Глава 1. Урегулирование конфликтов — область социального знания и практики

1. Необходимость политического урегулирования конфликтов

Человечество знакомо с конфликтами с момента своего возникновения. Споры и войны вспыхивали на всем протяжении исторического развития общества между племенами, городами, странами, блоками государств. Войны велись по поводу территорий и ресурсов. Их порождали религиозные, культурные, идеологические, этнические и другие противоречия. Как заметил немецкий военный теоретик и историк К. фон Клаузевиц, история мира — это история войн. И хотя подобное высказывание является все же преувеличением, нельзя не согласиться с тем, что роль и место конфликтов в истории развития человечества более чем существенны. Вооруженные конфликты уносили множество жизней, вели к разрухе и голоду.

Первая, а затем и вторая мировые войны поставили вопрос о предотвращении вооруженных конфликтов особенно остро. С появлением ядерного оружия вооруженные конфликты стали приобретать наиболее зловещий характер. Все это побудило членов мирового сообщества предпринять дополнительные меры для сохранения мира на планете. Статья 33 главы IV Устава ООН так и называется — «Мирное разрешение споров». Она предусматривает, что «стороны, участвующие в любом споре, продолжение которого могло бы угрожать поддержанию международного мира и безопасности, должны прежде всего стараться разрешить спор путем переговоров, обследования, посредничества, примирения, арбитража, судебного разбирательства, обращения к региональным органам или соглашениям или иными мирными средствами по своему выбору».

Однако несмотря на понимание опасности конфликтов и военных столкновений, несмотря на меры, предпринимавшиеся для их предотвращения, все же конфликтов и войн во второй половине XX столетия избежать не удалось. Вскоре после второй мировой войны они вспыхнули в Корее, на Ближнем Востоке, во многих других точках земного шара. Да и сама «холодная война» держала в напряжении все человечество. Не раз возникала ситуация, когда мир оказывался на грани катастрофы. Одним из таких наиболее острых моментов стал в 1962 г. Карибский (Кубинский) кризис, когда и США, и СССР всерьез рассматривали возможность нанесения ядерных ударов. Всего же, по данным ООН, за период с 1945 по 1992 гг. более 100 основных конфликтов в мире унесли жизни более 20 млн. человек.

Окончание «холодной войны» породило сначала радужные прогнозы о наступлении эры бесконфликтного существования на планете и в этом смысле — даже о «конце истории». Казалось, что с исчезновением противостояния двух сверхдержав — СССР и США, канут в лету и региональные конфликты, не говоря уже об угрозе третьей мировой войны. В 1989 г. американский исследователь Ф. Фукуяма опубликовал получившую широкий резонанс статью под названием «Конец истории?», в которой предрекал именно такое развитие событий на земном шаре.

Однако надеждам на более спокойный мир не суждено было сбыться. Ряд вооруженных конфликтов и войн нашли свое продолжение после окончания «холодной войны». Индия, Эфиопия, Шри-Ланка, Судан, Руанда, Ближний Восток, — это лишь некоторые из них. Не получили своего окончательного разрешения конфликты в странах Запада. Для Великобритании проблемой остается Северная Ирландия, для Испании — баски, для Франции — бретонцы и корсиканцы, для Канады — провинция Квебек. Наряду со старыми возникают новые очаги напряженности различной интенсивности в тех или иных регионах мира. Ряд конфликтов в области экономики, торговли, новых технологий, окружающей среды, бывших как бы на периферии в период «холодной войны», дали знать о себе в полную силу после ее окончания. Более того, вспыхнули новые конфликты, причем там, где, как представлялось еще недавно, они невозможны. Это относится прежде всего к странам, образовавшимся на территории Советского Союза, а также к странам Восточной Европы. Вооруженные конфликты в Югославии, Нагорном Карабахе, Молдове, Южной и Северной Осетии, Чечне оказались серьезными проблемами 90-х годов.

Современные конфликты стали одним из ведущих факторов нестабильности на земном шаре. Будучи плохо управляемыми, они имеют тенденцию к разрастанию, подключению все большего числа участников, что создает серьезную угрозу не только тем, кто непосредственно оказался вовлеченным в конфликт, но и всем живущим на земле. Эта угроза значительно возрастает, если принять во внимание, что крупнейшие экологические катастрофы возможны даже в случае небольших локальных конфликтов. Война в Персидском заливе в 1991 г. в связи с оккупацией Ираком Кувейта отчетливо продемонстрировала, какую опасность для экологии планеты может таить в себе поджег нефтяных скважин. Потребовались усилия многих стран в тушении пожаров на скважинах, а также при очистке поверхности земли от нефтяных загрязнений.

Для России проблема урегулирования конфликтов мирными средствами важна вдвойне: во-первых, с точки зрения общей угрозы, которую вооруженные конфликты представляют для человеческой цивилизации, и, во-вторых, с точки зрения непосредственных российских интересов. Многие вновь возникшие вооруженные конфликты находятся в крайней близости от российских границ и затрагивают нашу страну самым существенным образом. Они создают полосу нестабильности и вызывают тревогу у русскоязычного населения, проживающего на территории сопредельных государств. Огромный поток беженцев на территорию России в случае развития вооруженных конфликтов в этих странах может обернуться серьезной социальной и экономической проблемой для Российской Федерации.

После распада СССР конфликты не обошли стороной и саму Россию. Она столкнулась с необходимостью разрешения споров и противоречий между Центром, с одной стороны, областями и краями — с другой, а также между субъектами федерации. Ряд из этих конфликтов вылились в вооруженные столкновения и даже военные действия, в частности, в Кавказском регионе. Война в Чечне оказалась огромной проблемой для России и в военном, и в моральном, и в экономическом плане. В октябре 1993 г. попытка решения конституционного кризиса силовыми методами привела к крайне опасному использованию оружия в центре Москвы. С самого начала непросто стали строиться отношения между союзными республиками СССР, ныне — независимыми государствами. Между ними возникало немало острых конфликтных ситуаций, хотя до силовых решений дело не доходило.

Опасность конфликтов на рубеже XX–XXI вв. побуждает исследователей и практиков активно искать и использовать мирные средства для их урегулирования. Технология мирного урегулирования конфликтов приобретает особое значение в современных условиях, становясь главным фактором сохранения и дальнейшего развития человеческой цивилизации.

Существует две основных области научных исследований по мирному, ненасильственному разрешению конфликтов. Первая развивается в рамках правовых дисциплин и направлена на анализ юридических норм урегулирования конфликтов. Здесь изучаются такие вопросы, как правовые последствия вооруженного конфликта, защита прав гражданского населения, правовое положение участников вооруженного конфликта, регламентация окончания вооруженного конфликта и другие. Вторая область, будучи в рамках политической науки, ориентирована на исследование поиска взаимоприемлемого согласия между участниками политическим путем: путем переговоров и посреднических процедур (политическое урегулирование конфликтов). Именно об этой второй области и пойдет речь далее, т. е. это и есть предмет настоящего пособия.

И правовые и политические средства урегулирования конфликтов не исключают, а напротив — дополняют друг друга, при этом часто переплетаясь. В частности, политическое урегулирование конфликтов должно заканчиваться выработкой и подписанием документов, имеющих правовую силу. Следует также подчеркнуть, что не существует какого-то единого, универсального способа, средства урегулирования конфликтов. Будучи крайне сложным явлением, конфликты требуют комплексного подхода для их мирного разрешения.

2. Мировая наука о политическом урегулировании конфликтов

За свою историю человечество накопило немалый опыт ненасильственного политического разрешения конфликтов. Однако лишь со второй половины XX столетия, когда стало очевидным, что конфликты являются реальной угрозой выживанию человечества, в мире начала складываться самостоятельная область научных исследований, один из главных предметов которой — предупреждение открытых, вооруженных форм проявления конфликтов, их урегулирование или улаживание, а также разрешение конфликтов мирными средствами. Один из крупнейших специалистов в этой области И. Галтунг даже сравнивает исследования и практическую деятельность по урегулированию конфликтов с медициной. В обеих дисциплинах выделяются три основных задачи:

• диагностика;

• составление прогноза;

• терапия.

Развитию исследований по урегулированию конфликтов способствовала не только актуальность тех задач, которые пришлось решать ученым в связи с опасностью конфликтов, но и формирование нового подхода к объекту анализа, определившего специфику этого научного направления. Исследования по предупреждению, разрешению конфликтов стали ориентироваться прежде всего на проведение сравнительного анализа конфликтов и способов их урегулирования в различных областях, например международных и этнических, а также конфликтов в разных культурах или исторических эпохах. Ученые задались вопросом: что было общего и какова специфика урегулирования тех или иных конфликтов XX столетия, насколько технология их урегулирования совпадает с технологией разрешения споров, например, в Древнем мире или между африканскими племенами? Во всем многообразии конфликтов исследователи стали выявлять не уникальные особенности той или иной конкретной ситуации, что интересует, например, историков, а напротив, принципиально общие моменты, позволяющие разрешать конфликты мирными средствами.

В основе такого подхода лежат как научные, так и практические соображения. С научной точки зрения выявление общих закономерностей в конфликтах и их сравнительный анализ помогают глубже понять и раскрыть суть самого феномена. С практической же точки зрения такой подход позволяет дать прогноз возникновения и развития конфликта, определить эффективные методы его урегулирования, предотвращающие насильственные формы дальнейшего развития конфликта. Именно наличие общих характеристик в различных конфликтах и возможность их выделения позволяют говорить о самостоятельной области научных исследований.

Сравнительный подход вовсе не отрицает особенностей каждого типа конфликтов. Более того, он открывает возможность выявить такую специфику, увидеть в сравнении уникальность того или иного конкретного конфликта. Правда, здесь возникает методологическая проблема, связанная с возможностью переноса обобщений, сделанных по одному конфликту, на другой конфликт, на иную историческую или культурную реальность. Как и во всех науках, эта проблема решается путем совершенствования методологии исследований, разработки понятийного аппарата.

Другая особенность исследований по политическому урегулированию конфликтов состоит в их ярко выраженной междисциплинарной направленности. Политология наряду с историей, психологией, правоведением (которое, в частности, выявляет границы применения юридических норм), теорией управления, философией, этнографией, социологией и рядом других научных дисциплин определяет лицо этой новой области. Именно в их взаимодействии и взаимовлиянии, при ведущей роли политической науки, сложилось научное направление по урегулированию конфликтов. Сегодня практически невозможно четко провести грань между отдельными дисциплинами, вошедшими в эту область знания. Появившись на стыке наук, направление по урегулированию конфликтов включило в себя многие работы по стратегическим исследованиям, изучению проблем мира, сотрудничеству путем переговоров, урегулированию межэтнических и производственных конфликтов, снижению международной напряженности и разрядке, переговорам по разоружению, вопросам сотрудничества между Востоком и Западом и ряду других вопросов.

Из указанных соображений исходили те зарубежные исследователи в 50-х годах, которые попытались сгруппировать различные конфликты — этнические, межобщинные, политические, классовые — под единым названием «социальные конфликты» и создать междисциплинарное направление, ориентированное на целостный анализ конфликтов. Основные положения этого направления были сформулированы в работах К. Боулдинга, Л. Косера и некоторых других авторов. Впоследствии исследователи обратились к специфическим проблемам, занявшись анализом либо межгосударственных, межэтнические конфликтов, т. е. их интересы сосредоточились на сфере политики, либо семейных конфликтов, либо конфликтов на производстве. Хотя следует заметить, что по ряду изучаемых аспектов, например по вопросам, связанным с особенностью формирования стереотипов восприятия конфликта у его участников, жесткой границы, которая разделяла бы две области исследований, не существует.

Наконец, в качестве еще одной важной характеристики исследований по урегулированию конфликтов мирными средствами следует отметить их значительную прикладную ориентацию. Возникнув во многом как ответ на запросы практики, исследования по проблемам предупреждения, управления, разрешения конфликтов и в дальнейшем в значительной мере оказались направленными на разработку практических рекомендаций. Многие исследователи, работающие в рамках данного направления, сами непосредственно участвовали в урегулировании конфликтов, в том числе на Ближнем Востоке, на Кипре, в Северной Ирландии, на Юге Африки и в других конфликтных точках. Они готовили встречи противоборствующих сторон, занимались анализом их интересов, давали предложения по поиску взаимоприемлемых решений.

Наличие прикладной ориентации исследований не снижает, однако, общетеоретического вклада данной научной дисциплины в политологию, в теорию международных отношений, в которых конфликты и войны вообще занимают особое положение. Не случайно, по определению американского политолога Д. Хелда, конфликты наряду с сотрудничеством и переговорами (а переговоры фактически являются средством урегулирования конфликтов и осуществления сотрудничества) составляют основную форму выражения политики в современном мире. Сходные взгляды разделяются и другими исследователями, которые определяют политику через конфликты и согласие в обществе. В связи с этим ряд авторов (например, Е. Амстуц) подчеркивает, что для лучшего понимания политики необходимо обратиться к анализу источников возникновения конфликтов и путей их урегулирования.

В практическом же плане, по оценкам некоторых исследователей, первостепенная функция политики заключается именно в урегулировании разногласий. Отечественный политолог К.С. Гаджиев отмечает, что политика начинается там, где существуют конфликты, и что именно политика призвана найти пути и средства решения возникающих в человеческом сообществе конфликтов. Сходную точку зрения высказывает и другой отечественный исследователь А.Г. Здравомыслов, который определяет политику как сферу деятельности по разрешению и воспроизводству конфликтов.

Такова научная сторона выделения проблем межэтнических, межрелигиозных, межгосударственных конфликтов, а также конфликтов, связанных с самоопределением территорий, и вопросов их урегулирования в качестве самостоятельной области научных исследований. В то же время имеются современные политические реалии, которые требуют рассмотрения межэтнических или межрелигиозных конфликтов, возникающих внутри той или иной страны в единстве с международными конфликтами. Причин, вызывающих необходимость такого ракурса, несколько.

Во-первых, конфликт, возникнув как внутренний, порой перерастает в международный вследствие подключения более широкого круга участников и выхода за пределы государства. Примерами расширения конфликта за счет новых участников могут служить многие региональные и локальные конфликты второй половины XX столетия (достаточно вспомнить Вьетнам, Афганистан), когда вмешательство таких крупнейших держав, как США и СССР, превращало их в серьезную международную проблему. Однако новые участники могут оказаться задействованы в конфликте невольно, например, за счет притока к ним огромного числа беженцев. С такой проблемой столкнулись, в частности, европейские страны во время Югославского конфликта; пограничные с Руандой государства Танзания, Заир, Бурунди, когда туда в связи с внутренним конфликтом в 1994 г. устремились руандийские беженцы. Еще один вариант вовлечения других стран во внутренний конфликт возможен в том случае, если конфликт остается внутренним, но в нем, например в качестве заложников или жертв, оказываются граждане других государств. Тогда конфликт приобретает международную окраску. Так, в декабре 1996 г. представителями «Революционного движения Тупак Амару» в резиденции японского посла в Лиме были захвачены заложники — граждане разных стран. Требования террористов были адресованы правительству Перу, однако в конфликт оказались вовлеченными и другие государства, чьи граждане стали заложниками.

Во-вторых, конфликт из внутреннего может стать международным в результате дезинтеграции страны. Развитие конфликта в Нагорном Карабахе показывает, как это происходит. В момент своего возникновения в Советском Союзе этот конфликт был внутренним. Его суть состояла в определении статуса Нагорного Карабаха, который являлся частью территории Азербайджана, но большинство населения которого составляли армяне. После распада СССР и образования на его месте самостоятельных государств — Армении и Азербайджана — конфликт в Нагорном Карабахе превратился в конфликт между двумя государствами, т. е. международный.

В-третьих, вовлечение в процесс урегулирования внутренних конфликтов посредников из третьих стран, а также посредников, выступающих от имени международной организации или в своем личном качестве (т. е. не представляющих никакую конкретную страну или организацию), становится нормой в современном мире. Часто через посредничество внутренние конфликты, хотя и остаются внутренними, приобретают международное звучание. В качестве примера можно привести конфликт в Чечне, в котором с посреднической миссией выступали представители Организации по Безопасности и Сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Участие международных посредников также может вести к тому, что различия между внутренними и международными конфликтами становятся все менее определенными, а границы между этими двумя видами конфликтов стираются, т. е. конфликты интернационализируются.

Сегодня активная разработка проблем, связанных с урегулированием конфликтов, в зарубежной науке (прежде всего американской) выразилась в большом количестве публикаций по данной тематике, в создании исследовательских центров, выпуске специализированных журналов, в том числе «Журнала по разрешению конфликтов» (The Journal of Conflict Resolution), «Международного журнала по урегулированию конфликтов» (The International Journal of Conflict Management), «Журнала по исследованию проблем мира» (Journal of Peace Research), «Журнала по переговорам» (Negotiation Journal), «Международные переговоры: журнал практических и теоретических исследований» (International Negotiation: A Journal of Theory and Practice). Во всех крупнейших университетах США и многих стран Западной Европы читаются курсы по урегулированию конфликтов, переговорам, вопросам посредничества.

Одним из индикаторов интенсивности проводимых работ в этой области является разработанность понятийного аппарата. Такие термины, как «урегулирование конфликтов», «управление конфликтами», «разрешение конфликтов», «предотвращение конфликтов», «кризисное регулирование» и ряд других, получили свое конкретное значение в различных научных подходах.

3. Проблемы урегулирования конфликтов в России

Что касается отечественных исследований в области урегулирования конфликтов, то сегодня они значительно отстают от общемировых. Причины лежат в истории развития страны и ее научной мысли. На Западе в послевоенный период интенсивно велись работы в таких областях, как урегулирование производственных и муниципальных конфликтов (конфликтов, возникающий на уровне муниципалитетов в связи, например, с промышленной застройкой микрорайона, против которой возражают его жители), конфликтов в области этнических или расовых отношений. В СССР же эта сфера исследований как таковая отсутствовала. Предполагалось, что коль скоро в развитом социалистическом обществе, которое считалось построенном в стране в послевоенный период, нет причин для существенных внутренних противоречий, то не Должно быть и внутренних — политических, этнических и других — конфликтов. Не случайно при описании событий в СССР избегали использовать термин «конфликт», а все явления, выходившие за рамки данных представлений, попадали в закрытую статистику и рассматривались как нетипичные или ненормальные для социалистического государства. Социальные конфликты на Западе анализировались сквозь призму классовой борьбы и фактически не изучались с точки зрения их урегулирования.

В сфере международных отношений господствовавшая в прошлом концепция «мирного сосуществования стран с различным социальным строем» была довольно противоречивой с точки зрения отношения к конфликтам: наличие международных конфликтов признавалось, но разработка теоретических вопросов их урегулирования не велась. Так, в словаре по научному коммунизму, вышедшем в свет в 1980 г., мирное сосуществование рассматривалось как одна из форм борьбы противоположных социальных систем на международной арене. При акценте на борьбе компромисс, согласие, а соответственно средства и механизмы, с помощью которых они достигаются, — переговоры и посреднические процедуры — считались скорее вынужденными и временными мерами и глубоко, серьезно не изучались.

В результате подобного отношения к международным конфликтам в 70-х — начале 80-х годов в СССР выходили исследования, в которых изучались вопросы возникновения и развития тех или иных конкретных конфликтов преимущественно в их историческом ракурсе. Это работы Г.А. Арбатова, В.В. Журкина, В.А. Кременюка, Е.М. Примакова, а также ряда других авторов. Однако практически не было исследований по теоретическим проблемам урегулирования конфликтов. В лучшем случае рассматривались теории и подходы западной науки, что давало, правда, возможность познакомиться с разработкой этих проблем в США и некоторых других странах Запада. Пожалуй, наиболее интересными и полными в данном отношении были исследования, проводившиеся в 70—80-х годах в Институте мировой экономики и международных отношений АН СССР под руководством В.И. Гантмана. Их результаты нашли отражение в таких коллективных монографиях, как «Современные буржуазные теории международных отношений: критический анализ» (1976) и «Международные конфликты современности» (1983). Анализу западных подходов к конфликтам были посвящены исследования Н.И. Дорониной «Международный конфликт» (1981) и Е.В. Егоровой «США в международных кризисах (политико-психологические аспекты)» (1988). В их работах, а также в работах некоторых других исследователей затрагивались и аспекты, связанные с урегулированием конфликтов и кризисов, хотя сама эта проблема не была в центре внимания авторов.

Вопросы урегулирования конфликтов частично изучались в рамках проводившихся правовых дисциплин, главным образом в исследованиях по правовым аспектам мирного урегулирования международных споров, — таковы работы А.М. Ладыженского и И.П. Блищенко; Д.Б. Левина. Проблемы, связанные с урегулированием конфликтов, нашли определенное отражение и в тех немногочисленных исследованиях, которые были опубликованы в СССР по вопросам международных переговоров, прежде всего в исследованиях, принадлежащих перу А.Г. Ковалева, В.Ф. Петровского. Как правило, выход в свет подобных работ совпадал с периодами разрядки международной напряженности.

В результате Советский Союз, будучи одной из двух сверхдержав мира, имел огромный опыт участия в урегулировании конфликтов в сфере международных отношений. Соответственно, именно область международных отношений подвергалась, хотя и минимальному (в силу указанного отношения к компромиссу и согласию), анализу. Однако отечественная наука в сфере международных отношений по сравнению с западной была значительно более централизована и менее свободна в выборе тематики исследований.

В целом же, с точки зрения практики в СССР не было социального заказа на широкое развитие исследований по урегулированию конфликтов мирными средствами. Все это, несомненно, тормозило развитие данного направления. Как следствие, не формировалась и соответствующая научная дисциплина, предполагающая проведение сравнительных исследований по урегулированию конфликтов в разных сферах.

Второй серьезной причиной отставания исследований по урегулированию конфликтов было недостаточное развитие междисциплинарного характера общественных наук в СССР, что во многом обусловливалось организацией науки в стране. История, право, экономика, психология, социология имели довольно жестко очерченные рамки, а исследования на стыках различных дисциплин в гуманитарной области еще только-только начинались. Анализ же механизмов урегулирования конфликтов требует, как уже отмечалось, именно широкого междисциплинарного подхода.

Наконец, отметим еще один фактор, отрицательно повлиявший на разработку проблем урегулирования конфликтов в СССР, — слабая ротация научных и практических кадров из одной сферы в другую. Между тем в США в большей степени был распространен переход исследователей в практическую область и обратно. В частности, в сфере международных отношений наиболее яркий пример такого перехода явил собой Г. Киссинджер, который, сделав блистательную академическую карьеру, стал затем государственным секретарем США. На этом посту с его именем связано урегулирование целого ряда конфликтов, и в первую очередь на Ближнем Востоке. Уйдя с поста государственного секретаря, Г. Киссинджер вновь вернулся к профессорской деятельности. В Советском Союзе такое случалось крайне редко. Ученый, перешедший на практическую работу, которая в социальном плане рассматривалась как более престижная, в науку возвращался редко. В результате терялась необходимая связь между практической деятельностью и ее теоретическими обобщениями.

Отсутствие в Советском Союзе научной дисциплины по политическому урегулированию конфликтов не могло в итоге не сказаться на практической сфере, и прежде всего на урегулировании внутренних конфликтов, которые «внезапно» вспыхнули в стране в конце 80-х — начале 90-х годов. Конфликты охватили самые разные социальные области: этническую, область экономических и производственных отношений, сферу политики. Россия, как и другие государства, образовавшиеся на территории СССР, во многих случаях оказалась беспомощной перед огромным числом конфликтов, буквально захлестнувших страну.

Во внешнеполитической сфере дела обстояли несколько лучше, поскольку имелся опыт, накопленный в прошлом. Но и здесь Россия столкнулась с проблемами обобщения и передачи этого опыта новому поколению, применимости данного опыта в новых международных условиях. На практике отрицательно сказался и фактор нехватки квалифицированных кадров из-за оттока их в начале 90-х годов из внешнеполитических ведомств в коммерческие структуры.

Резкое обострение конфликтных отношений в стране, возникновение конфликтов на территории СССР, развитие Югославского конфликта, — все это привело к тому, что проблема конфликтов стала в 90-х годах одной из ведущих в отечественной науке. Появилось множество публикаций в научных журналах, вышли в свет книги и учебники по конфликтам. Среди учебной литературы следует прежде всего отметить «Социологию конфликта» А.Г. Здравомыслова, главу «Конфликты и сотрудничество в международных отношениях» в учебном пособии П.А. Цыганкова «Международные отношения», а также главу «Политические конфликты» в учебнике В.П. Пугачева и А.И. Соловьева «Введение в политологию». И все-таки учебной литературы именно по урегулированию конфликтов, можно сказать, практически нет.

