Приамурье, а также на Енисее и Лене. То есть золотой запас увеличивался преимущественно благодаря Сибири и Дальнему Востоку. Обладая столь неисчерпаемой сокровищницей, страна могла не опасаться никакого экономического спада.

Но из-за горизонта времени уже выдвигалась череда великих потрясений…

Вскоре после начала Первой мировой войны союзники по Антанте (Англия, Франция и Россия) подписали финансовое соглашение, по которому в Лондоне концентрировался золотой фонд в виде специальных ссуд Англии для погашения военных кредитов. Такого рода договоренность была невыгодна России и справедливо вызвала многочисленные протесты среди депутатов Государственной Думы и специалистов. Тем не менее с октября 1914 г. и по февраль 1917 г. российская сторона передала Великобритании почти 500 т золота.

Сначала драгоценный металл возили к берегам Туманного Альбиона морским путем, принимая строжайшие меры секретности. Но затем немцы, очевидно, благодаря своим агентам, узнали об этих маршрутах и устроили настоящую морскую охоту за «золотыми караванами». Поэтому в дальнейшем русское золото везли по железной дороге до Владивостока, а там перегружали на японские пароходы (Япония в годы Первой мировой входила в блок Антанты), которые брали курс на Канаду.

Россия полностью выполнила взятые на себя кабальные обязательства. Между тем союзники оплатили России стоимость лишь 58 т золота. Все же остальное (440 т) считалось как бы отданным взаймы. Это золото в нашу страну так и не вернулось.

До войны золотой запас государства размещался в основном в Петербурге. Но близость границы и вступление немецких войск в Прибалтику побудили царское правительство перевезти ценности в глубь страны. Выбор пал на Казань еще и потому, что местный банк располагал вместительными и надежными подземными кладовыми.

Помимо золотых брусков и слитков, в Казань везли золотые монеты и заготовки для них в виде полос и кружков, валюту почти всех стран мира, а также платину, серебро и кредитные бумаги.

Сюда же были перевезены уникальные золотые и платиновые самородки из коллекции Горного института.

Временное правительство, пришедшее к власти после отречения Николая II, продолжало концентрацию ценностей в городе на Волге. И даже большевики, издавшие вскоре после октябрьского переворота декрет о национализации банков, продолжили прежний «золотой» курс, поскольку Казань оставалась какое-то время островом стабильности в бурлящем революционном море.

Однако летом 1918 г. обстановка на фронтах начала складываться угрожающе для советской власти, и тогда большевики приняли решение о срочном вывозе из Казани золотого запаса. В конце июля в этот волжский город прибыла особая экспедиция по эвакуации золота. И только на месте комиссары осознали, какую огромную работу им предстоит выполнить. К сожалению, полного комплекта учетных документов тех лет не сохранилось. (Надо полагать, в их пропаже было заинтересовано немало самых разных людей по обе стороны баррикад.) Тем не менее специалисты утверждают, что в подземельях Казанского банка хранилось на тот момент 80 тыс. пудов драгоценностей (1280 т), в том числе 40 тыс. пудов золота (640 т) и 30 тыс. пудов серебра (480 т). Надо еще учесть и тот фактор, что все эти ценности размещались в особой таре, которая также имела значительный вес. Было решено вывозить золото и драгоценности водным путем — по Волге, для чего требовалось проложить от банка к пристани железнодорожную ветку. Но времени на эти работы уже не оставалось. Бои шли на подступах к Казани. Комиссары сумели вывезти на автомобилях лишь сто ящиков с золотом общим весом четыре с половиной тонны.

В начале августа город был взят частями белых, в распоряжении которых и оказались банковские подземелья с их баснословными сокровищами.

Ответственность за судьбу русского золота была возложена на Комитет членов Учредительного собрания. По данным этой организации, золотой наличности (без платины и серебра) оказалось 508 т. Поскольку Казань находилась в зоне возможных боевых действий, то было решено перевезти ценности в другое место — сначала в Самару, затем в Омск. В общей сложности для этого потребовалось пять эшелонов и многочисленная охрана. Золото, прибывшее после долгого и опасного путешествия в Омск, снова пересчитали и взвесили. Теперь его было 504 т. То есть четыре тонны желтого металла загадочным образом «испарились» при транспортировке.

Вскоре все эти ценности оказались в распоряжении правительства Колчака, которое владело ими на протяжении более чем года, используя для закупок за границей оружия и военного снаряжения. Отступая, Колчак пытался вывезти золото с собой. Как известно, «верховный правитель» был задержан 7 февраля 1920 г. бойцами революционного комитета в Иркутске. Золото снова сменило хозяина, став теперь достоянием советских властей.

При новом пересчете желтого металла его оказалось 317 т. То есть колчаковские финансисты пустили в расход 187 т золота! Высказываются предположения, что значительная доля этой массы была попросту расхищена.

Как бы там ни было, перехваченное золото под усиленной красногвардейской охраной снова повезли в Казань. Золотой эшелон благополучно прибыл в город на Волге 3 мая 1920 г. Таким образом, скитания золотого запаса по бескрайним просторам воюющей страны продолжались год и восемь месяцев! Надо ли удивляться, что золота в вагонах становилось все меньше и меньше?!

Однако 317 т — это тоже не мелочь.

Как же распорядились этими средствами новые власти?

В разоренной, голодающей стране золотой запас приходилось тратить на закупку хлеба и зерна, паровозов и тракторов, станков и буровых труб… Но все это можно было купить только за границей.

Сколько же требовалось тратить золота в экстремальных условиях полной разрухи?

В одной из телеграмм Ленина от 1921 г. сохранилось такое утверждение: «При просмотре плана закупок на золото за границей надо держаться цифры 130 млн рублей в год». По курсу золотого рубля тех лет 130 млн соответствует 100 т золота. Иными словами, золота, отобранного у Колчака, едва хватило бы на три года.

При этом пополнение казны из государственных приисков скатилось на минимальную отметку. Достаточно сказать, что в 1921 г. по всей России было добыто всего 1,8 т золота. Даже столетие назад желтого металла добывали в несколько раз больше.

Словом, могучий «телец златой», так или иначе выпестованный царским режимом, пал под ударами бога войны и был растащен по кускам демонами революции, разрухи и смуты. То, что копилось десятилетиями и могло бы послужить величию и процветанию страны, было в течение нескольких лет развеяно в пыль и прах.

Но золото есть золото, и его значение для экономики не могут принизить никакие идеологические учения. Уже в октябре 1921 г. вышел декрет Совнаркома РСФСР «О золотой и платиновой промышленности», объявлявший все месторождения этих металлов исключительной собственностью государства. В 1927 г. было учреждено Всесоюзное акционерное общество «Союззолото», в состав которого вошли все государственные золотопромышленные предприятия. Сведения о добыче драгоценных металлов сразу же попали в разряд сверхсекретных. Косвенные данные свидетельствуют о том, что эта добыча быстро нарастала.

На рубеже 1930-х гг. ленинградский геолог Юрий Билибин открыл знаменитый золотопромышленный район Колымы, давший в последующем около трех тысяч тонн драгоценного металла. В 1933 г. в беседе с американскими журналистами И. В. Сталин бросил многозначительную фразу: «У нас много золотоносных районов, и они быстро развиваются… Мы могли бы в короткое время учетверить добычу золота, если бы имели больше драг и других машин».

Надо полагать, после этой беседы появились и драги, и необходимые машины.

 

11. Золотой запас Российской империи

При жизни судьба не сводила двух столь разных людей — Верховного правителя России, адмирала Александра Васильевича Колчака и эстонского крестьянина Карла Мартыновича Пуррока. А вот после смерти их имена в истории оказались рядом. Объединил же адмирала и фельдфебеля самый большой русский клад — пропавший золотой запас империи, который получил название «золото Колчака».

…В 1910 г. семнадцатилетний Карл Пуррок вместе с родителями переселился из Эстляндской губернии на Алтай. Там в начале 1919 г. он был мобилизован в колчаковскую армию, где, учитывая его «образованность» — еще на родине эстонец учился в реальном училище, — Пурроку присвоили звание фельдфебеля и назначили старшим писарем 21-го запасного пехотного полка. Летом того же года красные нанесли поражение колчаковским войскам и захватили Урал. А осенью начали с боями освобождать Сибирь. Один за другим пали Омск, Новосибирск, Ново-николаевск (нынешний Новокузнецк), Барнаул. Причем в арьергарде отступавших колчаковцев шел 21-й полк Пуррока.

В конце октября, когда полк находился в районе станции Тайга, над ним нависла угроза окружения. Положение мог спасти только быстрый отход. Но мешал едва тащившийся обоз — более сотни подвод с боеприпасами провиантом, амуницией, седлами и прочим войсковым имуществом. Ездовые безжалостно нахлестывали лошадей, но измученные клячи падали от усталости.

