В монастыре Елизавете было спокойно. Тихая маленькая обитель так напоминала ее кубанскую пустынь, и боль от потери матушки Варвары и других сестер чувствовалась здесь особенно остро. Но в тоже время монастырь был как бы частью той потерянной России, маленьким островком горячо любой Родины, затерянным в чужой стране. Золотые маковки монастырской церкви, звон колокола, призывающий на службу, молитва и запах ладана, все это было так близко девушке, так необходимо именно сейчас.

Сестры приняли ее охотно и не задавали лишних вопросов, в те несколько лет эмиграции их монастырь значительно пополнился православными. Многие женщины принимали постриг, а многие просто оставались здесь жить, помогали в хозяйстве, молились.

Жизнь княжны протекала тихо и умиротворенно. С рассвета, а церковные сутки начинаются с 5 часов молитва и утренняя литургия в храме, потом различные послушания, снова вечерняя служба, вечерняя молитва в келье и сон. А еще бесконечные мысли о себе, о Никите, об их судьбах и будущем. Что ей делать дальше, как жить?!

Елизавету мучил этот вопрос, но пока она не могла на него ответить. Он обидел ее до глубины души, своим неверием, но главное предательством и страшно сказать убийством лучшего друга. Как забыть это, как простить? А потерю ребенка, если бы не убийство Сержа и шок, Елизавета была уверена, она бы выносила его и скоро бы стала матерью. Господь велит нам смиряться и прощать, девушка пыталась, но… Это вечное но…

Она опомнилась первая, передернула плечами, сбросила крепкие мужские руки, схватила свой узелок с вещами, стремительно бросилась к двери.

Сколько нужно было пережить, перенести, чтобы выбравшись и ставшись в живых, разлучиться быть может навсегда. Если бы они не были венчаны, возможно Елизавета приняла бы постриг и осталась здесь, а теперь она была лишена этой возможности. И в то же время она боялась признаться самой себе, что несмотря ни на что она любит Никиту, и именно от этого ей так невыносимо больно, и одиноко, и страшно…

После долгого разговора с настоятельницей матушкой Любовью, девушка решила не спешить, решение придет само, нужно успокоиться, приглушить воспоминания, прислушаться к себе, а пока не думать, молиться и просить у Господа прощение за себя и за других…

* * * *

А что же Никита? Первое время отчаяние, разлука, одиночество убивали его. Ему хотелось так много ей сказать, объяснить, умолять простить его, только бы видеть ее, только вернуть. В ушах звучали ее слова, «Никогда больше не оставляй меня, Никита, что бы ни случилось, никогда…», — она говорила их совсем недавно, когда вновь нашла его. А он оставил ее, отпустил, ничего не сделал, чтобы остановить, и во всем виноват он Никита.

Это огромное, неумещающееся в сознании чувство вины, доводило молодого человека то до бешенство, то до немыслимого отчаяния. Она супруга его, законная жена, а на деле сейчас Елизавета была еще дальше, чем во время их первой мимолетной встрече в Александровском дворце. Но Боже мой, как он любил ее, именно сейчас, когда они были разлучены, как страдал.

Эмилия Павловна никогда не думала, что мужчина может так сходить с ума из-за женщины. Их брак был куда более спокойным в отношении чувств. Она видела мечущуюся без него Елизавету, теперь видела Никиту и удивлялась, втайне веря, что все будет хорошо.

Меж тем время шло. За месяц от Елизаветы пришло единственное короткое письмо. Добралась, устроилась, все нормально, и еще она умоляла не писать ей и не искать встреч. Никита очень надеялся на это письмо, он узнает наконец адрес и поедет, и привезет ее, чего бы это ни стоило. Но ее тихая мольба, казалось он слышит ее голос: «я прошу тебя, Никита, я умоляю, не ищи встреч со мной, я не хочу, я должна побыть одна, пожалуйста, оставь меня…» остудила пыл молодого человека. Вся его решимость улетучилась перед одной фразой. Нет, он не поедет, раз она не хочет его видеть, он останется здесь, он готов на все, только, чтобы ей было хорошо.

Чтобы хоть немного прийти в себя, Никита начал пить, сначала понемногу, потом больше. В вине было забвение и мимолетное спокойствие. Так, в одиночестве и пьяном угаре наступил Новый 1921 год. И только тяжелый разговор с Эмилией Павловной в конце января, примерно через два месяца после их приезда заставил молодого человека задуматься.