Все это еще раз убеждает в том, что Россия должна иметь своих специалистов для работы в конфликтных ситуациях. Раскрыть существующие в мире подходы и технологии в данной сфере, указать на сильные и слабые стороны того или иного подхода и метода, на их возможности и ограниченность, — таковы задачи данного учебного пособия. Оно ориентировано прежде всего на студентов, знакомых с основными курсами по политологии, истории, социологии, психологии.

Вновь подчеркнем: акцент в учебнике делается не на конфликтах как таковых, а именно на их урегулировании. При этом основное внимание уделяется урегулированию международных конфликтов или тех внутренних, которые становятся серьезной проблемой и приобретают международное значение, как, например, Югославский конфликт первой половины 90-х годов. Причины выбора такого аспекта изложения материала заключаются в том, что указанные конфликты, во-первых, изучались студентами ранее в курсах истории, имели широкое освещение в средствах массовой информации. В результате они достаточно хорошо «узнаваемы», и отпадает необходимость в подробном изложении содержания конфликтов. Это позволяет сосредоточиться на сути процесса урегулирования. Во-вторых, многие из рассматриваемых конфликтов хорошо описаны в литературе, по ним имеются документы, материалы стенограммы переговоров по урегулированию, что облегчает поиск наиболее ярких примеров. Кроме того, при необходимости можно легко найти литературу, чтобы подробнее ознакомиться с тем или иным конфликтом. В качестве отдельных иллюстраций, разумеется, используются и относительно «чистые» внутренние конфликты. Впрочем, их «чисто» внутренний характер является, в силу уже называвшихся причин, весьма относительным.

Конечно, каждый конфликт своеобразен и неповторим, поэтому невозможно дать один-единственный рецепт по урегулированию всех конфликтов вообще. Теоретические знания позволяют глубоко анализировать конкретный конфликт, ставить более точный диагноз ситуации, лучше ориентироваться в средствах воздействия на конфликт, заранее просчитывать возможные позитивные и негативные последствия применения того или иного подхода или метода. Однако практическая работа по урегулирование конфликтов, как любая практическая деятельность, кроме знаний требует определенных навыков и умений, которые обычно приходят с опытом. Не все конфликты и не всегда легко поддаются урегулированию. Большинство из них, как правило, требует немало времени и высокого уровня профессионализма от тех, кто вовлечен в процесс поиска взаимоприемлемого решения. Непрофессиональное же вмешательство в конфликт нередко осложняет его. Вот почему подходить к урегулированию конфликтов следует, только действительно будучи квалифицированным специалистом и обладая необходимыми для этого знаниями и умениями.

 

Глава 2. Конфликт и кризис с точки зрения их урегулирования

1. Что такое конфликт и кризис

В литературе, в средствах массовой информации, на бытовом уровне можно встретить множество различных определений конфликта. Среди специалистов, занимающихся изучением конфликтов, также нет единой точки зрения по поводу того, что он представляет собой. Фактически каждый автор вкладывает в понятие «конфликт» свой смысл, но чаще всего под ним имеют в виду различные источники его происхождения и развития: продолжение конкуренции, антагонистические отношения, стресс, осознание несовместимости позиций или действий, предельный случай обострения противоречий и т. п. Так, один из ведущих специалистов в области конфликтов А. Рапопорт связывает конфликт с конкуренцией, а другой исследователь, М. Дойч, подчеркивает, что конфликт возникает только в случае, если у сторон есть несовместимость действий. Часто в качестве синонимов конфликта используются такие термины, как «борьба», «спор», «напряженность в отношениях», «инцидент», «кризис».

Подобное разнообразие в определениях и использовании понятий обусловлено рядом причин: сложностью самого феномена конфликта; как правило, неоднозначным пониманием того, чем вызвано его возникновение и, наконец, спецификой авторского подхода к его исследованию. Последнее является особенно важным при определении конфликта, во многом обусловливая понимание его сути.

Крупнейший исследователь в области конфликтологии А. Рапопорт заметил, что отношение к конфликтам может быть прямо противоположным. Так, в рамках пацифистской идеологии вооруженные конфликты и войны непременно осуждаются, в то время как в эпосе описывается героика войны, в ней видятся подвиги и слава. В военной сфере к вооруженным конфликтам подходят с точки зрения разработки стратегии и тактики победы, а исторические исследования направлены на то, чтобы дать как можно более точное описание и анализ конкретных конфликтов и кризисов.

Разные научные дисциплины, естественно, делают акценты на разных аспектах конфликта. В социологии, например, конфликт часто рассматривается сквозь призму несовпадения конкретных целей и интересов его участников — социальных групп, общностей и т. д. Эти же категории являются основными в философии и политологии. В психологии конфликт исследуется главным образом в русле мотивационньгх или когнитивных концепций. В первом случае он рассматривается как агрессия, которая либо вызвана фрустрацией (различные теории фрустрации), либо изначально присуща человеческому обществу (фрейдистская ориентация); во втором — с точки зрения различий в познавательной сфере сторон конфликта (особенности восприятия, логики, характера мышления). Близкое к когнитивной психологии понимание конфликта дает семантика, в которой он выступает как результат непонимания сторонами друг друга.

Разумеется, каждая научная дисциплина представлена множеством подходов, которые вовсе не обязательно сводятся к перечисленным выше. Однако в любом случае, в зависимости от «угла зрения» различными будут и определения конфликтов, и отношение к ним, и рекомендации по поведению в конфликте и т. п. Очевидно, что свой ракурс есть и при политологическом рассмотрении конфликтов и кризисов в контексте их урегулирования. Именно с этой точки зрения важно дать определение ряду понятий и показать их взаимосвязь.

Практически все исследователи подчеркивают, что конфликт возникает между двумя или более сторонами, которые являются основными, или прямыми, участниками (субъектами, сторонами) конфликта. В международных отношениях к ним относятся прежде всего государства или группы государств (альянсы, блоки), во внутренних конфликтах — политические движения, официальные власти. В последние годы и во внутренних, и в международных конфликтах все большую роль начинают играть так называемые негосударственные участники — движения, организации и т. п.

Кроме основных бывают косвенные участники в конфликте (страны, блоки, политические и национальные движения), которые не принимают активных действий в конфликте, но поддерживают ту или иную сторону политическими, экономическими методами, поставками оружия и т. д. Степень их вовлеченности в конфликт может широко варьироваться.

Процесс урегулирования, естественно, не может не принимать во внимание участников конфликта и их особенности. В конечном счете от участников зависит дальнейшее развитие событий; продолжится ли конфликт или стороны придут к мирному согласию. На протяжении развития конфликта его участники, как прямые, так и косвенные, могут меняться. В ряде случаев косвенные Участники оказываются настолько задействованными в конфликте, что становятся его прямыми участниками. Могут появляться новые стороны, в том числе и из тех, кто пытался урегулировать конфликт. И в этом одна из существенных опасностей подключения к конфликту. Вероятны случаи выхода из конфликта того или иного участника, хотя сам конфликт продолжается.

Далеко не всегда субъекты, или участники, конфликта — и прямые, и косвенные — очевидны. Не случайно при урегулировании конфликта зачастую возникает проблема, с кем начинать этот процесс. Например, в конфликте в Нагорном Карабахе азербайджанская сторона с самого начала рассматривала Армению как непосредственного участника конфликта и долгое время отказывалась вести переговоры с представителями Нагорного Карабаха, не видя в нем самостоятельного субъекта. В свою очередь, армянская сторона и Нагорный Карабах настаивали на полноправном участии представителей Нагорного Карабаха в переговорах по урегулированию. Аналогичные ситуации не раз возникали в истории, например при обсуждении вопроса об участии палестинцев на переговорах по ближневосточному урегулированию. Серьезные трудности на этой же почве возникли при подготовке Парижских переговоров в связи с окончанием войны во Вьетнаме. США исходили из того, что важнейшая проблема — это вторжение Северного Вьетнама в Южный Вьетнам, а Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама рассматривался лишь как «военное крыло» северо-вьетнамского правительства, действующее на территории Южного Вьетнама. Согласно такой логике, ему не могло быть отведено самостоятельное место на переговорах по урегулированию. Иначе видели ситуацию Северный Вьетнам и Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама. С их точки зрения конфликт был между вьетнамцами, живущими в Южном Вьетнаме, и Национальным фронтом освобождения Южного Вьетнама — с одной стороны, и США и их марионеточным сайгонским правительством — с другой.

Выявление участников конфликта не сводится лишь к вопросу о том, с кем вести переговоры по урегулированию конфликта. Оно имеет и более глубокие основания, а именно, чьи интересы и потребности необходимо учитывать при урегулировании конфликта. Так, по мнению известного исследователя, занимающегося изучением вопросов разрешения конфликтов, Дж. Бертона, неудача в урегулировании конфликта на Кипре на основе резолюции Совета Безопасности от марта 1964 г. связана с тем, что она не учитывала интересы всех сторон конфликта, а к ним кроме греческой и турецкой общин относились также Турция, Греция, Англия, НАТО и сверхдержавы — СССР и США. При определении сути конфликта не обратили внимания на то обстоятельство, что с XIX в. Кипр, где проживали греки и турки, находился под английским господством. В конце 50-х годов в рамках НАТО было выработано решение, согласно которому Кипру предоставлялась независимость; Греция отказывалась от притязаний на остров, а Турция — от требований его раздела. В начале 60-х годов начались вооруженные столкновения между греками и турками на острове. Кипрское правительство обратилось в Совет Безопасности ООН, на основе резолюции которого на Кипр были введены вооруженные силы этой организации. Однако в последующие годы ситуация на острове неоднократно обострялась.

Следующее понятие, которое часто встречается при урегулировании конфликтов, — предмет конфликта, т. е. то, по поводу чего возникает конфликт между сторонами. Это может быть территория, право на использование ресурсов (например, морских) и т. д. Автор многих работ в области изучения конфликтов О. Холсти, проанализировав 77 международных конфликтов за период с 1919 по 1965 гг., выявил следующие типичные предметы конфликта: территориальные претензии, негативное отношение к режиму, наличие или отсутствие каких-либо прав или привилегий, национализм, имперские амбиции, экономические проблемы, к которым относятся, например, проблемы рыболовства, коммерческого судоходства, налогов, и тарифов, и т. п.

В принципе технология урегулирования конфликта мало зависит от предмета, лежащего в его основе. Однако, как и в случае с участниками конфликта, проблема возникает тогда, когда стороны неодинаково видят суть противоречий, а значит, по-разному подходят к вопросу о том, по поводу чего должны вестись переговоры. На практике такое наблюдается очень часто. В результате бывает сложно даже приступить к урегулированию. Так, в 1974 г. в связи с конфликтом на Кипре греческая сторона пыталась представить суть проблемы как вывод турецких войск с Кипра, а правительство Турции — как достижение согласия между общинами.

Другой пример касается России. Осенью 1994 г. при обсуждении возможности переговоров по поводу чеченского кризиса центральные власти России говорили о рассмотрении на этих переговорах вопросов разоружения незаконных формирований на территории субъекта Российской Федерации — Чечни. Представители же Грозного настаивали на том, что речь на переговорах может вестись только о невмешательстве России в дела суверенного государства, каковым, по их мнению, являлась Чечня.

По мере развития конфликта могут меняться не только его участники, но и предмет спора. Из этого следует, что конфликт никогда не бывает статичным. Он постоянно развивается фактически по всем параметрам. Сам факт развития, изменения конфликта открывает возможности для его урегулирования. Именно в силу появления новых аспектов в отношениях между сторонами-участниками конфликта они могут прийти к согласию, которое еще вчера казалось невозможным. Таким образом, если конфликт не урегулируется в данный конкретный момент, то это не означает, что он вообще не подлежит урегулированию. Суть урегулирования как раз и заключается в том, чтобы изменить ситуацию и сделать возможным нахождение мирного взаимоприемлемого решения.

В то же время, занимаясь урегулированием, следует учитывать, что развитие конфликта может идти и по прямо противоположному пути — по пути ухудшения условий для урегулирования. На практике нередки случаи, когда условия, на которых предполагалось урегулирование, со временем оказывались упущенными. В итоге конфликт усиливался, и сторонам приходилось вновь, уже в более сложных условиях, искать возможности для взаимоприемлемых решений.

В теоретических работах по урегулированию конфликтов, особенно международных, часто встречаются также следующие понятия:

• конфликтные отношения;

• конфликтные действия без применения оружия;

• кризис;

• вооруженные действия (вооруженный конфликт).

Каждое из этих понятий описывает специфику взаимоотношения сторон главным образом на международной арене, которую необходимо учитывать в ходе урегулирования. При анализе внутренних конфликтов тоже используют названные понятия, хотя нередко серьезное внимание на внутренний конфликт обращают только тогда, когда уже начинаются вооруженные действия.

Обычно конфликтные отношения являются продолжительными и нередко окрашиваются в крайне враждебные тона. В случае кратковременного ухудшения отношений разногласия, споры, инциденты, иногда весьма серьезные, зачастую возникают даже между союзниками, но все же они не представляют реальной угрозы для отношений сторон в целом. Выбор мирного пути их разрешения в общем-то очевиден. Одним из примеров таких разногласий, причем имевших очень острый характер, могут служить противоречия в подходах по проблемам торговли и тарифов, возникшие между Европейским экономическим сообществом (впоследствии — Европейским союзом) и США в 1992 г. Ситуация тогда настолько осложнилась, что даже был пущен в оборот термин «торговая война». Однако то, что до реальной войны дело не дойдет, ни у кого не вызывало сомнений. Конечно, разногласия между союзниками могут перерастать в конфликтные отношения, в том числе и с применением оружия. В истории не раз союзники становились врагами, а бывало и наоборот — из бывших противников складывались коалиции. Однако и в том, и в другом случае происходили качественные изменения в отношениях между участниками.

Степень враждебности сторон, находящихся в конфликтных отношениях, может быть различной. Различным может быть и то, какие сферы и насколько полно охватываются подобными отношениями. Иногда конфликтные отношения оказываются настолько значительными, что пронизывают все области отношений между сторонами. В международной сфере на официальном уровне доходят порой до разрыва дипломатических отношений, а на неофициальном — до резкого ограничения контактов между отдельными гражданами. Уровень враждебности в такие времена очень высок. Но бывает, что конфликтные отношения охватывают только одну или несколько областей, проблем. Например, в отношениях СССР, а затем России с Японией таковой служит территориальная проблема в отношении четырех островов: Итуруп, Кунашир, Шикотан, Хабомаи, с которой связаны все остальные — более частные вопросы (рыболовства и т. д.) в этой зоне.

Довольно высокий уровень враждебности и продолжительный характер конфликтных отношений К. Холсти определил как напряженность в отношениях. Обычно она охватывает целый комплекс проблем, и требуется долгий путь для урегулирования взаимоотношений, причем возможное достижение согласия по какому-либо отдельному незначительному вопросу редко ведет к принципиальному изменению отношений сторон.

Конфликтные отношения бывают и менее выраженными, тогда они не исключают возможности сотрудничества между государствами в таких сферах, как торговля, культура, и даже по ряду политических вопросов. Например, отношения между Востоком и Западом периода «холодной войны» в целом характеризовались как конфликтные, но это не исключало развития различных контактов и взаимодействия между странами во многих сферах. Одним из наиболее значительных примеров здесь может служить подготовка и проведение форумов в рамках Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе. Их результатом стала активизация контактов между Востоком и Западом. Уровень конфликтности в отношениях между отдельными странами, как и в мире в целом, не является постоянным: он то нарастает, то спадает. В последнем случае говорят о спаде напряженности или разрядке в международных отношениях. После второй мировой войны было несколько периодов улучшения общей атмосферы в международных отношениях, которые, в свою очередь, сменялись периодами усиления конфронтации. Так, непосредственно послевоенное время характеризовалось позитивными сдвигами на международной арене. Тогда, после победы над фашизмом была создана ООН. Совместными усилиями различных стран разрабатывались принципы послевоенного устройства мира. Однако вскоре на смену пришло обострение международной ситуации, которое в условиях идеологического и начинающегося военного противостояния ознаменовалось созданием НАТО, а затем и Варшавского договора; возникла острейшая международная ситуация, связанная с корейской проблемой. В конце 50-х годов и самом начале 60-х вновь было отмечено потепление в отношениях между Востоком и Западом. В этот период удалось наметить пути урегулирования ряда сложнейших международных проблем. После очередного этапа обострения международной обстановки, последовавшего в 60-х годах, когда мир во время Карибского кризиса оказался на грани ядерной войны, в начале 70-х годов вновь наступил период разрядки. В это время прошло Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, ставшее в то время значительной вехой в улучшении отношений между двумя блоками. Однако вскоре, в первой половине 80-х годов, мир вступил в полосу очередной конфронтации. Взаимная критика и обмен колкостями являлись характерными признаками этого периода, конец которого пришелся на середину 80-х годов. Изменения в Советском Союзе и странах Восточной Европы в конце 80-х кардинальным образом преобразовали отношения в мире, положив конец «холодной войне» между Востоком и Западом. Но на смену ей пришло множество локальных конфликтов в различных частях земного шара.

Пример послевоенной истории, пожалуй, наиболее наглядно показывает волнообразный характер смены отношений на международной арене, хотя подобную закономерность между странами или группами стран можно обнаружить и в другие исторические периоды. Время от времени конфликтные отношения государств могут, обостряясь, сопровождаться конфликтными действиями (обычно взаимными), что выражается в использовании обвинений, угроз, предупреждений, ультиматумов и т. п.

Конфликтные отношения и действия нередко предшествуют кризису, который характеризуется резким, внезапным ухудшением этих отношений. Вообще внезапность, неожиданность, быстрота и лавинообразность развития событий, их непредсказуемость и плохая управляемость — отличительные признаки кризисной ситуации. Именно в наличии таких признаков заключается особая опасность кризиса. К примеру, кризис 1914 г. в Европе, начавшийся с убийства 28 июня Франца Фердинанда, уже через 6 недель перерос в мировую войну, в которую в итоге оказались вовлечены 38 государств. Кризис может характеризоваться также усилением конфликтных действий, в том числе связанных с демонстрацией силы (передвижение войск, объявление мобилизации и т. п.).

Кризис означает не просто ухудшение отношений, пусть даже резкое. В большинстве словарей «кризис» определяется как «ключевая точка», «поворотный момент», «резкое изменение», «крутой перелом», «тяжелое переходное состояние». Таким образом, участники конфликта, достигнув кризисной точки, переходят к качественно иным отношениям. Изучение подобных ситуаций способствовало выделению самостоятельной области исследования и практики, отражающей специфику кризиса, — кризисному урегулированию (кризисное управление).

Сам термин «кризисное урегулирование» вошел в обиход после Карибского кризиса 1962 г. и активно использовался бывшим министром обороны США Р. Макнамарой. Под «кризисным урегулированием» часто имеют в виду действия двух сторон, пытающихся реализовать несовместимые цели: получить преимущество над противником и одновременно предотвратить глобальное столкновение с ним. Иными словами, речь идет не столько об урегулировании, сколько о реализации собственных целей при наличии ограничения — глобального столкновения. В связи с этим австралийский исследователь Дж. Ричардсон выдвинул идею о предпочтительности использования другого термина — «кризисная дипломатия», под которой он понимает деятельность, направленную на снижение напряженности.

Несмотря на резкое ухудшение в отношениях, кризис, тем не менее, не обязательно влечет за собой войну. Одним из примеров здесь служит опять же Карибский кризис 1962 г., когда взаимоотношения СССР и США все-таки не переросли в вооруженные столкновения, а в итоге — новую мировую войну, хотя ситуация и была крайне острой. Однако возможен и другой вариант развития событий, а именно, когда стороны все сильнее начинают проявлять враждебный характер по отношению друг к другу, — тогда за кризисом (переломной точкой) следуют вооруженные действия и Далее развивается вооруженный конфликт.

Множество различного рода войн — мировых, региональных, локальных — являются примерами вооруженных конфликтов. Впрочем, вооруженный конфликт может начаться и без особо выраженной кризисной точки, и даже вообще без ухудшения (хотя бы внешнего) отношений сторон, как, например, нападение фашистской Германии на Советский Союз в июне 1941 г.

После начала вооруженных действий дальнейших ход событий развивается, как правило, по двум основным сценариям. Первый: относительно быстрая победа одного из участников и поражение другого. Именно на такой сценарий нередко рассчитывает та или иная сторона, вступая в вооруженную борьбу. Например, из этого исходили при вводе советских войск в Афганистан в 1979 г. или российских войск в Чечню в 1994 г. Следуя второму сценарию, а он чаще всего реализуется тогда, когда силы сторон приблизительно равны или не получается быстрой победы, конфликт приобретает характер длительного вооруженного противостояния. Он может то затихать, то разгораться вновь с переменным преимуществом для каждого из участников.

Между содержанием понятий «конфликтные отношения», «кризис», «конфликтные действия», «вооруженный конфликт» нет четко очерченных границ. Отношения участников могут переходить из одного состояния в другое, поэтому не следует абсолютизировать названные понятия, однако важно иметь в виду, что задачи урегулирования в каждом из этих случаев несколько различны. При конфликтных отношениях, кризисе, конфликтных действиях (но не перешедших в вооруженное противостояние) главное заключается в том, чтобы не допустить попыток силового решения проблемы; при вооруженных же действиях — перейти от силовых решений к мирным методам урегулирования.

Вместе с тем общей задачей при урегулировании является недопущение дальнейшего развития конфронтационных отношений и действий, стимулирование участников к поиску совместных путей решения проблемы, вызвавшей конфликт. Наличие общей задачи позволяет использовать в рамках подходов, связанных с урегулированием конфликтов, термин «конфликт» в широком смысле, включая в это понятие конфликтные отношения, конфликтные действия, а также вооруженный конфликт и кризис.

2. Противоречия, лежащие в основе конфликта и кризиса

За предметом конфликта всегда скрываются определенные противоречия. Именно противоречия, а не просто расхождения, несовпадения или различия между сторонами вызывают конфликты. Но это не значит, что, обусловливая параллельные устремления участников, возможно их конкуренцию (соревновательность), противоречия непременно влекут за собой конфликт. При урегулировании конфликтов очень важно правильно определить, какие именно противоречия заключены в их основе. Английский исследователь Дж. Грум заметил, что мы решаем относительно возможных действий в конфликте в зависимости от того, как мы определяем его основу.

В ходе исторического развития не раз менялась суть противоречий, лежащих в основе конфликтов и определявших ту или иную эпоху, но сами противоречия и порождаемые ими конфликты оставались. Так, Е. Луард видит источник основных противоречий, имевшие место в мире в XVI — начале XVII вв., главным образом в религиозной сфере (соответственно и большинство конфликтов обладало религиозным характером); в конце XVII–XVIII вв. наиболее существенными оказались противоречия в династической власти; в XIX столетии — противоречия в развитии национальных интересов государств; в XX в. — идеологическое противоречие Востока и Запада, выразившееся в «холодной войне». Конечно, названные противоречия не исчерпывают всех противоречий того или иного периода.

В международных отношениях конца XX столетия противоречия не исчезли вовсе, но на смену одним противоречиям пришли другие, обострились некоторые из старых. Ломка прежней биполярной структуры мира породила очередную волну национализма и сепаратизма, особенно проявившуюся при возникновении новых государств. Обострение противоречий нередко происходит при быстром социальном развитии, когда у одних социальных групп появляется шанс значительного обогащения, получения доступа к власти и т. п. в противовес другим группам. Дают знать о себе и противоречия, связанные с такими проблемами, как резкий рост народонаселения в ряде стран; распространение оружия, его бесконтрольное использование. Не исчезли противоречия между индустриальными и сырьевыми странами, хотя одновременно усилилась их взаимозависимость. Среди других противоречий следует выделить развитие процессов урбанизации и миграции населения в города, к чему оказались не готовы многие государства, в частности, Африки.

Однако было бы неверно отождествлять противоречия с конфликтом. Конфликт, в том числе вооруженный, является лишь одной из форм проявления противоречий. Противоречия могут выступать в виде разногласий, которые, не достигая конфликтной формы, вполне можно урегулировать мирными средствами — путем переговоров, консультаций, дискуссий и тому подобных процедур. Таким образом, противоречия могут лишь порождать конфликтную ситуацию, в которой может развиться конфликт, но такой поворот событий вовсе не обязателен. Для того чтобы на основе имеющихся противоречий возник конфликт (конфликтное отношение и/или конфликтные действия) необходимо, во-первых, осознание наличия этих противоречий участниками, во-вторых, нацеленность (или установка) сторон разрешать имеющиеся противоречия определенным образом, а именно — конфликтным.

