В Киеве цвели каштаны. Воздух был наполнен зноем и пылью. Слабый ветерок не спасал от жары, а лишь запутывал волосы худенькой длинноногой брюнетки. Она шла быстрой легкой походкой вдоль дороги. Мимо с шумом проносились машины. По левую сторону тянулся парк, и Богдана могла бы сойти в него и продолжить свой путь по одной из тенистых аллей. Но их расслабляющая тишина была не для нее, ей нравилось чувствовать быстрый ритм жизни, слышать гул пролетающих моторов. Осталось добежать до конца парка и войти во дворик — и вот она уже у своих старых друзей. Сегодня она даже не опаздывала. Обычно ее задерживали на работе дела: незаконченный монтаж, срочная новость, подготовка к завтрашней съемке; а сегодняшний день не преподнес никаких сюрпризов, он прошел быстро и по-майски лениво. В телевизионном мире все было спокойно и даже скучно. Богдана с нетерпением ждала начала нового сезона, суету вокруг свежих проектов, мозговые штурмы, интервью с интересными людьми и работу, работу…

Богдана взлетела по лестнице на четвертый этаж. В этой квартире каждую среду Света и Боря, семейная пара, с которой она была знакома еще с журфака, собирали друзей для игры в покер. Их двери были открыты для всех знакомых, а порой и мало знакомых, но неглупых и веселых людей.

— Сейчас я тебя кое с кем познакомлю, — шепнула Светка, впуская нашу героиню в квартиру.

Богдана улыбнулась и начала развязывать шнурки конверсов. Подруги давно уже пытались найти ей парня. Но это была слишком сложная задача. Иногда Богдана даже ходила с кем-то на свидания, но кроме разочарования ничего не чувствовала. Она зашла на кухню. Из-за плеча Бори на нее внимательно смотрел молодой парень с голубыми глазами и светлой, торчащей вверх челкой.

— Хей! Привет! — весело крикнула она.

Хлоп! Хлоп! Дважды прозвенело «высокое пять».

В комнате уже слышались голоса и смех остальных гостей, Светка звенела бокалами.

— Меня зовут Саша, — громко сказал парень, пытаясь перекричать всю эту какофонию.

На вид Саше было немногим больше двадцати, среднего роста, худощавый. Он явно был смущен. «Сразу видно, что не из телевизионщиков, — подумала Богдана. — Где же они его нашли?»

— Кто тебе рассказал об этом чудесном месте?

— Да вот друзья пригласили, — ответил он, поведя плечами в сторону хозяев квартиры.

— Санек — мой родственник из России! — выпалил Боря.

— Из Волгограда, — вставил тот робко.

Вообще-то он был симпатичным: правильные тонкие черты лица, красивые губы с белой полоской ровных зубов. Добрый, наивный взгляд подкупал дружелюбием.

— Это у вас Родина-мать огромная? — вспомнила Богдана.

— Да, — Саша закивал головой.

— А нашу уже видел? А сколько в вашей метров? — как журналист Богдана задавала много вопросов.

— Восемьдесят пять. Выше только несколько скульптур Будды и статуя Свободы, но всего лишь на пять метров, и то благодаря огромному постаменту, на котором стоит, — парень оживился, руки перестали сиротливо теребить футболку.

— А сколько наша Батькивщина-мати, не помните, Свет, Борь? — Богдана оглянулась и увидела, что ребят уже нет на кухне. — Ладно, сейчас погуглим!

Она достала из сумки телефон и принялась искать ответ на свой вопрос.

— Что ты пьешь: вино, сок?

— А? Да кофе обычно… литрами! — засмеялась.

— Инсульты, давление, бессонница? Не-е-т, не слышала!

— Ой, камон! Не будь занудой!

— На самом деле я — зануда.

— Эй! Ты обманул меня, — вдруг вскрикнула Богдана, глядя в телефон.

Саша встрепенулся и чуть не пролил вино себе на джинсы.

— Наша Родина-мать выше! У нее 102 метра!

— Не может быть! Дай посмотрю! — Саша аккуратно взял телефон — и некоторое время внимательно всматривался в экран.

— Итак, объясняю популярно, — начал он.

— Не умничай, пожалуйста!

Он широко улыбнулся.

— 102 метра — это с постаментом. А скульптура сама — 62.

— Ах, русские, все у вас самое большое, — засмеялась Богдана.

— Не знаю, почему тогда Статуя свободы считается с постаментом, — сказал он, продолжая читать статью. — Тогда ведь она ниже наших памятников, и совсем другая последовательность получается.

— Наша выше?

— Нет, — все равно наша!

— Ну ты зануда!

Они расхохотались.

— Ты в гости приехал?

— Я — графический дизайнер, меня пригласили сюда работать, айтишная фирма.

— Надолго?

— На год точно, а там посмотрим, — Саша пожал плечами и взглянул на Богдану.

Что-то в этом взгляде заставило ее отвести глаза. Наверное, он был слишком открытым и прозрачным, как будто она заглянула туда глубже, чем было положено при первом знакомстве. Богдана обвела взглядом кухню, но ни на чем не смогла сконцентрироваться.

— Очень жарко, — сказала она тогда.

Она прошла к окну и открыла его нараспашку, впустив в кухню свежесть весеннего вечера. Пахнуло сиренью, еще каким-то сладким цветком. Заверещали кузнечики. Саша тоже подошел к подоконнику. Внизу плотным шатром закрывала землю зелень.

— Еще пару недель назад здесь все было видно аж до рынка на той стороне, а сейчас — листья перекрывают, и кажется, что дом в парке находится, — сказала Богдана.

На улице был тихий май 2013 года. Саше и Богдане было по двадцать пять лет, они были молоды и мечтали о переменах.

Богдана дышала полной грудью. Как будто зимой из аэропорта она вдруг попала на южный курорт. Вышла из самолета — и внезапно почувствовала десятки теплых ярких ароматов и резкий запах моря. Она прикрыла глаза. «Неужели еще вчера был этот запах, а я не чувствовала?»

Саша пошел провожать Богдану. Вечера еще были прохладные. По спине время от времени пробегал озноб. Саша и Богдана медленно шагали вдоль аллеи к остановке. Темные тени и яркие фонари отсчитывали минуты до расставания. Богдана громко разговаривала и широко размахивала руками. Она чувствовала прилив сил. Саша, наоборот, притих и был задумчив, рассеяно улыбался ее шуткам.

— Давай обменяемся телефонами! — предложил он, когда они подошли к остановке.