И тогда командовавший арьергардом полковник Жвачин решил закопать все ненужное имущество, в том числе артиллерийские снаряды, поскольку не осталось ни одной пушки. Он отделил часть обоза и лично отвел его верст на пять в сторону от тракта, где на лесной поляне уже были вырыты четыре больших ямы. Под его наблюдением ездовые сложили в них поклажу с подвод. В самую крайнюю к лесу опустили ящики со снарядами, присыпали землей, а сверху положили убитую лошадь. Если кто-то начнет копать, то наверняка бросит, наткнувшись на нее. Все ямы тщательно заровняли и забросали валежником. После этого полковник приказал обозникам догонять часть, а сам с ординарцем ускакал вперед.

О том, что произошло дальше, Пуррок позднее рассказывает по-разному. По одной версии, буквально через несколько часов на них наткнулись красные, завязался бой, сперва убили одного солдата, потом другого, а на следующий день всех остальных окружили и взяли в плен. Пуррок назвался крестьянином, которого колчаковцы якобы насильно мобилизовали вместе с лошадью, и вскоре был отпущен домой.

Вторая версия звучит иначе. Полковник будто бы взял Пуррока с собой, чтобы тот записал приметы поляны с закопанным войсковым имуществом и в конце процедуры захоронения взял у него листок с описанием. Когда же писарь вместе с обозниками догонял ушедший вперед полк, их окружили атаманские казаки из конвойной сотни и всех перестреляли за то, что они якобы хотели уйти к красным.

Самого Пуррока тяжело ранили. Но, когда казаки умчались, бросив у дороги трупы расстрелянных, он собрал последние силы и дополз до заимки, где хозяева взялись лечить его травами. Отлежавшись, писарь вернулся домой, откуда в мае 1920 г. выехал на родину, в Эстонию: тогда советское правительство меняло всех желающих российских эстонцев на эстонских россиян.

Теперь уже трудно сказать, что произошло на самом деле. Во всяком случае, следы командира 21 полка полковника Жвачина затерялись, как, впрочем, и сопровождавшего его ординарца. А вот старший писарь фельдфебель Карл Пуррок объявился.

Летом 1931 г. в Москву приехали два эстонских «туриста» воспылавшие желанием «познакомиться с достижениями Страны Советов». Правда, для этого они избрали весьма необычный маршрут. Вместо того чтобы осматривать столицу или, на худой конец, новые заводы и фабрики, эстонцы отправились в сибирскую глухомань.

В действительности, целью их поездки было «золото Колчака». Его следы оборвались в 1920 г. после расстрела по приговору Иркутского ревкома Верховного правителя. Все попытки раскрыть тайну исчезновения 26 ящиков с золотыми слитками и монетами окончились ничем. По результатам проведенного ЧК расследования считалось, что золотой запас Росийской империи адмирал передал японцам в качестве оплаты их «военной помощи», а те вывезли его за границу.

Но Пуррок знал, что это не так. Будучи, старшим, писарем, он имел доступ к секретной документации. Поэтому ему было известно, что в 26 «ящиках со снарядами» весом 2 и 4 пуда было золото: в восьми — в монетах, а в остальных — в слитках. Именно поэтому полковник Жвачин приказал ничего не подозревавшим атаманам ликвидировать как «потенциальных дезертиров» всех причастных к его захоронению.

И все-таки один свидетель, сам Пуррок, остался жив. В 1930 г. он поделился тайной со своим родственником, инженером Аугустом Лехтом. Тот сразу загорелся идеей добыть «золото Колчака». В итоге летом следующего года оба эстонца оказались в Сибири в окрестностях станции Тайга.

Однако, их ждало разочарование: местность настолько изменилась, что бывший писарь не мог узнать ее. Там, где в 1919 г. стоял густой лес, теперь были лишь редкая молодая поросль да кустарники. Все приметы, которые запомнил Пуррок, исчезли. Правда, в первый день кладоискатели выкопали уйму трухлявых пней, да какие-то гнилые подошвы от сапог. Хотя это еще ни о чем не говорило. Известно, что в жирном черноземе, а именно такова была тамошняя почва, березовые пни сгнивают за 5–6 лет, а пни хвойных деревьев, например, пихты, — за 10–12. Пуррок не помнил, была ли поляна, на которой закопали ящики с золотом, естественной или же вырубкой. Да и подошвы вполне могли быть частью спрятанной амуниции. Короче, предстояло копать новые шурфы, причем на большей площади, так как, без этого, ничего определенного сказать было нельзя.

А дальше у кладоискателей началось сплошное невезение. На следующий день из-за страшной жары они решили пораньше прекратить поиски. Отправились ночевать в ближайшую деревню, но по дороге Пуррок вдруг обнаружил, что потерял бумажник со всеми деньгами и документами, в том числе с загранпаспортами. Вернувшись на место раскопок, дотемна искали пропажу, но безрезультатно. Им пришлось той же ночью идти в милицию, чтобы получить временные удостоверения, а потом мчаться в Москву и там через НКИД оформлять возвращение в Эстонию.

Впрочем, неудачная поездка имела свой положительный результат. Кладоискатели убедились, что тайком на теперь почти открытой местности клад добыть невозможно.

Будучи квалифицированным инженером, напарник Пуррока Лехт занялся изучением западной прессы, он искал сведения о технических средствах обнаружения зарытых в землю металлов. И такое средство нашлось. Это был хитроумный аппарат конструкции Митова, немецкого инженера болгарского происхождения. Но как уговорить изобретателя отправиться со своим прибором в «логово большевиков»?

Эту проблему удалось решить неожиданно легко. Пуррок познакомился с богатым берлинским адвокатом Кайзером, у которого было необычное, для лиц его профессии, увлечение: археологические раскопки. Эстонец сумел заинтересовать археолога-любителя своей историей с «золотом Колчака» настолько, что тот взялся за организацию экспедиции. Конечно, сыграла роль и перспектива заработать на этом большие деньги.

Для начала же Кайзер связался с Митовым и оплатил его приезд в Эстонию для испытания чудо прибора. При этом выяснилось, что он весит целых 96 пудов. Поэтому нечего было и думать незаметно провезти его через границу. Следовательно, нужно официально договариваться с советскими властями. И хотя полевые испытания аппарата Митова в таллинском парке Кадриорг, где согласно преданиям, был похоронен не один клад, ничего не дали, — вот и верь после этого «достоверным» легендам! — Кайзер отправился в Москву.

Там он довольно быстро получил разрешение направить экспедицию на поиски колчаковского клада в Сибири и подписал в Кредит-бюро договор, по которому в случае успеха СССР принадлежало 75 % золота, а остальные 25 % — поисковикам.

Окрыленный, немец вернулся в Таллин, а на смену ему в Москву выехали Пуррок и Митов. Поселились в «Национале» и стали ждать прибытия аппарата, отправленного багажом. Шел день за днем, но техники все не было. Железнодорожная администрация успокаивала: дорога дальняя, груз идет медленной скоростью, задержки неизбежны. Кладоискателям и в голову не могло прийти, что аппарат давно прибыл в Москву и негласно изучается в закрытом конструкторском бюро на предмет возможного использования в военных целях, например, для обнаружения мин.

Лишь спустя полтора месяца Пуррока и Митова известили, что они могут, наконец, получить свой груз.

Но был уже конец ноября, в Сибири выпал снег, ударили морозы. Ехать на станцию Тайга, не имело смысла. Так, что эстонец, несолоно хлебавши, взял билет в Таллин, а немец — в Берлин. Экспедиция сорвалась.

Однако Пуррок на этом не успокоился. В предвоенные годы он несколько раз обращался в советское генконсульство с просьбами о выдаче ему разрешения на посещение СССР, а Лехт от его имени писал в Москву письма с предложениями о сотрудничестве. Увы, безрезультатно.

Лишь после того, как в июне 1940 г. трудящиеся Эстонии свергли фашистское правительство и она добровольно вошла в состав СССР, настырная пара добилась своего: на нее обратили внимание. Но не дипломаты, а чекисты.

В то время они работали днем и ночью, фильтруя население новой республики, отсеивая буржуазные и неблагонадежные элементы. Ни Пуррок, ни Лехт к их числу не относились. Чекистов заинтересовало другое: почему эта парочка уже ни один год добровольно рвется в Сибирь, куда других отправляют по приговору особого совещания? С целью шпионажа? Организация саботажа и диверсий? С ними следовало разобраться.

Пуррока и Лехта вежливо приглашают на допросы. Пока лишь в качестве «свидетелей», хотя и неясно, чего. Сжатое резюме их показаний в виде служебной записки посылается в Москву.

Прежде чем излагать дальнейшее развитие событий, необходимо небольшое пояснение. В 1939 г. в связи с передачей Гохрана в систему НКВД, в нем был организован 5 спецотдел. Помимо самого Гохрана, он включал контрольное и оперативное подразделения и отвечал за все вопросы, связанные с хранением и отпуском ценностей из золотого и алмазного запасов страны.