— Никита, поймите, Вы так молоды, вся жизнь впереди, а она вернется дайте только время, Лизоньке нужно прийти в себя, поймите потерять сначала семью, потом ребенка это непросто, вспомните сколько всего Вы пережили вместе. Но главное она любит Вас, а любящее сердце простит все обиды, уж поверьте моему опыту.

— Не утешайте, Эмилия Павловна, я не мальчик, я все понимаю, но… боюсь, что она останется там, если бы Вы видели ее в обители. Эти глаза полные слез и боли, отрешенность, решимость на постриг, Вы бы поняли меня.

— Никита, оставьте, во-первых, она не может принять постриг, потому что Вы обвенчаны.

— Это не может помешать ей остаться при обители навсегда, — тихо сказал молодой человек.

— О, Никита, я начинаю терять терпение, в конце концов, возьмите себя в руки, Вы мужчина, и вместо того, чтобы пить займитесь делом. Простите, что я говорю с Вами столь резко и откровенно, но все это время я содержу Вас в своем доме, я вдова, живущая на небольшую ренту, оставшуюся от мужа! Подумайте об этом, молодой человек, — и резко повернувшись, женщина вышла из гостиной.

Никита тяжело вздохнул, он уже не раз думал на эту горькую тему, чувство вины и стыда душили его, нужно заставить себя оторваться от мыслей о Елизавете и от ежедневной бутылки. В конце концов, она права, он мужчина, и…

Словом, в Никите заговорила воспитанная веками дворянская честь и гордость, и мужественность. Эта женщина оказалась так добра к ним, а ведь он ей чужой человек. Даже Елизавета пошла работать гувернанткой, чтобы помочь тетушке, а он… «Нет, Никита ты должен встать на ноги, и когда она вернется, а если… нет, не думать, гнать от себя эти мысли и найти работу, устроиться и ждать…»

Найти работу, теперь эта мысль овладела молодым человеком полностью. Найти работу, но как и какую? «Что я умею делать, ничего, что могло бы пригодиться в мирной жизни», — с горечью думал Никита, — «Десять лет в Пажеском корпусе, год службы при дворе и 4 года войны, все в его жизни было связано с военным делом, а теперь, кому нужен поручик несуществующей Российской армии?».

Никита стал читать объявления в газетах, бродить по маленькому городку, но его поиски оказывались бесплодными. Да, можно было устроиться таксистом, дворником, официантом, но на это он пошел бы в самом безнадежном случае. Что делать? И опять на помощь пришла Эмилия Павловна.

Она получила приглашение на ужин по случаю Дня Рождения Маргариты Венсен, у которой Елизавета работала гувернанткой. Обида главы семейства на девушку за отказ его сыну давно прошла, немалую роль в этом сыграл сам Пьер. И узнав, что Елизавета вернулась и не одна, Шарль Венсенн решил пригласить их на именины дочери. В то время становилось модным общаться с эмигрировавшими русскими князьями. Вот здесь то тетушка и представила Никиту Пьеру. Как ни странно молодые люди понравились друг другу, не смотря на обоюдную их любовь к Елизавете.

Правда, чувства Пьера к тому времени уже остыли, и на лето была назначена его свадьба. Мужчины сразу расставили все точки над «и» по этому вопросу, а когда Пьер узнал об отъезде девушки, правда без подробностей и довольно туманно он понял, что что-то межу ними произошло и это еще больше сблизило молодых людей. Вскоре из просто знакомых они стали друзьями.

Именно Пьер Венсен помог Никите попасть в высшее военное заведение Франции Военную академию в Париже, в качестве преподавателя ряда дисциплин и верховой езды. Эта академия была основана несколько веков назад, и славилась своими выпускниками, в числе которых в 1785 г. был Наполеон. Она обладала большим весом и престижем в обществе, поступить в нее было непросто и почетно. Для молодых людей два ее отделения: артиллерии и кавалерии открывали дорогу во французскую армию.

Если бы не Пьер Венсен, закончивший ее с отличием, а главное богатство его семьи и помощь, которую они оказали сему учебному заведению, 28-летнему Никите никогда бы не попасть сюда, да еще в середине учебного года и в качестве преподавателя ряда ведущих дисциплин отделения кавалерии.

Молодой человек был счастлив, конечно, настолько насколько это позволяло отсутствие Елизаветы. Но главное здесь был его мир, привычная ему обстановка, курсанты отдающие честь напоминали о юности в Пажеском корпусе. Тем более теперь, пережив войну на себе, Никита знал о чем он говорит, и его лекции по стратегии, тактике и ведению боя вызывали всеобщий интерес.