— М-м…, — потянула Богдана. — диктуй свой, я запишу — и потом сама перезвоню тебе!

Она широко улыбнулась. Саша зашарил по карманам в поисках телефона, свой киевский номер он еще не запомнил наизусть. Они попрощались, пожав друг другу руки. Подкатил автобус, — и черноволосая девушка, впорхнув в двери, легко, как птичка, укатила куда-то вглубь красивого ночного города.

* * *

В пятницу в шесть вечера Богдана решила прыгнуть с парашютом. Желание пришло внезапно. Она пила кофе в столовой у себя на работе и болтала с одним из редакторов. Он рассказывал ей историю съемки какого-то американского фильма. В одной из сцен герой должен был упасть с огромной высоты. Каскадером был опытный бейсджампер. Он прыгал из самолета, его снимали в свободном падении, — и только приблизившись к земле на критическое расстояние, он раскрывал парашют. О времени, когда пора было дергать за кольцо, ему сообщали по рации. Но возникли проблемы со связью, и каскадер с высоты две тысячи метров врезался в землю. К счастью, он упал в сугроб. Поломал позвоночник и несколько ребер, но остался жив. Зато эпизод был снят и вошел в конечный вариант фильма.

— А про что был фильм?

— Про войну.

— Люблю старые книжки про войну, — сказала Богдана.

Рассказ о безумном полете настолько захватил Богдану, что она тут же нашла контакты аэродрома «Чайка», позвонила и договорилась о прыжке. «Я хочу испытать это чувство свободного падения», — поняла она.

После нескольких дней подготовки она приехала на поле в приятном возбуждении. Сладко тянуло в животе, руки и ноги были, как на шарнирах. «Хочется петь и летать, летать и петь!» Богдана бегала по площадке, кружила других девочек, делала гимнастические упражнения.

— Эй! Скоро мы будем в облаках! Будем лететь, как птицы! Камон! — смеялась она.

Погода была неспокойная. Время от времени набегали тучи, — и начинал дуть ветер. У инструктора в глазах проскальзывали сомнение и тревога. Он долго осматривал снаряжение и парашюты, отдавал последние указания — и ждал, когда облака окончательно уйдут за горизонт.

Богдана прыгнула легко, без колебаний, с веселым гиканьем. Небо подхватило ее своей невесомостью. Внизу открылись зеленые поля, луга, черный город — далеко справа. Богдане показалось, что она зависла в пространстве, — и только потом почувствовала скорость, с которой летела вниз. Она открыла рот, чтобы закричать, и задохнулась от ветра. Страха не было, только бешено билось сердце, и кровь как будто перестала течь, и свернулась в жилах. Богдана откладывала время открытия парашюта до последнего момента. Лететь, как птица! Ничем не связанная, только она — и мир! Земля приближалась, ее раскинутые руки хотели обнять эту планету. Богдана любила людей, никогда она не желала никому зла. Ее жизнь была светлой и ясной, прозрачной, как воздух, в котором она сейчас парила. Она принадлежала к тем немногим людям, которые сумели на долгие годы сохранить детскую радость, искренность и непосредственность.

Богдана раскрыла свой парашют поздно, его рвануло ветром, и удар о землю был сильным. Ее длинные тонкие кости не выдержали. Богдана сломала ногу. Она слышала, как хрустнула кость, тотчас внезапная боль пронзила ее до самой макушки. Ноги подкосились, и она рухнула на землю. Богдана лежала под ясным небом с редкими белыми облаками и старалась не двигаться. Разноцветные парашюты медленно опускались где-то далеко от нее. Мокрая от утренней росы трава лезла в лицо. Дикая боль пульсировала, казалось, во всем теле. Богдана сжимала зубы, чтобы не стонать. «Глубокий вдох, выдох! Нужно подумать о чем-то отвлеченном». Богдана представила, что она раненый на войне солдат. Она выполняла боевое задание, и ее подстрелили. И вот теперь, как в книгах о Великой Отечественной войне, истекая кровью, она лежит на холодной земле, и ей остается только ждать, когда за ней придут. Она была спокойна, потому что знала, что придут за ней свои. «Как это: хотеть убить врага? — думала она. — А если бы он подошел сейчас и наставил на меня оружие? Но как можно хотеть смерти, когда такое яркое солнце и так пахнет весенняя трава? Как цивилизованное человечество могло быть так ослеплено, чтоб устраивать мировые войны? Семьдесят лет назад на этой земле проливалась кровь… Я вот так лежала бы, и мне так же было бы больно. Но бред, — какой все-таки бред!»

Богдана услышала крики бегущих к ней людей:

— Как ты? Главное, не шевелись! Что случилось?

— Нога, — простонала она. — Я сломала ногу!

* * *

Через несколько часов она уже была дома с гипсом до колена. Врач сказал, что носить его нужно как минимум месяц, а может, и больше, — смотря, как нога срастаться будет. Такого длинного отпуска у Богданы не было никогда. Чем занять внезапно появившееся свободное время? Она придвинула табуретку к дивану, забросила на нее ноющую ногу и щелкнула пультом телевизора. На экране появились знакомые лица телеведущих. Шла развлекательная передача, где команда женщин и команда мужчин соревновались в эрудированности. Им всем было очень весело. Богдана посмотрела немного и заскучала. Ей не нравилось быть зрителем.

Она грустным взглядом обвела свою комнату. Налево стоял шкаф, горка с книгами и всякой девчачьей дребеденью. Направо — большое до пола окно, занавешенное синем тюлем. Впереди на стене висели в рамках фотографии рок-певцов, картины и маленькие тарелочки с изображением разных городов, привезенные ею и ее друзьями из путешествий. Год назад она в этой комнате сама сделала ремонт: половина стен была оклеена синими обоями, а другая — оранжевыми. Дверь тоже была выкрашена в оранжевый цвет. Это была съемная квартира, куда она переехала три года назад после окончания журфака. До этого она жила со своим отцом, а еще раньше — с мамой и папой. Но они развелись, когда Богдане стукнуло 18. Мама переехала жить в Италию. Сейчас она была уже замужем за итальянцем. Примерно раз в неделю мама звонила Богдане, и они рассказывали друг другу новости. Похоже, мама скучала по Украине, но никогда не говорила об этом, только задавала очень много вопросов о знакомых и родственниках, о Тимошенко и Януковиче. Богдана никогда ничего не могла внятно рассказать об этих людях, чем разочаровывала маму. Она вздыхала, шутливо называла дочь скучной, саркастично комментировала ее восторженные рассказы о работе, передавала отцу привет и клала трубку. С папой у Богданы тоже были хорошие отношения. Три-четыре раза в месяц он заезжал к ней, привозил еду, что-то ремонтировал в квартире, иногда приглашал ее в ресторан и всегда дарил подарки на праздники. Честно говоря, Богдана думала о семье не часто. Сейчас просто навеяло одиночеством.