В этот отдел и попала служебная записка из Таллина. Руководство НКВД хотело получить от экспертов «золотого» подразделения заключение относительно того, насколько можно доверять «фантазиям» некоего Пуррока о будто бы зарытых в Сибири сокровищах.

Эксперты затребовали чекистские архивы из Сибири, изучили показания эстонца и пришли к выводу, что речь действительно может идти о золоте из государственного запаса Российской империи.

Эти выводы были доложены на самый верх — зам-наркома внутренних дел, комиссару госбезопасности III ранга Кобулову. Ознакомившись с ними, он наложил резолюцию: «Вызовите Пуррока в Москву вместе с оперативным работником. Направьте на место поиска золота совместно с начальником УНКВД. Результаты доложите 4.6.41 г. Кобулов».

6 июня на этом листе появилась приписка почерком помельче:

«Тов. Борщеву. Прошу Вас организовать реализацию тов. Кобулова.

Федоров».

7 июня еще одна:

«Тов. Корниенко. Поручите тов. Шестакову заняться этим вопросом. Заготовьте запрос о Пурроке. Проследите за прибытием. Встретьте его и доложите мне.

Борщев».

В тот же день аккуратненько в уголке: «Шестакову. Исполнить. Корниенко».

Приехавшего в сопровождении оперативника Пуррока поселили в закрытой чекистской гостинице «Селект». А уже на следующий день, 9 июня 1941 г., вместе с двумя сотрудниками оперативно-чекистского отделения 5 спецотдела Кузьминым и Митрофановым он выехал поездом Москва — Иркутск в Сибирь. Позднее столь скоропалительная отправка секретной чекистской экспедиции за «золотом Колчака» дала бывшему начальнику этого отдела генерал-майору госбезопасности Владимиру Владимирову основания утверждать, что к ее организации отнеслись непростительно легкомысленно. Решили, что всего-то нужно добраться до места, которое укажет Пуррок, да выкопать золото. Поэтому в поездку отправились налегке, взяв лишь охрану из подразделения, за которым был закреплен эстонец.

В действительности все оказалось намного сложнее. Это видно из дневника, который начиная с 14 июня вел Кузьмин и где подробнейшим образом описывал все происходящее. Перепечатанный, он занимает ни много ни мало 30 машинописных страниц. Вот некоторые выдержки из него:

«14.6.41 г. В поезде в разговоре Пуррок уточнил, по каким путям отступала армия Колчака… В разговоре со мной он очень часто говорил о плохом состоянии здоровья, что ему нужно серьезно лечиться. Я такие разговоры всегда сводил к тому, что все зависит от него, если будет обнаружено то, за чем мы едем, то он не только будет обеспечен лечением, но и вообще вознагражден. Пуррок после таких разговоров оставался очень доволен, так как видно по всему, что его интересует в первую очередь вознаграждение.

Пуррок мне сообщил следующие ориентировочные данные:

1. Отступление шло от района Новосибирска до станции Т.

2. Шли параллельно ж.д. пути с северной стороны полотна.

3. На станции Т. пересекли ж.д. полотно и стали двигаться в южном направлении от ж.д.

4. В 4–5 км от станции был закопан клад.

5. Когда закопали клад, полковник Жвачин крикнул Пурроку: «Запишите: 5-я дорога от просеки вправо».

6. «Я, когда уходил, — говорит Пуррок, — то заметил, что мы закопали клад между трех пихт, а на них была повалена береза. В 1931 году, по моему мнению, я эту березу нашел, она имела такой же наклон (в северную сторону), но была наполовину сломана, пихт и пней я не обнаружил».

13 июня в 5 часов 30 минут по местному времени мы подъехали к станции Т., сдали вещи в камеру хранения, а сами отправились на место, где Пуррок с Лехтом были в 1931 году».

В тот же день Кузьмин разыскал старые карты, выяснил фамилии старожилов, знающих все проселочные дороги и таежные тропы, заручились поддержкой местного отделения НКВД, да еще спорил с Пурроком, поскольку пришел к выводу, что тот путает стороны железной дороги.

«14 июня. Всю ночь шел сильный дождь, утром прекратился. Дул сильный северо-западный ветер, на улице грязь, дороги размыло, но мы решили идти на поиски. Взяли с собой компас, рулетку, папку с бумагами и на всякий случай лопату и топорик».

И тут появились первые сомнения. В тот день они отшагали 20–25 километров. А вечером местный оперуполномоченный Кротов, знаток окрестностей, разошелся с Пурроком в определении маршрута отступления Колчака. «Эстонец подавлен, волнуется, плачет. Мы чувствуем, что он совершенно дезориентирован и не знает, что делать», — записал Кузьмин в дневнике.

15 июня он подробно описывает разговор с неким стариком по фамилии Литвинов, указавшим, где была первая просека, от которой нужно найти 5 дорогу. Чекисты-кладоискатели установили вроде бы девять дорог. По рассказам и толкованиям старожилов была составлена «Примерная схема тракта с таежными дорогами, где проходила отступающая армия Колчака».

«Пуррок сегодня никакого участия в работе не принимал, лежит в постели в гостинице, заболел, не может ходить, — констатирует Кузьмин. — В больнице ему сказали, что у него грыжа, прописали разные лекарства. Вечером с Митрофановым еще раз устроили Пурроку основательный допрос. Он совершенно как будто пришиблен. Я, говорит, даже сейчас себе не верю, что в 1931 году был с Лехтом на том месте, где зарыли клад, т. к. сейчас все резко изменилось. Опять плачет, думает, что мы ему не верим».

Кузьмин намечает большой — на две машинописных страницы — план на следующий день. А запись 16 июня начинается знаменательной фразой: «Сегодня мы окончательно убедились, что не Пуррок показывает нам, где зарыт клад, а я и Митрофанов ищем место при слабой и иногда противоречивой консультации Пуррока».

Очевидно, чекист Кузьмин был очень неглупым человеком. Придя к выводу о бесполезности Пуррока, он решает начать собственное расследование. Изучив карту и проанализировав рассказы местных жителей, определяет три возможных пути отступления колчаковцев. Вроде бы, наконец, отыскалась и 5 дорога: «Она имеет все приметы, что здесь раньше росли крупные пихты, кедр, береза и осины, чего нет на других дорогах, — пишет он в дневнике. — Найти какие-то углубления, которые указывают на осадок почвы, нам не удалось, т. к. очень густая и высокая трава, цветы и папоротники все сглаживают… Очень страдаем от мошкары, комаров и особенно лесных клещей».

Видимо, Кузьмин уже заразился лихорадкой кладо-искательства. На 17 июня он планирует рыть шурфы в три линии и намечает, где именно. «Через НКВД подобрал трех землекопов для работы с разведочной группой инженеров».

Однако начать шурфовку не удалось, поскольку всех рабочих неожиданно мобилизовали на один день для выполнения «спецзадания». Пуррок по-прежнему болен — воспаление грыжи, температура. Заболел и его коллега Митрофанов. 19 июня приступают наконец к шуфровке, но пока ничего не находят.

«22 июня. С 7 утра до 6.30 вечера производили шуфровку. Никаких признаков того, что мы ищем. Пришли в гостиницу, узнали о нападении на СССР Германии».

На этом записи в дневнике чекиста Кузьмина обрываются.

По секретному мобилизационному плану, в случае начала крупномасштабных боевых действий, золотой и алмазный запасы СССР предписывалось в течение 72 часов эвакуировать из Москвы в глубь страны. Поэтому чекисты-кладоискатели вместе с Пурроком немедленно выехали в столицу. Для них наступила горячая пора: эвакуация Гохрана и сотрудников, сооружение новых хранилищ в Новосибирске, Свердловске, Челябинске, потом возвращение в Москву вывезенных ценностей. Так что до «золота Колчака» руки не доходили.

А виновника всей этой истории Карла Пуррока отправили в Бутырку и завели уголовное дело по обвинению его в «обманных действиях, причинивших ущерб государству». Причем, даже в критические для страны дни, осенью 1941 г., когда шло сражение на подступах к столице, для эстонца у чекистов нашлось время. 4 декабря было подписано обвинительное заключение:

«Обвиняется в том, что с целью пробраться в Москву и др. города Союза ССР неоднократно подавал заявления генеральному консулу СССР о том, что будто им в 1919 году при отступлении армии Колчака зарыто около 50 пудов золота, однако местонахождение клада не указал, явно злоупотребив доверием. Действия Пуррока по розыску этого клада, поездки в Берлин, его связи с Кайзером и Митовым подозрительны на шпионаж.

Дело подлежит направлению в Особое совещание при НКВД Союза ССР».

Как это ни парадоксально, спасло Пуррока ненайденное «золото Колчака». Иначе не миновать бы ему ВМН — высшей меры наказания, к которому в горячке тех суровых дней приговаривались за куда меньшие провинности. А ему вменялись «сознательный обман и нанесение ущерба государству», да еще подозрение в шпионаже. Однако приговор был неожиданно мягкий: пять лет исправительно-трудовых лагерей по статье 169 ч. 2 УК РСФСР, то есть за простое мошенничество. Согласно ему, кладоискателя-неудачника отправили до лучших времен в один из саратовских лагерей.