Очевидно, что ряд конфликтов несет в себе множество деструктивных моментов: они порождают насилие и разрушения, ведут к инерции мышления, его обеднению (оно оказывается нацеленным только на победу одной стороны над другой). Однако сами противоречия, лежащие в основе конфликтов, далеко не всегда являются столь деструктивными. Напротив, они содержат в себе ряд положительных моментов. Прежде всего, противоречия являются основой развития, источником нового, в том числе развития государств, международных отношений; они привлекают внимание к проблеме, которой прежде не уделялось достаточно внимания; предотвращают стагнацию как внутри отдельных стран, так и на международном уровне. Стимулируя поиск решения назревшей проблемы, они активизируют творческий потенциал сторон, способствуют развитию соревновательности, заставляют искать неординарные подходы и решения, которые нередко в дальнейшем используются в аналогичных ситуациях. Вот почему разрешение противоречий мирными средствами может помочь в предотвращении более серьезного конфликта. На этом основании иногда делают вывод о позитивной функции не противоречия, а именно конфликта, что не совсем верно, поскольку конфликт предполагает определенный способ разрешения противоречий — силовой, нацеленный на победу одного и проигрыш другого. Точнее говорить о позитивной функции противоречий в конфликте.

А.Н. Яковлев, обращаясь к символу древнегреческого философа Гераклита луку и лире, весьма образно показывает, насколько могут быть продуктивны противоречия, из которых рождается гармония: «Лук есть система противоборствующих сил, и чем сильнее напряжение отталкивающих полюсов, тем туже лук, тем он лучше. Уменьшить или уничтожить сопротивление обоих концов лука — значит уничтожить и сам инструмент, но тетива лука может превратиться в струну лиры. Лира построена на том же принципе, что и лук… Лук и лира в своем принципе тождественны и все же противоположны, как жизнь и смерть, ибо лук несет смерть, а лира — радость жизнь». Из сказанного следует, что противоречия неизбежны. Они обусловливают изменения и развитие мира. На смену одним противоречиям приходят другие. Более того, по словам известного американского специалиста в области переговоров профессора р. Фишера, чем более разнообразным становится мир, тем с большим количеством противоречий он сталкивается. Отсюда цель политики — не в том, чтобы вовсе избавиться от противоречий (это в принципе невозможно), а в том, чтобы сделать их продуктивными и поддающимися решению мирными средствами. В случае же возникновения конфликта (т. е. проявления противоречий в конфликтной форме) его деструктивная функция должна быть минимизирована путем использования мирных процедур урегулирования, причем по возможности на самых ранних стадиях развития конфликтных отношений.

Поиск мирных путей разрешения противоречий — это сложный, творческий процесс определения путей дальнейшего развития. При мирном разрешении противоречий не только предотвращается тот или иной конкретный конфликт, но и идет формирование определенной культуры, способствующей разрешению и других противоречий, в ряде случаев гораздо более серьезных, подобным же мирным образом.

Противоречия могут иметь экономический, политический, религиозный, идеологический, этнический или какой-либо иной характер и конкретизироваться в предмете конфликта, но при этом они всегда затрагивают потребности или нужды сторон, например, потребность в безопасности, социальной идентификации (отождествлении себя с той или иной социальной — этнической, религиозной, экономической, идеологической, политической и т. п. — группой), интересы (т. е. то, чего хочет участник конфликта, как он определил свои потребности) и ценности (т. е. те критерии, на основе которых конкретная сторона определяет свои интересы, исходя из собственных нужд). Ценности — это своего рода аксиомы, не подлежащие доказательству.

Названные понятия следует отличать от позиций сторон в конфликте. Под позицией обычно понимается то, как участники формулируют свои интересы и цели, а также то, как стороны заявляют о них. Позиция может быть жесткой, если она сформулирована и заявлена в виде требований или ультиматумов, не допускающих иных вариантов, или, напротив, мягкой, если позиция не исключает иные, компромиссные решения.

Наличие противоречий побуждает стороны к поиску конкретных шагов по их преодолению, вследствие чего возможны (но вовсе не обязательны) столкновения между ними по поводу целей (конкретных устремлений). Некоторые исследователи настаивают на том, что о конфликте можно говорить только в случае несовместимости целей их участников.

Нередко авторы придают различное значение и по-разному определяют потребности, интересы, ценности или цели. В отечественной науке эти категории и их взаимосвязь изучены достаточно серьезно, из последних же работ, где они рассматриваются подробно, сошлемся на учебное пособие А.Г. Здравомыслова «Социология конфликта». Что касается зарубежных исследователей, то, скажем, для Дж. Бертона и его коллег ключевыми являются базисные человеческие потребности, такие, как, например, безопасность. Принципиальное отличие потребностей от интересов исследователи, придерживающиеся данного направления, видят в том, что потребности не могут стать предметом переговоров, т. е. по ним невозможны уступки. В этом смысле потребности для них близки к понятию «ценности». Отсюда, как полагает Дж. Бертон, можно вести речь об урегулировании главным образом споров, в основе которых не лежат противоречия в потребностях, и потому возможны уступки. Конфликты же, по его мнению, могут быть только разрешены.

Иногда интересы противопоставляются не потребностям, а позиции, как например, в концепции Р. Фишера и У. Юри. Под позицией эти авторы понимают то, как интересы формулируются участниками конфликта. При таком определении «интерес» становится близким к понятию «потребности»: и тот и другой термины обозначают нужду в чем-либо. Однако здесь есть крайне существенное для Дж. Бертона и его последователей отличие: интересы могут обсуждаться, а значит и не всегда в полной мере удовлетворяться, потребности же не могут.

Наконец, некоторые авторы особое внимание уделяют категории «ценности» и соответственно ценностным конфликтам, истоки которых они видят в культурных, религиозных, идеологических традициях и нормах. Эти исследователи полагают, что значительные различия в ценностях ведут к наиболее серьезным конфликтам. Именно в такого рода ценностных конфликтах, обусловленных глубокими различиями в культурах, директор Гарвардского института стратегических исследований С. Хантингтон увидел основную опасность для будущего человечества, которая, по его словам, может привести к «столкновению цивилизаций».

Ценностные конфликты действительно трудно поддаются урегулированию. По ценностям невозможен компромисс (согласие, основанное на взаимных уступках). Они вообще не подлежат обсуждению, хотя именно к собственным ценностям апеллирует каждая сторона при урегулировании конфликта. Так, по оценкам Дж. Уилера-Беннетта, на переговорах в Брест-Литовске (1917–1918 гг.), по крайней мере вначале, представители Четверного союза апеллировали к ценностям национального государства, а члены советской делегации — к идеям классовой борьбы и пролетарского интернационализма.

Однако, несмотря на все сложности ценностных конфликтов, следует иметь в виду, что, во-первых, само по себе наличие ценностных противоречий, и тем более различий у участников, не обязательно ведет к конфликту. Оно лишь создает возможность для возникновения и развития конфликтной ситуации. Во-вторых, если все же ценностный конфликт возникает, то это не означает, что он вообще не может быть разрешен мирными средствами. Как и все остальное, ценности развиваются и изменяются. Для изменения ценностей обычно требуется время, причем весьма значительное. Можно воздействовать на ценности участников конфликта, формируя их в том или ином направлении, активизировать иные ценности, способствующие смягчению конфликта, и т. п. Таких примеров в истории немало. Один из них приводит американский специалист по урегулированию конфликтов и ведению переговоров К. Митчелл. Во время борьбы против колониализма в ряде африканских стран была выдвинута идея самоопределения. Однако потом данная идея стала использоваться внутри этих же стран, что создавало опасность их дезинтеграции, поскольку население каждой из них состоит из множества различных этнических групп. Для того чтобы как-то избежать этого, Кения, например, заявила, что принцип самоопределения применим только по отношению к иностранному господству, но не может быть использован внутри многонациональных обществ в Африке. Тем самым противоречие в ценностях — между идеей самоопределения и сохранением целостности государства — было, по крайней мере внешне, снято.

В реальных условиях конфликт нередко охватывает одновременно и интересы, и потребности, и цели, и ценности. Поэтому на практике подчас бывает трудно провести четкую границу между противоречиями в потребностях, интересах или Ценностях. Исходя из этого некоторые авторы и практические работники не делают особых различий между названными понятиями, хотя чаще все же категорию «интересы» используют для характеристики потребностей и устремлений сторон, а понятие «позиция» — для обозначения того, как эти интересы формулируются.

3. Классификация конфликтов. Конфликты с нулевой и ненулевой суммой

Одним из первых, кто попытался провести классификацию различных конфликтов, был американский социолог русского происхождения П.А. Сорокин. Он предложил различать конфликты прежде всего в зависимости от того, являются они межличностными или межгрупповыми, т. е. возникают между отдельными людьми или социальными группами. При такой классификации все международные, этнические и многие другие конфликты попадают во вторую группу.

В дальнейшем исследователи старались провести более детальную классификацию конфликтов, в том числе в сфере международных отношений. Свои типологии конфликтов разработали такие крупнейшие исследователи, как К. Боулдинг, И. Галтунг, С. Чейс, К. Холсти и целый ряд других авторов. Нередко эти классификации довольно сложны, включают множество различных параметров и критериев, но есть и относительно простые классификации. Однако все они, как и определения самого понятия «конфликт», зависят от того, что конкретно тот или иной исследователь понимает под данным феноменом. По этой причине до сих пор не существует единой, общепринятой типологии конфликтов.

В традиционных классификациях международных или, например, этнических конфликтов, которыми часто пользуются на практике, конфликты различают на основе того:

• сколько сторон в них участвует, каковы прямые и косвенные участники конфликта. По этому критерию выделяются внутренние конфликты, межгосударственные, региональные конфликты, мировые войны. Если участников конфликта более двух, то они являются многосторонними. Такие конфликты урегулировать сложнее;

• каковы интенсивность и характер конфликтного взаимодействия, т. е. ограничивается конфликт только конфликтными отношениями или в нем имеют место вооруженные действия. Существует закономерность: чем выше уровень враждебности, тем сложнее урегулировать конфликт;

• на какой почве проявляются противоречия (этнической, религиозной, идеологической и т. д.) и в чем состоит предмет спора (территория, ресурсы, сферы влияния). По этому параметру сложно выделить конфликты, которые могут быть урегулированы легче или труднее. Конкретный конфликт часто описывается на основе совокупности различных параметров. Например, конфликт на Юге Африки в конце 70-х — в 80-х годах был одновременно региональным, идеологическим и этническим. В ходе конфликта велись вооруженные действия. В него были вовлечены третьи страны, в том числе Куба, участвовавшая в военных операциях, а также США и СССР, которые активно поддерживали противоположные стороны конфликта.

Подобный анализ конфликта имеет значение для его урегулирования, поскольку дает представление о возможном направлении воздействия на конфликт. Например, при урегулировании стараются вывести из конфликта ряд участников и тем самым уменьшить количество задействованных в нем сторон либо развести при помощи войск конфликтующие группы.

Однако среди множества различных параметров, на основе которых проводится классификация конфликтов, особенно важным с точки зрения урегулирования является соотношение интересов сторон. Принято различать два вида конфликтов: конфликт с нулевой и конфликт с ненулевой суммой. Если интересы сторон конфликта полностью противоположны, т. е. реализация интересов одного участника означает, что интересы другого не будут реализованы вообще, то такие конфликты называются конфликтами с нулевой суммой. В них «выигрыш» одной стороны точно равен «проигрышу» другой, а в итоге сумма «выигрышей» оказывается нулевой. Отсюда и название «конфликт с нулевой суммой». Наиболее яркими примерами ситуаций, в которых интересы и цели сторон противоположны, а итог разрешения противоречий равен нулю, являются спортивные игры: шахматы, футбол, теннис и т. п. Если вести речь о крупных социальных, политических, международных конфликтах, то некоторые исследователи склонны полагать, что гражданские войны описываются ситуацией с нулевой суммой или близкой к ней. В гражданских войнах, как правило, участники либо одерживают победу, либо проигрывают полностью. Сходны с этими конфликтами и конфликты, связанные с территориальными спорами или определением статуса той или иной территории. В качестве примера можно привести конфликт в Нагорном Карабахе или Боснии в 90-х годах. Оба конфликта имели затяжной вооруженной характер и плохо поддавались урегулированию, несмотря на множество попыток мирового сообщества найти взаимоприемлемый для сторон вариант решения. В целом же конфликты, которые по структуре интересов сторон близки к ситуации с нулевой суммой, урегулировать очень сложно — в них каждая сторона нацелена только на победу. Бывают также конфликты с отрицательной суммой, когда в них не оказывается ни победителя, ни побежденного. Наиболее ярким примером здесь служит гипотетический глобальный ядерный конфликт, который не может закончиться иначе, как взаимным уничтожением всех сторон.

И все же в большинстве своем политические, этнические, международные конфликты описываются ситуацией с ненулевой суммой. Хотя в них цели и интересы сторон противоречивы, но не являются абсолютно противоположными, т. е. при их реализации итоговая сумма не будет равна нулю. Такого рода конфликты иногда называют конфликтами со смешанными интересами.

Большое влияние на отказ от понимания соотношения интересов сторон как имеющих противоположный характер оказали работы А. Рапопорта «Борьба, игры, дебаты» и Т. Шеллинга «Стратегия конфликта», вышедшие в начале 60-х годов. А. Рапопорт показал, что не все конфликты одинаковы, а, как следует из названия его книги, подразделяются на три группы. Только «борьба» является конфликтом, направленным на победу. В ней противники разделены непримиримыми противоречиями.

Т. Шеллинг в еще большей мере ограничил возможность конфликтов с абсолютно несовместимыми интересами. Он обратил внимание на то, что «чистый» конфликт, в котором интересы сторон полностью противоположны, представляет собой особый случай, который, по его словам, может возникнуть в войне, направленной на взаимное уничтожение, хотя и такой вариант крайне сомнителен. Отсюда следует сделанный им вывод о возможности и необходимости управления конфликтом. Правда, согласно Т. Шеллингу, управлять надо так, чтобы минимизировать «свои» потери и увеличивать «свои» преимущества. Даже при этом конфликт может быть урегулирован путем компромиссных шагов навстречу друг другу, хотя и со сложностями, поскольку каждый, естественно, стремится реализовать максимально свои цели и интересы.

Более широкие возможности урегулирования конфликта открываются в связи с тем, что участники всегда имеют множество интересов. Принято различать три вида интересов в зависимости от степени их значимости: главный, основной и второстепенный. Когда один вопрос является главным для одной стороны и второстепенным для другой, а значимость второго вопроса оказывается прямо противоположной, тогда возможен обмен уступками так, что каждый участник приобретает больше, чем теряет. Множественность интересов позволяет проводить различного рода сложные увязки.

Степень остроты конфликта, а следовательно, и возможность его урегулирования, зависят от того, какие интересы сторон он затрагивает. Так, при конфликте главных интересов ставки участников крайне высоки и они могут идти на огромный риск для их реализации. Если же противоречия касаются второстепенных интересов, то, хотя ситуация также может приближаться к ситуации с нулевой суммой, конфликт оказывается не таким острым: стороны в большей степени готовы к уступкам. Потери, которые могут понести участники, не являются для них жизненно важными.

 

Глава 3. Возможные выходы из конфликтной ситуации

1. Пути, подходы и методы решений в конфликтной ситуации

Осознав наличие противоречий, участники конфликта оказываются перед дилеммой — как их разрешать? В ситуации конфликта существуют два пути поведения: попытаться разрешить конфликт с помощью односторонних действий (шагов), либо благодаря совместным действиям с партнером, т. е. путем переговоров и посреднических процедур.

При односторонних шагах участники не согласовывают свои действия, а принимают решения и ведут себя независимо друг от друга. Односторонние шаги подразумевают такие варианты поведения (подходы):

• реализация выигрыша одной из сторон (попытка одержать победу);

• капитулирование перед противником;

• игнорирование конфликтной ситуации;

• обращение в правовые инстанции.

При попытке завоевать победу (конфликтном подходе) стороны вступают в противоборство, суть которого в свое время хорошо выразил К. Клаузевиц, сказав, что если противник не подчиняется нашей воле, то мы должны поставить его в еще худшую ситуацию. Для этого могут использоваться различные средства, в том числе вооруженное противостояние, террористические акты, экономическая блокада, политические средства давления и т. п. В таком случае события обычно развиваются в сторону усиления конфликтных отношений и часто выливаются в форму вооруженного противостояния. Борьба может продолжаться до полного истощения сил обеих сторон. Истории известно немало случаев, когда победитель и побежденный в результате изнурительного противостояния в экономическом и социальном плане отбрасывались на десятки лет назад в своем развитии.

Опасность, таящаяся в таком подходе к «разрешению» конфликтов, заключается не только в возможном насилии, разрушениях, экономическом упадке, но и в самом характере решения проблемы. Интересы и цели одной из сторон в случае победы другой оказываются нереализованными. Это оставляет проблему нерешенной, ведет к недовольству побежденной стороны, которая начинает искать возможности для реванша, что порождает основу для нового витка конфликта и не позволяет сохранить длительный и прочный мир. На опасность подобной ситуации обратил внимание бывший государственный секретарь США Г. Киссинджер. Он, в частности, заметил: если один из участников полностью удовлетворен решением проблемы, то это означает, что другой или другие будут абсолютно не удовлетворены им.

Другой подход при реализации односторонних действий предполагает капитуляцию одного из участников конфликта без оказания какого-либо сопротивления. Обычно это происходит тогда, когда силы сторон явно неравны и более слабый участник уступает, чтобы избежать худших для себя последствий. Примерами тому может служить множество случаев капитуляции фактически без боя перед военной силой противника. Как и в ситуации борьбы, при капитуляции нереализованность интересов и целей побежденного или сдавшегося служит опасным источником дальнейшего развития конфликта.

Возможен и еще один подход к конфликту с использованием односторонних действий — игнорирование конфликтной ситуации. Его результатом является бездействие. Развитие событий в этом случае пускается на самотек. Такой подход не менее опасен. Здесь также стоит привести слова Г. Киссинджера, который в интервью журналу «Тайм» заметил однажды, что если избегать решения проблем, то это вызывает кризис, а неуправляемый кризис может обернуться катаклизмом. Яркий пример этого — история СССР конца 50-х — начала 80-х годов, когда национальные, экономические, социальные противоречия руководством не принимались всерьез. В результате в конце 80—90-х годов это вылилось во множество конфликтов по всей стране. Отчасти, игнорирование противоречий было перенесено и на международную сферу — в отношения с социалистическими государствами, а также с некоторыми странами третьего мира. Противоречия и проблемы не решались, накапливались годами и в итоге довольно резко и болезненно дали знать о себе.

Наконец, последний вариант односторонних шагов — обращение участника конфликта в правовые инстанции. Исключение здесь составляет Международный Суд, который является одним из главных органов ООН. Международный Суд может рассматривать спор лишь при обоюдном согласии на это сторон. В подобных ситуациях, естественно, нельзя говорить об односторонних шагах, хотя и совместными в полном смысле этого слова они не являются. Совместное здесь только само обращение, решение же остается за Судом.

Правоведение, являющееся отдельной научной дисциплиной, изучает принципы, нормы и методы такого урегулирования. Однако часто проблема заключается в том, что не все конфликты разрешаются с помощью правовых процедур. Причин, по которым не всегда возможно урегулирование конфликтов в рамках юриспруденции, несколько:

• многие конфликты возникают именно из-за того, что противоречия, лежащие в их основе, не описываются существующими нормами, либо в ходе самого конфликта стороны или одна из них стремятся изменить нормы, обязательства, имеющееся положение дел и т. п. Иными словами, конфликт возникает относительно правил и норм;

• при судебном разбирательстве вполне вероятно, что интересы одной из сторон будут полностью удовлетворены, а другой — нет. На переговорах можно выйти за пределы конкретного конфликта и увязать интересы (подключив и такие, которые не затрагиваются конфликтом) так, что это будет выгодно обеим сторонам;

• обратившись в суд, стороны должны следовать принятым решениям, даже если они обе не согласны с ними, в то время как договорные решения могут быть более гибкими, а значит, и более приемлемыми для сторон;

• судебные решения, как правило, не изменяют характера отношений сторон. Зачастую они так и остаются конфликтными. А это значит, что вероятность нового конфликта весьма высока.

Что касается международной сферы, то к названным причинам добавляются и другие:

• международные отношения не столь централизованы и структурированы, как отношения внутри отдельных государств, поэтому выполнение решений суда здесь имеет более ограниченный характер, «наказать» за невыполнение решения Международного Суда довольно сложно;

• Международный Суд не обладает автоматическим правом разрешать международные споры, а начинает действовать лишь тогда, как уже отмечалось, когда к нему обратятся все конфликтующие стороны.

Как следствие этих ограничений, деятельность, например, Международного Суда, учрежденного в 1945 г., в соответствии с его Статутом, не может охватывать все конфликтные вопросы, возникающие в сфере международных отношений. Лишь относительно небольшое число международных конфликтов разрешалось с помощью Международного Суда. По данным К. Холсти, Международный Суд с 1946 по 1991 гг. рассмотрел всего несколько крупных конфликтов между государствами. Причем только в одном случае были использованы силовые методы (конфликт между США и Никарагуа), остальные же случаи касались споров относительно незначительных вопросов между в общем-то дружественными государствами. Для иллюстрации ограничения судебных процедур в области международных отношений американский исследователь М. Амстуц приводит довольно курьезный случай попытки урегулирования конфликта между Исландией и Великобританией по поводу зоны рыболовства. Суть конфликта состояла в том, что Исландия в одностороннем порядке увеличила свою 50-мильную зону рыболовства. Суд 25 июля 1974 г. установил 10 голосами против 4, что Исландия неоправданно расширила свою зону рыболовства, и призвал обе стороны решить разногласия… «путем переговоров».

Все сказанное ни в коей мере не умаляет значение правового инструмента урегулирования конфликтов. Речь идет только об имеющихся ограничениях. В целом же следует еще раз обратить внимание на то, что противопоставление политического и юридического урегулирования конфликтов, приведенное здесь, является относительным. Прежде всего следует иметь в виду, что политическое урегулирование не может не учитывать правовые нормы. Кроме того, переговорные решения, как уже отмечалось, должны оформляться юридически. В противном случае слишком велик риск того, что они не будет выполняться или возникнут споры относительно характера достигнутых договоренностей.

Существует и второй путь урегулирования конфликтов — путь совместного с противоположной стороной решения проблемы. В отличие от ориентации на односторонние действия, этот путь означает следующее: участники исходят из того, что противоречия, возникшие между ними, должны быть обсуждены и в результате этого обсуждения должно быть найдено решение проблемы. Таков путь политического урегулирования конфликта. Он предполагает проведение прямых переговоров или переговоров с помощью посредника. Решение, которое принимается сторонами на переговорах, если они завершились договоренностями, всегда есть совместное решение, т. е. то, на которое согласились оба участника, подписав заключительный документ. В этом случае стороны исходят из того, что в результате обсуждения можно найти взаимоприемлемое решение, которое затем закрепляется юридическими документами (договорами и соглашениями и т. п.).

Порой стороны одновременно пытаются реализовать и односторонние шаги, и совместные действия. Однако в любом конфликте один из этих путей доминирует как в конкретный период, так и при разрешении конфликта в целом. То, какой путь будет избран участниками в качестве главного, зависит от многих факторов, в том числе от существующих традиций и наличных механизмов разрешения конфликтов у его участников, от их установок и навыков в этой области. Возможна и смена основного пути в ходе разрешения конфликта. Такая смена вызывается различными причинами. В международных отношениях это могут быть, например, внутриполитические изменения у того или иного участника конфликта, осознание невозможности реализовать свои интересы путем односторонних действий, влияние третьих стран и т. д.

На рис. 1 показана типология путей разрешения противоречий в конфликте, подходов и методов политического урегулирования конфликтов.

Поскольку в конфликте имеются как минимум два участника, постольку конкретный результат взаимодействия будет определяться выбором обоих. На схеме 1 показаны эти результаты при использовании сторонами различных политических подходов. Если возможны два варианта в результате взаимодействия, то они помечены соответственно как «а» и «б».

Рис. 1 и схема 1 дают представление о многообразии возможных установок, подходов и методов разрешения конфликтов, а также о характере реализации их в действиях.

В литературе обычно встречается противопоставление двух подходов к конфликту, а именно основанных на силовых или мирных методах его разрешения. При этом под силовыми методами обычно подразумеваются вооруженные средства борьбы, а под мирными — только переговоры, т. е. мирные средства в узком смысле слова (без учета правовых процедур) Силовые и мирные методы соотносятся с двумя крайними методами, приведенными на рис. 1: борьбой, имеющей вооруженный характер, и переговорами. Выделение в анализе только этих крайних методов — вооруженных и мирных — во многих случаях оправдано, особенно если принять во внимание серьезную опасность, связанную с использованием вооруженных методов разрешения конфликта в современном мире.

Рис. 1. Типология путей разрешения противоречий в конфликте

Схема 1. Результаты взаимодействия сторон при выборе ими различных политических подходов.