Чтобы не скучать, она решила кому-нибудь позвонить. Перелистывая телефонную книгу, Богдана наткнулась на номер Саши из России. На несколько секунд она заколебалась. Мысли ее вернулись к тому пахнущему сиренью вечеру, к прогулке под желтыми фонарями… Но потом она вспомнила свои прежние разочарования — и пролистнула пальчиком список ниже.

* * *

В четверг Саша нервно хватался за телефон всякий раз, когда раздавался звонок. Слава Богу, звонили не часто. В пятницу было уже немного легче. В субботу он почувствовал разочарование и тоску. «Что же это такое? — думал он. — Почему я не могу с этим справиться? Почему я перестал управлять своими эмоциями?» Хрупкая черноволосая украинка не выходила из его мыслей. Он возвращался к ней снова и снова, чувствовал на себе ее взгляд, слышал ее смех. Это было, как наваждение. Приятное и тяжелое. Наваждение, которое нужно было развеять.

Он вышел прогуляться по Киеву. Он чувствовал необходимость видеть людей, думать о ком-то или о чем-то другом, только не о Богдане. Он смотрел по сторонам, пытался всматриваться в лица прохожих. Но он ничего не видел. Он лишь слышал, как в голове у него идет диалог, начатый три дня назад на кухне. Но только в этом разговоре он менее застенчив и более остроумен. Он заставляет черноглазую девушку хохотать без умолку, он легко подбирает темы для беседы, вспоминает сотню интересных историй. И этот разговор заканчивается тем, что Богдана улыбается и диктует ему свой номер телефона.

Сам не заметив как, Саша пролетел Крещатик, Бессарабку, Льва Толстого, пока не очнулся у большого парка. «Да что же это? — снова подумал он. — Как будто в мире больше нет других людей и интересных предметов!». Возле входа в парк стоял ларек, Саша подошел к нему, чтобы купить воды. Остановиться, освежиться и выдохнуть! Перед ним в очереди стояли несколько человек. Высокий парень с татуировками на обеих руках вдруг повернулся к нему и сказал:

— Дождь будет. Моя собака роет землю — верная примета, — он кивнул головой в сторону парка.

Там на траве резвился молодой лабрадор ретривер бежевого цвета. Саша кивнул головой.

— Красивая собака, — ответил он, чтобы не показаться невежливым.

— Очень умная порода! Способен понимать до 250 слов. Но этот еще молодой, еще дрессирую его.

Парень купил бутылку пива, пожелал хорошего дня и направился к своему псу. Саша взял воду и шоколадку и тоже пошел в парк. Он сел на пустую скамейку в глубине и позвонил старшему брату. В детстве они очень хорошо дружили, у них была разница в три года. Но вот уже лет восемь, как их интересы кардинально разошлись. Саша знал, что Леша сейчас на грани развода с женой. Мама просила поддерживать его.

— Привет! Как поживаешь?

— Да потихоньку. Что ты, в Киеве? Как оно там? — услышал он привычное ленивое растягивание.

— Все отлично. Снял квартиру. В офисе все нормально. Сейчас гуляю.

— Ага. Ну погода хорошая?

— Пасмурно. А ты как?

— Да потихоньку, живем!

— Мама в порядке?

— Ага, как обычно. Так, значит, все нормально, говоришь…

Разговор грозил превратиться в однообразное движение по замкнутому кругу. Напротив ретривер искал в траве брошенную палку, маленький мальчик залез на старое дерево, а парень в татуировках из очереди у ларька, покуривая, прогуливался недалеко по аллее.

— Ладно, передавай привет жене! У нее там все хорошо?

— Нормально, — отрывисто сказал Алексей и вздохнул.

И вдруг Саша увидел, что мальчишка поставил ногу на тонкую сухую ветку. Саша затаил дыхание. Ребенок подтянулся, чтобы стать на нее второй ногой, и в этот момент ветка хрустнула, и мальчик с визгом свалился с дерева прямо на спину собаке. Ретривер взвыл, малыш заорал на весь парк.

— Слушай, давай потом договорим. Я перезвоню.

— Ну пока! Удачи тебе там.

Саша спрятал телефон. К дереву со всех сторон побежали люди. С причитаниями к ребенку подлетела толстая женщина в развевающейся юбке, по-видимому, его мать. Она схватила мальчишку в охапку и начала осматривать его руки и ноги.

— Он укусил тебя? Где? Показывай! Ах ты пошла, тварь такая! — она замахнулась на собаку.

Ретривер, скуля, попытался отбежать, но тяжело присел на задние лапы и опустил голову. Наверное, ребенок перебил собаке позвоночник.

— Харлей, иди сюда! — крикнул хозяин.

Харлей только поднял морду на голос. Саше показалось, что в светлых собачьих глазах стояли слезы.

— Чья это собака? — не унималась толстая женщина. — Кто отпустил ее без поводка, чтоб она тут детей грызла? Да я вас засужу! А если ребенок теперь заикаться будет?

Парень в татухах пытался поднять собаку. Она била хвостом и ластилась к хозяину.

— Да успокойтесь вы! — крикнул он женщине. И обратился к мальчишке. — Что ты с ним сделал? Ты ударил его?

Саша встал со скамейки. Все это так быстро развернулось перед его глазами, что он только сейчас опомнился. Он уверенно подошел к женщине.

— Ваш сын залез на дерево и упал оттуда прямо на собаку. И, возможно, он даже сломал ей спину!

— А ты еще кто такой? Что ты лезешь!

— Так что нечего винить собаку! Лучше скажите, почему вы не следили за ребенком? Где вы были все это время? Что молчишь, пацан? Разве не так все было? — Саша говорил спокойно и уверенно.

Мальчишка молчал и прятался за мамину юбку.

— Развели собак огромных и не следят за ними! — толстушка продолжала пыхтеть.

Саша перевел дыхание и посмотрел на ретривера.

— Значит, так: мы сейчас поедем все вместе к ветеринару, и вы оплатите лечение этой собаки!