Очевидно, высокое начальство не теряло надежду рано или поздно все же разыскать золотой запас Российской империи и получить за это высокие награды Родины. Но произошло непредвиденное: в 1942 г. заключенный Пуррок умер.

И все-таки история самого большого российского клада на этом не кончилась. Начальник 5 спецотдела НКВД Владимиров помнил о нем и даже обращался к начальству с предложением возобновить поиск, уже с привлечением специалистов и техники. Но в конце концов похоронил эту идею как не реальную. Золото в годы войны практически не расходовали, если не считать Ют, взятых из Гохрана для оплаты военных поставок союзников. Специалисты же и техника были в дефиците в то время. А в 1946 г. генерал-майора госбезопасности Владимирова назначили начальником Горьковского областного управления КГБ и заниматься кладоискательством ему было не с руки.

Был еще один человек, помнивший о «золоте Колчака», — предвоенный начальник Гохрана подполковник госбезопасности Онисим Негинский. После войны он остался работать в системе Гохрана и в начале 1980-х гг. поднял этот вопрос. Дважды докладывал сначала одному, потом другому заместителю министра финансов о незавершенной экспедиции бериевских времен. Его внимательно выслушивали, задавали вопросы, делали какие-то пометки в блокнотах. Но тем дело и кончилось.

Но ставить точку в этой истории еще рано. Ведь речь идет не просто о кладе, а о золотом запасе Российской империи. Используя новейшую технику, не так уж трудно провести обследование района предполагаемого захоронения «ящиков со снарядами». Даже нулевой результат будет иметь важное значение, ибо позволит раз и навсегда покончить с неопределенностью.

А начать нужно с поисков «золота Колчака» прямо здесь, в Москве. Пригласить опытных операторов, занимающихся дистанционной биолокацией, дать им крупномасштабные топографические карты и посмотреть, что они скажут.

 

12. Откроет ли тайну особняк Рябушинских?

В 1964 г. в Москве состоялось мое знакомство с многочисленным семейством Пешковых: дочерью писателя Надеждой Алексеевной, которую все близкие называли Тимоша — шутливым прозвищем, данным ей в молодые годы А. М. Горьким, ее дочерьми Марфой Максимовной, красивой, умной и всегда очень сдержанной, Дарьей Максимовной — актрисой Театра Вахтангова, а также их мужьями, дочерьми и сыном, рассказывает историк Л. Вяткин.

— В то время я помогал редактировать И. Ф. Шаляпиной для повторного издания большой двухтомник «Федор Шаляпин», и Надежда Алексеевна живо интересовалась моей работой с письмами, архивными документами, оказывая большую помощь своими замечаниями и комментариями, подчас удивляя своей памятью на события и даты даже Ирину Федоровну Шаляпину, свою давнишнюю подругу.

Кроме того, она, используя свои многочисленные знакомства, старалась помочь дочери певца в ее хлопотах по созданию мемориального музея-квартиры Ф. И. Шаляпина в Москве и в переносе праха великого певца на Родину. Я был свидетелем ее разговоров с бывшим министром культуры СССР А. Н. Михайловым (он был сосед по даче в Жуковке), солистом Большого театра И. С. Козловским и даже с тогдашним председателем КГБ В. Семичастным, которых она очень мягко и настойчиво за чашкой кофе или во время прогулки просила продвигать эти важные дела, не оставлять без внимания. И действительно, со временем это удалось, что в условиях тогдашней «дремучей бюрократии» было нешуточным делом!

Постоянным ее местожительством в Москве был особняк миллионера С. П. Рябушинского по улице Качалова (ныне Малая Никитская), подаренный Горькому Сталиным в 1931 г. Она занимала комнаты второго и третьего этажа, а на первом размещался музей-квартира А. М. Горького со штатом научных сотрудников Академии наук.

Надежда Алексеевна многое сделала для того, чтобы все в доме было сохранено так, как было при жизни писателя: личные вещи и чрезвычайно ценная коллекция «нецке» — японской миниатюрной скульптуры из кости, личная библиотека, насчитывающая 10 тыс. томов, и многое другое.

Однажды, будучи в хорошем настроении, она пригласила меня на самый верх дома в свою художественную мастерскую и показала работы: этюды, портреты, рисунки — весьма талантливые. Оказалось, она была любимой ученицей известного художника П. Д. Корина, и он питал большую надежду, что со временем она станет хорошим художником. На меня ее работы произвели хорошее впечатление.

— Художником я не стала, — говорила она, грустно улыбаясь, — быть хозяйкой дома и столь большой семьи, бесконечные гости, посетители… Тут уж не до живописи! Хотите, покажу свою комнату, где я люблю быть одна, перечитывать старые письма Толстого, Достоевского…

Она откуда-то извлекла ключ, открыла дубовую дверь, и мы оказались в уютной комнатке с мягкой старинной мебелью. По стенам висели небольшие картины с рамками из дорогого старинного багета с пейзажами Айвазовского, Поленова, Левитана. Я принялся их разглядывать, а Надежда Алексеевна пояснила, что часть картин приобретены самим Горьким (он любил «классику»).

Тогда же она показала большой альбом с рисунками сына писателя Максима, сделанными в разные годы за границей, главным образом в Италии, на Капри, со сценами портовой жизни, подгулявшими моряками, всевозможными жанровыми композициями, исполненными с большим юмором и фантазией. Писателю они очень нравились…

В процессе неторопливого разговора мы прошлись по всему этажу. Надежда Алексеевна показала домашнюю церковь. Миллионер Рябушинский был старообрядец. Кроме того, Степан Павлович, заведовавший торговой частью фирмы, был известен в Москве как страстный собиратель икон, обладавший одной из лучших в мире коллекций.

Признаться, у меня тогда невольно родилось убеждение, что строивший по заказу миллионера этот особняк в 1902–1906 гг. архитектор Ф. О. Шехтель не мог не учесть пожеланий хозяина по части расположения различных комнат, а также размещения и хранения внушительной коллекции. Словно уловив мою мысль, Надежда Алексеевна сказала:

— Я сама не знаю, сколько в особняке комнат. С виду он небольшой, а построен как замок, с подвалами, закоулками, лестницами, витражами, несколькими балконами, гаражом. Говорят, стиль модерн — эклектичен, а Алексею Максимовичу он не нравился (он из гостиной убрал большой камин и картину-аллегорию), но жить в нем очень уютно и светло. Вы обратили внимание на перила большой лестницы из голубого камня известняка в виде набегающих волн с большим светильником-медузой?

В 1934 или 1935 г. в СССР приезжал один из братьев Рябушинских, не то Степан — хозяин особняка, не то Дмитрий (всего было 8 братьев миллионеров), точно не помню. Алексей Максимович его принял, и они долго о чем-то беседовали у него в кабинете. Возможно, это был старший Дмитрий, ставший во Франции крупным ученым, академиком (умер в Париже в 1962 г.), у них были общие знакомые еще до революции.

Когда они вышли из кабинета, Рябушинский в сопровождении почтительно-любезного Алексея Максимовича прошел через библиотеку, столовую и остановился у главной лестницы как вкопанный. Он смотрел на нее долго и очень внимательно, скользя взглядом от самого основания, и затем, запрокинув голову, к самому верху.

— М-да! Эта лестница с медузой на гребне волны мне часто снится, — сказал он Алексею Максимовичу с грустной интонацией в голосе.

Алексей Максимович широким жестом указал на лестницу:

— Не хотите ли пройти наверх? Там сейчас располагаются мои внучки, невестка и сын Максим…

Рябушинский вежливо отказался. В сопровождении Алексея Максимовича и секретаря Крючкова они вышли в сад.

— В Москве я обратил внимание на некую странность: все парадные входы в домах наглухо закрыты, и советские люди почему-то предпочитают пользоваться черным ходом. Вы, Алексей Максимович, тоже придерживаетесь этой новой традиции?

Алексей Максимович, топорща усы, прокашлявшись, отвечал, что двери парадного закрываются только на ночь, днем же бывает много посетителей, особенно из числа пишущей братии. Недавно были Бернард Шоу, Иллеш, Роллан, даже турки.

Стрельнув глазами в сторону секретаря Крючкова, Рябушинский продолжил тему, не совсем приятную для Горького:

— Храм «Большого Вознесения», что стоит перед нашими окнами и чей благовест колокольный по престольным праздникам звучал во всех комнатах… москвичи особливо почитали. Почитал и Пушкин Александр Сергеевич. Здесь он и венчался… Зашел нынче и я, думал взглянуть на чудные росписи стен и купола с изображением престола Всевышнего, к подножию коего архангел Михаил приносит крест, на коем был распят и принял мученическую смерть господь наш Иисус Христос. Нигде столь великолепных росписей я более не видывал. И что же сотворили с московской святыней? Роспись замазали серой краской. В храме поместили заурядную советскую контору с пишущими машинками и заставили шкапами с папками. Не думаю, что на этих пишущих машинках когда-нибудь напечатают нечто превосходное и важное, и нужное народу нашему…

Начинавший нервничать секретарь подал голос:

— Алексей Максимович, прибыли писатели во главе с Фединым. С ними назначена встреча.