2. Соотношение силовых и мирных методов разрешения конфликтов

Известные с древнейших времен военные и мирные методы Разрешения конфликтов и на практике, и в научных исследованиях нередко противопоставляются друг другу. Особенно ярко это противопоставление проводилось и проводится в сфере международных отношений. Так, канадский исследователь переговоров Г. Уинхэм пишет, что переговоры выступали наподобие крепости или великой стены и были инструментом тех, кто инстинктивно старался сохранить достигнутое. Величайшим благом, которое могли дать переговоры, была стабильность, а самая большая угроза стабильности исходила именно от тех, кто стремился изменить международный статус-кво посредством военного насилия.

Аналогичное противопоставление двух видов средств проводит отечественный исследователь С.Н. Гончаров, занимающийся, казалось бы, совсем другой областью — историей и дипломатией Китая периода средних веков. С.Н. Гончаров указывает на наличие двух доктрин, распространенных в Китае в тот период: доктрины «мироустроительной монархии», согласно которой император карал «непокорных варваров» и тем самым «приводил мир в гармоничный порядок», и доктрины договорных отношений. Последняя подразумевала, что Китай является «одним из двух суверенных государств (партнеров)» во внешней политике. Выявление и описание этих двух методов можно найти у многих авторов, работающих в различных областях социального знания.

Однако было бы неправильным ограничиваться только жестким противопоставлением переговоров военным действиям. Будучи действительно принципиально различными и даже антагонистическими по своей сути, мирные методы (переговоры) и силовые подходы на протяжении многих веков составляли диалектическое единство: войны часто заканчивались мирными переговорами, а заключенные в результате переговоров соглашения нарушались в ходе войн. Более того, во многих случаях эти крайние методы использовались как дополняющие друг друга средства в достижении политических целей. Классическими примерами сочетания военных и переговорных методов являются случаи, когда одна из сторон начинала военные действия против другой и, завоевав часть территории, садилась за стол переговоров, но уже с позиции силы. Порой участники конфликта вели боевые действия и одновременно налаживали переговорный диалог. Все это позволило французскому исследователю А. Плантею прийти к заключению, что вооруженные сражения и переговоры представляют собой сопутствующие, иногда конкурирующие, но не взаимоисключающие типы отношений в человеческом обществе.

Соотношение силовых и несиловых методов решения проблем, не является раз и навсегда заданным. Оно менялось на протяжении исторического развития. По-разному эти методы представлены и в различных культурах.

В истории западной цивилизации первоначально роль политических переговоров сводилась главным образом к подведению итогов войны или попыткам переделки мира в ее преддверии. Российский автор В.Б. Луков замечает, что в течение столетий международные переговоры использовались в основном как средство легализации результатов вооруженных конфликтов или как инструмент подготовки новых войн. В результате этого переговоры являлись частью военной стратегии, призванной компенсировать военную слабость государства, или они давали возможность полнее реализовать военное превосходство одной из сторон. Близкую точку зрения высказывает Г. Уинхэм. В частности, он замечает, что на заре истории дипломатии основным предназначением переговоров было восстановление отношений между государствами, которым угрожал конфликт или которые уже страдали от конфликта. В этом смысле они выполняли скорее вспомогательную функцию по отношению к силовым методам разрешения противоречий.

Исторических примеров, в которых мирные средства разрешения конфликтов играли второстепенную, подчиненную роль по отношению к силовым, можно привести множество от древности вплоть до наших дней. Еще в античности, по свидетельству Фукидида, афиняне с помощью переговоров пытались навязать свои условия мира более слабым мелиянам, угрожая в противном случае полностью уничтожить их. А французский дипломат XVIII в. Франсуа де Кальер, перу которого принадлежит первая книга, посвященная переговорам («О способе ведения переговоров с монархами»), подчеркивал, что их участник должен быть прежде всего хорошо информирован о состоянии вооруженных сил противоположной стороны для того, чтобы представлять пределы оказываемого на нее давления.

Отражением этих реалий явился и характер научных исследований. За долгие столетия написано множество трактатов по искусству ведения войны, но практически до XX в. не было исследований по искусству ведения переговоров за исключением разве что указанной работы Ф. де Кальера и упоминаний различных случаев из практики ведения переговоров. К таким «случаям из практики» относятся, например, описания переговоров на крупнейших конгрессах XVII–XIX вв. — Вестфальском (1648), положившему конец Тридцатилетней войне; Карловицком (1698–1699), на котором был заключен мир между Османской империей и «Священной лигой», включавшей в себя Россию, Австрию, Венецию и Речь Посполитую, и других конгрессах.

Отсутствие работ по обобщению переговорной практики, теории переговоров вплоть до второй половины XX столетия нашло отражение и в том, что, например, в толковом словаре русского языка, изданном в СССР в 1935–1940 годах под редакцией Д.Н. Ушакова, есть определение только мирных переговоров, которые проводятся по окончании войны. Иные переговоры вообще не упоминаются.

Такой приоритет силовых методов над переговорными в истории объясняется прежде всего тем, что на протяжении многих веков международные отношения строились главным образом как отношения, направленные на распределение и перераспределение сфер влияния, ресурсов и т. д. Силовой фактор и военная мощь были доминирующими в определении роли государства на международной арене, именно поэтому, по замечанию отечественного исследователя А.А. Мурадяна, исторические факты говорят о том, что искусство дипломатии чаще всего преуспевало тогда, когда оно опиралось на значительную военную силу.

Из сказанного, однако, не следует, будто лишь развитие цивилизации повлекло за собой применение переговорных форм и методов урегулирования конфликтов. В этом отношении интересны записи, опубликованные американским автором У. Юри, о том, как подходят к разрешению конфликтов в так называемых традиционных культурах, в частности в бушменских племенах, живущих на юго-западе Африки. У. Юри, вслед за рядом других антропологов, пишет, что в традиционных культурах конфликты и споры необязательно разрешаются силой. Там существуют различные процедуры и механизмы для того, чтобы избежать насилия и разрешить конфликт мирным путем, в их числе и такие, как приглашение свидетелей для доказательства правоты в споре, моральное осуждение человека, нарушившего принятые нормы, убеждение и т. п.

Если же говорить о мире в целом, то эволюция соотношения переговорных и силовых средств воздействия на глобальном уровне все-таки шла по пути повышения роли переговоров при урегулировании конфликтов. И это несмотря на лавинообразное развитие конфликтов после окончания «холодной войны». Что же позволяет сделать такое заключение? Как это ни парадоксально может показаться на первый взгляд, но главное здесь — развитие и совершенствование военных технологий. Подойдя к определенной грани — появлению средств массового уничтожения, мировое сообщество осознало, что сегодня резко ограничена возможность силового воздействия. В связи с угрозой полного уничтожения всех участников конфликта их применение стало бессмысленным. В результате во второй половине нынешнего столетия, как отмечает А.А. Мурадян, стала набирать силу тенденция, суть которой заключается в том, что необратимый процесс утраты «силовым фактором» своей роли фундамента мировой политики способствовал росту значения политических инструментов. Акценты в современной политике и дипломатии постепенно смещаются от методов жесткого военного принуждения к искусству «урегулирования» и «соглашения». Конечно, пишет А.А. Мурадян, данный процесс противоречив и неоднороден, и все же он достаточно выразительно характеризует магистральное направление развития современной дипломатии.

Кроме того, односторонние, в первую очередь военные, действия все более ограничиваются не только растущей военной, но также экономической, экологической, информационной, социальной и прочей взаимозависимостью мира. Как следствие этих процессов, переговоры становятся не просто ведущим, а единственно возможным средством урегулирования крупнейших конфликтов.

Принципиальное изменение роли и места переговоров во второй половине XX в. привело, по мнению отечественного исследователя В.А. Кременюка, к формированию системы международных переговоров, которая обладает тенденцией отражать и по своей сути и по структуре существующую систему современных конфликтов и споров. Эта система становится все более универсальной, объединяющей в себе формальные и неформальные процедуры разрешения конфликтов и определенные правила поведения: ненасилие, ориентацию на совместный поиск решения, сотрудничество. (Подробнее об этом см. гл. 18, параграф 2.)

Развитие процесса политической и экономической интеграции в мире одновременно способствует укреплению и совершенствованию самого переговорного механизма, его институциализации. Это выражается, в частности, в создании постоянных переговорных форумов, таких как СБСЕ, оформившихся впоследствии в международную организацию ОБСЕ; в использовании международных организаций, в первую очередь ООН, для разрешения конфликтных ситуаций.

Совершенствование переговорного механизма на международном уровне сопровождается аналогичными процессами в отдельных странах. Так, перераспределение власти в ЮАР, ее отказ от апартеида, были подготовлены, по образному выражению известного исследователя в области урегулирования конфликтов У. Зартмана, мириадами небольших переговоров на различных уровнях.

Определяя подход к решению конфликтных ситуаций в мире на глобальном уровне как переход от силовых методов к переговорам, следует сделать оговорку, что это может рассматриваться только в качестве самой общей исторической тенденции. Данный процесс сложен, противоречив и вовсе не исключает использования силовых методов в той или иной конкретной стране или регионе. Так, конец 80-х и начало 90-х годов характеризовались резким возрастанием числа вооруженных локальных конфликтов в Европе. Вообще же на локальном уровне силовые методы решения конфликтов остались весьма распространенными. Более того, здесь можно выделить такие тенденции, как продолжение использования террористических действий (примером тому могут служить конфликты в Северной Ирландии, Чечне и некоторых других регионах планеты), стремление сторон (или одной из них) «идти до конца», несмотря ни на какие жертвы (Чечня, Афганистан).

 

Глава 4. Восприятие в условиях конфликта и кризиса

1. Значение восприятия в конфликте и кризисе

Фактор восприятия в условиях конфликта является одним из важнейших. Итальянский исследователь У. Гори заметил, что, как показывает история, войны начинаются скорее по идеологическим или политическим причинам, а также из-за психологических установок, а не в результате огромного накопления оружия. Отечественный автор Т.Ф. Дмитричев, упоминая об обсуждении вопросов разоружения в ООН, высказывает мысль, сходную с У. Гори, и отмечает, что основные проблемы, с которыми сталкиваются участники переговоров, лежат не столько в самом разнообразии систем и видов оружия, несовпадении их технических характеристик и т. п., сколько в различном восприятии и понимании проблемы, в результате чего у каждой стороны складывается свой собственный, индивидуальный подход к «наболевшим» вопросам. В более широком плане данная идея выражена в Уставе ЮНЕСКО, где она сформулирована весьма точно: войны начинаются прежде всего в сознании людей. Отсюда следует, что и урегулирование конфликтов надо начинать с изменения сознания и восприятия конфликта его участниками, с их взаимных установок относительно возможных путей его урегулирования. При этом необходимо иметь в виду, что каким бы далеким от действительности не было восприятие сторонами друг друга и причин конфликта, с ним необходимо считаться. Оно является фактором реальности и в этом смысле является объективным параметром ситуации.

Итак, в конфликтной ситуации стороны предпринимают те или иные действия, выбирают силовые или мирные пути разрешения проблемы, исходя не из наличия неких «объективных» противоречий между ними, а из того, как они видят и оценивают обстановку. Однако сами участники конфликта мало обращают внимания на факт различия восприятия, пытаясь доказать правильность именно собственного видения проблемы, его соответствие объективным характеристикам ситуации.

Американский исследователь К. Боулдинг — один из тех, кто положил начало работе по изучению восприятия участников конфликта. В частности, он подчеркивал, что восприятие не только является отражением внешней реальности, но и развивается по собственным законам. Образы восприятия могут усиливать или ослаблять друг друга, возникать и исчезать.

Как отмечалось в предыдущей главе, само по себе наличие противоречий не обязательно ведет к конфликту. Для развития конфликта стороны должны осознавать, что их интересы и цели несовместимы, а также иметь установки на конфликтный способ разрешения противоречий. Более того, объективно цели и интересы сторон могут и не противоречить друг другу, но если они воспринимаются как взаимоисключающие, то это может повлечь за собой конфликт. Примером может служить Карибский кризис 1962 г., во время которого первоначально и американская, и советская стороны исходили из того, что противоположная сторона будто бы преследует крайне агрессивные цели. Исследователи О. Холсти, Р. Броди, Р. Порт, тщательно проанализировав события того времени, пришли к заключению, что именно фактор неверного восприятия сторонами конфликта основных намерений друг друга был одним из главных моментов в развитии Карибского кризиса.

Все эти факты дали основание американским авторам Д. Прюитту и Дж. Рубину дать определение конфликта как конфликта воспринимаемых интересов, имея в виду, что в любом случае при конфликте стороны видят свои интересы как противоречащие друг другу, независимо от того, каково их реальное соотношение. В некоторых случаях, отмечают американские исследователи Дж. Рубин и Д. Колб, стороны объективно могут и не иметь повода для конфликта, разделяющего их, но будут действовать так, будто конфликт существует. Подобным же образом участники конфликта могут быть разделены глубокими объективными различиями, но тем не менее будут верить, что таковых не существует, и действовать, руководствуясь своими (пусть иллюзорными) взглядами на реальность, избегая очевидной конфронтации.

Вследствие ошибки восприятия один участник может начать боевые действия в отношении другого лишь на основе того, что он сочтет (или воспримет), будто тот представляет для него угрозу. Этот участник первым начнет вооруженную борьбу, чтобы перехватить инициативу и тем самым получить преимущества. На практике может случиться и так, что реальный конфликт интересов будет проигнорирован, а несуществующий воспринят как настоящий конфликт.

Немецкий исследователь Д. Зенгхаас ввел понятие «политический аутизм», позаимствовав слово «аутизм» из психоанализа. Под политическим аутизмом он понимает такое восприятие и основанное на нем мышление, логика которого стремится к выполнению «желаемого». В результате происходит утрата чувства реальности, другая сторона воспринимается в качестве «враждебной» или «дружественной» на чисто субъективной основе.

В своем крайнем выражении несоответствие восприятия действительности проявляется относительно редко, однако именно оно, хотя и в несколько смягченной форме, может не только породить конфликты, но и создать много сложностей при их урегулировании. Согласно исследованию американского автора Дж. Стоссинджера, в большинстве вооруженных конфликтов XX столетия ошибки восприятия политических лидеров были одним из ведущих факторов их дальнейшего развития. Эти ошибки выражались в:

• неадекватной оценке собственных возможностей;

• неверной оценке лидера противоположной стороны, его личностных черт;

• ошибочном восприятии намерений противоположной стороны; недооценке сил и возможностей противоположной стороны.

В отличие от зарубежных работ, в которых феномену восприятия в конфликте придавалось и придается одно из ключевых значений, в отечественной науке долгое время господствовали представления, абсолютизирующие объективные факторы в политике. Сквозь их призму обычно рассматривался и конфликт, в результате чего проблема различия восприятия сторон, вовлеченных в конфликтные отношения, часто не поднималась вообще. Те редкие работы, в которых, в порядке исключения, ставились подобные вопросы, не были специально посвящены конфликтам. Одной из таких работ была работа В.Ф. Поршнева «Социальная психология и история». В ней, в частности, обращалось внимание на тот факт, что начиная с первобытного общества существовало противопоставление «мы» — «они», которое являлось одним из существенных источников развитии конфликта. «Мы, — писал В.Ф. Поршнев, — это всегда „люди“ в прямом смысле слова, т. е. люди вообще, тогда как „они“ — не совсем люди». В 70-е годы появилась монография отечественного исследователя Л.А. Зака «Западная дипломатия и внешнеполитические стереотипы», в которой отмечалась роль восприятия в конфликтной ситуации при анализе сложившихся к тому времени в зарубежной науке подходов.

2. Особенности восприятия при конфликте и кризисе

В чем же конкретно проявляется восприятие в конфликтных и кризисных ситуациях? Этой проблеме посвящено немало научных исследований. В них показано, что в условиях конфликта восприятие в значительной степени стереотипизировано и характеризуется типичными для социальных стереотипов явлениями. Стереотипное восприятие включает в себя:

• эмоциональный аспект (сильная эмоциональная окраска, чувство враждебности по отношению к противоположной стороне, недоверие, страх, подозрительность);

• когнитивный аспект (стремление к упрощению информации, схематизм при оценке фактов, крайняя избирательность восприятия, т. е. воспринимается только та информация, которая согласуется с имеющимися стереотипами, вся остальная игнорируется. В результате восприятие принимает суженный характер).

В наиболее экстремальной форме стереотипы проявляются на уровне массового сознания. В значительной степени они создаются и поддерживаются средствами массовой информации. Однако от стереотипов несвободна и политическая элита. Активно участвуя в создании и формировании стереотипов, лица, принимающие решения, часто сами оказываются в не меньшей степени подвержены действию ими же созданных стереотипов.

Одним из примеров стереотипизации образов в условиях конфликтных отношений может служить описываемое Е.В. Егоровой-Гантман и К.В. Плешаковым восприятие японцев во время второй мировой войны американцами, особенно теми из них, кто жил на западном побережье. Оно характеризовалось тем, что японец в глазах американца терял свои индивидуальные черты и воспринимался как «японец вообще» (стремление к упрощению информации), т. е. в контексте исторических событий тех лет только как враг. Это побуждало американцев к соответствующим действиям.

Стереотипизация восприятия в условиях конфликта служит причиной игнорирования всего того, что не укладывается в рамки собственных представлений и желаний. Те факты, которые противоречат сформулированной позиции, как правило либо не замечаются, либо путем соответствующей интерпретации подгоняются под усвоенные стереотипы. При этом сужается спектр источников информации. Как отмечает южноафриканский исследователь М. Амстей, в конфликте и кризисе стороны в большей степени склонны основывать свои суждения на информации, полученной разведкой, чем на информации, основанной на открытых источниках. Это объясняется в первую очередь тем, что в ситуации конфликта участники не доверяют друг другу и соответственно с сомнениями относятся к открытым источникам информации.

В конечном счете, стереотипизация ограничивает поиски возможных вариантов выхода из конфликта. Стороны видят и оценивают лишь очень незначительное количество возможных альтернатив поведения, они действуют в рамках той парадигмы, которая описывает конфликт как игру с нулевой суммой. Например, если это территориальный конфликт, то каждый из участников вначале претендует на всю спорную территорию и даже мысли не допускает о возможных компромиссных решениях. В результате предлагаемые сторонами варианты разрешения конфликта оказываются направленными главным образом на усиление противостояния.

Одним из следствий стереотипизации служит ею схематизация, вследствие которой в условиях конфликта появляется возможность легче вести пропаганду войны, чем мира. Стереотипы войны обычно строятся по принципу дихотомии, типа «победа или смерть», «свой — чужой». Подобная дихотомия предполагает наиболее простые решения, нацеленные на уничтожение врага. Мирные же выходы их конфликтной ситуации, напротив, требуют сложного поиска развязки интересов, идущего вразрез со схемами.

Усилению стереотипов в значительной степени способствует пропаганда, нацеленная на формирование «образа врага». Каждая сторона старается сделать пропаганду как можно более простой, доходчивой, исходя из того, что чем примитивнее пропагандистский образ, тем он легче ассимилируется в систему стереотипов личности, социальных и этнических групп. Все это ведет к тому, что в конфликте массы начинают активно поддерживать своих политических лидеров. Например, как показали исследования М. Дойча, в период «холодной войны» американские студенты оценивали более позитивно действия США против СССР. Они чаще воспринимали эти действия как правильные и законные в отличие от аналогичных действий СССР против США.

Для восприятия в условиях конфликта характерен ряд конкретных феноменов. Один из них — «приписывающее искажение». Он заключается в том, что любые поступки противоположной стороны объясняются ее «злым умыслом». Этот феномен был довольно образно описан американским психологом Р. Уайтом, который назвал его «дьявольским образом врага». В соответствии с данным образом «дьявольское» всегда оказывается на противоположной стороне, а собственное поведение воспринимается исключительно как праведное. В результате все хорошие поступки противника соотносятся с его стремлением достичь какой-либо цели, а собственные добрые действия расцениваются как совершаемые в силу мирного и доброго характера. Что касается своих неблаговидных поступков, то они либо просто не замечаются, либо объясняются обстоятельствами или поведением другого лица, которое вызвало столь резкий ответ.

В конфликте происходит обесчеловечивание противника. Никакого сочувствия к противоположной стороне не допускается. Для этого часто используются сравнения противника с темными силами (дьяволом, сатаной), с животными, вызывающими отвращение (например, шакалами, гиенами, крысами). При наиболее острых конфликтных отношениях отсутствие сочувствия к противоположной стороне распространяется даже на случаи стихийных бедствий, трагедий.

Другой феномен — гипертрофированность восприятия. Обычно ситуация конфликта воспринимается участниками как нечто крайне важное, создающее очень серьезную угрозу их главным интересам и ценностям. При этом незначительные события могут расцениваться как критические, а кризис, если не весь конфликт, восприниматься как ключевой момент в отношениях. Так, временный контроль противником небольшой части пограничной территории воспринимается как угроза государству и его безопасности в целом, даже если очевидно, что дальнейшей интервенции или серьезных политических последствий не будет.

Однако, следует иметь в виду, что бывает и прямо противоположная реакция на угрозу развития конфликта — реакция успокоенности. Она заключается в отказе верить в то, что противоположная сторона предпримет какие-либо серьезные действия. Так, в 1974 г. в связи с антиправительственным переворотом на Кипре премьер-министр Турции Б. Эджевит выступил с заявлением, в котором расценил положение как крайне серьезное. Однако его заявление не было воспринято на Кипре как действительное намерение Турции предпринять военное вмешательство в конфликт соответственно не было предпринято никаких шагов для его предотвращения. На следующий день после заявления началась высадка турецких войск на острове. Другой пример — упорное нежелание И.В. Сталина верить в возможность нападения Германии на СССР в июне 1941 г. несмотря на то, что ряд фактов свидетельствовал об обратном.

В ходе конфликта его участники воспринимают и оценивают одни и те же события настолько различным образом, что их восприятия и оценки часто приобретают зеркальный, т. е. диаметрально противоположный характер с ярко выраженной отрицательной эмоциональной оценкой противоположной стороны. Этот феномен получил название «зеркальных образов». «Зеркальные образы» неоднократно описывались в литературе. Для того чтобы проиллюстрировать их, воспользуемся примером, приведенным К. Митчеллом относительно оценки событий и фактов времен «холодной войны» советской и американской стороной (табл. 1).

Таблица 1.

Подчеркнем, что приведенный пример дан не для того, чтобы оценить, соответствовали ли реальности те или иные оценки и суждения сторон. Главное здесь — показать, насколько серьезными являются различия в восприятии у участников конфликта.

Как следствие «зеркальных образов», у сторон появляется тенденция считать, будто их интересы и цели не совпадают в большей мере, чем на самом деле. Это ведет к дальнейшему расширению и углублению конфликта. Причем участники склонны усиливать имеющиеся различия и игнорировать наличие общих моментов.

Находясь в состоянии конфликтных отношений, участники игнорируют тот факт, что негативные образы одной стороны влияют на образы другой, усиливая их враждебный характер. Рациональные аргументы в; таких условиях действуют плохо. Американский исследователь К.З. Бронфенбреннер, описывая «зеркальные образы» в советско-американских отношениях периода «холодной войны», показал, что каждая сторона представляла развернутую аргументацию в поддержку своего образа, и это в еще большей степени усиливало ярко выраженный негативный характер уже имевшихся у нее образов противоположной стороны.

Если между сторонами до конфликта существовали дружеские отношения, то с разгоранием конфликта прежние положительные образы друг друга резко меняются на отрицательные.

По мере нарастания напряженности у участников конфликта возникает ощущение, будто противоположная сторона имеет большую свободу в выборе действий. Поэтому каждый из них воспринимает собственные действия как ответные, вынужденные, в то время как действия противоположной стороны считает провокационными, более того, тщательно и коварно спланированными. Логика обоих участников строится по принципу: мы так поступили, потому что были вынуждены сделать это, для нас не было альтернативы, а у противоположной стороны был выбор, но она пошла на обострение отношений. Суждения типа «у нас нет иного пути», «нам ничего иного не остается», «мы не можем поступить иначе» — очень характерны для кризисной ситуации и ситуации острого конфликта.

Наличие двойственности, неоднозначности в поведении противоположной стороны часто интерпретируется как угрожающий фактор. Подавая двойственную информацию, участник конфликтных отношений рассчитывает на то, что он оставляет себе значительное поле для дальнейшего маневра. В случае действительно агрессивных намерений противоположной стороны он полагает, что может встретить опасность подготовленным. При нормализации же отношений он исходит из того, что сделает акцент на другой части информации, и его действия предстанут если не как миролюбивые, то, по крайней мере, как вполне допустимые. Однако, чем более напряженными являются отношения между сторонами, тем более вероятно, что действия противоположной стороны будут истолкованы как угроза. Двойственность информации, а точнее ее интерпретации при конфликтных отношениях может явиться спусковым механизмом развязывания вооруженного конфликта. События нередко развиваются следующим образом. При обострении отношений одна из сторон в целях подготовки к отпору начинает военные приготовлении. Другой участник воспринимает это в качестве угрозы нападения и решает первым нанести удар. Начинается вооруженный конфликт, причем оба участника исходят из того, что именно противоположная сторона развязала его.