— Что? Да откуда ты взялся? С какой стати я куда-то поеду? Здесь вообще-то нельзя выгуливать собак без поводка! — крик женщины перешел в повизгивание.

Она все пыталась заручиться поддержкой окружающих. Но ребенок был цел и невредим, он опять уже пытался убежать от мамаши. А пес лежал и скорбно смотрел в глаза хозяину. Симпатии публики были на стороне собаки.

Саша поехал вместе с парнем в татуировках. Его звали Вася. Высокий, плечистый, весь разрисованный черными орнаментами, он аккуратно, как самая любящая мать, положил пса на заднее сиденье такси и сам сел рядом. Бережно водил рукой по длинной лоснящейся шерсти. Саша устроился впереди, рядом с водителем.

— Спасибо тебе, что вступился, — сказал Вася. — Не могу ругаться с женщинами. Когда они начинают кричать, я себя чувствую пацаном, который что-то натворил. Я готов что угодно сделать, только чтоб они замолчали.

Саша кивал головой и смотрел на лабрадора. У него никогда не было собаки. Харлей лежал спокойно и послушно, только время от времени поднимал голову, чтобы вопросительно взглянуть в глаза хозяину.

— Все будет хорошо, дружище, — успокаивал его Вася и гладил по голове.

Пес грустно прикрывал глаза и время от времени тихонько скулил.

— Я купил его еще беспомощным щенком, — начал Вася. — Точнее, даже не я, а моя бывшая девушка. Он вырос у меня на глазах! Я его купал, кормил, дрессировал. Не знаю, как я теперь засну? — он с первых дней спал со мной.

Вася сжал зубы.

— Девушка нас потом бросила, да, Харлей? И остались мы вдвоем!

В ветлечебнице доктора не было на месте. Женщина на рецепции долго набирала ему на мобильный. Вася и Саша нервничали.

Наконец, пожилой добродушный мужчина открыл входную дверь и поздоровался.

— Та-а-к, что случилось? Кто обидел эту хорошую собачку?

Он накинул халат, Харлея перенесли в кабинет.

— Хороший пес, сильный, — приговаривал он, делая осмотр.

— Скажите, он будет жить? Пусть даже его парализует, я не согласен усыплять! — Вася хватался руками за голову.

Ветеринар сделал укол и одним резким движением вправил позвоночник. Собака дернулась и залаяла.

— Жить будет, — сказал он. — Внутренние органы не повреждены, задние лапы чувствительны. Через несколько дней отойдет — и снова бегать будет.

Вася обрадовался, как ребенок. Саша в первый раз увидел его улыбку: широкую и простодушную, верхняя губа высоко оголяла десну. На выходе из лечебницы он позвал Сашу выпить с ним по рюмке коньяка за знакомство и за здоровье Харлея. Планов у Саши на вечер все равно не было. И он согласился.

Вася работал в тату салоне недалеко от парка, где выгуливал собаку. Он был мастером-татуировщиком. Занимался этим уже восемь лет. Учился, как и Саша, на графического дизайнера, но на последнем курсе, когда сделал себе первую татуировку, вдруг увлекся символическими смыслами рисунков на теле. Купил машинку — и с тех пор совершенствовал свое мастерство, переходил из салона в салон, пока не открыл свой собственный.

Помещение салона было новое, просторное, с недавним ремонтом, на стенах висели эскизы в рамках и полки с желтовато-белыми искусственными черепами и африканскими статуэтками. В углу комнаты была отделанная кирпичом и подсвеченная синим неоновым светом барная стойка. Вася осторожно положил на подстилку собаку, помыл руки и достал из-под стойки стаканы и бутылку пятизвездочного коньяка.

Когда коньяк был разлит по стаканам, они чокнулись.

— За верность.

Саша молча выпил. Вася тут же налил по второй.

— Знаешь, я считаю, что верность — это самое главное. Нет смысла ни в дружбе, ни в отношениях, если нет верности. Даже собака тогда лучше людей. Если ты что-то обещал — будь уже верным до конца. Иначе вся жизнь ложь, и никто никому не нужен. Может быть, я идеалист, — он сделал паузу, чтобы налить по третьей. Саша отказался. — Но я считаю, что даже по отношению к родине надо быть верным. Мне несколько раз предлагали переехать в Европу и работать в салонах там. Но я отказывался. Не то чтобы я ура-патриот, но там все чужое, а здесь — свое, родное. А я родное не предам. Не умею предавать, совесть меня съест тогда.

Саша вернулся в свою квартиру поздно вечером. От алкоголя кружилась голова. Он сидел у открытого окна на кухне, не включая свет, и смотрел на Киев. Город сиял миллионом огней, шумел моторами тысяч автомобилей, он был живой. Он не рвался вперед в несусветной суете, как Москва, не существовал тихонько, как русские провинциальные города, он дышал в спокойном уверенном темпе, с чувством собственного достоинства, — энергично и скромно.

* * *

В следующую среду Саша опять отправился к Боре и Свете. Все тот же выкрашенный темно-зеленой краской подъезд, все те же пепельницы с окурками на подоконниках, но на этот раз у него чуть быстрее билось сердце, когда он поднимался по ступенькам и нажимал звонок квартиры. Дверь открыл Боря:

— Привет, брат, заходи! — они обнялись и похлопали друг друга по спине.

Саша прислушался к девичьим голосам, доносившимся из кухни. Пока пришли только две Светиных подруги, они что-то готовили и разговаривали о своих женских делах.

Боря проводил Сашу на балкон, там он достал пачку сигарет и закурил.

— Ну что, привыкаешь к хохлам? — спросил он, выдыхая дым.

— Да, даже друга себе завел.

Саша рассказал о субботней истории с татуировщиком и собакой. Вчера он звонил интересовался, выздоравливает ли Харлей. Вася сказал, что пес значительно повеселел, звал в гости.

— Хорошие он татухи бьёт?

— Те рисунки и фотографии, которые я видел, мне очень понравились. Графика в основном. Я б даже сказал — талантливый чувак!

— А в Украине очень много талантливых людей. Да вообще большинство известных русских — выходцы из Украины!

— С первым не спорю, а второе — это уж ты загнул!

— Да послушай, из шоу-бизнеса так больше половины украинцев: Гоша Куценко, Меладзе, Цекало, певиц до фига! А в советское время сколько космонавтов было родом из Украины! И в политике даже: Явлинский хотя бы!

— Ну это, знаешь как: глаз из толпы всегда выхватывает знакомое, родное. Россияне тоже во всех знаменитостях ищут русские корни. Кругом наши! — Саша усмехнулся. — Но похвально, конечно, что страной своей гордишься.