А занятия верховой ездой с Никитой курсанты просто обожали. Тем более их разделяла не такая уж разница в возрасте. Правда, приходилось сложновато с языком, которому Никиту учили, но… Однако, после нескольких месяцев работы, он освоился и изъяснялся довольно бегло. Начальство было довольно новым преподавателем. Брали его с опасением и только из уважения к семейству Венсенов, но вскоре поняли, что получили ценного сотрудника и стали благоволить молодому человеку.

Добираться от Версаля до Парижа каждый день было немыслимо, поэтому, академия предоставила Никите небольшую квартирку прямо на ее территории. Это было удобно, главное вечерами можно было наслаждаться Парижем, этим удивительно праздничным и светлым городом.

Работа, заставила Никиту немного успокоиться, отвлечься от мыслей о жене. Занятия требовали ежедневной подготовки, долгих часов в библиотеке, к тому же со словарем. Читать лекции начинающему преподавателю было непросто, но он очень старался, и главное работа Никите нравилась. Но тем не менее не было дня, чтобы он ни ждал, не думал, не мечтал о супруге. Особенную тоску навевали вечерние прогулки. Шумные Елисейские поля или спокойный сад Дома инвалидов, или умиротворение Люксембургского парка все говорило о его одиночестве.

Неумолимо приближалась весна, в конце апреля Париж утопал в цветущих каштанах, ото всюду слышался смех, сияли улыбки. Никита не раз ловил на себе заинтересованные взгляды парижанок, но в его сердце жила только она, Елизавета, снова ставшая сказкой, нереальной мечтой, казалось, что ее возвращение в Россию и свадьба все это только сон.

Нереальный счастливый сон… Но убийство Сержа не было сном, оно терзало Никиту, мучило, он немыслимое количество раз попросил прощения у друга, каждый выходной ездил на маленькое русское кладбище в Сен-Женевьев де Буа, поклониться могилам русских офицеров, которых тогда было еще немного, помочь в строительстве православной церкви Пресвятой Богородицы.

Эмилия Павловна и Пьер пытались вытащить Никиту в свет, в театры на приближающиеся весенние маскарады. Его упрямое нет начало раздражать Пьера. Чуть не насильно он с невестой все же потащили Никиту на маскарадный вечер в конце мая. От красивого статного сероглазого русского князя женщины не могли отвести взгляда. Так странно, такой красивый и такой одинокий, и угрюмый, и не танцует вовсе.

Никита же мечтал уйти к себе, ему было тяжело. Занятия в академии кончились, началась пора экзаменов, а дальше у курсантов наступили долгожданные каникулы до осени. У Никиты в связи с надвигающимся полным одиночеством началась пора депрессии и пессимистического настроения.

Свободное время его убивало, но нельзя же все время сидеть за фолиантами в библиотеке, и вот Пьер потащил его на этот чертов бал-маскарад. Ему хорошо, с ним невеста Полина, задорная юная девушка, спасшая его от безответных чувств к Елизавете. Хотя как можно, думал Никита про себя, как можно полюбить кого — то еще, если она все в твоем сердце. «Милая, моя, родная, вернись, я не могу без тебя, только бы увидеть тебя, твою нежную улыбку…». Никита медленно сходил с ума, возвращение жены с каждым днем казалось все более нереальным. И вдруг:

— Простите, что нарушаю Ваше уединение.

Приятный женский голос, а главное русский язык вывели молодого человека из состояния задумчивости, с трудом отвлекаясь от мыслей о любимой, он повернулся и застыл пораженный увиденным. Это была молодая женщина примерно его возраста, она слегка улыбалась, втайне уверенная в своей победе над этим привлекательным мужчиной.

— Позвольте представиться Вам, я бы никогда не осмелилась на этот шаг, будь Вы француз, но русский человек родная душа и правила этикета сразу отступают на второй план, не правда ли? Баронесса Юлия Львовна фон Гелленс, — молодая женщина чуть наклонила голову в знак приветствия и протянула Никите руку. Он осторожно прикоснулся губами к холеной кисти, машинально кланяясь в ответ и все больше удивляясь совершенству этой женщины.

Баронесса фон Гелленс была непросто красивой, это была царственная красота, причем бесстыдно выставленная напоказ. Ее платье из нежно-зеленого шелка, скрепленное на одном плече брошью с сияющим изумрудом струилось по телу до самого пола, перехваченное на бедрах тонким пояском, усыпанным изумрудами. Это были первые шаги стиля «а ля Гарсон», так называемые платья рубашечного типа, не подчеркивающие талии, бум на которые пришелся на 1924 г.