Следует иметь в виду, что двойственность подаваемой информации не всегда истолковывается как угроза нападения. Здесь важно учитывать множество различных обстоятельств. Так, если подобные угрожающие действия предпринимались в прошлом, но за ними ничего не следовало, то вероятность того, что и на этот раз двойственность информации будет интерпретирована как не представляющая существенной угрозы, весьма велика.

Наконец, назовем еще один феномен, описанный американским исследователем Р. Джервисом. Он заключается в следующем: часто сторона, находящаяся с кем-либо в конфликте, воспринимает ситуацию так, будто дружественные ей участники имеют с ней больше общего, чем это есть на самом деле. В результате она ведет себя более рискованно, может предпринимать шаги по дальнейшему развитию конфликтных отношений в надежде на помощь извне, а иногда и с прямым желанием вовлечь в конфликт другие стороны.

При конфликте возникают также феномены групповой идентификации и групповой сплоченности. Это значит, что каждая из конфликтующих сторон становится единой и монолитной в своих эмоциональных реакциях, устремлениях и суждениях, а ее члены воспринимают себя через оценки и нормы, существующие в группе. Внутри группы устанавливаются тесные психологические контакты. Часто исчезают или нивелируются внутригрупповые различия: представители различных социальных слоев, командиры и подчиненные выступают как бы «на равных». Создается ощущение «равенства» и «братства». На индивидуальном уровне у участников с каждой стороны возникает чувство удовлетворения от нахождения среди друзей; возрастает самооценка, они чувствуют свою значимость; формируется чувство безопасности, поскольку группа воспринимается как защитник. При этом желание хорошо думать о своей группе (стране, этнической группе и т. п.) ведет к игнорированию положительной информации о других, прежде всего, разумеется, о противоположной стороне. Все это способствует усилению образа «врага», резкому противопоставлению «мы» — «они», а на поведенческом уровне — мобилизует и нацеливает членов группы на победу в конфликте.

Как следствие групповой идентификации и групповой сплоченности возникает ощущение заманчивости риска в конфликте, появляется легкость в принятии решений и одновременно происходит психологическое снятие с себя ответственности за усиление конфликта. Ответственность как бы разделяется с группой. В результате этих изменений появляется стремление сторон идти «до победного конца».

Групповая идентификация и сплоченность становятся в психологическом плане самоценностью для членов группы. Но и группа стремится поддерживать и усиливать их, ревностно оберегая себя от действительного или мнимого предательства со стороны своих членов.

Феномены восприятия, а также стремление каждой стороны к формированию групповой идентификации и групповой сплоченности в условиях конфликта крайне затрудняют его урегулирование политическими средствами. Стороны избегают любых форм обсуждения проблем, резко сокращают контакты с противоположной стороной, включая научные, культурные, семейные. По мере роста враждебности сокращение контактов еще более способствует поддержанию и даже усилению негативных стереотипов в отношении друг друга у участников конфликта.

Если все же участники соглашаются на обсуждение, то часто оно осложняется тем. что из-за значительной эмоциональной окрашенности стереотипов восприятия стороны оказываются склонными скорее к обвинениям друг друга, чем к аргументированным обсуждениям. По данным исследований, проведенных американским политическим психологом Ф. Тетлоком, чем выше степень конфронтации, тем более простыми становятся аргументы, которые используются каждой стороной. Выяснение отношений в таких случаях напоминает своеобразный «диалог глухих», в котором каждый участник слышит только себя. Понятно, что в подобных условиях эгоцентризма найти взаимоприемлемое решение довольно трудно. Более того, при «диалоге глухих» эффект часто оказывается противоположным тому, на который в принципе рассчитан диалог, т. е. взаимопониманию. Участники конфликта все жестче настаивают на собственной позиции. В результате «страсти накаляются», в орбиту конфликта вовлекаются новые действующие лица, стороны активно апеллируют к общественному мнению и вместо разрешения конфликт все более разгорается.

Не следует думать, будто феномены восприятия, а также групповая идентификация и сплоченность имеют только негативную функцию. В условиях конфликта и кризиса, когда необходимо действовать быстро, стереотипы способствуют «быстрой настройке» именно за счет схематизма и упрощения. Поэтому при достаточной степени адекватности стереотипов реальной ситуации они позволяют быстро найти необходимое решение. Однако важно еще раз особо подчеркнуть, что это происходи! только в том случае, если стереотипы действительно отражают реальность адекватно, но в условиях конфликта и кризиса такое бывает редко.

3. Пути изменения восприятия в целях мирного урегулирования конфликта

Для того чтобы избежать дальнейшего развития конфликта и пойти по пути мирного урегулирования противоречий, оказывается очень важно изменить восприятие участников. Иногда достаточно сделать его более адекватным действительности, чтобы предотвратить дальнейшее усиление конфликта. Именно это произошло, кстати сказать, во время Карибского кризиса и в значительной мере способствовало предотвращению третьей мировой войны.

Существует ряд мер, направленных на то, чтобы минимизировать негативные аспекты восприятия, мешающие мирному урегулированию конфликта. Все они основаны на том факте, что восприятие не только формируется самими участниками, но и активно влияет на процесс развития отношений сторон, г.с. является активным компонентом.

Для повышения адекватности восприятия лиц, ответственных за принятие политического решения, важно в первую очередь обратить их внимание на необходимость детального анализа интересов и потребностей, как собственных, так и противоположной стороны. Само обращение к такому анализу позволяет рационально оценить ситуацию и откорректировать образ оппонента. Кроме того, полезно выяснить, на чем основаны те или иные суждения относительно другой стороны, насколько они обоснованы.

Снятию негативных моментов восприятия в условиях конфликта способствует также обращение к независимым экспертам (например, к научным кругам или к третьей стороне), с тем чтобы оценить, насколько их суждения относительно намерений и действий противоположной стороны совпадают с выводами лип, принимающих решение.

Весьма значимым фактором оказывается и то, как ведет себя противоположная сторона. Явная демонстрация отсутствия агрессивности в намерениях существенным образом влияет на смягчение стереотипов и у политической элиты противника, и у масс. Важно, однако, чтобы такое «кооперативное» поведение выглядело именно как проявление жеста доброй воли, а не как слабость или как временный тактический ход. Причем, чем более рискует политический деятель (но не под давлением извне), демонстрируя жесты доброй воли, тем с большей очевидностью эти жесты рассматриваются противоположной стороной в качестве искренних намерений улучшить отношения. Примером может служить визит президента Египта Л. Садата в Иерусалим в 1975 г. В военном отношении Египет не был слаб, и визит не воспринимался израильтянами как оказание почтения более сильному противнику, а расценивался ими именно как стремление к примирению. Политический риск для А. Садата в связи с этим визитом был весьма существен: он столкнулся с жесткой критикой своих действий внутри своей страны, а также и некоторых других арабских странах.

Если же противоположная сторона рассматривает примирительные действия своего противника как вынужденные или обусловленные тактическими соображениями, i.e. считает их проявлениями слабости или тактического маневра, то ее реакция становится крайне жесткой, что в конечном счете может привести к обострению отношений. И здесь непринципиально, какие реальные мотивы лежали в основе примирительных шагов, — важно, как они были восприняты. Так, мотивы сокращения численности армии Советским Союзом в 1955, 1956, 1958 гг. американская сторона видела в том. что СССР проводил модернизацию своих вооруженных сил, испытывая при этом нужду в людских ресурсах для развития промышленности и сельского хозяйства. Следовательно, по оценкам США, СССР просто стремился высвободить ресурсы из военной сферы. Сходные сомнения были у Вашингтона и при объявлении М.С. Горбачевым об одностороннем сокращении численности армии в конце 80-х годов. И в том, и другом случаях сокращение численности армии в целом не рассматривалось американцами как жест доброй воли, направленный на снятие напряженности.

Демонстрация неагрессивных намерений может выражаться также в откровенном признании ошибочности предыдущих действий. Однако такое бывает редко, поскольку ставит под вопрос стремление «сохранить лицо». Скорее, один из участников конфликта будет использовать различные знаки, направленные на то, чтобы показать другому свое желание избежать дальнейшего обострения отношений. В наиболее завуалированной форме это можно сделать при помощи, например, подачи двойственной информации (но именно мирной, а не конфликтной), как бы приглашая противоположную сторону «прочитать» ее должным образом.

При подаче двойственной или неопределенной информации, правда, остается проблематичным, будет ли она воспринята в качестве сигнала к примирению. Нередко для того чтобы подтолкнуть противоположную сторону именно к такому восприятию, по другим каналам (это могут быть средства массовой информации, конфиденциальные каналы и т. п.) дается дополнительная информация, как бы поясняющая основную. Такие одновременные действия по нескольким каналам позволяют, с одной стороны, лучше прояснить свои намерения, с другой — легче «сохранить лицо» по сравнению с прямыми действиями в том случае, если противоположная сторона не воспримет эти сигналы должным образом.

Большое влияние на разрушение негативных стереотипов может оказать элемент внезапности. Шведский исследователь К. Ионссон приводит в качестве примера стремление М.С. Горбачева довольно открыто обсуждать вопрос о стратегических наступательных ядерных вооружениях на встрече в верхах в Рейкьявике в 1986 г. Такое поведение советского лидера выходило за рамки традиционного стереотипа в отношении СССР как «империи зла» и послужило сильнейшим толчком к ломке данного стереотипа.

Одним из важных путей изменения отрицательных образов на уровне массового сознания является активное использование средств массовой информации: отказ в печати и на телевидении от формирования и поддержания образа врага, показ взаимной выгоды от совместного решения проблемы путем переговоров и т. п. В результате у участников конфликта не только меняются представления об интересах и целях противоположной стороны, но и сам ее образ приобретает более «человеческий» характер.

Особое внимание проблемам повышения адекватности восприятия уделяется в работах известного специалиста по разрешению конфликтов Дж. Бертона, а также других исследователей и практиков. Эти авторы подчеркивают важность контактов между представителями конфликтующих сторон для формирования адекватного восприятия друг друга. При этом они отмечают, что контакты должны быть специально организованными с целью избежать противоположного эффекта — усиления негативных образов друг друга.

Наиболее эффективный путь изменения негативных стереотипов при конфликтных и кризисных отношениях — использование разных методов и их сочетаний, ориентированных как на политических лидеров, принимающих решения, так и на массы. В целом же следует учитывать, что изменение стереотипов восприятия является крайне трудоемким процессом и требует длительного времени.

 

Глава 5. Развитие конфликта и кризиса

1. Стадии и фазы развития конфликта; его расширение и эскалация

Конфликтные отношения, кризис, вооруженный конфликт часто рассматриваются как стадии конфликта, в рамках которых ею развитие идет по нарастающей. При этом кризисная точка, как таковая, может вообще отсутствовать.

Некоторые исследователи вместо этих стадий называют другие. Например, американский ученый К. Райт, один из первых, кто стал заниматься проблемами конфликтологии, выделил следующие стадии в развитии конфликта: 1) осознание различий в целях; 2) возрастание напряженности; 3) оказание давления без применения силы для разрешения конфликта; 4) вооруженное решение конфликта. Причем две последних стадии он рассматривает как конфликт в узком смысле этого слова. В свою очередь Д. Прюитт и Дж. Рубин сравнивают «жизненный цикл» конфликта с развитием сюжета в пьесе, состоящей из трех действий.

В первом действии определяется суть конфликта, во втором он достигает своего максимума, а затем и пата, наконец в третьем действии происходит спад конфликтных отношений.

Независимо от того, какие конкретно стадии выделяются в конфликте, многие авторы склонны рассматривать его развитие как состоящее из двух фаз:

• латентной фазы, на которой конфликт имеет скрытый характер;

• фазы открытого конфликта, когда его участники начинают реализовывать свои цели.

С латентной (скрытой) фазой связано наличие у сторон противоречий в потребностях, интересах или ценностях. Однако, если они приступают к конкретным действиям по реализации своих взаимоисключающих целей, то конфликт переходит в новую, открытую фазу. При этом «спусковым крючком» для начала действий может оказаться самое незначительное событие.

Главное для урегулирования конфликта в первой фазе — устранить саму возможность дальнейшего усиления конфликта и использовать превентивные меры с тем, чтобы не допустить насилия. Обычно конфликт, который находится в открытой фазе своего развития, труднее поддается урегулированию.

Рис. 2. Варианты развития конфликта;

Возможны различные варианты развития конфликта во времени. На рис. 2 показаны некоторые из них. Кривая Л характерна для развития кризиса. Он начинается резким обострением отношений. Однако дойдя до определенной точки, напряженность спадает. Стороны находят мирное решение проблемы. Примерно так развивался Карибский кризис. Но возможно, что за кризисной точкой последуют вооруженные столкновения (кривая А'). Один из наиболее распространенных вариантов развития конфликтных отношений, не переходящих, однако, в вооруженную борьбу, описывается кривой В. Сначала конфликт развивается постепенно (кривая имеет относительно пологий характер), но затем, как и первом случае, участники урегулируют его мирными средствами. Кривая С, напротив, отражает процессы, типичные для затяжных вооруженных конфликтов. Сначала конфликт развивается медленно (хотя возможно и внезапное развитие конфликтных отношений), затем, перейдя в стадию вооруженного противостояния (иногда употребляют выражение «вооруженная стадия конфликта»), он приобретает волнообразный характер: то ослабевает, то усиливается. При этом высокий уровень враждебности между участниками может держаться довольно долго, часто годами (например, в Нагорным Карабахе, в Югославии), а то и десятилетиями (конфликтна Ближнем Востоке). Процесс ослабления напряженности также идет не «линейно», а сопровождается редкими вспышками ухудшения отношений сторон. Наконец, на кривой Д показан цикличный конфликт, в котором отношения сторон находятся и рамках определенного «коридора», но не переходят в стадию военных действий. Здесь также за улучшением отношений следует новый цикл их ухудшения. Такой характер имели, например, отношения между Востоком и Западом в период «холодной воины».

Очевидно, что на практике каждый конфликт имеет свою «кривую изменений». Знание динамики развития конкретного конфликта позволяет точнее «поставить диагноз», а значит, и воздействовать на него с целью урегулирования.

Усиление конфликта, или, иными словами, его развитие по нарастающей, может идти двумя путями: либо за счет его расширения (т. е. развития конфликта но «горизонтали»), либо за счет эскалации (развития его по «вертикали», что связано с обострением конфликтных отношений). Часто оба этих процесса идут одновременно, что еще в большей мере усиливает конфликт.

Расширение конфликта может происходить в случае:

• вовлечения новых участников (классическим примером может служить конфликт между Австрией и Сербией в отношении Боснии и Герцеговины в 1914 г., послуживший началом первой мировой войны);

• появления новых проблем спора (начавшись, например, с территориальных разногласий, конфликт перекидывается и на другие сферы взаимоотношений или конфликты между центральными властями и регионами часто начинаются с требований культурной автономии, а затем — политической самостоятельности);

• дифференциации (подразбивки и углубления) тех вопросов, по которым уже велся спор.

В последних двух случаях наблюдается расширение предмета спора, в первом — расширение числа участников.

Во время «холодной войны» было довольно типичным расширение локальных конфликтов путем вовлечения в них других стран, представителей блоков. Так. исследователь И. Кенде, проанализировав 98 международных, этнических и т. п. конфликтов с 1945 по 1970 гг… пришел к заключению, что в 63 % из них было внешнее вмешательство Расширение конфликта за счет новых участников (это могут быть ранее нейтральные стороны, посредники, великие державы и т. п.) одно из наиболее опасных явлении, всегда чреватых превращением локального конфликта в региональный и даже в глобальный.

Эскалация конфликта подразумевает увеличение враждебных действий сторон по отношению друг к другу. Она часто сопровождается нерациональным поведением, импульсивностью, алогичностью, блефом. Сам термин «эскалация» был введен в широкий оборот после второй мировой войны. Как противоположное ему используется понятие «деэскалация», означающее уменьшение враждебных действий.

Один из примеров эскалации — развитие конфликта между Аргентиной и Великобританией в начале 80-х годов по поводу Фолклендских (Мальвинских) островов, которые находятся вблизи Аргентины и на которые претендовали одновременно Аргентина и Великобритания. Достаточно веских оснований относительно того, кому должны принадлежать эти острова, нет, хотя начиная с прошлого века большинство населения островов составляли британцы. В 1982 г. президент Аргентины столкнулся с экономическими и политическими проблемами. Вторжение на острова рассматривалось им как способ усиления национальных чувств и демонстрация силы своего правительства. Аргентинцы, во-первых, переоценили собственные силы, во-вторых, неправильно определили позицию американцев, полагая, что коль скоро в то время администрация Рейгана рассматривала Аргентину как своеобразный «мост» для улучшения отношений с Латинской Америкой, то США не выступят против вторжения. В-третьих, Аргентина неверно оценила возможную реакцию англичан и не предполагала, что они будут в буквальном смысле слова сражаться за эти острова. На самом деле М. Тэтчер, по иронии судьбы также столкнувшись с экономическими и политическими проблемами внутри своей страны, заняла жесткую позицию по вопросам островов с аналогичной целью — усиление национальных чувств. В результате конфликт довольно быстро вылился в вооруженное противостояние стран.

Эскалация конфликта может осуществляться в двух формах. Во-первых, как интенсификация враждебных действий, т. е. стороны предпринимают те же самые действия в отношении друг друга, но значительно чаше (например, чаще следуют угрозы и обвинения); во-вторых, как усиление враждебного характера действий, когда за претензиями следуют обвинения, затем угрозы и т. д. Обычно оба процесса идут одновременно. Следствием эскалации является поляризация участников конфликта, пропасть между которыми еще больше увеличивается.

На межгосударственном уровне по мере эскалации конфликта стороны предпринимают действия, как правило, в следующем порядке: обмен нотами; взаимные обвинения; отзыв послов для «консультаций»; снижение уровня дипломатических представительств; предупреждение о серьезности намерений; угроза экономического бойкота и эмбарго; интенсивная пропаганда внутри страны и за рубежом, направленная против другой стороны; частичный или полный экономический бойкот и эмбарго; разрыв дипломатических отношений; отдельные ненасильственные военные действия (в том числе частичная или полная мобилизация); запрещение контактов между гражданами; полное прекращение отношений с другой страной; отдельное и ограниченное применение силы и, наконец, применение военной силы, которая по своему характеру может быть весьма разнообразной в зависимости от конкретного конфликта.

Конечно, прохождение всех этих «фаз снижения уровня отношений» не обязательно. При эскалации события могут разворачиваться очень быстро, за угрозами сразу же следовать вооруженные действия. Исследователи В. Д. Эбервайн и Т. Гусак, проанализировав 638 конфликтов XX столетия (по 1976 г.), показали, что только 4 % из них закончились обвинениями и угрозами; в 27 % использовались различные меры принуждения без вооруженного вмешательства (блокады, эмбарго, бойкот); в 31 % случаев было применено оружие, но потери сторон были небольшими (до 1000 человек) и, наконец, 16 % конфликтов закончились войнами.

Каков механизм эскалации конфликта? Существуют четыре группы факторов, влияющих на эскалацию конфликта:

• взаимодействие сторон;

• внутренние процессы, происходящие с каждым участником конфликта;

• взаимовлияние первой и второй групп факторов (внутренних процессов и взаимодействия участников между собой);

• влияние третьих стран на конфликт.

Д. Прюитт и Дж. Рубин описали две модели эскалации конфликта, обусловленные взаимодействием участников. В первой модели, получившей название «нападение — защита», на требования, предъявляемые одной из сторон, другая отвечает действиями, направленными па сохранение статус-кво. Невыполнение ранее выдвинутых требований и фактический отказ от решения проблемы порождает выдвижение новых, более жестких требований. По этому сценарию шло, например, развитие конфликтов между центральными властями и республиками Советского Союза в конце 80-х — начале 90-х годов. Требования во всех случаях (Молдавия, Прибалтийские республики и др.) выдвигались по нарастающей: сначала речь шла о культурной автономии, в частности развитии национального языка, затем об экономическом самостоятельности и лишь после этого официально выдвигалось требование выхода из состава СССР. Действия же центральных властей были направлены прежде всего на то, чтобы сохранить существующее положение. Хотя в тактическом плане они имели весьма хаотичный характер: от принятия требований после долгих и изнурительных дебатов до попыток подавить выступления силой. В целом же вес это вело к эскалации конфликтных отношений.

Вторая модель предполагает, что усиление враждебных реакций следует поочередно примерно в равной степени как от одной, так и от другой стороны конфликта. Иными словами, на предъявленные требования (или обвинения) другой участник выдвигает ответные, более жесткие. Затем следует очередная серия еще более враждебных действий. Конфликт развивается спиралеобразно. Это наиболее типичный вариант эскалации. Его истоки, по мнению Д. Прюитта и Дж. Рубина, в том, что стороны пытаются «наказать» друг друга. Часто, даже если конфликт начинает развиваться как «нападение— защита», он, не будучи урегулирован, переходит к варианту «нападение — нападение» и в конце концов нередко выливается в вооруженные столкновения.

Вторая группа факторов, обусловливающих эскалацию конфликта, связана с внутренними процессами, происходящими с каждым из участников. Эта модель эскалации получила название «структурных изменений». К их числу относятся:

• зависимость политических деятелей от принятых ими ранее решений;

• экономические, психологические и социальные изменения, возникающие в обществе (на уровне масс и на уровне правящей элиты) в результате конфликта (эти изменения будут подробнее рассмотрены в следующем параграфе).

Политическим деятелям, если они однажды взяли курс на силовое решение конфликта, сложно отступить от него. Начало, а затем прекращение боевых действий без достижения результатов ведет к дискредитации лиц, ответственных за принятие решения. В результате лидеры становятся пленниками собственных действий и оказываются в так называемых эскалационных ловушках, выбраться из которых очень сложно. Весьма характерный пример подобного повеления приводит американский исследователь Р. Джервис. Он пишет, что премьер-министр Японии в ответ на американское требование вывести войска из Китая, прозвучавшее незадолго до нападения на Пёрл-Харбор, сказал, что они вложили в это слишком много средств и сил (в том числе за 4 года были потрачены десятки миллиардов йен, более 100000 человек было убито и ранено), а поэтому они любым способом должны получить удовлетворительный результат. Аналогичные свидетельства, правда относительно другого конфликта, приводит М. Дойч. Он отмечает, что предыдущие решения обязывали США к продолжению военных действий во Вьетнаме.

И внутренние факторы, и конфликтное взаимодействие сторон оказывают взаимное влияние друг на друга и тем самым усиливают конфликт. В результате, как показал К. Митчелл, развитие конфликта приобретает одновременно циклическую и спиралеобразную форму: один конфликт может стать основой для другого, но уже с более высоким уровнем противостояния сторон (рис. 3).

Рис. 3. Циклическое и спиралевидное развитие конфликтов

На усиление конфликта могут оказывать влияние не только его непосредственные участники, но и стороны, которые хотя прямо и не вовлечены в конфликт, но по сути являются сю косвенными участниками. Поддерживая того или иного прямого участника конфликта политическими, экономическими, а часто и в военными средствами, они тем самым ведут к эскалации конфликтных отношений.

2. Что происходит на стадии вооруженного конфликта

Стадия вооруженного конфликта наиболее трудно поддается мирному урегулированию и вообще управлению. Как только начинаются военные действия, конфликт приобретает качественно иной характер: многие возможности по мирному урегулированию отношений между участниками, которые могли быть до начала боевых операций, оказываются упущенными. Стороны сделали свой выбор в пользу силового решения, и далее конфликт начинает развиваться согласно своей внутренней логике, обусловливающей его эскалацию и расширение.

Обычно при развитии вооруженного конфликта проявляются следующие закономерности:

• чем больше насилия проявлено в ходе конфликта, тем дольше и сложнее его урегулирование;

• кризисы и конфликты, включающие три и более действующих лиц, урегулировать сложнее;

• слишком большие разногласия по главным вопросам между сторонами с большей вероятностью ведут к насильственным

• формам ею разрешения и более высокому уровню негативных установок относительно друг друга;

• чем более серьезны и значительны военные действия в конфликте, тем сложнее перейти к мирным процедурам урегулирования.

Наличие военных действий крайне затрудняет поиск мирных решений вследствие экономических, социальных, психологических и политических изменений, происходящих в обществе.

В экономическом плане резко возрастает выпуск (и/или закупка) военной продукции, а главное, происходят структурные изменения, связанные с милитаризацией экономики и способствующие подчинению мирного производства военным нуждам. Перепрофилируются заводы. Экономическая жизнь переводится на военные рельсы. Возрастает количество лиц, экономически заинтересованных в продолжении войны. Повышается их экономическая мотивация. Это логически влечет за собой продолжение наращивания военной мощи, а как следствие — ее реализацию в сражениях.