— Я не из тех, кто утверждает, что Будда и Иисус из Украины…

— А есть и такие?

— Да, есть.

Саша засмеялся.

— Я говорю тебе факты, то, что украинцы большой вклад сделали в Россию.

— Ну ладно, с этим не спорю.

«Смешные эти украинцы, — подумал он. — Живут с манией величия. Хотят быть особенными. Лучше русских».

Они немного помолчали.

— С киевлянками знакомишься? — Боря подмигнул брату.

— Не… только у вас в гостях. Кстати, Богдана сегодня будет? — задал Саша вопрос, мучавший его с самого прихода сюда.

— А ты не знаешь? — у Саши екнуло в груди. — Она прыгала с парашютом и сломала себе ногу.

— Ничего себе! Сейчас в больнице?

— Нет, дома, в гипсе, — Боря загасил окурок.

«Лучше бы была в больнице, можно было бы к ней сходить», — подумал Саша.

Ему стало скучно и захотелось уйти.

На балкон зашла Света и попросила сходить в магазин, купить колбасы и чипсов. Саша с Борей вышли из квартиры.

— Светка на гитаре сейчас учится играть, — похвастался он. — Выучила Оазис «Half the world away». Сегодня услышишь!

— Круто! Талантливая, — украинка ведь!

— Не, она из Севастополя, из семьи русского моряка, считает себя русской, — засмеялся Боря.

— Что ж ты промахнулся, брат?

— Да, любовь зла!

Они уже купили продукты и возвращались в квартиру.

— Борь, вы не обидитесь, если я сейчас уеду?

— А что такое?

— Да так, надо.

— Ну ладно. Давай только постоим немного, я еще одну сигарету выкурю.

Он вынул из кармана пачку, там оставалась последняя сигарета. Боря с удовольствием затянулся и окинул двор взглядом хозяина. Он выглядел абсолютно довольным жизнью.

— А ты знаешь, где Богдана живет?

— На Фрунзе, дом напротив стадиона Спартак, квартиру не помню. В гости, что ли, к ней пойдешь?

— Нет, так просто. Ладно, спасибо.

— Давай, удачи! — Боря протянул руку.

— Пока! — они обменялись рукопожатием.

Ехать домой не хотелось. Саша открыл на мобильном карту города. Фрунзе оказалась далековато от центра. «Зачем мне туда? — думал он. — Гулять под ее окнами? Сидеть на лавочке и ждать, когда она спустится на костылях?» На остановке старичок заиграл на гармошке «Этот День Победы», красиво и с укоряющим напором. Праздники прошли уже почти две недели назад. «Этот день мы приближали, как могли», — тихо пропел за ним вслед Саша. Он никогда не мог равнодушно слушать эту песню, в ней были боль и гордость всей русской нации. Он вспомнил склоны в алых цветущих тюльпанах перед 9 мая в Волгограде и тихое торжество, которым наполнялся весь город. Наверное, эта песня и память о победе были основным и единственным, что объединяло народ России, такой разный и такой потерявшийся в своих ценностях.

Саша вышел из маршрутки после того, как она съехала с Подольского спуска на Фрунзе. Он перешел дорогу и, пройдя метров двести, свернул во дворы. Было еще светло. Вечера вдруг стали нескончаемо длинными и слишком приятными, для того чтобы сидеть дома. Возле подъездов цвели и сладко пахли сирень и еще какое-то дерево с душистым ароматом, названия которого Саша не знал. Теплый и влажный воздух напомнил ему Лондон. Два года назад он проходил там ускоренный курс обучения графическому дизайну, повышал квалификацию. Комнату в общежитии с ним делил грек, маленький, худой, с большим носом и всегда опущенными вниз глазами. Однажды вечером он пришел в разорванной одежде и с запекшейся на лице кровью. Гуляя, грек забрел слишком далеко от центра, и на одной из грязных улиц индусского квартала его избили и ограбили. Весь следующий день он был очень грустным. Вечером Саша вытащил его в кафе неподалеку и заказал на двоих гамбургеров и пива. Был лондонский летний вечер, от Темзы тянуло влагой и туманом, но воздух все равно еще был душным. По спине катились капельки пота.

— Манос, пора уже забыть о вчерашнем. Такое может случиться с каждым. Если нужна какая-то помощь, ты скажи.

Они совсем не были близки. Недельное сожительство не сделало их друзьями или даже товарищами. Оба были интровертами, общались в основном по необходимости. Каждый сидел за своим ноутбуком, рисовал эскизы и заговаривал, лишь чтобы заказать пиццу, посоветоваться насчет дизайна или обсудить текущие квартирные вопросы.

— У меня проблема, и я не знаю, как мне ее решить, — сказал грек понуро.

Оказалось, что он носил с собой все деньги, которые у него были на учебу, еду и обратный билет. И грабители, забрав наличность, оставили его без средств к существованию. Родственники из Греции, к сожалению, были бедны и не могли ему ничего выслать.

— Почему ты не оставлял деньги в комнате?

Манос молчал.

— Ты не доверял мне, — понял Саша. — Сколько тебе нужно? О какой сумме идет речь?

Он пошел в ближайший банкомат и снял свои накопления.

Грек был не в той ситуации, чтобы отказываться из вежливости.

— Ко мне давно никто не относился с таким бескорыстием, — сказал он. — Мир полон добрых людей, но замечаешь это, лишь когда оказываешься в беде. Мы забываем о Боге, а он напоминает нам, что существует.

Манос скромно улыбался, его глаза впервые за время знакомства смотрели прямо на Сашу.

— Бог тут не при чем. Это люди. Люди обокрали, люди помогли. Дело случая.

Грек помотал головой.

— Тебе кажется, что это все случай. То, чего люди не могут осознать или увидеть, они относят к стечению обстоятельств, потому что невозможно понять или увидеть бога. Как невозможно видеть любовь своей матери. Но ты точно знаешь, что она есть.

Грек оказался философом. Саша не спорил с ним, он молча слушал и пил свое пиво. Лондонских вечеров оставалось мало, а свободных от занятий — еще меньше. Он понимал, что по приезде в Волгоград они будут казаться ему уже нереальными и далекими. И он дышал полной грудью, старался запомнить свои ощущения, рассмотреть все мелочи вокруг. И под ломаный английский грека он чувствовал, как в него входят спокойствие и умиротворение и какая-то ни на чем не основанная уверенность в будущем.