Горький, не шелохнувшись, молча смотрел в землю. Резко выступили скулы, плечи подняты, руки в глубоких карманах длинного серого пиджака. Было хорошо видно, что разговор с миллионером ему интересен, хотя и неприятен, и стимулирует работу мозга. Он что-то взвешивал в уме, сопоставлял.

Неожиданно он улыбнулся:

— Болезнь входит в нас пудами, а выходит золотниками. Хотелось бы надеяться, что потрясения для России кончились…

Чувствовалось, что Рябушинский погружен в мысли. Вероятно, он не прочь был продолжить разговор, важный для них обоих. Присутствие секретаря Крючкова ему явно мешало. Он посмотрел на уснувший фонтан, потом на кованые спирали ограды, недавно обшитые высоким забором, понял, что это мера защиты от любопытных глаз. Усмехнулся.

— Я, пожалуй, пойду. Пора и честь знать.

Расстались они дружелюбно, хотя и несколько сдержанно, глядя друг другу в глаза…

Историю появления забора вокруг особняка мне поведала внучка писателя Марфа Максимовна. Как-то за чашкой кофе я поинтересовался, помнит ли она Алексея Максимовича?

— Очень хорошо помню, — отвечала она, — особенно после того, как он единственный раз в жизни меня отшлепал. Случилось так, что к нам в сад каким-то образом забрела бродячая собака. Мне было лет шесть. И для нас с Дарьей появление собаки было грандиозным событием. Естественно, мы постарались угостить ее чем-нибудь вкусненьким и, незаметно взяв в доме по пирожному, прибежали к собаке и стали ее кормить. Вдруг появился Алексей Максимович, страшно рассерженный. Он прогнал пса, а нас сильно отшлепал, и мы с ревом убежали в дом.

Оказалось, из окна своего кабинета он видел, как мы кормили собаку пирожными. А главное, видел, что к железной ограде прилипли голодные беспризорники, которых в то время, в 1930-х гг., было очень много. Москва ими кишела, и они могли часами наблюдать за нашими играми. Вероятно, кое-кто из взрослых приносил им хлеб, после чего они уходили, но вскоре возвращались опять. Это были трудные, голодные годы, о чем мы, конечно, по малолетству, почти не догадывались. И вот эта сцена: вид голодных, оборванных детей, которые наблюдали, как сладостями кормят собаку, привела его в великий гнев…

На второй день пришли плотники и поставили высокий забор, после чего покрасили зеленой краской.

Еще Надежда Алексеевна рассказывала, что Алексею Максимовичу не понравилось, что переименовываются многие города и улицы, к чему, напротив, пристрастился товарищ Сталин. Он же был инициатором того, что в 1932 г. Нижний Новгород переименовали в город Горький, а улицу Тверскую-Ямскую в Москве в улицу Горького.

Эта новость для Алексея Максимовича была совершенно неожиданной и очень его рассердила. Ее передали утром по радио, и все стали его поздравлять со столь высокой честью, оказанной партией и правительством. Он сердито ворчал, что такие мероприятия не мешало бы предварительно согласовать с ним. Едва ли следовало старинный город, в XIII в. основанный и бывший стольным градом Суздальского государства, награждать неблагозвучным новым именем. Фамилия его Пешков, а «Горький» всего лишь псевдоним. А если жизнь в нем будет соответствовать названию, то это грозит стать историческим курьезом. Хорошо, что хоть реку оставили в покое. И далее в таком же духе…

Однако, когда в 11 часов дня позвонил Сталин и поздравил его с приятной новостью, Алексей Максимович сдержанно поблагодарил его за столь высокую честь, не сказав ни единого слова из того, что он говорил своим близким. Хотя, вероятно, дал почувствовать вождю свою досаду…

Визит миллионера Рябушинского к писателю А. М. Горькому в советское время — факт, бесспорно, любопытный, тем более что писателя всегда интересовало русское купечество. О купечестве им написаны романы «Фома Гордеев», «Дело Артамоновых», рассказы, пьесы, в их числе «Мещане» и обе «Вассы Железновы». Это сословие он хорошо знал, дружил с некоторыми яркими представителями. Например, с миллионером и меценатом Саввой Тимофеевичем Морозовым, дававшим деньги на революцию и ушедшим из жизни при весьма странных обстоятельствах.

Савву Тимофеевича писатель любил, и многие из его литературных персонажей были «скроены из морозовского материала». Купцы Лютов, Бердников в «Климе Смагине», многое в романе «Дело Артамоновых» и особенно Егор Булычев «списаны» им с Морозова. О Егоре Булычеве писатель подтвердил печатно, что это «провинциальный Савва Морозов».

В 1905 г. на французской Ривьере — в Каннах, после визита к нему в отель «партийного кассира» и члена ЦК Л. Б. Красина, Морозов в возрасте 45 лет застрелился, обведя очертания сердца химическим карандашом. После него осталось четверо детей…

Его богатый московский дом на Спиридоновке купил Михаил Павлович Рябушинский, женатый на одной из признанных московских красавиц Татьяне Примаковой, дочери капельдинера Большого театра. Его, как и других братьев Рябушинских, Горький хорошо знал.

После визита Рябушинского сын Горького Максим и Надежда Алексеевна приставали с расспросами о братьях-миллионерах. Алексей Максимович показал большую осведомленность по части их рода. Он охотно поведал им, что фамилия их произошла от названия Рябушинской слободы Калужской губернии, откуда они родом.

Основатель династии Михаил Яковлевич Рябушинский был из мужиков. Шестнадцати лет приехал в Москву — город невест — и вскоре, объявив капитал по 3-й гильдии, был записан купцом, в чем ему способствовала удачная женитьба на московской молодой купчихе Ефимии Скворцовой.

Неторопливый, но расторопный, он хорошо повел дело, однако Отечественная война 1812 г. и пожар Москвы, во время которого сгорели его лавки и товары, разорили его, как, впрочем, и многих других купцов. Михаил Яковлевич перешел в мещанское сословие. Поправить свои дела он смог лишь через десять лет и благодаря помощи купцов-старообрядцев вновь стал купцом. Умер он еще до отмены крепостного права в 1858 г., оставив наследникам капитал в 2 млн рублей.

Ставший во главе дела Рябушинских Павел Михайлович, как и его братья, следовал строгому завещанию отца (если изменят вере — обещал прийти с того света), хотя крупные купеческие роды Гучковы, Рогожины, Носовы и другие перешли из старообрядчества в единоверие.

Капитал отца он многократно увеличил, с братом Василием в Тверской губернии приобрел большую текстильную фабрику, построил новые цеха, дома для рабочих. В 1899 г. там работало 2,3 тысячи рабочих, а товарооборот составил 3,7 млн рублей, что сделало Рябушинских могущественными предпринимателями-купцами.

После смерти Павла Михайловича в 1899 г. продолжило дело третье поколение династии Рябушинских. Горький считал, что существует некий закон в России, что купцы и богатые семьи в третьем поколении вырождаются. Эту мысль он развивал в литературных произведениях. Купеческая династия миллионеров Рябушинских эту теорию не подтверждает. Европейски образованные, талантливые, они не ограничивались сферой только бизнеса и активно участвовали в общественных делах.

Горький был знаком почти со всеми Рябушинскими третьего поколения, а Николай даже пытался привлечь молодого Горького к сотрудничеству в основанном им в 1906 г. журнале «Золотое руно», где печатались Блок, Брюсов, Мережковский, Белый…

Кроме того, Николай Рябушинский проводил художественные салоны с участием русских и европейских живописцев.

Старший — Павел Павлович Рябушинский был выдающейся личностью и много сделал для России. Он на научной экономической основе развил в стране льняную, лесопильную, писчебумажную промышленности, чем обеспечил Сытину и другим издателям массовые дешевые книги, газеты и журналы. Он первый в России приступил к строительству крупного автомобильного завода «АМО» (ныне завод им. Лихачева), активно начал разработку нефти на Севере…

Надежда Алексеевна, посмеиваясь, говорила, что секретарь Горького П. П. Крючков очень нервничал при неожиданном визите миллионера Рябушинского к писателю, вероятно потому, что о всех запланированных и особенно о «случайных» встречах был обязан подробно докладывать Ягоде, которого страшно не любил и боялся.

Он угрюмо смотрел на Рябушинского — как ощупывал — и лицо его при этом было словно «опрокинуто». (Впоследствии он был расстрелян «как способствовавший умерщвлению Горького».)