Одновременно в обществе наблюдаются социальные изменения. При вооруженном конфликте появляется целая группа людей, профессией которых становится участие в военных действиях. Так, газета «Известия» от 27 апреля 1994 г. сообщала, что в Приднестровье через полтора года после прекращения огня вооруженные силы (по официальным данным) насчитывали 7,5 тыс. человек, что составляет до 1 % населения и превосходило по численности контингент расквартированной в Левобережной Молдавии 14-й российской армии.

Многие, участвуя в войне, теряют профессиональные знания и навыки, когда-то полученные ими в условиях мирной жизни, а для целого поколения, ушедшею воевать в юношеском возрасте, вообще оказывается невозможным приобретение знаний и гражданских специальностей.

В психологическом плане прекращение вооруженного конфликта для ушедших воевать означает резкие изменения в судьбе, к которым они часто оказываются психологически не готовыми. Более того, окончание войны для данной категории людей часто ведет к потере высокого социального статуса воина, защитника, героя. Все ЭТО, хотя порой и неосознанно, побуждает их к продолжению вооруженной борьбы. Подобные феномены хорошо известны в США после вьетнамской войны, а в России — после Афганистана и Чечни.

В ряде случаев вооруженные формирования, ориентированные в прошлом на оказание длительного вооруженного сопротивления партизанскими методами, составляют основу криминальных структур, порождая опасность гражданской войны. С этой проблемой столкнулись, в частности, некоторые африканские страны после достижения ими независимости.

В вооруженном конфликте особое значение начинают приобретать массовые настроения. Потеря близких, жилья является сильным мотивационным фактором, побуждающим к возмездию. В, обществе формируется обстановка высокой эмоциональной напряженности, порой с элементами истерии.

Одновременно в условиях войны отказ от участия в вооруженной борьбе рассматривается в обществе как проявление слабости и трусости. Свой вклад в продолжение вооруженного конфликта вносят и официальные пропагандистские заявления о необходимости победы. Если включается идеологический или религиозный аспект, то конфликт начинает интерпретироваться в терминах «священной войны», «войны добра и зла», «битвы бога с сатаной» и т. п. Самопожертвование ради торжества добра (очевидно, что каждый из участников конфликта по-своему понимает добро) становится высшей ценностью в обществе и сильным побудительным мотивом к продолжению вооруженного конфликта.

М. Дойч показал, что по мере разрастания конфликта наблюдается смещение в установках — от ориентации на решение конфликта в сторону предъявления угроз, что в свою очередь ведет к соответствующим эмоциональным реакциям — страху, фрустрации. Сильная эмоциональность в конфликте порождает, с одной стороны, конформность по отношению к своим групповым нормам (они воспринимаются без каких-либо критических оценок), с другой — крайнюю нетерпимость по отношению к нормам и ценностям противника. Все это затрудняет поиск рационального решения, парализует творческий потенциал, необходимый для этих целей.

В итоге длительной вооруженной борьбы для значительной части населения военные действия становятся привычными. Снижается психологическая пена человеческой жизни. В результате в общественном мнении формируется однозначный подход к разрешению любых конфликтов, иногда даже бытовых, силовыми методами.

При общем массовом настрое на продолжение войны соглашения, заключенные на уровне лидеров о перемирии или мирном урегулировании проблемы, часто оказываются трудно выполнимыми. Основную роль в этом случае начинают играть полевые командиры, а боевые действия выходят из-под контроля центрального командования. Ситуация приобретает плохо управляемый характер даже в военном отношении, сами же политические лидеры, принявшие решение о мире, могут быть смещены со своих постов, а то и просто убиты. Один из таких примеров — деятельность премьер-министра Цейлона (ныне Шри-Ланка) С. Бандаранаике по урегулированию конфликта между сингалами и тамилами. При его активном участии в 1957 г. было подписано соглашение между конфликтующими группами. Согласно этому соглашению, тамильский язык становился официальным в районе проживания тамилов; там создавались органы местного самоуправления, ограничивалась миграция в лот район представителей других национальностей с тем, чтобы сохранить в нем большинство тамилов. Однако недовольство среди сингалов вынудило С. Бандаранаике вскоре после подписания соглашения отменить его, а в 1959 г. премьер-министр был убит. Другой пример. Осенью 1995 г. был убит премьер-министр Израиля И. Рабин, подписавший договор о мирном урегулировании конфликта на Ближнем Востоке с Организацией освобождения Палестины (ООП). И хотя, как настаивал убийца, он действовал в одиночку, влияние экстремистских сил (пусть даже только на пропагандистском уровне), выступающих против мирных решений, очевидно.

Участие в вооруженном конфликте также ведет к изменениям правящей элиты — изменениям ее социального состава и социально-психологического настроя. Подчиняясь логике военных условий, элита оказывается вынужденной действовать более жестко. Поэтому демократический характер лидерства часто сменяется автократическим; вводится жесткая иерархия в руководстве. В политическую элиту включается все больше людей, которые придерживаются позиции па продолжение решительных действий. При этом, как показал Г. Ласвелл на примере участия США во второй мировой войне, наиболее влиятельными становятся военные. Соотношение военных и штатских лиц в руководстве оказывается в пользу первых.

В ряде случаев развязывание вооруженного конфликта используется правящей элитой (или политическим деятелем) специально для реализации собственных внутриполитических интересов и целей. Власти прибегают к созданию «образа врага» и вступают в вооруженный конфликт для отвлечения внимания людей от экономических, социальных и других внутренних проблем. Наличие «образа врага» — фактор, который нередко способствует солидарности с властями, поддержке принимаемых официальными лицами решений. Если это «образ внешнего врага», то он может помочь ослабить внутреннюю оппозицию. Так, во многом ради укрепления собственного режима в 1990 г. С. Хусейн предпринял нападение на Кувейт.

Впрочем, война порой может иметь для правящей элиты результат, противоположный тому, на который она рассчитывала, и даже может привести к падению режима. Например, отчасти такую роль сыграла русско-японская война 1904–1905 гг., а затем первая мировая война для царского правительства России. Лидеры, начавшие войну, в итоге теряют власть или оказываются неспособными контролировать внутриполитическую ситуацию, что наиболее вероятно в случае поражений или затяжного характера военных операций. Общей ситуацией нестабильности может воспользоваться внутренняя оппозиция, которая приходит к власти на волне резкой критики режима или даже путем силового захвата ее.

Изменения, которые война вызывает в экономической, политической, социальной жизни общества затрагивают глубинные структуры и механизмы и имеют длительный характер. Даже после подписания договоренностей о мирном окончании конфликта многие последствия войны долго проявляют себя в различной форме.

3. Проблемы, связанные с урегулированием кризисной ситуации

При вооруженном конфликте основная сложность урегулирования состоит в том, что, начавшись, такой конфликт имеет тенденцию к эскалации, расширению, а также порождению изменений на уровне масс и правящих элит, и все это неимоверно затрудняет его мирное урегулирование. При кризисе же главная проблема — в принятии решений политическими лидерами. В кризисной ситуации большинство населения нередко не только исключается из процесса принятия решения, но часто вообще бывает не в курсе происходящего, поскольку события развиваются очень быстро. Вследствие этого именно от лидеров зависит то, как далее будут складываться отношения: удастся ли «погасить» кризис мирными средствами или он перерастет в вооруженные столкновения.

Американские исследователи У. Юри и Р. Смоук показали, что в кризисной ситуации при принятии решений на политических деятелей оказывают влияние четыре основных фактора. Первый — это высокие ставки участников. В кризисе, в отличие от обычной ситуации, можно слишком многое потерять или, наоборот, приобрести. Причем, кризисная ситуация затрагивает жизненно важные, главные интересы сторон или по крайней мере стороны воспринимают их в качестве таковых. Отсюда следует, что потери, которые они могут понести, окажутся невосполнимыми. так, У. Юри и Р. Смоук указывают, что берлинские кризисы 1958 г. и 1961 г. рассматривались Западом именно как кризисы не столько потому. что они могли привести к потере половины города, а прежде всего вследствие угрозы для НАТО, и в этом смысле расценивались как затрагивающие жизненно важные интересы Запада.

Второй фактор, воздействующий на политических деятелей в период кризиса, — недостаток времени. События в кризисах развиваются лавинообразно. Так было, например, при Карибском кризисе 1962 г.; в периоды Ближневосточного кризиса 1967, 1973, 1982 гг. и во многих других случаях. Соответственно, политические деятели вынуждены быстро реагировать на развитие ситуации. Времени на ее анализ практически не остается. Да и информация о возможном развитии кризиса часто не сразу поступает к ним. Например, при Карибском кризисе американцы много раз перепроверяли информацию о размещении советских ракет на Кубе, прежде чем доложить президенту. Очевидно, что подобные действия оправданы. Они необходимы для того, чтобы избежать возможной ошибки, хотя одновременно это ведет к ограничению времени для окончательного принятия решения, а его и так всегда недостает.

Следует также учитывать и важность «первого хода» в каждый момент развития событий. Именно стремление не упустить инициативы пли перехватить ее заставляет участников действовать быстрее, решительнее и зачастую принимать более рискованные шаги, чем в обычной ситуации. Кроме того, затягивание решений или бездействие и нерешительность властей отрицательно воспринимаются массами. Это может привести к потере политическими лидерами своих постов. Иногда при нерешительности властей развивается паника, которая качественно ограничивает возможности дальнейшего управления ситуацией. Все это усугубляет и без того обостряющуюся проблему времени.

Следующий фактор наличие высокой степени неопределенности в кризисе. Как уже отмечалось, участники кризиса подчас не имеют достаточно точной и достоверной информации о действительных целях и планах друг друга. Более того, планируя те или иные действия в условиях кризиса, руководство из соображений секретности стремится ограничить круг лиц, имеющих доступ к информации, т. е. повышается уровень секретности. В результате получается так, что ряд должностных лиц, от действий которых многое зависит в условиях кризиса, оказываются не знакомы с ситуацией. Например, посол СССР в США А.Ф. Добрынин перед началом Карибского кризиса не знал о размещении советских ракет на Кубе.

В иных случаях информации у лип, принимающих решения, может быть в избытке, но, получаемая из разных источников, она часто имеет противоречивый характер. Проблемой является и анализ информации. Из всего информационного потока необходимо выбрать ключевые моменты. С учетом важности фактора времени (решение приходится принимать быстро) информационная неопределенность усиливает стрессовые моменты у лиц, призванных принимать решение, а в результате повышает вероятность неправильной интерпретации информации.

Высокая степень информационной неопределенности усугубляется еще и тем, что в условиях кризиса официальные каналы коммуникации нередко бездействуют или крайне ограничены. Большая часть информации поступает из средств массовой информации, которые, стремясь передать сообщение как можно быстрее, часто не проверяют его. Возможны и ошибки, связанные с переводом при ссылке на средства массовой информации других стран. Одним из примеров такой ошибки в условиях кризисной ситуации может служить сообщение, переданное 15 февраля 1991 г. багдадским радио и распространенное Эфиопией. В нем содержалась информация о том, что С. Хусейн якобы согласился с Резолюцией ООН № 660 и выводит войска из Кувейта. На самом же деле ничего подобного не было.

Последний из факторов, воздействующих на политических деятелей в период кризиса, согласно У. Юри и Р. Смоук, — наличие ограниченного числа альтернатив при принятии решений в условиях кризиса. Стороны сужают поле для возможного выбора решений. Множественность вариантов решений почти не рассматривается, что следует из особенностей восприятия в конфликтной и кризисной ситуациях, а также фактора давления времени. Например, к концу первого дня Карибского кризиса американская администрация серьезно анализировала только две альтернативы: либо предпринять блокаду Кубы, либо начать военные действия. Далее обсуждалось, следует ли получить поддержку ООН, а также других стран или можно обойтись и без нее. При этом аргументы за проведение военной операции сводились лишь к тому, что борьба против коммунизма значит больше, чем просто выживание. Р. Кеннеди, брат президента США Дж. Кеннеди, позднее заметил, что обсуждению этого вопроса, имевшего скорее морально-философский характер, в первые пять дней кризиса было посвящено больше времени, чем какого-либо другого.

К выделенным У. Юри и Р. Смоуком факторам следует добавить еще два. На выбор варианта решения в условиях кризиса значительное, а иногда и решающее влияние могут оказывать трудно предсказуемые случайные события. В этом плане показателен пример, также приведенный Р. Кеннеди. Незадолго до Карибского кризиса президент Дж. Кеннеди, прочитав книгу «Августовские пушки» о кризисе лета 1914 г., приведшего к первой мировой войне, был потрясен той легкостью и быстротой, с которой события вышли и из-под контроля политических деятелей. В самый разгар Карибского кризиса Дж. Кеннеди заявил, что не собирается следовать курсу, который позволил бы в дальнейшем кому-либо написать аналогичную книгу под названием «Ракет октября». Трудно определить, сколь серьезно повлияла прочитанная Дж. Кеннеди книга на принятые им тогда решения, однако полностью исключить этот момент в качестве случайного фактора нельзя.

Еще один фактор, влияющий на лиц, ответственных за принятие решений в условиях кризиса, — сильное эмоциональное воздействие, которое оказывает на них вся кризисная ситуация в целом. Причем, это воздействие происходит обычно на фоне значительных физических нагрузок и даже перегрузок (отсутствия сна и отдыха, возможно, в течение нескольких суток). Решения, принимаемые в таких условиях, могут иметь плохо продуманный, иррациональный характер.

Как правило, при наличии кризиса решения обсуждаются и принимаются небольшой группой политических деятелей. При этом собственно разработкой решения занимаются два-три участника обсуждения, остальные лишь высказывают им поддержку. Несмотря на то, что размеры группы невелики, решения тем не менее имеют групповой, а не индивидуальный характер. И хотя положительные моменты выработки решения в группе (возможность рассмотрения большего числа идей, обсуждения критических замечаний по тому или иному варианту и т. н.) вполне очевидны, здесь есть и существенные минусы. Групповой характер принятия решений. особенно в условиях кризиса, порождает ряд проблем, которые довольно подробно были проанализированы и описаны американским исследователем И. Джейнисом в работе «Жертвы группового решения: психологические исследования решении и их провалов», а затем в его совместной с Л. Манном книге «Принятие решений: психологический анализ конфликта, выбора, обязательств».

Для группового решения, как показали эти авторы, характерен ряд феноменов. Одним из наиболее значимых среди таких феноменов является «сдвиг в выборе». Он заключается в том, что при принятии решения в группе ее члены склонны либо к более рискованным решениям по сравнению со средними индивидуальными решениями членов этой же группы, либо, напротив (что наблюдается значительно реже), — менее рискованным. Иными словами, решение, принятое в группе, скорее всего будет более рискованным, чем если бы каждый член данной группы принимал решение по этому же вопросу по-отдельности, а потом из них определялся бы некий усредненный вариант.

Однозначною объяснения этому феномену нет. По мнению многих исследователей он связан с тем, что ответственность за риск как бы психологически разделяется с другими членами группы. В результате каждый предлагает более рискованное решение по сравнению с тем, которое он принимал бы вне группы. Однако это не объясняет, почему в других случаях, хотя и реже, сдвиг в выборе происходит в противоположную сторону.

И. Джейнис и Д. Манн обращают внимание также на то, что часто группа оказывается нечувствительна к информации, которая не укладывается в рамки разрабатываемой ею концепции. Как только участники выработки решения пришли к какому-либо выводу относительно кризисной ситуации или поведения в ней, вся информация, противоречащая их представлениям, ими просто игнорируется. В результате участники обсуждения оказываются в плену собственных умозрительных построений, которые могут значительно искажать реальность. Например, в условиях Карибского кризиса окружение президента Дж. Кеннеди после обсуждений пришло к убеждению, что в случае проведения военной операции ответных действий не последует. Дж. Кеннеди удалось тогда избежать, влияния группы и не вступить в военный конфликт. Трудно сказать, как могли бы развиваться события в противном случае.

Характер решения во многом зависит и от профессионального состава группы. Так, исследования, проведенные на студентах, которые участвовали в имитационных играх, воспроизводивших ситуацию принятия решения в условиях кризиса, показали, что группы, состоящие только из военных специалистов, скорее ориентируются на вооруженные методы разрешения кризиса. Разумеется, эти выводы не следует абсолютизировать, поскольку получены они все же. во-первых, в условиях игрового эксперимента, не принципиально иная пена ошибки по сравнению с реальным кризисом, а во-вторых, изучалась ситуация со студентами, вообще не имевшими опыта выработки политических решений. Однако при формировании групп, принимающих важные политические решения в условиях кризиса, следует все-таки учитывать вероятность влияния обнаруженной тенденции.

И. Джейнис и Л. Манн разработали процедуры, позволяющие до некоторой степени снизить негативное влияние феноменов группового решения. Они, в частности предложили обязательно предоставлять роль критика, например, одному из членов группы. Он должен выступать своеобразным «адвокатом дьявола», выискивая слабые стороны любого предлагаемого решения. Возможен и другой способ выявления критики — опрос каждого участника обсуждения относительно имеющихся у него возражений.

Однако критика имеет и обратную сторону. Она может привести к тому, что количество рассматриваемых альтернатив еще больше сузится. Участники выработки решения могут оказаться вообще неспособными предложить какой-либо вариант, поскольку любая из альтернатив имеет свои негативные моменты. Для того чтобы этого избежать, можно использовать методику «мозгового штурма».

Процедура проведения «мозгового штурма» состоит в следующем. В ходе обсуждения проблемы каждый из участников предлагает по возможности максимальное число вариантов ее решения. Все эти варианты записываются так, чтобы они были хорошо видны всем участникам «мозгового штурма», но без указания автора. Таким образом идеи обезличиваются. Это необходимо для того, чтобы в дальнейшем не снижать творческого потенциала предложившего ее участника, если его идея окажется малопригодной. Важнейшим условием применения данного способа выработки решения является то. что предложенные варианты не должны обсуждаться немедленно. Никакой первоначальной критики не допускается, даже если идея представляется «сумасшедшей». После того, как все варианты записаны, они оцениваются. На этом этапе проводится анализ, в том числе критический, высказанных идей и предложений.

«Сдвиг в выборе» может быть скорректирован также путем формирования двух или более групп экспертов. Им предлагается независимо друг от друга выработать решение. Впоследствии их решения сравниваются. Обычно считается более надежным, если обе группы пришли к одинаковым или близким выводам.

Важным моментом, снижающим негативное влияние феномена «сдвига в выборе», является сознательный отказ от групповой ответственности за принятое решение. Подчеркивается, что за решение ответствен руководитель группы. Использование такою метода возможно тогда, когда речь идет о подготовке решений на экспертном уровне, но оно имеет серьезные ограничения в случае, если решение вырабатывается политическим лидером и приближенными к нему советниками. Здесь все зависит от политического деятеля — насколько он будет в состоянии взять на себя ответственность.

Вообще необходимо подчеркнуть, что само знание феноменов принятия решения в кризисной ситуации в значительной мере способствует снижению оказываемого ими негативного влияния. А это, в свою очередь, позволяет повысить рациональность принимаемых решений.

4. Роль личности политического деятеля в условиях конфликта и кризиса

Данная проблема не раз становилась предметом анализа ученых, писателей и самих политических деятелей. Писатели через художественную, а политики — в основном через мемуарную литературу склоняются к тому, чтобы придать личностному фактору очень большое, а порой решающее значение. Действительно, трудно, пожалуй, «выкинуть» из анализа личностные особенности Дж. Кеннеди или Н.С. Хрущева при изучении Карибского кризиса; личность С. Хусейна при исследовании событий в Персидском заливе 1990 г.

Однако мнения относительно роли личности в конфликте и кризисе среди ученых далеко не однозначны. Многие исследователи, занимаясь вопросами конфликтов и кризисов, практически вовсе не затрагивают проблему личности пли касаются ее вскользь. К их числу относятся, например, такие известные авторы, как Т. Шеллинг или А. Рапопорт. Отчасти это объясняется тем, что личностный фактор довольно сложно выделить в научном исследовании вне связи и зависимости от других параметров ситуации. Во-первых, он накладывается на многие другие особенности реальной ситуации. Во-вторых, проявление личности крайне многообразно. Одно и то же свойство человека может реализовываться в разном характере его поведения. Вместе с тем сходное поведение при принятии решения, выборе средств путей выхода и т. п. в условиях конфликта или кризиса часто вызывается совершенно разными причинами. Следует учитывать и возможности исследователя, который, как правило, крайне ограничен в выборе методов анализа. Использование традиционных методов — вопросников, тестов и т. п. — для изучения личности политических лидеров, да еще в кризисной или конфликтной ситуации, практически невозможно. Поэтому исследователю зачастую приходится довольствоваться «вторичным» материалом: анализом воспоминаний, биографий, автобиографий. Все это, несомненно, затрудняет изучение проявления личностных особенностей политических деятелей. В результате оказывается, что личность в политике, особенно в острых и сложных ситуациях, каковыми являются конфликты и кризисы, представляет собой, по образному замечанию Дж. Бёрнса, один из наиболее наблюдаемых и наименее понимаемых феноменов на земле.

И все же было бы неверно утверждать, будто эта проблема вообще не поддается строгому научному анализу, и даже не имеет права на то, чтобы быть поставленной. Прежде всего возникает вопрос: насколько важны личностные характеристики в кризисной и конфликтной ситуации? На него попытались ответить, в частности, американские исследователи Ч. Германн и М. Германн. Они проанализировали личностные особенности глав государств, повлеченных в первую мировую войну, а затем провели игровой эксперимент. Для его проведения было образовано две группы студентов. Первая группа формировалась случайным образом. Во вторую же группу вошли студенты, отобранные на основе тестов так, что они по своим личностным характеристикам соответствовали лидерам государств, участвовавшим в первой мировой войне. Затем обеим группам независимо друг от друга было предложено на основе сценария, в котором описывалась ситуация, сложившаяся к началу войны, разыграть дальнейший ход событий. При этом реальные страны и события в сценарии зашифровывались таким образом, чтобы участники не могли их соотнести с исторической ситуацией. Оказалось, что в группе, в которой игроки были подобраны соответственно личностным качествам бывших политических деятелей, развитие ситуации в значительной степени напоминало реальный исторический ход событий.

Одним из ключевых моментов в кризисной ситуации является то, на что прежде всего будут ориентироваться политические деятели при выходе из нее: на военные решения или на поиск переговорных путей. Какова здесь роль личностных особенностей? Для ответа на этот вопрос была проведена другая работа Ч. Германн и М. Германн совместно с Р. Кантором. В ней задавалась игровая ситуация «неопознанной атаки». В экспериментах участвовали группы, состоявшие из пяти человек (всего было 65 таких групп). Участники игр принимали решения о проведении переговоров или начале военных действий, вплоть до «ответного ядерного удара». Решение надо было принять в течение 10 мин, при этом участники могли совещаться друг с другом. В результате в 26 % случаев было принято решение о проведении переговоров, в 33 % — о контратаке, в остальных случаях вообще не было принято никакого решения. Для анализа влияния личностного фактора на процесс принятия решения о проведении переговоров или ответном ударе авторы провели тестирование игроков, используя методику анализа самооценки, согласно которой самооценка тем выше, чем меньше расхождения между описанием идеального и реального «я». Иными словами, чем адекватнее человек оценивает себя, тем выше его самооценка. Кроме того, в исследовании оценивалась когнитивная (познавательная) сложность участников игр. В результате авторы исследования пришли к заключению, что лица с высокой самооценкой и высокой когнитивной сложностью были более склонны к принятию решения о проведении переговоров, чем к военному решению конфликта.

Ограничительными моментами при интерпретации полученных данных здесь, как и в исследованиях по групповому решению являются: 1) игровой характер ситуации; 2) участие в игровых экспериментах лиц, которые никогда ранее не принимали ответственных политических решений.

Интересная работа по изучению личности конкретных политических деятелей была проведена американским исследователем У. Китчин. Он исходил из того, что низкая эмоциональность, а также низкий процент использования образных сравнений наряду с хорошо разработанной структурой выступления, являются показателями доминирования рассудочной, рациональной опенки над эмоциональной, что очень важно в конфликте и кризисе. Используя эти параметры, У. Китчин изучил выступления американских президентов и показал, что для Р. Рейгана, как и для Р. Никсона, в значительной степени присуши эмоциональные опенки, в то время как для Дж. Кеннеди — рациональные. Будет ли эта предрасположенность к рациональному или, напротив, эмоциональному поведению обязательно проявляться в конфликтных и кризисных ситуациях и, если да, то во всех ли, сказать трудно. Хотя, наверное, не случайно, в период Карибского кризиса Дж. Кеннеди вел себя достаточно рационально.