Саша вернулся домой после прогулки по Фрунзе и сразу же лег спать. Сон был крепким и освежающим. Утром он встал бодрым, открыл нараспашку окно в кухне и, стоя возле него, пил чай. Голым торсом он ощущал легкую прохладу, исходившую от еще не прогретой солнцем улицы.

* * *

Богдана придумала, чем занять свободное время, которое вдруг так внезапно у нее появилось. Она решила научиться рисовать. Подруга с работы купила ей мольберт, кисти, холсты и краски. И вот уже несколько дней утро Богданы начиналось с ярких широких мазков. Картины она рисовала абстрактные. На них были марсианские пустыни, кошачьи сны, брызги, переливы цветов и воздушные мечты. Потом она смывала с лица и рук краску, обедала и выходила на костылях на лавочку во дворе под липой. Там в теньке она читала, иногда прерываясь на то, чтобы поболтать с мамашами, гуляющими с детьми, или с соседками-старушками, которые вечно на все жаловались. Вечерами к ней забегали подруги, и привозил еду отец. Еще спасал Интернет перед сном и небольшие задания с работы.

В среду вечером Богдану приехала проведать ее начальница. Богдана только успела провести ее на кухню, как увидела через окно того самого русского парня. Он проходил мимо ее любимой скамейки под липой. Шел, не глядя по сторонам, держа руки в карманах. Теперь он ей показался не худощавым, а очень стройным. Богдана оперлась на подоконник и вытянула шею, чтобы получше рассмотреть его из-за мешавших веток каштана. Он был одет в узкие брюки и темную футболку. Светлая макушка отливала золотом в лучах заходящего солнца.

— Какого-то знакомого увидела?

— Да так, брат моего друга.

Она бросила последний взгляд ему вслед. Он шел уверенной походкой, спина у него была ровной и расслабленной. Интересно, каким ветром его занесло сюда? — думала Богдана. — Что он может делать в моем районе? Она знала, что понравилась ему при первой встрече. Девушки это чувствуют, как хищники чувствуют добычу. И теперь, болтая с начальницей, Богдана думала только о том, было ли его появление здесь стечением обстоятельств или все-таки он пришел сюда не случайно?

Богдана снова вернулась к этим мыслям перед сном. Почему-то этот парень не шел у нее из головы, и почему-то думать о нем было приятно. Она пыталась воссоздать в памяти его лицо, но все расплывалось и представало разрозненным. Она хорошо помнила его глаза, взгляд, как будто снова видела его улыбку, губы, зубы. Однако в один образ это все не сливалось. Немного помучавшись этим занятием, Богдана поняла, что ей просто надо снова его увидеть.

На следующий день, смешав на белом холсте зеленую и голубую краски — будущее горное озеро, — она остановилась и взяла телефон.

— Эй, привет, — весело прокричала она в трубку.

— Привет, — ответил ей Саша негромко.

— Ты представляешь, я ногу сломала!

— Я знаю, — он усмехнулся.

— Ах да, это Богдана, — спохватилась она и рассмеялась. — Мы познакомились на прошлой неделе у Светы и Бори.

— Я узнал по голосу. Таких крикливых еще не встречал.

— Теперь я как Баба Яга с костяной ногой, — продолжала она. — Передвигаюсь не дальше пятнадцати метров.

— Могу покатать тебя вокруг дома на тележке из супермаркета.

— Все, заметано! Жду свой лимузин вечером!

Сегодня ей удалось нарисовать розового фламинго, который стоял на одной ноге в воде. Правда, он был не совсем похож на птицу, скорее, на пушистую розовую «двойку» в тетради, где контрольную залило красками. Но Богдана была довольна. Она поставила картину подсыхать на окно, — и каждый раз, проходя мимо, смотрела на нее, прищуриваясь, будто она сейчас не она, а известный ценитель искусства.

Саша позвонил в половину восьмого. Богдана как раз расчесывала перед зеркалом свои длинные черные волосы. Ей было трудно мыть их, наклонившись над ванной на одной ноге. «Ох, так накачаю за полтора месяца ногу, что она станет вдвое шире второй, забинтованной калеки», — смеялась она. Еще кожа под гипсом неимоверно чесалась, Богдана приспособилась просовывать длинную тонкую кисточку в узкий промежуток между ногой и шиной и там шевелить ею. Зуд не прекращался, но было приятно. Сейчас этой кисточкой она заколола волосы в объемный пучок на макушке, как настоящая художница.

Саша пришел в гости с авоськой апельсинов и сладостей.

— Не стоило! Ты что! У меня тут все есть! — прокричала Богдана вместо приветствия.

— Девушка-сирена! И не в смысле: завлекающая сладким голосом моряков.

— Ха-ха, я скорее выпровожу, чем завлеку!

— Ну я ж говорю.

Богдана кинула с собой в сумку сладости, и они спустились на лифте на первый этаж.

— Тебе помочь?

— Нет, у меня есть костыли, два моих верных друга и спасителя на ближайшее время. Если все у нас затянется, то я могу в них еще и влюбиться! В оба одновременно!

Это были первые теплые вечера. Весна в этом году заставила себя ждать. В конце марта вдруг разразилась метель, и за ночь город покрыло снегом на метр. Аномальные февральские морозы держались до середины апреля. В майские праздники все еще можно было видеть где-то в тени деревьев или под стенами домов нерастаявшие бугорки снега. А теперь, наконец, было тепло.

Солнце потихоньку садилось, скользя золотыми отблесками по высоткам и макушкам деревьев, а дневная духота никак не растворялась в вечерней прохладе. Они медленно шли вдоль домов. Богдана была в легком шифоновом платье с этническим рисунком и трикотажной кофточке. Она казалась настолько тоненькой и легкой, что не будь у нее загипсована нога, ее подхватил бы и унес малейший ветерок. Саша незаметно любовался ее длинными руками и ногами. Маленькая собачка внезапно залаяла на них — и тут же отскочила к ногам своей хозяйки. Девушка цыкнула на нее и улыбнулась Богдане и Саше.

— Эй, малыш, камон! Иди сюда! — Богдана протянула руки к шпицу. — Такой смешной, как китайская мягкая игрушка!

— Я недавно познакомился с лабрадором ретривером. На него с дерева прыгнул ребенок, пришлось везти его в лечебницу. Лабрадора, конечно, — и Саша снова рассказал историю о татуировщике и его собаке, которая приключилась с ним на выходных.