Платье баронессы было только первым веянием, гораздо более женственным и очень смелым, ибо под ним явно не было ни корсета, ни даже лифа. После первой мировой войны корсеты постепенно сходили на нет, замененные короткими лифами, но для вечерних туалетов женщины часто прибегали к ним, скрывая недостатки фигуры. Новый женский силуэт едва едва входил в моду.

Никита всего этого не знал и просто застыл в оцепенении. Тонкий шелк открывал взорам все совершенство высокой статной фигуры, все соблазнительные округлости и волнующиеся полушария груди баронессы. Она приковывала к себе взгляды всего зала и не только безукоризненной фигурой. Темные локоны красиво обрамляли ее лицо и игриво падали на лебединую шею. На лице с высокими скулами горели огнем большие продолговатые зеленые глаза, на щеках играл нежный румянец, алые губы манили детской припухлостью и яркостью.

Никита, никогда раньше не видевший ничего подобного, застыл в глубоком изумлении, а красавица, с триумфом победительницы в глазах, игриво улыбнулась:

— Что же Вы молчите, князь? Или мне неправильно отрекомендовали Вас?

— Простите, я кажется не представился? — голос молодого человека чуть дрогнул.

— Еще не оказали мне такой чести.

— Князь Никита Александрович Оболенский-Нелединский-Мелецкий, — Никита не любил представляться титулом Елизаветы, ибо считал, что не заслужил его, особенно теперь, когда в отношениях с женой все было так запутано и сложно, но сегодня это вырвалось само собой, глаза красавицы так волнующее заблестели.

— Вы пригласите меня? Князь, похоже правила этикета Вам незнакомы.

— О, простите, я… хотя Вы правы, после 4 лет войны можно забыть обо всем на свете.

— Я прощаю Вам вашу ошибку.

Никита вывел молодую женщину в круг танцующих. С некоторой робостью и волнением он опустил руку на ее талию. Это ощущение было таким непривычным, вместо жесткого корсета он чувствовал ее трепет, ее гибкость, каждое движение ее тела. Глаза Юлии Львовны лукаво блеснули и тут же скромно опустились, отбрасывая длинную трепещущую тень от ресниц, грудь волнующе вздымалась совсем близко. Сердце Никиты учащенно билось, скорее от ее близости, чем от быстрого вальса. «Никита, что происходит? Остановись немедленно, нельзя, ты не должен», — вскачь, в такт вальсу неслись мысли.

Но не будем забывать, Никита был мужчиной, привлекательным молодым мужчиной, а главное безумно одиноким и несчастным. Он жил мечтами, воспоминаниями и работой. Он забыл, что значит живая нежная красивая женщина. А от баронессы невозможно было оторвать взгляда, терпкий чуть горьковатый запах ее духов окутал Никиту, зеленые глаза сияли легкой усмешкой победительницы. В конце концов во время танца Никита решил для себя, что ничего страшного не происходит. Это только вальс, только бал и стоило тогда приходить, чтобы весь вечер стоять истуканом.

Словом, остаток вечера Никита провел с молодой женщиной. Они танцевали, разговаривали, пили шампанское и снова танцевали. У дверей ее новенького авто, прощаясь он поцеловал ее руку. Баронесса улыбнулась, и уже садясь в автомобиль, спросила: «Скажите, князь Оболенский-Нелединский-Мелецкий такая известнейшая фамилия, Вы его родственник, но тогда почему мы не были представлены в Петербурге или Вы воевали?»

Вопрос смутил Никиту и словно вернул с небес на землю: «В некотором роде, сударыня, мы родственники, но позвольте не продолжать, прощайте».

«Хм, как смутился и посерьезнел мой князь, что-то здесь не так», — вслух же Юлия Львовна только улыбнулась лучисто: «Как скажите, Никита Александрович, до свидания».

Идя домой, Никитка специально предпочел дойти пешком, чтобы проветриться, подумать обо всем, он никак не мог понять, что же на него нашло. Да она красива, царственно красива и величественна и изящна, и этот горьковатый запах ее духов все еще щекотал ноздри, но как же Елизавета. Никита решил разобраться во всем с утра.

Ранний визит ему нанес Пьер. Пили кофе, болтали о вечере.

— Я видел тебя вчера с баронессой фон Гелленс.

— Мы лишь танцевали.