А гостей было много: артисты, писатели, пионеры… Видимо, Ягода доискивался «истинного смысла» визита миллионера Рябушинского и пришел к выводу, что где-то в доме спрятан его клад. Подозрение пало на лестницу с медузой. Была предпринята попытка под видом ремонта вскрыть нижние ступеньки, но писатель, видимо, догадавшись, прогнал «рабочих».

Параллельно обследовали другие московские особняки, принадлежавшие Рябушинским и Морозовым. Там были найдены драгоценности и скрипка Страдивари.

Хозяином особняка Горький себя не считал. И когда кто-то из писателей предложил тост «за нового хозяина дома», Горький встал и демонстративно покинул застолье.

В последние годы Горький и Сталин сильно разошлись во взглядах на события в государстве. Вождь перестал бывать в особняке.

В мае 1935 г. сын писателя Максим, которого тот любил до самозабвения, простыл где-то в Подмосковье.

Приехал с температурой 39 градусов, лицо горело. Надежда Алексеевна вызвала врача Левина. Тот поставил диагноз: «Крупозное воспаление легких». Через три дня Максим умер.

Похороны были на Новодевичьем кладбище. Алексей Максимович, едва взглянув в приготовленную могилу для сына, сильно побледнел и попросил отвезти его домой.

Смерть Максима подкосила писателя. Он пытался окунуться в издательские дела, работал над рукописями, но силы оставляли его. Он сильно исхудал. Накинув плед, подолгу сидел в спальне, в кресле, пробовал читать, но быстро утомлялся и, прикрыв глаза, о чем-то сосредоточенно думал…

Интересно, что в 1964 или 1965 г. в Москву приехал как турист еще один Рябушинский, представитель четвертого поколения знаменитых миллионеров. Он ходил по Москве, побывал в Третьяковке и перед отъездом посетил особняк. Его приняла Надежда Алексеевна.

Провела по комнатам, ответила на вопросы. У лестницы с медузой молодой Рябушинский задержался, и все повторилось, как в 1930-е гг. Он долго и очень внимательно смотрел на лестницу, глубоко вздохнул, затем вежливо попрощался и направился к выходу…

 

13. Сейфы Третьяковых

Старейшая актриса МХАТа Анастасия Платоновна Зуева (1901–1989) хорошо помнила старую Москву и любила о ней рассказывать. Особенно хорошо она знала Москву купеческую. Это ей помогало создавать безукоризненно точные образы в пьесах Островского.

На этот талант ее обратил внимание К. С. Станиславский и полушутя предрек тогда еще очень молодой актрисе «быть на сцене вечной старухой».

Рассказывает Л. Вяткин:

— Однажды мы по какому-то поводу оказались на Кузнецком мосту у дома № 13, и, взглянув на него, она приветливо улыбнулась, словно увидела старого милого знакомого:

— Этот дом был построен для братьев Третьяковых в 1892 г. известным архитектором А. С. Каминским. Поперечная улица Жданова в мое время называлась Рождественкой…

На противоположном углу Кузнецкого старый дом построен после пожара 1812 г., и здесь с 1826 г. первоначально открылся знаменитый ресторан Транкля Ярда, который москвичи быстро окрестили как «Яр». Когда «Яр» переехал в Петровский парк, здесь разместилась книжная лавка И. И. Готье, куда частенько заглядывал Пушкин. В «Анне Карениной» в разговоре с Вронским Анна говорит, что ей не придется ск) чать — она получила ящик книг от Готье. При Льве Толстом магазином владело третье поколение Готье. При магазине была большая библиотека, где бывал Лев Николаевич. Напротив, через дорогу, на углу Неглинной стоял богатый дом придворного ювелира Фаберже.

Понизив голос до шепота, Анастасия Платоновна как бы по секрету сообщила:

— У Третьяковых, по слухам, скопились несметные сокровища и их, конечно, нужно было надежно упрятать. Лихих людей в Москве тоже хватало во все времена… Под домом глубокие подвалы со стальными заграничными сейфами. Третьяковым кто-то из воров-медвежатников похвастался, что-де нет в Москве такого хитромудрого сейфа с секретными замками, которые бы он не смог открыть. Гиляровский, который хорошо знал в Москве и воров и сыщиков и даже привидения, подтвердил, что на выставке всемирной в Париже, рекламируемый какой-то фирмой заграничной как абсолютно надежный от взломщиков сейф, на пари или за премию самой фирмы нашелся-таки умелец-левша, который в два счета отпер замки. Фирма, конечно, оскандалилась, а «умелец», как писали газеты, оказался московским вором.

Так ли это было на самом деле, того не ведаю, но только Третьяковы обратились к архитектору Каминскому с вопросом: можно ли совершенно надежно обезопасить сейфы от воров? Каминский попросил три дня сроку для окончательного ответа, после чего показал чертежи и расчеты невиданной доселе «защиты драгоценностей». Он предложил сделать сейфы герметичными и затапливать их на ночь или по мере надобности водой!

Третьяковым идея Каминского заливать сейфы водой понравилась, видно, и впрямь им было что хоронить от московских взломщиков. Подвалы были вырыты в виде резервуара с различными устройствами для наполнения и слива воды в Неглинку, благо что она текла по трубе совсем рядом. В трубу ее загнали в 1886 г., дабы избавиться от частых наводнений и ужасного зловония, которое от нее исходило…

Признаться, рассказ Анастасии Платоновны, хоть и очень интересный, я во многом посчитал еще одной московской легендой, которых и по сию пору на Москве предостаточно.

Каково же было мое удивление, — продолжает свой рассказ Лев Михайлович, — когда при случае, купив в метро книгу Я. М. Белицкого «Забытая Москва» и уже стоя в вагоне, открыл на 153 странице и прочел следующее:

«Строили дом № 13 на Кузнецком не для прокуратуры, строили для братьев Третьяковых. Строил Александр Каминский. В последние предреволюционные годы здесь находился преуспевающий банк “Лионский кредит”. До сих пор существуют просторные банковские подвалы с массивными дверями, украшенными такими же массивными медными ручками».

Подвалы в прокуратуре! Когда много лет назад я впервые попал в это здание и вырвалась у меня фраза, что знаю я по своим краеведческим изыскам о бывших банковских хранилищах, то был уверен, что это вызовет недовольство у местного начальства: подвалы в прокуратуре, скажем, равно как и подвалы на Лубянке — есть строгая государственная тайна, которой посторонним касаться не положено. Однако мне буднично предложили удовлетворить мое любопытство и спуститься в эти подвалы, в которых оказалось множество просторных и отлично проветриваемых комнат.

Работники прокуратуры подтвердили слышанную мною когда-то историю, что в те годы, когда здесь был банк и в подвалах хранились его ценности, то каждый вечер, после того как заканчивались банковские операции, подвал доверху заполняли водой.

Вода надежно защищала банк от грабителей, а гидроизоляция так же надежно — ценные бумаги от сырости…

Возможно, старая актриса права в том, что купцы-миллионеры братья Сергей Михайлович и Павел Михайлович Третьяковы, так много сделавшие для Москвы, были много богаче, чем это принято считать в правительственных кругах.

Первые Третьяковы прибыли в Москву в 1774 г. из Малого Ярославца, когда их прадеду Елисею Мартыновичу было 70 лет. Их род, как купеческий, приписан к этому сословию с 1646 г. В 1800 г. его сын Захар Елисеевич женился на богатой невесте Авдотье Васильевне. У них родился сын Михаил. Война 1812 г., разорившая многих купцов, несмотря на большой урон капиталу Третьяковых, не поколебала их дело и размах задуманных предприятий, из чего многоопытные чиновники московские вынесли убеждение, что у умершего в 1850 г. Захара Елисеевича где-то имеются большие драгоценности, происхождение коих было покрыто непроницаемой тайной. Дело его продолжил сын Михаил.

Его сыновья, Павел и Сергей, получили домашнее образование и всю жизнь были очень дружны. Не часто бывает, чтобы имена двух братьев являлись так тесно друг с другом связанными дружбой и родственной любовью. В памяти людей они и сейчас живы как создатели огромной галереи русского искусства.

Они умело и обстоятельно повели торговое, а потом и промышленное дело. Им принадлежала известнейшая в России Новая Костромская мануфактура льняных изделий, успешно конкурировавшая с «американским хлопком». Кроме того, Сергей Михайлович был избран в Москве городским головой, и оба занимались благотворительностью, чем снискали большую признательность москвичей. Ими было создано весьма ценное в Москве Арнольдо-Третьяковское училище для глухонемых.

Когда Михаил Петрович Третьяков передавал Москве свою галерею, которую уже давно называли «Третьяковкой», он хотел сделать это без всякого шума, не желая быть в центре общего внимания и почитания. В своем заявлении в Московскую городскую думу он писал:

«Желая способствовать устройству в дорогом мне городе полезных учреждений, содействовать процветанию искусства в России и вместе с тем сохранить на вечное время собранную мною коллекцию…» Эту же мысль, что его бесценная коллекция должна принадлежать Москве, он, как последнюю волю перед кончиной, повторил и в духовном завещании.