 

Глава 6. Выбор мирного пути

1. Когда и почему предпочтение отдается мирным средствам урегулирования

Очевидно, что далеко не всегда противоречия в политической, этнической, международной сферах разрешаются путем поиска совместных политических решений. И все же существует ряд причин, по которым участники конфликта стремятся избежать военного пути его разрешения. Одна из основных причин — угроза взаимного уничтожения (угроза конфликта с явно отрицательной суммой). Эта угроза может быть настолько сильной, что стороны вынуждены вообще отказываться от применения силы или использования определенных видов вооружений. Классическим примером здесь служит ядерное противостояние между Востоком и Западом в период «холодной войны». Концепция «ядерного сдерживания», согласно которой наличие ядерного оружия и возможность его ответного применения является сдерживающим фактором для потенциального агрессора и тем самым ведет к предотвращению мировой войны, хорошо отражает ситуацию, когда стороны стараются избегать применения ядерного оружия, сколь бы острыми и напряженными не были отношения между ними. Однако подобного рода сдерживание крайне опасно, поскольку оно не исключает вероятности действительно взаимного уничтожения участников в результате случайности или намеренных политических действий одной из сторон, которая в надежде оказаться в выигрыше попытается первой нанести удар.

Вторая причина, по которой выбирается переговорный путь решения в условиях конфликта или кризиса, — наличие взаимных ограничений в односторонних действиях. Для создания таких ограничений стороны применяют угрозы взаимных наказаний, которые, хотя и не доводят до полного уничтожения друг друга, но могут нанести значительный экономический или политический ущерб. В этом случае велика вероятность того, что потери при вооруженной борьбе превысят полученные выгоды.

В условиях угрозы слишком значительного по своим масштабам конфликта, а главное, его последствий, стороны вынуждены совместно искать пути решения спорных проблем. Однако при вынужденных совместных действиях встает вопрос о взаимном доверии участников конфликта. Начиная мирное урегулирование конфликта в таких условиях, ни одна сторона не может быть полностью уверена в том, что партнер будет следовать достигнутым договоренностям, а не попытается взять реванш. Подобные опасения заставляют участников конфликта ставить все более жесткие ограничения друг другу, вводить дополнительные меры проверки, контроля и т. п. Такая тенденция ограничения друг друга в возможности применения односторонних действий реализовывалась на международной арене, например, после второй мировой войны в военно-политической сфере между Востоком и Западом.

Наконец, при возникновении противоречий и образований конфликтной ситуации стороны с самого начала могут исходить из того, что совместный поиск путей их разрешения будет для них более выгодным, чем любые односторонние действия. Этот путь изначально требует высокого уровня взаимного доверия.

А если участники уже втянуты в вооруженное противостояние? Можно ли в таком случае найти мирный выход из него? В теоретическом плане существует две таких ситуации. Первая из них предполагает четкую силовую асимметрию сторон. В этих условиях выигрыш одной из сторон очевиден. Слабая сторона осознает, что проигрыш неминуем, и стремится к прекращению вооруженной борьбы и к капитуляции исходя из того, что в противном случае она окажется в худшем положении. При этом у нее должны быть достаточно надежные гарантии того, что капитуляция для нее будет более выгодной, чем продолжение борьбы. Имеются некоторые формальные признаки поражения одного из участников. В вооруженных конфликтах, например, таким признаком часто является падение столицы. Однако падение столицы не обязательно означает поражение. Еще долго могут продолжаться партизанская борьба, террористические действия, исход которых далеко не определен.

Существуют и другие проблемы перехода к мирным средствам урегулирования конфликтов в условиях силовой асимметрии сторон. Побеждающая сторона стремится к реализации своих целей в максимальном объеме, поэтому не склонна к компромиссам и часто соглашается на переговоры лишь при условии капитуляции противника. В свою очередь, для лидеров, терпящих поражение, сложить оружие означает признать проигрыш. Во многих случаях это связано не только с политическим поражением, но и с судебными преследованиями. Поэтому в надежде, часто весьма иллюзорной, на ввод в конфликт новых участников (как внутренних — путем объявления дополнительной мобилизации, так и внешних — помощь союзников), на применение нового вида оружия и т. п. проигрывающая сторона продолжает вооруженную борьбу.

Вторая ситуация, в которой возможно начало мирных переговоров, напротив, предполагает равенство сил участников, когда ни один из них не может победить другого. Ситуация оказывается тупиковой. Нередко она возникает после изнурительной и долгой борьбы. В разгар боевых действий, когда их исход еще неочевиден, обе стороны в надежде на собственную победу вряд ли сложат оружие.

Если все же становится ясным, что победа в вооруженном конфликте невозможна, то возникает проблема, когда и как перейти к Мирному урегулированию. Тяжело первому начинать переговоры о мире при вооруженном конфликте или о снижении напряженности в кризисной ситуации. Важным моментом для каждого участника является возможность «сохранить свое лицо», выйти из конфликта с достоинством. Если такие развязки находятся, то конфликтная или кризисная ситуация переходит в стадию мирного урегулирования. Так, во время Карибского кризиса и Н.С. Хрущеву, и Дж. Кеннеди удалось «сохранить свое лицо»: Н.С. Хрущев предстал как защитник Кубы, а Дж. Кеннеди — как человек, отстоявший интересы США. С Кубы были выведены советские ракеты (что было принципиально важным для американцев). Взамен Н.С. Хрущев получил обязательства от Дж. Кеннеди не нападать на Кубу, а также вывести американские ракеты из Турции.

Окончание вооруженного конфликта или мирный выход из кризиса в любом случае — процесс двусторонний. Хотя возможно, что одна сторона просто выйдет из конфликта. Правда, такое бывает редко. К. Митчелл заметил, что в истории было много односторонних объявлений войны, но практически не было одностороннего объявления мира, за исключением Брест-Литовска в 1918 г Впрочем, этот случай можно рассматривать скорее как результат асимметрии сил. Л.Д. Троцкий, возглавлявший российскую делегацию на переговорах в Брест-Литовске, позже признавал, что советская сторона отправилась в Брест-Литовск и заключила там мир, поскольку больше воевать не могла.

Если вооруженный конфликт приобретает затяжной характер без особого преимущества того или иного участника и в действие вступают механизмы, ведущие к экономическим, политическим, социальным и психологическим изменениям в обществе, то в этих условиях мирные переговоры обычно начинаются только после того, как стороны испытают горечь взаимных поражений и убедятся в невозможности силовых решений. Такая ситуация, по определению У. Зартмана и С. Тоувала, является «болезненным патом». Примером подобного пата может служить ситуация, сложившаяся в Ближневосточном конфликте 1973 г. Тогда несколько формирований израильской армии были окружены египтянами, а израильтяне, в свою очередь, окружили подразделения Третьей египетской армии. Кроме того, Израиль, овладевший частью арабской территории, не имел на нее законных оснований, хотя и добивался этого. Именно сложившаяся в тот период ситуация взаимной блокировки, приведшая к пату, позволила Г. Киссинджеру, как считает У. Зартман, начать подготовку к урегулированию конфликта.

Иными словами, при вооруженном конфликте в условиях примерного равенства сил участники приступают к переговорам как правило только тогда, когда убедятся, что возможности силовых действий исчерпаны, а цена продолжения конфликта становится слишком высокой. Однако и в этом случае стороны какое-то время могут еще продолжать конфликт, поскольку трудно оценить все положительные и отрицательные моменты, связанные с окончанием конфликта, а также условия, в которых они реализуются; часто участники пытаются завоевать максимально возможное перед началом процесса по мирному урегулированию, с тем чтобы потом усилить свою позицию на переговорах (например, захватить часть территории и затем предложить ее для торга);

• не видят, как можно выйти из конфликта, «сохранив свое лицо»;

• надеются на помощь извне (особенно, если какая-то из стран предпринимает шаги в этом направлении).

Одна из основных причин невозможности дальнейшего продолжения конфликта заключается в недостатке или истощении ресурсов — финансовых, военных или ресурсов, связанных с обеспечением регулярной работы тыла. Часто данный фактор становится весьма значимым в условиях длительных вооруженных конфликтов.

Кроме указанных «материальных ресурсов», существенным моментом для создания патовой ситуации может оказаться фактор времени. Он начинает играть свою роль в случае, если надежды на победу к определенному сроку, например к зиме, не оправдываются или не получается быстрой победы (скажем, в течение нескольких дней) с минимальными потерями Вообще, выбирая путь борьбы, стороны часто рассчитывают либо на быструю победу, либо на борьбу до «последнего человека», «последнего патрона» и т. п., т. е. до полного истощения ресурсов.

Помимо ограничения материальных ресурсов недостаток времени может привести к истощению и духовных ресурсов, а именно, психологического и идеологического обеспечения боеспособности. Дело в том, что вооруженное противостояние может не только способствовать активизации людей на продолжение борьбы в силу механизмов, описанных в предыдущем параграфе, но оказывать и противоположное влияние. Условиями для последнего служат затягивание вооруженных действий, отсутствие видимых успехов на фронте, снижение жизненного уровня населения, общая усталость. Все это порождает недовольство продолжением вооруженного конфликта и является стимулом к началу переговорного урегулирования. Здесь важную роль может сыграть личность лидера. Если есть общепризнанный лидер, то от его решения будет зависеть исход дальнейших событий — продолжение войны или заключение мира.

Порой существенным моментом, позволяющим разрешить конфликт мирным путем, является реакция других стран и международных организаций, выступающих с осуждением конфликта, особенно если эти страны и организации единодушны в своих действиях. Одним из примеров того, как влияет мировое общественное мнение на процесс решения конфликта, является спор между Нидерландами и Индонезией по поводу Западного Ириана. Суть его заключалась в том, что в 1949 г. Нидерланды предоставили независимость Индонезии, но оставили за собой контроль над Западным Ирианом. Для Индонезии эта территория была важна с точки зрения утверждения себя как нового независимого государства. Индонезийцы требовали возвращения того, чего они лишились когда-то. До конца 50-х годов общественное мнение поддерживало голландцев или, по крайней мере, было нейтрально в этом вопросе. Однако антиколониальная волна в конце 50-х — начале 60-х годов изменила общественное мнение. Этот фактор, как и поддержка Индонезии со стороны СССР, сделали невозможным для голландцев дальнейшее сохранение контроля над Западным Ирианом.

2. Значение наилучшей альтернативы переговорам и переговорного пространства для мирного урегулирования конфликта

Невозможность дальнейшего продолжения вооруженной борьбы — лишь толчок для отказа от нее, но еще не начало поиска совместного пути решения проблемы. Стороны могут предпринимать любые иные односторонние шаги (в частности, оказание друг на друга политического и экономического давления). Совместные действия, т. е. переговоры, направленные на поиск совместного решения, начинаются лишь тогда, когда все участники убедятся, что они не имеют лучшей альтернативы переговорам. Американские авторы Р. Фишер и У. Юри ввели специальный термин «BATNA» (аббревиатура от английского «Best Alternative To a Negotiated Agreement») — лучшая альтернатива переговорному решению (соглашению). Ее отсутствие — один из основных элементов переговорного процесса.

Здесь необходимо особо подчеркнуть слово «лучшая», поскольку, вступая в переговоры по урегулированию конфликта, участники обычно имеют все же несколько альтернатив им (ATNA). Альтернативы тщательно изучаются и разрабатываются, причем часто это осуществляется параллельно с переговорным процессом. Не случайно при урегулировании конфликта можно наблюдать ситуацию, когда переговоры проводятся одновременно с попытками применения иных средств его разрешения, включая вооруженные. Участники конфликта путем проб и ошибок проверяют для себя возможность и эффективность различных вариантов. По мере развития событий та или иная альтернатива переговорам может превратиться в лучшую альтернативу, чем переговорное решение, т. е. в BATNA. Тогда переговоры будут прерваны, и стороны перейдут к односторонним действиям. Позднее они вновь могут вернуться к переговорам, хотя это уже будут иные переговоры и в новых условиях. Подобное не раз случалось, например, в конфликтах в бывшей Югославии, в Нагорном Карабахе и во многих других случаях.

Для того чтобы участники конфликта перешли от односторонних шагов к совместным, кроме отсутствия BATNA им необходимо определить ту область, где возможна дискуссия и где — что особенно важно — возможно достижение соглашения. Эту область называют переговорным пространством. Отсутствие такого пространства у сторон по одной из ключевых проблем в Нагорном Карабахе — о его политическом статусе — было серьезной причиной продолжения вооруженного конфликта в течение длительного периода.

Для наглядности наиболее простой вариант переговорного пространства можно представить графически в виде пространства, расположенного внутри зоны допустимых (приемлемых) для обеих сторон решений (рис. 4).

Допустимые решения предполагают то, на что в принципе тот или иной участник может согласиться. Обычно допустимые решения содержат определенные уступки, поэтому стороны стараются их рассматривать как запасной вариант для обсуждения или как запасную позицию.

Прежде чем принять решения о совместных действиях по урегулированию конфликта, его участники сравнивают переговорное пространство и BATNA. П.Т. Хопманн пишет, что договоренности могут быть достигнуты только внутри такого пространства. Эти Договоренности воспринимаются как «честные» или «равноправные» только в том случае, если для обеих сторон соглашение оказывается лучше по сравнению с примерными оценками их BATNA.

Рис 4. Границы допустимых решений при наличии переговорного пространства

Для наличия переговорного пространства необходимо, чтобы границы допустимых решений сторон «перекрывали» друг друга. Если участники конфликта определяют границы своих допустимых решений так, как показано на рис. 5, то это означает, что переговорное пространство отсутствует.

Иногда переговорное пространство называется пространством для торга. При урегулировании конфликта, особенно на начальной стадии этого процесса, стороны действительно «торгуются» по поводу взаимных уступок, часто стараясь занять как можно более жесткую позицию. Однако, поскольку в большинстве случаев конфликт не описывается ситуацией с нулевой суммой, т. е. затрагивает различные интересы сторон и предполагает различного рода размены, то переговорное пространство имеет не одно «измерение», как показано на рис. 4 и 5, а множество, словом, оно является «многомерным». Значимость уступок (или их «цена») по этим «измерениям» для участников неодинакова: что-то важнее для одного, что-то — для другого. Таким образом, действия сторон имеют более сложный характер, чем «чистый торг», термин «переговорное пространство», как более широкий, точнее описывает область возможного соглашения.

Рис. 5. Границы допустимых решений при отсутствии переговорного пространства.

Важно иметь в виду, что, как и BATNA, переговорное пространство не является раз и навсегда фиксированным. Оно может меняться в ходе взаимодействия участников конфликта — появляться, расширяться, сужаться, конкретизироваться и даже исчезать. В последнем случае стороны будут вынуждены вновь вернуться к противостоянию.

Наличие переговорного пространства при отсутствии BATNA — основа для мирного урегулирования конфликта. Однако иногда, не видя возможности решить проблемы путем односторонних действий, участники конфликта начинают переговоры и при отсутствии переговорного пространства в надежде определить его возможные рамки. Такое обсуждение имеет предварительный характер. Его результатом может быть как начало действительных переговоров по урегулированию конфликта, если переговорное пространство будет найдено, так и возвращение к односторонним действиям. Очевидно, что если у сторон имеется лучшая альтернатива при отсутствии переговорного пространства, то нужды в разработке последнего нет, поскольку будет реализовываться именно BATNA.

Возможна ли такая ситуация, когда у участников конфликта не имеется ни переговорного пространства, ни BATNA? Подобные ситуации складываются довольно часто. Как правило, сначала стороны стараются разработать свои ATNA и найти среди них лучшую альтернативу, понимая, что в противном случае сам факт вступления в переговоры будет накладывать на них ограничения в реализации максимальных целей и даже в разработке альтернатив в дальнейшем. Невыполнение обещаний, резкая активизация военных операций во время переговоров могут в значительной мере подорвать репутацию, ослабить поддержку и доверие. Поэтому участники все же стараются избегать подобного поведения, по крайней мере, в явно выраженной форме.

Тогда, когда участникам не удается разработать свои BATNA, они начинают поиск переговорного пространства, продолжая параллельно поиск лучшей альтернативы. Иными словами участники конфликта действуют сразу в обоих направлениях: ищут возможности совместного решения и одновременно предпринимают односторонние шаги. В результате конфликт то затихает, когда основное внимание уделяется выявлению переговорного пространства, то разгорается с новой силой вплоть до вооруженной борьбы.

Переговоры и вооруженная борьба тоже идут параллельно. В результате урегулирование конфликта приобретает волнообразный и нередко затяжной характер, а также сопровождается иными формами активности, одни из которых способствуют поиску мирных решений, другие тормозят их. Это может быть и обращение за поддержкой в международные организации, и закупка оружия, и использование средств массовой информации, и различного рода дипломатические шаги.

Примеров волнообразного процесса урегулирования конфликтов, когда переговоры сопровождаются всплеском насилия, достаточно много. Так, вооруженные действия велись и во время Парижских переговоров по прекращению войны во Вьетнаме в 70-х годах, и в период переговоров по Нагорному Карабаху в начале 90-х, и во время переговоров по Боснии и Герцеговине в середине 90-х, и во многих других случаях. Поэтому известное выражение «когда говорят пушки, дипломаты молчат» оказывается довольно относительным: нередко они «говорят одновременно».

Представление о поведении участника конфликта в зависимости от наличия или отсутствия у него BATNA и переговорного пространства дает табл. 2. Как из нее следует, отсутствие BATNA — непременное условие переговорного процесса по мирному урегулированию конфликта.

Таблица 2. Поведение участника конфликта в зависимости от BATNA и переговорного пространства

3. Основные принципы и фазы урегулирования конфликта

Урегулирование конфликта в большинстве случаев предполагает постепенность. Принцип постепенности является важным условием этого процесса. Попытки сразу перейти от острого вооруженного конфликта к совместным действиям часто ведут к тому, что переговоры «проваливаются». Стороны оказываются не готовы к совместным решениям. В результате формируется недоверие к переговорам как таковым и на уровне политических лидеров, и на уровне масс. В этом случае начать новый раунд переговоров оказывается довольно трудно. Постепенность же позволяет подготовить участников: выявить точки зрения, проработать различные варианты решений и лишь затем приступить к согласованию окончательного решения. Кроме того, постепенное решение проблемы позволяет сформировать взаимное доверие сторон друг к другу. Убедившись в выполнении одних договоренностей, они переходят к формулированию новых, затрагивающих более существенные стороны в их отношениях.

Принцип постепенности урегулирования имеет, однако, ограничения и не всегда применим в кризисной ситуации. Если события развиваются слишком быстро, то затягивание в выборе мирного пути урегулирования может обернуться резким разрастанием конфликта, переходом его в вооруженную фазу. В кризисной ситуации снижение напряженности в отношениях может происходить быстро, иногда в течение нескольких дней, как, например, при Карибском кризисе. Очевидно, что быстрота снятия напряженности в условиях кризиса не означает легкости принятия решения, она отражает лишь динамизм развития событий. Кроме того, в период кризиса, когда пропагандистская машина еще не запущена и не появились первые жертвы, требующие «отмщения», общественное мнение обычно не настроено на победу любым, в том числе военным, путем. Вот почему в условиях кризиса нередко предпринимаются резкие шаги с тем, чтобы остановить его развитие.

На основе принципа постепенности строится метод, предложенный американским исследователем Ч. Осгудом и получивший название «Постепенные и взаимные инициативы по сокращению напряженности» (Graduate and Reciprocaded Initiatives in Tension Reduction — GRIT). Суть его сводится к тому, что один из участников конфликта в одностороннем порядке выдвигает и реализует инициативы, направленные на снижение напряженности, ожидая, что другой участник ответит тем же.

Основная проблема в применении данного метода заключается в том, что инициатор рискует оказаться в ситуации, когда противоположная сторона не ответит взаимностью. Для того чтобы этого не произошло, порой прибегают к различного рода гарантиям (например, обращаются за помощью к третьей стороне, которая выступает таким гарантом).

Другая проблема при использовании метода Ч. Осгуда состоит в том, что ответ, направленный на снижение напряженности, может и появиться, но не тот, которого ожидал инициатор. Например, когда США объявили о запрещении взрывов в атмосфере, СССР ответил не аналогичными действиями, как предполагали американцы, а прекращением производства новых бомб.

В ходе дальнейшего развития метода «постепенных и взаимных инициатив по сокращению напряженности» было предложено реализовывать следующую стратегию поведения: при эскалации конфликта одна из сторон должна просто выждать некоторое время (не допускать развития конфликта по модели «нападение-защита»); при нападении защита должна осуществляться на уровне, не превосходящем существующую степень напряженности отношений. Очевидно, что подобное поведение не гарантирует от того, что конфликт не будет усиливаться, однако позволяет избежать чисто эмоционального реагирования.

В условиях вооруженного конфликта принцип постепенности означает прохождение ряда фаз, различающихся по своим задачам. Эти фазы следующие:

• прекращение насильственных действий;

• установление диалога, подготовка к проведению переговоров;

• начало переговорного процесса;

• выполнение достигнутых договоренностей.

Первые две фазы еще не предполагают совместных действий сторон по урегулированию конфликта. Тем не менее их значение очень велико, и они требуют много времени и усилий. Как отмечает бывший помощник государственного секретаря США по проблемам Ближнего Востока Г. Сандерс, в большинстве случаев современные международные конфликты заставляют их участников основную часть времени тратить на то, чтобы сделать ситуацию возможной для проведения переговоров, т. е. создать переговорную ситуацию.

Основная задача первой фазы — снижение уровня противостояния — заключается в предотвращении дальнейшего развития конфликта, стабилизации ситуации с тем, чтобы потом можно было перейти к урегулированию отношений. В этом смысле данная фаза может быть названа стабилизационной. Ее значение состоит еще и в том, что впервые появляется возможность контролировать дальнейшее развитие ситуации. Конфликт перестает «подчиняться» только своей внутренней логике, хотя это еще не означает, что он непременно будет урегулирован мирными средствами.

При вооруженном конфликте первые шаги на этой фазе предполагают прежде всего приостановление боев, хотя бы временно, с тем чтобы можно было оценить ситуацию. По аналогии с медициной, где применяются болеутоляющие средства, при урегулировании вооруженных конфликтов на этой фазе должны быть использованы средства для «снятия» насильственных действий. Отказ от вооруженных действий в условиях конфликта представляет собой односторонние действия. Само по себе прекращение огня не означает, что стороны автоматически перейдут к совместному поиску решений по спорным вопросам.

Стабилизация ситуации может произойти достаточно быстро, но может растянуться на несколько месяцев, а то и лет. Примерами последнего варианта служат вооруженные конфликты в Нагорном Карабахе, в Югославии и многие другие.

На второй фазе, смысл которой — установление диалога и подготовка к проведению переговоров, основная задача заключается в том, чтобы стимулировать начало обсуждения проблемы между участниками вооруженного конфликта. Стороны должны перейти от попыток реализации односторонних решений к выработке и принятию совместных решений, а для этого необходимо прежде всего установить каналы двусторонней связи, позволяющие участникам обмениваться информацией, точками зрения. Поэтому вторая фаза может быть определена как коммуникационная.

В условиях конфликта или кризиса все или почти все каналы, по которым может поступать информация от одной стороны к другой, как правило оказываются прерванными. В результате участники не имеют возможности даже обсудить проблему. То, насколько важна роль каналов коммуникации, ярко демонстрируют события Карибского кризиса 1962 г. Исследователи, а также непосредственные участники принятия решения и с советской, и с американской стороны сходятся в том, что очень существенную, если не основную, роль в предотвращении вооруженных действий сыграли консультации и обмен мнениями между высшим руководством СССР и США, которые осуществлялись по разным каналам. Не случайно Результатом практических выводов, сделанных обеими сторонами. Из событий тех лет, стало установление прямой телефонной связи («горячей линии») между руководителями двух государств.

Необходимо иметь в виду, что само по себе наличие каналов коммуникации не означает, что они будут служить обеспечению обмена информацией. Примером такой ситуации, когда канал коммуникации существовал, но не способствовал обмену информацией участников конфликта, может служить встреча президента Дж. Кеннеди с министром иностранных дел А.А. Громыко, приехавшего в Вашингтон из Нью-Йорка, с сессии Генеральной Ассамблеи ООН, 18 октября 1962 г., т. е. накануне разворачивавшегося Карибского кризиса. Как вспоминает А.Ф. Добрынин, бывший в то время послом СССР в США, в ходе этой встречи не был затронут вопрос о размещении советской стороной ракет с ядерными боеголовками на Кубе, хотя этот вопрос крайне тревожил американцев.

Установление действенных каналов коммуникации, реально обеспечивающих обмен информацией, позволяет участникам:

• разъяснить свои действия;

• получить информацию о действиях противоположной стороны;

• обсудить перспективы урегулирования.

Однако, даже установив каналы коммуникации, стороны не могут исключить того, что на каком-то этапе они не превратятся в псевдоинформационные каналы, по которым противоположная сторона будет давать дезинформацию. Само по себе наличие такой возможности сдерживает установление каналов коммуникации и развитие диалога.