— Не оправдывайся, Никита, я не требую отчета, я знаю о твоих истинных чувствах. Я всего лишь хочу предупредить тебя. Эта женщина чертовски красива, когда-то я сам приударял за ней, но и опасна. Она приехала в Париж в 1917 г. молодая безутешная вдова, погибшего в первой мировой мужа. Свет был очарован ее красотой, умом, а главное горем. Она так старательно играла свою роль, что не помня себя оказалась в постели у графа де Верне. Прости, что я говорю с тобой столь откровенно, я просто хочу предостеречь тебя. Она любит роскошь и богатство, которых у нее нет, поэтому мечтает женить на себе богатого, и не менее важно — родовитого человека.

Ее репутация в обществе оставляет желать лучшего, за 4 года у нее сменилось много любовников, которые с удовольствием содержали эту роскошь, но не женились на ней. Поэтому баронесса бросается на каждого нового человека в свете, и всегда побеждает. Правда, у эмигрантов русских часто нет ничего, кроме титула, а ты, совсем другое дело. Слухи о блестящем преподавателе академии, к тому же князе, к тому же отшельнике, не могут не распространяться. Поэтому нет ничего удивительного, что вчера она так вцепилась в тебя.

— Попросту говоря, баронесса, содержанка? Значит, не случайно меня вчера так впечатлил ее наряд.

— Поверь, не только тебя. Но по мне это слишком, так выставлять себя напоказ, хоть она и чертовски хороша… Знаешь, свет прощает ей вольное поведение, говорят красоте позволено все…

Никита в задумчивости молчал.

— Ну, ладно тебе, Никита, я просто хочу предупредить, хотя я в общем — то не сомневаюсь в тебе, но у нее железная хватка.

— Надо же, Пьер, я попался как мальчишка, дурак, я же увлекся ей. Нет, конечно несерьезно, но все же…

— Не кори себя, перестань, я сам испытал не себе чары, мадам Юлианы.

— Да но, как я вообще мог поддаться… Елизавета, если она когда-нибудь узнает…О, я снова делаю все не так и еще мечтаю, чтобы она вернулась…

— Никита, перестань, пара танцев на балу ничего не решает, это пустяк, в конце концов, я тоже любил твою жену и ты знаешь об этом, но это прошлое и теперь в моей жизни только Полина.

— И все же я как будто сошел с ума.

— Просто у тебя давно не было женщины, ты не видел Елизавету…

— Полгода, знаешь обстановка в России тоже мало способствовала любви.

— Вот видишь, все нормально, ты же живой человек. Главное ты предупрежден, а значит вооружен, не поддавайся на уловки Юлианы, она не оставит тебя так просто без боя.

— Пьер, ради Бога, какого боя я просто скажу ей, что женат и все.

— Никита, ты ошалел? Никто не знает в свете о твоей жене, и пусть так будет и впредь, подумай сколько слухов поднимется, они уже и так витают вокруг твоего имени. А Юлиана растрезвонит на весь свет, а слухами как известно земля полнится. Баронесса не остановится, уж поверь мне и сделает все возможное, чтобы стать твоей любовницей.

Никита тяжело вздохнул, — Черт, вляпался в историю, сидел бы дома, так нет понесла нелегкая, теперь расхлебывай. Ладно, спасибо Пьер, я очень благодарен тебе.

— Кстати, что ты делаешь в выходные?

— В субботу принимаю последний экзамен по выездке. В воскресенье хочу поехать в Фонтенбло. Говорят там шикарная конюшня. Верховая прогулка то, что мне просто необходимо. Свежий воздух, ветер, прекрасное животное и я, наедине со своими мыслями.

— Хочешь, поедем к Полине, там будет шумный пикник.

— Благодарю, Пьер, но мне мой план ближе.

— Тогда всего доброго, увидимся.

* * * *

Выходные прошли как и предполагал Никита. Он вернулся домой поздно вечером. Верховая прогулка удалась, Никита о многом подумал и многое решил для себя. Совершенно неожиданно в дверь постучали. С неохотой отрываясь от тепла камина и бокала горячего вина, Никита пошел открывать, не представляя кто может прийти к нему в двенадцатом часу ночи. На пороге стояла баронесса. Сердце молодого человека сжалось от неприятного чувства.

Теперь после рассказа Пьера Юлия Львовна уже не казалась царственной богиней, и одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять, насколько она не нужна ему ни сейчас, никогда, даже если предположить самое страшное, что Елизавета не вернется никогда. Как вообще можно сравнивать его ангела и эту женщину?! Баронесса фон Гелленс напротив приняла удивление и оторопь Никиты за немой восторг, утвердилась в свое неотразимости и смело шагнула в темный холл.

— Добрый вечер, князь, я узнала, что Вы скучаете в одиночестве, знаете, я тоже сегодня одна, почему бы не поскучать вместе? — Она изящно повела плечами, сбрасывая шаль, не дождавшись приглашения, прошла в гостиную.