После революции все дома, принадлежавшие Третьяковым, были национализированы большевиками и, по свидетельству дочери П. М. Третьякова Александры Павловны Боткиной, «люди, вооруженные винтовками и называющие себя “комиссарами”, несколько раз устраивали в доме обыски. Искали в подвалах сейфы с драгоценностями и “буржуйское вино»…

Удивительно, что мифические сейфы не давали покоя властям предержащим еще много лет спустя. Анастасия Платоновна говорила, что в конце 1930-х гг. на старых кладбищах стали по особому разрешению разрывать могилы «царских сатрапов» в поисках сейфов или драгоценностей. «В те годы даже покойникам не стало покоя, — говорила она ворчливо, — вскрывали фамильные склепы, разбивали гробы… Для безбожников никогда не было ничего святого!»

Будучи как-то в командировке в Ленинграде, я нашел время побывать в Александро-Невской Лавре на могиле первого нашего академика М. В. Ломоносова. Меня сопровождал довольно молодой 38-летний директор Лавры. Я невольно обратил внимание на то, что в старой части кладбища могильные памятники неправдоподобно скучены и располагаются так близко друг к другу, что протиснуться между памятниками бывает крайне трудно. В ответ я услышал нечто невероятное:

— Большинство старых памятников, включая времена Екатерины И, имеющих историческую и художественную ценность, сохранены, но передвинуты со своих мест, остальные уничтожены. Поэтому многие памятники надмогильные имеют под собой в земле совсем других покойников.

Директор подтвердил, что в 1938 г. и позднее в Лавре вскрывали многие могильные склепы даже под полом церквей, в надежде найти в гробах драгоценности.

Специальная «комиссия», под чьим наблюдением проводилось вскрытие захоронений, зафиксировала в протоколах, что некоторые покойники, искусно забальзамированные, неплохо сохранились, хотя умерли еще во времена Петра и Екатерины И, однако не содержат золота или драгоценностей.

С директором мы осмотрели могильную плиту графа Саввы Лукича Владиславича-Рагузинского, сподвижника Петра, на которой на левом верхнем углу ясно был виден скол от лома, при помощи которого делалось вскрытие склепа. Как хорошо осведомленный специалист, он пояснил, что из фамильного склепа все вынуто, и затем заполнено щебенкой…

Недавно я побывал в бывшем особняке братьев-меценатов Третьяковых на Кузнецком, где в настоящее время разместилась прокуратура. Несмотря на переделку и перепланировку внутренних помещений, попытался мысленно представить внутренний интерьер и убранство, которое здесь было 100 лет назад.

Первое, что бросается в глаза, — чрезвычайная добротность и как бы незыблемая прочность стен, потолков и лестниц. В окнах с полукруглым верхом сохранились дубовые фрамуги и прочные стекла. На рамках толстенный слой вековой краски, которую наносили слой за слоем…

На первом этаже окна огромные, что свидетельствует о том, что при Третьяковых здесь было нечто вроде фойе, с тяжелыми портьерами. Входивших встречал слуга, принимал шубу, шапку, трость, перчатки и шел докладывать хозяину о визитере, неся на небольшом подносе визитную карточку.

Сохранилась лестница, ведущая в подвальное помещение, она не очень широкая, из чего можно заключить, что сейфы, если они и позже были отсюда извлечены, были примерно в рост человека.

Однако вполне возможно, что сейфы были много больше и их вообще не извлекали на поверхность. Они просто были передвинуты лишь на несколько метров и оказались в подвале Международного торгового банка, монументального здания с часами на фронтоне, где сейчас помещается Мосбизнесбанк…

На этом, пожалуй, пока и закончим рассказ актрисы МХАТа Анастасии Платоновны Зуевой о сейфах знаменитых братьев Третьяковых.

 

14. Алмазный фонд России

Алмазный фонд СССР — это государственное собрание уникальных драгоценных камней и произведений ювелирного искусства, имеющих выдающуюся историческую, художественную и материальную ценность.

Выставка Алмазного фонда в Московском Кремле открылась 2 ноября 1967 г. — к 50-летию советской власти. Ее открытие стало заметным событием в культурной жизни нашей страны. Первоначальный срок работы выставки был определен в один год, но в связи с ее широкой популярностью в 1968 г. было решено преобразовать выставку в постоянно действующую.

Выставка Алмазного фонда СССР занимает два зала нижнего этажа Оружейной палаты.

Экспозиция открывается витринами с советскими природными алмазами — ювелирными и техническими. Тысячи каратов алмазов находятся в них.

Во втором зале экспонируется историческая часть Алмазного фонда: уникальные драгоценные камни, известные как «Семь исторических камней», или «Семь чудес Алмазного фонда», в которые входят алмаз «Орлов», алмаз «Шах», плоский портретный алмаз, гигантские шпинель, изумруд и сапфир; императорские регалии, старинные ордена, лучшие образцы ювелирных изделий XVIII–XIX вв. По исключительной красоте и ценности почти каждый из этих экспонатов заслуживает отдельной витрины.

Посетителей, выходящих из полутьмы «исторического зала» снова в первый зал, встречают ярким блеском витрины советских бриллиантов (4500 каратов) и современных ювелирных изделий.

Красота, разнообразие и благородство форм, виртуозное исполнение этих изделий свидетельствуют о высоком совершенстве советского ювелирного искусства.

Здесь же представлена обширная коллекция цветных драгоценных камней, в которой почетное место занимает изумруд — камень столь же драгоценный и сегодня еще более редкий, чем алмаз. Советским изумрудам и драгоценным камням первого класса рубинам, сапфирам и александритам — посвящена отдельная витрина.

И наконец, уральские самоцветы, полудрагоценные и поделочные камни. Их красота никого не оставляет равнодушным.

Центральная витрина. Внешне спокойный, но колдовски манящий, поистине подземный свет золотых и платиновых самородков, фантастических произведений нерукотворного искусства неживой природы. Эта коллекция самая большая в мире, ей более 150 лет.

Составившие основу Алмазного фонда исторические ценности России — императорские регалии, драгоценные камни и ювелирные изделия, накопленные в течение столетий, — юридически не были собственностью русских царей. Они принадлежали «короне» — государству и выдавались царствующим особам «для временного пользования».

Предыстория Алмазного фонда как государственного собрания восходит к эпохе Петра I, который в 1719 г. при организации Камер-коллегии впервые включил в ее регламент параграф «О подлежащих государству вещах». После петровской «рентереи» коронные ценности хранились в специальных охраняемых помещениях, носивших название Комнаты его императорского величества, а с 1839 г. — Бриллиантовой комнаты. Ведали ими различные отделы кабинета его императорского величества, а с начала XIX в. — специальное Камеральное отделение (Камеральная часть).

Русские цари и царицы, особенно в XVIII в., стремились затмить роскошью иностранных владык, старадись увеличивать богатство и пышность своего двора. Они приобретали лучшие экземпляры драгоценных камней, создавали из них соответствующие украшения и хранили их неподалеку от «своего монаршего внимания».

Большинство этих вещей приобреталось на государственные средства, а небольшая часть поступала в виде подарков, и поэтому кроме регалий, т. е. знаков монархической власти, в состав коронных драгоценностей включались и светские украшения, пользоваться которыми могли только царицы.

Порядок хранения, учета, пополнения коронных драгоценностей и бриллиантов время от времени учитывались и меняли места хранения. При Николае I окончательно определилась юридическая природа коронных драгоценностей как части государственного имущества.

Значительные вклады в Алмазный фонд были сделаны в XVIII в., особенно при Елизавете Петровне и Екатерине II, — большая часть регалий, яркие, светские украшения стиля рококо, прекрасные, но более строгие изделия классического стиля.

Среди многих драгоценных камней главное место тогда занимал бриллиант. XVIII в. называли веком бриллианта. В ювелирных изделиях начала XIX в. продолжены лучшие традиции русского ювелирного прикладного искусства, но среди более поздних изделий уже не встретишь произведений, сравнимых с шедеврами XVIII — начала XIX в. Они становятся суше и в целом ординарнее. Эволюция вкусов хорошо отражают данные А. Е. Ферсмана о составе предметов, отобранных в 1922 г. для Алмазного фонда: вещи, изготовленные или приобретенные в 1761 г. — 20 %; в 1762–1801 гг.-40 %; в 1802–1855 гг.-25 %; 1856–1899 гг.-10 %; в 1900–1917 гг. — 5 %.

Почти ничего неизвестно о тех, кто создавал эти шедевры: большинство исторических ценностей Алмазного фонда безымянны. Лишь три имени за двести лет дошли до нас: Позье, Дюваль, Пфистерер.

В начале Первой мировой войны драгоценности Бриллиантовой комнаты были поспешно и беспорядочно, даже без описи, эвакуированы в восьми сундуках из Петрограда в Москву.

Так, без проверки, их приняли в Оружейную палату Московского Кремля вместе с другим эвакуированным имуществом Камеральной части. Впоследствии их завалили новыми грузами, и в таком виде они хранились вплоть до Октябрьской революции.