— Я хочу татуировку! И ретривера хочу посмотреть, — завизжала Богдана.

— Я отвезу тебя к нему, когда гипс снимут.

— Потом мне опять некогда будет! Надо сейчас!

— Терпение, значит, — не твой конек… понятно!

— Я просто стараюсь ничего не откладывать. Зачем? Все равно все будет не так, как мы планируем. Может быть, через полгода или год все вокруг изменится до неузнаваемости. И мы будем уже не в Киеве, а в других городах. Если я, конечно, не разобьюсь, прыгая на веревке с какого-нибудь моста. Я люблю получать эмоции. А эмоции — это здесь и сейчас.

Саша только улыбнулся.

— Твоя любимая погода? — спросил он.

— Солнце с дождем.

— Любимый напиток?

— Кофе. Мы играем в блиц-опрос?

— А почему бы не узнать друг друга лучше?

— Тогда твой любимый фильм?

— Может быть, — он призадумался, — «Список Шиндлера». А твой?

— «Донни Дарко».

— Странно. Хочу тебе сказать, что мы с тобой полные противоположности!

— Ха! И тебе для этого понадобился блиц? Я знала это с первой нашей встречи. Ты что, не пьешь кофе?

— Очень редко. Обычно чай.

Когда уже совсем стемнело, они вернулись к дому на Фрунзе. Снова у подъезда пахла сирень. Пришло время прощаться.

— Ты так и не покатал меня, обманщик!

— Прыгай ко мне на спину! — повернулся он.

— А костыли?

— Бросай! Потом заберу!

И он побежал с нею вверх по ступенькам.

— Забыл, какой этаж?

— Шестнадцатый!

— Здесь всего шесть.

— Тогда третий.

Его сердце билось часто и гулко, пульсируя в ушах и отдавая приятной истомой в животе.

* * *

Субботнее утро наполняло улицы людьми очень медленно. Город отдыхал с южной безмятежностью, подставив майскому солнцу свои площади и проспекты. В эти часы Киев казался провинциальным. Трамвай медленно выплывал из-за раскинувшихся ярко-зеленых лип — и с триумфальным звоном подъезжал к остановке. Дорога вокруг рельсов разбилась от бесчисленного количества каблуков, туфель, сапог, ботинок, и теперь то, что было когда-то асфальтом, превратилось в серо-желтый песок, что еще больше напоминало о юге и море. Солнечные зайчики пробегали по припухшим ненакрашенным лицам киевлянок. Кондуктор громко объявлял остановки. Саша ехал по Подолу — одному из самых старых районов города.

Богдана выпорхнула из подъезда весело и легко, несмотря на сломанную ногу. Гипс у нее был разрисован широкими мазками масляных красок. Яркие желтые, красные, синие загогулины, как на плакатах авангардистов, тут же развеяли сонное состояние.

— Несу искусство в массы, — улыбнулась Богдана.

Они сели в маршрутку и через двадцать минут были у салона Blackhouse.

В полуподвальном помещении не было окон, и работал кондиционер. Летнее утро не проникало сюда. Здесь всегда царили полумрак и прохлада.

Сегодня в салоне Вася был не один. За стойкой стоял высокий, брутальный парень в черной майке. Он делал коктейли.

— Привет, старый! — крикнул Вася.

Саша понял, что приветствие предназначалось ему.

— Привет! — откликнулся он, пропуская Богдану вперед. — Посмотри, какую клиентку я тебе привел!

— Да, отлично! Выпейте пока что-нибудь, я сейчас подойду.

— Костя, — представился парень за стойкой.

— Саша и…

— Богдана, — опередила она его и протянула для приветствия руку.

Костя ее пожал.

— Ред булл, абсент? Девушке могу предложить кофе.

— О какая у вас крутая кофе-машина! — воскликнула Богдана. — А лате сделать можешь?

— Профессиональная итальянская кофеварка, — улыбнулся Костя. — Конечно, могу. Лучший кофе для нее покупаем.

Подошел Вася.

— А ты попробуй моего абсента! — он поздоровался за руку с Сашей. — Я сам его готовлю!

Он налил по пятьдесят граммов, Саша осторожно выпил.

— Харлей, иди посмотри, кто пришел! — Вася присвистнул.

На голос из глубины помещения тяжелой поступью вышел большой бежевый пес с лоснящейся шерстью. Он обвел всех умными глазами и остановился на Саше. Может быть, вспомнил?

— Да-да, иди поздоровайся! — кивнул ему Вася.

Харлей сел перед Сашей и протянул ему лапу.

— Все понимает?

— Ну конечно!

— Он уже выздоровел? Какой красивый! Надеюсь, мы подружимся, видишь, я такая же раненая, как и ты, — Богдана показала ретриверу свою загипсованную ногу.

Она протянула к собаке руки. Пес смотрел на нее недоверчиво.

— Ну пожалуйста! Я тебя не обижу!

— Вот так все и начинается, — усмехнулся Вася.

Тем временем лабрадор подошел к Богдане и начал обнюхивать ее ладони. Богдана казалась слишком хрупкой и беззащитной рядом с большой собакой. Тяжелые мягкие лапы легли ей на колени. Она зарылась в шерсть тоненькими пальчиками. Девушка и собака смотрели друг другу в глаза. Харлей все еще пытался сопротивляться, выглядеть серьезным. Но уже было бесполезно.

— Три дня грустный лежал, не вставал. Я даже переживать начал, — сказал Вася. — Хотел вызывать другого ветеринара. Боялся, что все уже, давай до свидания. Но, утром как-то просыпаюсь, а он стоит у стойки и пиццу мою вчерашнюю доедает! Отошел.

— Да это я ему джина налил. Ты ж лечить ни хрена не умеешь! — вставил Костя.

— Все, паршивец, с этого дня к собаке моей больше не подойдешь!

— Посмотрим-посмотрим, кто к кому прибежит! – Костя оголил крупные зубы.

— Я вообще-то не бармен здесь, — сказал он Богдане. — Рисую эскизы для этого грубияна. А так занимаюсь одеждой: принты для футболок, дизайнерские вещи, сумки.

— Как интересно! А где-то можно посмотреть?

— Да, есть у нас сайт, — Костя достал из кармана телефон и открыл фотографии.

Ладони Богданы были теплыми и приятно пахли, Харлей облизывал их каждый раз, как они возвращались от его уха назад к носу. И Костю, и Васю, и собаку, казалось, объединяло одно: с виду большие и суровые, они были мягкими внутри и быстро отзывались на улыбку.