— Здравствуйте, Юлия Львовна, я даже не спрашиваю, как Вы узнали мой адрес, но…

— Князь, не скромничайте, все знают, где Вы живете, ну ну что за вид, или Вы не рады?

Она изящно присела на кончик стула, как бы невзначай уронив кружевной платочек. Никите волей неволей пришлось наклониться за ним.

— О, благодарю, Вас, князь, — их взгляды встретились, ее зеленые глаза распахнулись сияя, и тут же скромно потупились. Грудь в откровенном декольте волнующе дрогнула, — Никита Александрович, — раздался страстный приглушенный голос, — не судите меня строго за этот нежданный визит. И не думайте, что скажет свет, я уже не девочка, я вдова и могу позволить себе… Просто я так одинока, так несчастна здесь, — точеные плечи дрогнули, казалось, что она сейчас разрыдается.

«Если бы не Пьер, я мог бы поверить ей», — неслись мысли в голове у Никиты.

— Вы позволите мне остаться? — баронесса подошла к Никите совсем близко, он вновь чувствовал ее дурманящий запах, и эта молочная светящаяся в свете камина кожа и трепещущие ресницы. «Сама невинность, черт, нет, ты не нужна мне, никогда, я люблю другую женщину, и я не поддамся тебе» — с такими мыслями молодой человек чуть отстранился от баронессы и глядя ей в глаза негромко, но твердо сказал:

— Вам лучше уйти, сударыня, я хочу провести сегодняшний вечер и ночь, как в прочем и все последующие в одиночестве.

— Юлиана, зовите меня, так, а я Вас Никитой, можно? Вы боитесь меня? — и опять она в угрожающей близости, — Не бойтесь, я сделаю все, чего Вы хотите, бедный несчастный мальчик, тебе так не хватает любви, нежности, заботы, — ее шепот был таким страстным, дыхание обжигало, баронесса потянулась к губам Никиты, не сомневаясь в себе, но ее остановили его сильные руки.

— Уходите, сударыня, я все знаю о Вас, и не хочу, чтобы Вы надеялись на меня, поищите себе другую партию.

— Что Вы можете знать, что Вам наговорили обо мне? Не верьте им, Никита, я не такая, я, — она еще продолжала бороться.

— Оставьте, Юлиана, не надо, я не хочу продолжать ни этот разговор, ни наше знакомство.

— Вот как, — и глаза ее блеснули злобой и обидой, — во всем Париже нет женщины более совершенной, чем я, кто же Вам нужен, князь, да и князь ли вообще или Вы присвоили себе этот титул?

— Я не хочу обсуждать это с Вами, Вы бесспорно красивы и будь мое сердце свободно…

— Так вот в чем дело, — она насмешливо усмехнулась, — значит, несчастная любовь?

— Перестаньте, уходите, сударыня, оставьте меня, — Никита злился, что сказал лишнее.

— Прощайте, князь, Вы очень унизили меня и Вам это не сойдет с рук просто так, я узнаю Вашу тайну, и будьте спокойны, постараюсь сделать Вашу жизнь еще более несчастной.

Когда хлопнула входная дверь, Никита без сил повалился в кресло.

— Ну почему мне так не везет, зачем она приходила? Господи, а если она узнает о тебе, мой Ангел.

И чтобы избежать возможных неприятностей Никита решился написать Елизавете письмо, хотя она просила не делать этого, но это был единственный выход. Он писал его всю ночь, отвлекаясь на воспоминания о ней, мечтая и страдая одновременно. Письмо получилось длинным, здесь говорилось о его новой работе, о жизни, и о случае с баронессой. В конце, Никита написал, что не стал бы беспокоить ее, если бы не Юлиана.

Он боялся спрашивать ее о возвращении, боялся быть навязчивым, письмо просто кончалось словами «я очень жду тебя…», но оно получилось таким проникновенным и нежным, и пропитанным любовью, что когда через 2 недели Елизавета получила его и читала в своей келье, она рыдала до вечера. Она поняла как безумно соскучилась, поняла, что любит этого человека не меньше, а пожалуй, только больше, Господи как же ей не хватает его.

Девушка выучила письмо наизусть, она радовалась, что он устроился, правда об академии княжна знала и раньше из писем тетушки, которые та тайно от Никиты посылала племяннице. Ее сердце кольнула ревность к той неизвестной женщине, но то, что Никита сам все объяснил ей, было так трогательно. Девушке немедленно захотелось вернуться, броситься ему в объятия, и начать все сначала. Она долго говорила с настоятельницей и та посоветовала ей успокоиться, еще раз прислушаться к себе, понять готова ли она.