После Октябрьской революции чудом уцелели ценности Кремля — как находившаяся там эрмитажная коллекция, так и бессмертные сокровища самого Кремля, хотя постройки сильно пострадали. Главный хранитель Эрмитажа академик Я. И. Смирнов дважды выезжал в Москву, чтобы убедиться в этом, а сохранность кремлевских богатств установила впоследствии специальная комиссия. Пожалуй, ни одна страна в начале нашего века не обладала таким запасом драгоценностей, находившимся в храмах, монастырях, музеях, дворцах, особняках и личном пользовании граждан, как Россия, — подавляющая часть этих несметных богатств досталась нам в наследство после революции.

Тайна исчезновения сокровищ России восходит ко времени образования Антикварного экспортного фонда…

А. М. ГОРЬКИЙ — В СОВНАРКОМ (не позднее 21.10 1921 г.).

«В феврале месяце 1919 года по предложению наркома Красина была организована в Петрограде А. Пешковым “Экспертная комиссия”, цель которой заключалась: в отборе и оценке вещей, имеющих художественное значение, в тридцати трех национализированных складах Петрограда, бесхозных квартирах, ломбардах и антикварный лавках. Эти вещи отбирались на предмет создания в Советской республике антикварного экспортного фонда.

До 1-го октября 1920 года “Экспертная комиссия”, работая в составе 80 человек под председательством А. Пешкова, образовала два склада отобранных ею вещей, как то: художественной старинной мебели, картин различных эпох, стран и школ, фарфора русского, севрского, саксонского и т. д., бронзы, художественного стекла, керамики, старинного оружия, предметов восточного искусства и т. д.

По оценке 15-го года, стоимость этих вещей превышает миллиард.

Кроме того, на складах Комиссии имеются отобранные в бесхозяйственных квартирах ковры на сумму в несколько сот миллионов (тоже по оценке 1915 года)».

1923 г. один их самых драматических в истории Алмазного фонда. Тогда на рынках Амстердама и Антверпена неожиданно появились бриллианты, в которых специалисты узнали часть русских коронных драгоценностей. Возник политический скандал. Зарубежная пресса писала, что эти города и их банки используются советским правительством для валютных операций с золотом, алмазами и церковными ценностями. Чтобы заглушить возмущения, в конце 1925 г. в Колонном зале Дома Союзов спешно открылась выставка коронных драгоценностей, которая должна была показать миру, что они целы и невредимы.

Однако есть неоспоримые свидетельства, что в 1923 г. собрание коронных драгоценностей совершила интригующее путешествие под охраной латышских красных стрелков из Москвы в Читу, где находилось японское правительство. Руководил операцией работник наркома финансов Р. Я. Карклин. В архивах сохранилось удостоверение, выданное ему 28 декабря 1922 г. за номером 2739, где сказано, что тов. Карклин Р. Я. назначен уполномоченным Народного комиссариата финансов РСФСР при Дальневосточном ревкоме. Подписал его, среди прочих, тогда уже нарком финансов Сокольников.

Загадку этого турне нам еще предстоит разгадать. Но, учитывая все вышесказанное, можно достоверно предположить, что после экспертной оценки сокровищ комиссией Ферсмана их вывезли на Дальний Восток, чтобы продать в Америку и Европу через Маньчжурию, которая еще со времен постановления «О хлебных закупках» стала центром нашей внешнеэкономической и внешнеполитической активности. Видимо, канун этой сделки века запечатлен на опубликованных в свое время в «Известиях» и в каталоге «Сотбис» фотографиях. Они сняты в Чите, в богатом особняке. На фоне коронных драгоценностей стоят группы советских официальных лиц и респектабельных иностранцев.

Судя по ним, решили оптом продать все величайшие реликвии Алмазного фонда: державу, скипетр, собрание корон — с короной Российской империей во главе, коллекцию бриллиантовых подвесок и бриллиантовых диадем, бриллиантовые знаки и цепи императорских орденов, подарочные золотые кубки, коллекцию вееров и перстней, императорские пасхальные яйца фирмы Фаберже и многое другое.

Эти вещи хранились в Галерее драгоценностей Эрмитажа и в Бриллиантовой комнате Кремля. Большинство из них бесследно исчезло в 1920-е гг. Некоторые впоследствии обнаружились в американских частных собраниях, например, брачная корона русских императриц, изготовленная из бриллиантового пояса Екатерины II. Сейчас она находится в собрании Морджори Меривезер Поуст — жены бывшего посла США в СССР Джозефа Дэвиса. Госпожа Поуст купила ее на аукционе «Сотбис» в декабре 1966 г.

Возможно, бриллианты, проданные в 1923 г. в Бельгии и Голландии, были из этой партии и попали в Европу через Читу — Харбин — Владивосток, и такая же участь ожидала остальное. И как знать, если бы не осечка в Антверпене и Амстердаме, заставившая возвратить драгоценности на показательную выставку в Москву, то не потеряли бы мы все и навсегда?!

Дальнейшее известно. В 1925 году возникла Главная контора Госторга СССР по скупке и реализации антикварных вещей «антиквариат». Тогда же вышла брошюра «Алмазный фонд СССР», где прямо говорилось, что при советской власти эти сокровища «зажили новой жизнью и так или иначе примут участие в общей созидательной работе… превратившись в столь необходимое для рабоче-крестьянское государства предметы, как машины и т. п.».

Осенью 1926 г. упомянутая брачная корона — вместе с бриллиантовым мечом Павла I, украшением коронационного платья Екатерины II из гроздьев бразильских бриллиантов и индийских изумрудов, бриллиантовой (2000 штук!) табакеркой императрицы Елизаветы, коллекцией императорских пасхальных яиц Фаберже и прочим была куплена у советского правительства и доставлена в Америку торговцем Норманом Вайсом.

Приведенные документы неопровержимо доказывают, что распродажа национальных сокровищ в СССР началась не в годы индустриализации, а значительно раньше. Она переживала, как минимум, два пика: в 1920–1923 и в 1928–1934 гг.

Выставка Алмазного фонда СССР в Московском Кремле, как мы уже говорили, открылась 2 ноября 1967 г. — к 50-летию советской власти. Ее открытие стало заметным событием в культурной жизни нашей страны.

К этому времени работники Гохрана (государственное хранилище ценностей) при участии научных сотрудников музеев Московского Кремля подготовили каталог, художественный альбом «Сокровища Алмазного фонда», стали выходить рекламные буклеты, альбомы, в которых сообщалось: «В отличие от печальной участи сокровищниц крупнейших европейских монархий — французской и австро-венгерской, расхищенных, безвозвратно утраченных в вихре войн и революций, судьба русских коронных драгоценностей оказалась счастливой и глубоко справедливой: Великая Октябрьская социалистическая революция возвратила эти сокровища их подлинному хозяину — народу… Даже в самые трудные первые годы Советского государства, когда оно остро нуждалось в средствах для защиты молодой республики, восстановления народного хозяйства, укрепляя обороноспособность страны, сокровища Алмазного фонда оставались неприкосновенными. С того времени эти сокровища были не только сохранены, но и преумножены».

Действительно, поступления были. Большую часть их составляли особо крупные алмазы, добывавшиеся в Якутии, и образцы современного ювелирного искусства. Но гораздо больше ценностей, в основном уникальных старинных произведений искусства, ушло за границу в частные коллекции и государственные музеи других стран.

Местонахождение некоторых бесценных вещей до сих пор неизвестно (два пасхальных императорских яйца фирмы Фаберже, бриллиантовый знак ордена Андрея Первозванного, принадлежавший Александру II, икона «Введение Богородицы во храм» в драгоценном окладе Фаберже и многие другие).

Все вожди Советского государства считали своим долгом запустить руку в собрание Алмазного фонда. Как это делали Ленин и Сталин, описано выше. Никита Сергеевич едва не подарил одной из развивающихся стран знаменитую шапку Мономаха, при Л. И. Брежневе Алмазный фонд не досчитался одного из бриллиантовых орденских знаков.

В 1989 г. с аукционов были проданы многие иконы. Не желая тратить средства на реставрацию, небезызвестный Павлов распорядился продать их «на реставрацию более развитым странам». Он считал, что убил сразу двух зайцев: иконы будут восстановлены, а страна получит необходимую валюту.

Нет ответа на многие интересные вопросы. Например, откуда появляются на мировых аукционах и в антикварных магазинах за рубежом наши ценности (контрабанда здесь ни при чем)? По какому праву величайшие исторические реликвии Гохрана и Алмазного фонда являются залоговой собственностью Министерства финансов, а не неприкосновенным национальным достоянием?

Что хранится в госфондовских кладовых в Москве, Миассе и других местах?

И, наконец, нужно документально разобраться, какая часть ценностей пошла на финансирование экономических программ, какая ушла на политику, а что исчезло неизвестно куда. Кто и когда сможет дать ответ на эти вопросы?