Принято различать прямые каналы коммуникации (непосредственный обмен информацией между конфликтующими сторонами) и непрямые каналы коммуникации (через посредника). В свою очередь, прямые и непрямые каналы коммуникации подразделяются на официальные и неофициальные в зависимости от того, на каком уровне они устанавливаются. Примером установления непрямых официальных каналов коммуникации может служить «челночная дипломатия» (попеременное согласование вопросов то с одним, то с другим участником конфликта) государственного секретаря США Г. Киссинджера при завязывании диалога между президентом Египта А. Садатом и премьер-министром Израиля М. Бегином. Одновременно тогда были задействованы и неофициальные каналы коммуникации, активная роль в установлении которых принадлежала академическим кругам США.

Наличие прямых официальных каналов коммуникации позволяет в условиях кризиса быстро связаться с партнером. Особенно это оказывается эффективным в условиях конфликта, вызванного случайными факторами (например, аварийный запуск ракеты с ядерной боеголовкой). Однако прямые каналы коммуникации имеют ряд недостатков. Как показали исследования американских авторов P.M. Kpayca и М. Дойча, установление прямых каналов коммуникации может использоваться участниками для взаимных обвинений и угроз, часто сопровождающихся сильными эмоциональными реакциями. Все это способствует лишь усилению конфликта или кризиса. Кроме того, именно прямые каналы коммуникации могут породить ситуацию, когда даваемая противоположной стороной информация будет недостоверна и неточна. Поэтому в ряде случаев более эффективными оказываются непрямые каналы коммуникации.

Установив каналы коммуникации или только приступив к этому, стороны тем самым формируют рабочие отношения, которые позволят им в дальнейшем совместно решить проблему. Важность формирования рабочих отношений побудила американских исследователей Р. Фишера и С. Брауна специально обратиться к анализу этого вопроса в одной из своих работ «Идя вместе: установление отношений, которые приводят к согласию». Они выделили шесть основных элементов, из которых складываются рабочие отношения между сторонами: рациональность, понимание, общение, достоверность, отсутствие поучительного тона, открытость для восприятия другой точки зрения.

На второй фазе параллельно установлению каналов коммуникации и формированию рабочих отношений идет поиск переговорного пространства. Это обеспечивает переход к собственно обсуждению проблемы, вызвавшей конфликт, т. е. к переговорам. Такова третья фаза процесса урегулирования, которая называется переговорной. Более подробно она будет рассмотрена в третьем разделе.

Последняя фаза заключается в выполнении соглашений (имплиментации), поэтому она может быть названа имплиментационной. В конфликте процесс урегулирования нередко срывается именно в силу того, что стороны оказываются неспособными или не желают выполнять принятые на себя обязательства, в результате чего возникает особая проблема, которая может быть обозначена Довольно точным выражением, принадлежащим американскому автору Г. Райффе «урегулирование после урегулирования».

Выделяя фазы урегулирования конфликта, следует иметь в виду, что границы между ними могут быть проведены лишь Условно, в зависимости от того, на каких задачах делается основной акцент.

В конфликте бывает как минимум два участника, поэтому принцип постепенности дополняется принципом синхронности. Это означает, что стороны должны находиться одновременно на одной и той же фазе. И, если одна из них возвращается к предыдущей в результате спланированных операций или действий экстремистских сил то, как правило, и другая следует за ней. В результате насилие становится причиной или, по крайне мере, поводом для прекращения начатых переговоров. Так случилось, например, в ЮАР с переговорами, проводившимися в рамках Конвента за демократическую Южную Африку после кровопролития в Бойпотонге в июне 1992 г. которое повлекло за собой жертвы и обвинения в адрес правительства. Тогда переговорный процесс оказался под угрозой, и участникам конфликта вновь пришлось вернуться к стабилизационной фазе.

 

Глава 7. Теоретические направления, типы соглашений и решений при урегулировании конфликтов

1. Предупреждение, урегулирование и разрешение конфликтов

Как и термин «конфликт», понятие «мирное урегулирование» конфликта или кризиса определено далеко не однозначно. Существует множество различных взглядов и теоретических подходов, в рамках которых разрабатывается и применяется своя терминология Чаще всего под «урегулированием» в широком смысле подразумеваются любые действия, направленные на предотвращение или прекращение вооруженной борьбы и разрешение противоречий мирным способом. Несмотря на пестроту определений и точек зрения, среди них выделяются три основных теоретических направления, которые ориентированы на разработку вопросов, связанных:

• с предупреждением открытых, вооруженных форм проявления конфликтов, сопровождающихся насильственными действиями — войнами, массовыми беспорядками и т. п. (prevention of conflict);

• с улаживанием конфликтов (урегулирование конфликтов в узком смысле, или управление конфликтами), направленным на снижение уровня враждебности в отношениях сторон, переводом конфликта в русло поиска совместного решения проблемы (conflict management),

• с разрешением конфликтов, предполагающим устранение вызвавших их причин, формирование нового уровня взаимоотношений участников (conflict resolution)

Говоря о первом направлении теоретических работ — о предупреждении конфликтов, — следует особо подчеркнуть, что речь идет не о стремлении разработать основы некоего бесконфликтного общества (это невозможно), а именно об условиях предотвращения открытых форм конфликта, связанных с вооруженной борьбой.

Конфликт практически никогда не возникает внезапно. Всегда есть некие предварительные сигналы: несогласие с действиями другой стороны, возражения, недовольство и т. п. Поэтому исследователи, работающие в рамках первого направления, особое внимание обращают на раннюю диагностику конфликта, а также на разработку методов предупреждения насильственных форм его развития.

В самом начале зарождения этого направления усилия ученых были направлены главным образом на поиск четких критериев, по которым можно было бы судить о потенциальном развитии насильственных форм конфликта. Особое внимание уделялось использованию стандартизированных процедур, основанных на отслеживании (мониторинге) конфликта с помощью ЭВМ. Еще в 60-х годах в Массачусетском технологическом институте США под руководством Л. Блумфилда была предпринята попытка формализованного анализа конфликта на основе базы данных и программ, заложенных в ЭВМ. База данных, подготовленная Л. Блумфилдом и его коллегами, включала в себя: а) банк по 27 конфликтным ситуациям; б) банк по мерам, предпринятым в том или ином случае и ослаблявшим или усиливавшим конфликт. Программа обеспечивала как информационный поиск по этим 27 конфликтам, так и прогноз относительно развития нового конфликта. Причем информация о новом конфликте вводилась в машину в формализованном виде и сравнивалась с предыдущими случаями. Эта модель оказалась одной из наиболее Удачных и нашла применение в государственных структурах США. Для информационной и аналитической поддержки при принятии Решений в конфликтных ситуациях. Впоследствии модель была Усовершенствована, и в 1997 г. появилась новая работа Л. Блум-Филда совместно с А. Моултоном, в которой поиск оказался возможным уже по 85 конфликтам.

И все же отслеживание конфликта на основе формализованных моделей имеет ряд ограничений. Во-первых, проблематичными являются критерии, по которым сравниваются конфликты, а также сами алгоритмы сравнения. На этот момент обращал внимание и сам Л. Блумфилд, признавая, что формализованная модель не может заменить человека, его опыт и интуицию в решении проблем конфликта. Во-вторых, поскольку конфликт — крайне сложное явление, то даже самые простые модели оказываются громоздкими и дорогими. В-третьих, и это главное — они не позволяют достоверно судить о наличии конфликтного потенциала и тенденциях развития конфликта. Кроме того, остается открытым вопрос о том, как воздействовать на латентный конфликт и можно ли в принципе сделать что-нибудь для предотвращения перехода его в форму вооруженного противостояния. Однако последнее ограничение в большей мере касается практиков.

Сегодня, хотя разработка стандартизированных процедур отслеживания потенциальных конфликтов продолжается, больше внимание уделяется не столько поиску индикаторов конфликта, сколько изучению проблем, связанных с формированием неконфронтационного сознания, а также развитию институтов и механизмов для реализации переговорного процесса.

Второе направление ориентировано на изучение вопросов улаживания конфликтов, т. е. урегулирования в узком смысле этого слова, или управления конфликтами. Данное направление наиболее традиционно и потому лучше разработано в теоретическом плане. Оно нацелено на анализ возможностей ограничения открытого конфликта (недопущение его расширения), на прекращение конфликтных действий, снижение уровня противостояния сторон, деэскалацию напряженности, снижение уровня враждебности в отношениях, отказ каждого участника от односторонних действий и переход к поиску совместного решения проблемы.

В последние годы все большую популярность при изучении путей урегулирования конфликтов приобретают идеи политического менеджмента (отсюда одно из названий направления — «управление конфликтом»). Специалист в области конфликтологии И. Галтунг определил управление конфликтами как умение поддерживать отношения ниже уровня, на котором возможна угроза для системы в целом.

Авторы, занимающиеся исследованием управления конфликтами, делают акцент главным образом на процессах принятия решения в конфликтной ситуации и разработки принципов поведения, направленных на мирное окончание конфликта. Важнейшим моментом в данном направлении является ориентация на рациональные формы разрешения конфликта, в том числе на методы увязки интересов и целей сторон. Переговоры и посредничество — главные объекты анализа во направлении исследования вопросов урегулирования конфликтов. Основное внимание при этом уделяется технологии урегулирования. Кроме того, изучаются и такие процедуры, как введение войск для поддержания мира, а также санкции.

В русле направления по урегулированию конфликтов, как правило, исследуются различные методы воздействия на конфликт, используемые в рамках официальной дипломатии. Однако в последнее время для проведения переговоров и посредничества чаще стали привлекаться не только дипломаты, но и военные (например, при урегулировании конфликта в Чечне), бизнесмены (К Боровой, бывший тогда президентом одной из крупнейших торговых бирж России, посетил в апреле 1992 г. Ереван и Баку, где обсуждал с высшим руководством Армении и Азербайджана пути урегулирования конфликта в Нагорном Карабахе), а также общественные, религиозные деятели и частные лица. В связи с этим сфера исследования данного направления расширилась.

Третье теоретическое направление связано с проблемой разрешения конфликтов. В отличие от предыдущего оно ориентировано не на изучение возможностей сглаживания противоречий и достижение компромиссного решения, а на анализ путей их разрешения. В связи с этим объектом изучения в меньшей степени выступает здесь технология проведения переговоров или посредничества, которая интересует ученых лишь в той мере, в какой она способствует действительному разрешению противоречий. Главное же в исследованиях третьего направления — выявить возможности их разрешения. К Митчелл выделяет следующие параметры, на основе которых можно судить о том, что конфликт является действительно разрешенным:

• проблема исчезает с политической повестки дня;

• решение принимается всеми участниками конфликта, как на уровне элит, так и на уровне масс;

• нет нужды в поддержании условий соглашения третьей стороной, т. е. соглашение является самодостаточным;

• соглашение воспринимается всеми участниками в соответствии с их собственными системами оценок как честное и справедливое;

• решение не является «компромиссным», поскольку сторонам не пришлось довольствоваться лишь частичной реализацией своих целей;

• соглашение устанавливает новые, позитивные отношения между участниками конфликта;

• участники добровольно принимают условия соглашения без какого-либо давления извне.

Исследователи, работающие в русле этого направления, исходят из того, что разрешение конфликта должно основываться на изменении глубинных, психологических структур участников конфликта, и прежде всего на уровне масс. Поэтому большое внимание здесь обращается на изучение базисных потребностей (потребность в безопасности, идентификации с группой и т. д.), чему, в частности, посвящены работы Дж. Бертона и его последователей. Согласно их точки зрения, большинство конфликтов возникают в результате того, что одна из сторон не учитывает базисные потребности другой. На самом же деле эти потребности не являются взаимоисключающими, как подчеркивает Дж. Бертон, поскольку ресурсы для них в принципе не ограничены. Например, удовлетворение потребности в безопасности одной стороны вовсе не предполагает, что делать это надо обязательно за счет ущемления безопасности другой. То же самое относится и к потребности в идентификации с группой. Поэтому для разрешения конфликта, во-первых, следует правильно определить базисную потребность, лежащую в основе конфликта, во-вторых, найти такое решение, которое полностью удовлетворяло бы потребности всех участников. Правда, в данном случае не совсем ясным остается такой вопрос: если добиться полного взаимопонимания сторон относительно причин, лежащих в основе конфликта, то значит ли это, что будет обязательно найдено и решение конфликта? На практике ответить на этот вопрос оказывается крайне сложно.

Вторым важным моментом в исследованиях, проводимых в рамках разрешения конфликтов, является обращение к изучению не столько политической элиты и предпринимаемых ею шагов, сколько масс. Исследователи, придерживающиеся данного направления, исходят из посылки, что именно на уровне масс конфликт возникает и развивается. Следовательно, например, конфликт двух общин на Кипре можно приглушить на уровне сверхдержав, которые не допустят вооруженных столкновений, а разрешить его можно только на уровне общин.

Вследствие особого внимания исследователей к массовому сознанию, установкам, потребностям и т. п. масс они большое значение придают изучению контактов между представителями враждующих сторон. В ситуациях, когда конфликт обусловлен, по терминологии американского исследователя В. Волкана, сильной «психической травмой» в межнациональных отношениях (как, например, на Кипре, на Ближнем Востоке и в других очагах длительных конфликтных отношений), такого рода контакты помогают измелить общественное мнение, делают его более терпимым к взглядам противоположной стороны.

Направление, связанное с разрешением конфликтов, получило значительное прикладное развитие в 80-х годах. Одним из импульсов к его дальнейшему развитию стало формирование подхода, получившего название «второе направление дипломатии» (Track II Diplomacy), в отличие от традиционной дипломатии, т. е. ее «первого направления», изучением которого в большей степени занимаются исследователи, работающие в рамках направления по улаживанию конфликтов.

До недавнего времени шли довольно жаркие дискуссии по поводу перспектив использования на практике результатов исследований каждого из трех направлений. Основными вопросами этих дискуссий были следующие: возможно ли действительно предупредить развитие вооруженных форм развития конфликта? Реально ли путем переговоров и посредничества разрешить противоречия? Возможно ли вообще разрешение противоречий или это выступает скорее как идеальная цель?

Впоследствии стали больше обращать внимания на наличие общих моментов между указанными направлениями, а не на различия между ними. В результате выяснилось, что направления по предотвращению конфликтов и по их разрешению не столь расходятся, поскольку оба придают большое значение изменению ценностей и установок на уровне массового сознания. В свою очередь, после того, как в рамках направления по улаживанию конфликтов получили развитие идеи, согласно которым стороны при урегулировании конфликтов должны прежде всего ориентироваться на анализ проблемы (в частности, эти идеи получили развитие в работах Г. Райффа, Р. Фишера и У. Юри, Д. Прюитта и ряда других авторов), направление по улаживанию конфликтов стало включать в себя как бы два этапа: снижение уровня противостояния и поиск взаимоприемлемого решения. В результате исчезла пропасть, разделявшая направления по улаживанию и разрешению конфликтов, считавшиеся ранее принципиально различными. Некоторые исследователи теперь все чаще подчеркивают, что «первое» и «второе» направления дипломатии не только не противоречат друг другу, но, более того, являются дополняющими. Так, Г. Келман и С. Коэн, которые проводили встречи между представителями конфликтующих сторон в рамках «второго направления дипломатии», отмечают, что такие встречи не могут рассматриваться в качестве заметающих дипломатические и политические переговоры. Скорее они представляют собой подготовку к ним. Вместе с тем отмечается, что ориентация на поиск согласия на официальном уровне облегчает проведение встреч в рамках «второго направления дипломатии». Одновременно был сделан «шаг навстречу» и представителями направления по урегулированию конфликтов. Они стали больше внимания уделять контактам вне официальных рамок переговоров. Один из примеров — описанная американским дипломатом П. Нитце «прогулка в лесу» в Австрии этого дипломата (руководителя американской делегации) с советским партнером по переговорам Ю А. Квицинским, в ходе которой американцы внесли на рассмотрение советской стороны предложения по ограничению ядерных вооружений в Европе.

2. Возможные типы соглашений и решений при урегулировании конфликта

Выделяется три основных типа соглашений в зависимости от того, насколько полно разрешаются в этих соглашениях противоречия участников конфликта на основе достигаемых ими договоренностей:

• соглашение о перемирии;

• соглашение по урегулированию конфликта;

• соглашение о разрешении конфликта.

Соглашение о перемирии (truce) означает прекращение на какое-то время вооруженных столкновений (т. е. перемирие предполагает, что до подписания соглашения конфликт находился в вооруженной стадии). Сам термин известен еще со средних веков, когда враждебные действия прекращались в дни, которые устанавливались церковью. Практически перемирие не затрагивает противоречия, лежащие в основе конфликта, но позволяет на какое-то время (иногда это может быть значительный промежуток) остановить насилие. В одних случаях к перемирию может принуждать третья сторона, угрожая применением санкций, нанесением бомбовых ударов и т д., если враждебные действия не будут прекращены. В других случаях участники конфликта могут сами идти на перемирие в расчете на то, что в дальнейшем они начнут переговоры об урегулировании проблемы или просто получат передышку.

Перемирие может быть довольно продолжительным (например, Соглашение о перемирии в Корее, подписано еще в 1953 г.), однако стороны, как правило, хорошо осознают его временный характер и в период перемирия ведут себя сообразно тому, что они собираются делать в дальнейшем, т. е. либо готовятся к продолжению военных операций, либо просчитывают варианты урегулирования конфликта мирным путем.

Соглашение, основанное на урегулировании (settlement) конфликта, подразумевает нахождение решения путем увязывания интересов и целей сторон и тем самым снижения остроты противоречий. Такое соглашение является, как правило, результатом переговоров.

Соглашение, основанное на разрешении (resolution) конфликта, предполагает, что участники полностью разрешают существующие между ними противоречия и переводят свои отношения на принципиально иной уровень.

В отличие от перемирия, соглашения, ориентированные на урегулирование конфликта и на его разрешение, не обязательно подразумевают, что между участниками до заключения этих соглашений имели место вооруженные столкновения.

Проблемы, связанные с перемирием, а также технологией его достижения разрабатываются в рамках второго теоретического направления (улаживание конфликтов); проблемы и технология соглашений по разрешению конфликтов — в рамках третьего направления; вопросы же и технологические процедуры соглашений по урегулированию — главным образом в рамках второго и отчасти третьего направлений (если стороны ориентированы на совместный поиск решения проблемы).

Достижение соглашений возможно на основе решений трех типов:

 нахождения принципиально нового решения, «снимающего» противоречия сторон;

• серединного решения, основанного на увязке интересов и компромиссах;

• асимметричного решения, предполагающего в значительной степени удовлетворение интересов одного участника конфликта и игнорирование большинства интересов и целей другого.

Отличительной стороной принципиально нового решения (нововведения) является то, что противоречия исчезают и взаимоотношения сторон меняются кардинальным образом. Так бывает, например, когда враждовавшие стороны объединяются перед лицом общей, гораздо более серьезной опасности. Прежние противоречия становятся несущественными. В этом случае решение оказьвается вне рамок первоначального переговорного пространства, Которого, впрочем, стороны могли и не иметь.

Принципиально новое решение может быть найдено двояким способом:

• на основе внимательного анализа соотношения интересов сторон;

• в результате изменения интересов или оценки этих интересов (например, как следствие изменения ценностных систем).

Первый способ подразумевает, что конфликт явился результатом неадекватного восприятия интересов друг друга. Их выяснение и приводит к «снятию» противоречий. Иногда этот способ «срабатывает» даже в тех случаях, когда, казалось бы, конфликт близок к ситуации с нулевой суммой. Подобная развязка была найдена, например, на переговорах в 1978 г. в Кэмп-Дэвиде между Египтом и Израилем. Как известно, в 1967 г. в результате шестидневной войны Израиль оккупировал египетскую территорию на Синайском полуострове. Израиль настаивал на части Синая, а Египет требовал полного возвращения захваченной территории. Никакие компромиссные решения не устраивали ни одну, ни другую сторону. Многие тогда оценивали конфликт как ситуацию с нулевой суммой. Однако тщательный анализ интересов сторон показал, что Израиль беспокоился о своей безопасности и не хотел, чтобы египетская военная техника стояла непосредственно у его границ. Для этих целей ему нужен был Синай. Египет же не мог смириться с тем, что земля, которая принадлежала ему в древности и которую он недавно вновь обрел после долгих, тяжелых лет борьбы с греками, римлянами, турками, французами и англичанами, вдруг оказалась израильской территорией. Разрешение противоречий стало возможным на том условии, что Синай будет возвращен под полный суверенитет Египта, а его демилитаризация будет гарантировать безопасность Израиля. В результате конфликт, который ранее представлялся как ситуация с нулевой суммой, оказался конфликтом с ненулевой суммой, — были удовлетворены интересы обеих сторон. Правда, приводя этот пример, следует сделать оговорку, что, конечно же, противоречия в данном случае можно считать «снятыми» лишь условно. «Снятие» относилось только к той конкретной ситуации, но не касалось более глобальный аспектов ближневосточного конфликта.

В рамках второго способа отыскания принципиально нового решения одним из возможных вариантов может быть включение обсуждаемой проблемы в более широкий контекст. Например, появление глобальных проблем, усиление взаимозависимости мира совершенно иначе поставило перед членами мирового сообщества более частные вопросы их двусторонних отношений. Еще вариант смены ценностных систем может быть связан, например, с внутриполитическими изменениями в той или иной стране, ведущими к переориентации и на международной арене.

Необходимо иметь в виду, что принципиально новых решений в «чистом виде» при урегулировании конфликтов практически не бывает. Обычно они включают в себя элементы компромисса (кстати, так было и в случае с соглашениями в Кэмп-Дэвиде).

Большинство соглашений по урегулированию конфликтов основываются на «серединных решениях» (или компромиссных решениях). Видимо, поэтому данный вид решения разработан лучше других. Следует подчеркнуть, что речь идет примерно о равном удовлетворении интересов и равных потерях участников переговоров. Именно в этом смысле используется понятие «середина».

Серединное решение подразумевает достижение согласия внутри переговорного пространства. Для нахождения такого решения итальянский ученый В. Парето в 1904 г. разработал принцип, названный впоследствии его именем. Поясним этот принцип с помощью графика (рис. 6). Степень удовлетворения интересов стороны А (в процентном выражении) откладывается по осих, стороны В — по оси у. Точка С составляет нижнюю границу для А (т. е. она не может согласиться на решение, которое удовлетворяет ее интересы меньше величины Q, точка D — нижнюю границу для В. Тогда сектор MNO представляет собой «переговорное пространство» для данных участников переговоров.

Принцип Парето состоит в том, что выбирать в качестве решения следует только ту точку, которая лежит на кривой MN, поскольку результат переговоров, соответствующий, например, точке Р на плоскости ху, не является наилучшим, ибо теоретически возможно более полное удовлетворение интересов и стороны А, и стороны В. Принцип Парето не предполагает единственного решения, а лишь сужает множество альтернатив внутри переговорного пространства.

В мире неоднократно предпринимались попытки разработать математический аппарат для оптимизации процесса принятия решения в спорных ситуациях с тем, чтобы снять негативные моменты, связанные с иррациональностью и импульсивностью сторон. Практическое применение нашли исследования по согласованию интересов различных стран в области морского права, проведенные в Массачусетском технологическом институте США под Руководством Дж. Найхарта. Однако подобных положительных примеров в этой области — единицы. Как заметил академик Н.Н. Моисеев, в течение ряда лет возглавлявший в Вычислительном центре Академии наук работы по использованию математических методов согласования интересов в конфликтных ситуациях, основные проблемы и трудности в отыскании компромисса состоят не в математических расчетах. Их порождает субъективный фактор, связанный с оценкой каждым участником конфликта собственных интересов, предполагаемых уступок и получаемых в результате соглашения преимуществ.

Рис. 6. Принцип Парето.

При рассмотрении «серединных (компромиссных)» решений следует учитывать, что в разных культурах по-разному оценивается приемлемость компромисса. Так, по оценкам некоторых исследователей, древние греки рассматривали «серединное решение» скорее как поражение.

Третий тип решений — асимметричное решение, при котором уступки одной из сторон значительно превышают уступки другой Обычно это происходит в условиях неравенства сил. Сторона, получающая явно меньше условной половины в пределах переговорного пространства, сознательно идет на это, поскольку у нее отсутствует лучшая альтернатива переговорному решению (BATNA) Иными словами, по ее оценкам, в случае отказа от предлагаемого решения она понесет еще большие потери. Обычно на асимметричные решения соглашаются лишь в крайнем случае.

Степень асимметрии может быть различной вплоть до почти полного игнорирования интересов одного из участников (например, при капитуляции). Асимметричное решение оказывается, как правило, наименее стабильным. Проигравшая сторона, несмотря на подписанные договоренности, порой продолжает борьбу с использованием партизанских или террористических методов ее ведения

На крупных переговорах с большой повесткой дня может одновременно приниматься несколько типов решений по разным вопросам конфликтной ситуации.