Возвращение в тот мир значило не только встречу с Никитой. Там ее ждали новые и старые знакомства, несомненные слухи вокруг ее имени, возможно непонимание и жестокость, ложь. Взять хотя бы эту баронессу, Елизавета понимала, ей придется защищаться, самой, противостоять жизненным невзгодам, быть достойной своего имени, как-то устраивать свою жизнь.

Все это так пугало, но Никита, он перевешивал все. В ее сердце сейчас было столько любви, столько нежности к нему, она простила его. Елизавета сама не поняла, когда это случилось. Но в сотый раз читая его письмо, она осознала, что больше не вспоминает о прошлом, впереди только будущее, светлое и счастливое.

На следующее утро, Елизавета сердечно простилась с настоятельницей и всеми обитательницами монастыря, и с радостью и надеждой в сердце села в поезд. Уже вечером она будет в Париже, несколько часов и она увидит его…

* * * *

Никита, как безумный ждал от супруги хотя бы несколько строк. Прошло уже три недели с того момента, как он отправил ей письмо, ответом служило молчание. Измученный ожиданием и отчаянием, Никита большую часть времени проводил в Фонтенбло. Верховые прогулки по старинному парку успокаивали и помогали отвлечься. Вот и сегодняшний день молодой человек провел наедине с верным Арно.

Этот конь стал его любимцем, Никита мечтал перевести его в конюшни академии. Поглощенный этими мыслями он механически отпер входную дверь, в маленький холл падал тусклый свет из гостиной. Никита внутренне напрягся, готовый к любым неожиданностям. «Кто это может быть? И как этот неизвестный оказался в его квартире, запасные ключи были только у коменданта жилых корпусов академии. Или баронесса опять взялась за старое?».

Мысли проносились мгновенно, и с тревожным предчувствием Никита смело шагнул в гостиную. На фоне окна, освещенного единственной свечой, он даже еще не успел увидеть, а почувствовал сердцем, всей своей истосковавшейся душой, это она! Тонкий силуэт Елизаветы казался молодому человеку самым прекрасным на свете. Он все еще не мог поверить в ее возвращение, как тогда при встрече в России.

Словом, Никита в оцепенении остановился на пороге гостиной, боясь потревожить это так долго ожидаемое мгновение. Сколько раз за эти бесконечные шесть месяцев он мечтал о ее возвращении, представлял как это может быть, а все оказалось так просто.

Елизавета, услышав его шаги, повернулась от окна, их взгляды встретились. Он боялся нарушить это волшебное молчание, боялся сделать первый шаг, страшась ее реакции. А она едва не лишилась чувств от волнения, сердце выскакивало из груди: «Ну почему же ты молчишь, Никита, неужели тебе нечего мне сказать?», — спрашивала про себя девушка. Ей тоже было страшно и одиноко и хотелось только одного, его горячих и надежных рук вокруг себя.

— Никита, — не в силах больше молчать тихо прошептала девушка, — Никита…, - колени сами собой дрогнули, и она едва не упала, но реакция мужа оказалась молниеносной, еще доля секунды и девушка оказалась в его объятиях. Уткнувшись лицом в его грудь, она тихо плакала.

— Успокойся, ангел мой, я с тобой.

Она подняла на него глаза и вдруг улыбнулась сквозь слезы.

— Ты плачешь, Никита?!

Молодой человек смутился, но эмоции пересиливали все.

— Я так долго ждал тебя, Елизавета, я… я не могу без тебя, ты моя жизнь, моя душа, я умираю без тебя, не уходи прошу тебя, умоляю…

— Я же вернулась. Никита, я на совсем вернулась, слышишь, ну успокойся же, теперь все будет по-другому.

Вместо слов он обнял ее до боли крепко, потом опустился на колени и держа ее руки в своих, проникновенно и страстно прошептал:

— Елизавета, я столько раз был не прав, я натворил столько ошибок, я виноват перед тобой кругом, но я молю тебя о прощении. Я люблю тебя больше жизни, больше самой любви и я сделаю все, что в человеческих силах и даже больше, только, чтобы ты была счастлива.

— Тсс, — она приложила пальчик к его губам, — ничего больше не говори, Никита, я все простила тебе, и себе и всем. Отныне начинается новая жизнь, все остальное в прошлом. Я тоже во многом виновата, и я не хочу вспоминать о плохом ни сейчас никогда. Бог дал мне сил выжить, пережить столько всего и простить. Я хочу помнить только хорошее, все остальное пусть уйдет. Я знаю, что люблю тебя так сильно, как никогда. Я без тебя существую, но не живу. Люби меня… иди сюда.

Никита поднялся с колен, она подалась ему навстречу, и после долгой разлуки наконец почувствовала на своих губах теплый, любящий и пропитанный нежностью поцелуй…

Когда оба чуть пришли в себя, Никита заставил себя оторваться от супруги.

— Господи, что же это я, ты наверно давно ждешь, и проголодалась с дороги. У меня есть сыр, буженина и вино, я сейчас…

— Самостоятельная жизнь тебе на пользу. Знаешь, больше всего на свете я хочу в горячую ванну.

— Все Ваши, желания закон, сударыня. — Превозмогая себя, Никита ушел готовить ванну, а после ужин на скорую руку.

Через час при свечах они ужинали в гостиной. Не имея ничего из своей одежды, кроме пыльного дорожного платья, Елизавета сидела в батистовой рубашке мужа, достававшей ей почти до колен и наброшенном сверху пледе.

— Милая, я не могу поверить, что это ты и ты рядом, это как будто сон, и если завтра тебя не будет…

— Я буду рядом, отныне и навсегда… Знаешь, у тебя очень мило, чисто, уютно.

— У нас, душа моя. Но Бог мой, как же ты нашла мое жилище, кто тебя пустил?

— Ты же писал мне о работе, признаться писала и Эмилия Павловна, втайне от тебя, не обижайся на нее Никита, это я просила об этом. Так вот, я дошла до здания военной академии, садовник пустил меня на территорию, проводил к коменданту, как же его зовут, Симон, кажется.

— Да, на лето он здесь остается практически один и еще пара преподавателей, которым некуда поехать, таких как я.

— Он и привел меня сюда, даже отпер квартиру.

— И ты представилась?

— Естественно твоей женой, по-моему, его это удивило.

— Еще бы, ведь о тебе никто не знал, завтра же доложит куда следует.

— А что я, по-твоему, должна была сказать?

— Конечно, Лизонька, просто, чтобы не порождать лишних слухов, я не никому не говорил о тебе, но теперь все измениться. Я не хочу сейчас об этом. Я хочу говорить только о тебе. Этот бокал я хочу выпить за тебя, мой ангел.

— Нет, за наше будущее. В голове уже шумит, я не пила вина так давно, наверно с нашей свадьбы…, - девушка грустно вздохнула, неизбежно вспоминая все, что случилось с ними после.

— Иди сюда, я так хочу обнять тебя. Ты сейчас как никогда… такая близкая и прекрасная.

— Елизавета смутилась, но все же подошла к мужу, присела на его колени. Плед предательски сползал с ее плеч, а батист рубашки так невозможно просвечивал изящную линию шеи, маленькое плечо, округлость груди. Распушившиеся после ванны волосы нежно обрамляли лицо, а глаза так сияли в мягком свете огня, что Никита окончательно потерял голову.

Его губы нежно покрывали поцелуями шею, ямочку за маленьким ушком, рука ласково гладила плечо, потом предплечье, потом скользнула к груди. Это заставило девушку, отстраниться и вырваться из его рук.

— Не надо, Никита, я не хочу, только не сейчас, я знаю, что должна, но — она робко совсем по-детски взглянула на него огромными как у испуганной настороженной лани глазами. В этом взгляде была тихая мольба и страх, и смущение. Любовный пыл Никиты мгновенно остыл. «Болван, она же боится, идиот, ты опять все делаешь не так», — вслух же молодой человек тихо сказал:

— Тебе не нужно оправдываться, Елизавета, сердце мое, ты со мной и это самое главное, я буду ждать, пока ты сама не скажешь мне да, и даже не думай говорить о супружеском долге, Господи, ты дрожишь, ты так боишься меня? Глупенькая, маленькая девочка, иди сюда, я просто обниму тебя, не волнуйся, у тебя сердце сейчас выпрыгнет.

— Мне очень стыдно, Никита, я — женщина, и все это уже было, но так давно, мне страшно и…

— Тсс, — пойдем, я уложу тебя спать, сегодня был такой длинный день.

На руках он отнес девушку в маленькую спальню.

— Я лягу в гостиной, на диване, если что-то понадобиться…

— Останься со мной, Никита, пожалуйста, не уходи, обними меня.

Целуя ее нежный лоб и опьяненный больше счастьем, чем вином, молодой человек вдруг с удивлением почувствовал, что после ее признания такое острое желание обладать ею вдруг прошло, уступая место глубокой и тихой нежности.