В салон зашли люди и, привыкая к полутьме после яркого солнца, долго всматривались вглубь студии.

— Вам помочь? — спросил Костя низким голосом.

— Да, хотели бы посмотреть эскизы татуировок.

Костя нехотя отошел к ним.

— Ты уже придумала, что хочешь набить? — спросил Саша.

— Стаю летящих птиц на лопатке.

— Вась, у тебя получится такое?

— Старик, у меня есть правая рука и левая и серое вещество между ними. С этим я могу сделать все, что угодно. Я могу бить гвоздем и шариковой ручкой. Если ты, конечно, решишься на такие эксперименты, — усмехнулся Вася, показав свои большие черные от рисунков ручищи.

Когда инструменты были разложены, Богдана села в кресло. Она улыбнулась и оголила свое худенькое плечико. У нее была светлая кожа с оливковым оттенком, острые лопатки нагло выпирали. Саша почувствовал себя неуютно. Его охватило странное волнение, какая-то легкая грусть, что-то сжалось в груди. И он понял, что это была нежность. Трепетная нежность к хрупкой девушке.

Костя вернулся и сел рядом в глубокое кресло.

— Еле отделался от этих людей, — сказал он. — Сначала об эскизах спрашивали, а потом такие говорят: «У тебя спортивная внешность, в какой спортзал ходишь, давай заниматься с нами, бла-бла-бла».

— Ну это или с гей-парада вчерашнего, или в «титушки» тебя завербовать хотели, — захохотал Вася.

— В кого? — переспросил Саша.

— На днях прославился один спортсмен Вадик Титушко, не слышал?

Саша мотнул головой.

— Спортом не очень интересуюсь.

— А это не спорт, это политика. Во время марша оппозиции он бросался на журналистов — и одну женщину побил.

— Янукович проплатил спортсменов, говорят, чтоб они его интересы в потасовках отстаивали, — вставил Костя.

— Да ладно, президент ваш? — удивился Саша.

— Ты как будто с луны свалился! Может, ты еще не слышал историю про то, как он шапки воровал?

И Костя с Васей взахлеб, перебивая друг друга, принялись рассказывать историю донецкого парня, отсидевшего по малолетке, путавшего Ахматову с Ахметовым, называющего Чехова поэтом, матерящегося в кадре и разворовавшего страну. Они смаковали подробности, как анекдот, который сотни раз передается из уст в уста, но от этого не становится менее смешным.

— Однажды Янукович хотел процитировать классика. Но не вспомнил ни фразы, ни фамилии. «Есть такое высказывание: «Всегда побеждает красота». Кто это сказал?» — спросил он и обвел взглядом присутствующих. Долгую паузу робко прервал один человек: «Может быть, красота спасет мир? Достоевский?» «Да, красота спасет мир» — поправил себя Янукович.

— Однажды Янукович заполнял анкету кандидата на пост президента Украины. И сделал 12 ошибок в 90 словах. Он написал, что он «проффесор» с двумя буквами «ф».

— Когда Янукович шел на собственную инаугурацию, от ветра двери Верховной рады начали закрываться перед ним, чуть не ударив нового президента. И в это же время на Днепре рухнул памятник основателям Киева Хориву, Щеку и Лыбеди. Отвалилась его восточная часть.

Досада и обида, которые у русских обычно трансформируются в злость, украинцы выражали смехом. Причем не язвительным, не саркастическим, а живым хохотом, как будто они жили по принципу: «если ты не можешь изменить ситуацию, то хотя бы получи от нее удовольствие».

Саша удивленно смотрел на них. «Русские относятся к украинцам, как к глупым младшим братьям, бедным, отставшим в экономике и технологиях, — думал он. — Но есть в менталитете украинцев нечто совсем иное, широкое, открытое миру и переменам». Что именно, сформулировать словами он еще не мог. Он только видел в них особенную жажду жизни и внутреннюю свободу.

Богдана переносила боль стойко. Казалось, она вообще ее не чувствовала. Только в самом конце, когда машинка уже второй час била по лопатке, Богдана чуть побледнела и сжала губы. Кожа на плече покраснела и набухла, сукровица текла, не переставая.

Пока Вася трудился над Богданой, вырисовывая тонкие изгибы рвущихся вверх птиц, Саша думал над собственной татуировкой. Она должна нести в себе символический смысл. Память об этом периоде жизни. Что-то, связанное с Украиной, веселыми украинцами, их особенностями.

Когда Вася закончил свою работу с Сашей, было уже десять вечера. Теперь Сашину руку обвивала графическая спираль, напоминающая молекулу ДНК: две линии, испещренные разными орнаментами, переплетались и расходились, чтобы снова встретиться и соприкоснуться в новой точке. Один из орнаментов представлял собой узор вышиванки, другой напоминал русскую вязь.

Обе татуировки были обработаны пантенолом и обмотаны тонкой пленкой.

— Ну что, носите долго и счастливо, — сказал Вася.

Он расправил плечи, подошел к стойке и налил себе абсента. Богдана в обнимку с Харлеем дремала в кресле. Долгий украинский день подошел к концу.

* * *

В городе резко началось лето. Тридцатиградусная жара не давала ни спать, ни работать похлеще самой безумной влюбленности. В квартире у Богданы не было кондиционера. Окна ее комнаты выходили на восточную сторону, и по утрам она просыпалась рано, — обессиленная и вся покрытая потом. Тело было ватным, будто она заснула на солнцепеке, и ее вот-вот хватит солнечный удар. Поднять такое тело с кровати, да еще и со сломанной ногой, стоило больших усилий. Но Богдана была не из слабаков! Она громко включала музыку и маршировала под нее в ванную, где умывалась и обтирала тело холодной водой. Потом Богдана брала кружку с горячим быстрорастворимым кофе и выходила на балкон. Там ее встречали звонким щебетом невидимые в листве птицы.

— Светка, я б еще раз с парашютом прыгнула, не раздумывая! Какое-то у меня опять «летательное» настроение.

— Ты мне скажи лучше: Саша начал ухаживать за тобой? — отвечала по телефону практичная Света.

— Начал-начал, — Богдана засмеялась. — Пока аккуратненько так, вокруг дома кругами гуляем.

— А то он Боре моему уже все уши прожужжал, как ты ему нравишься!

— Да ладно тебе! Правда? — Богдане стало очень весело.

— Ага, спрашивал твой адрес. Я думала, что букет цветов пришлет.

— Не. Мы сегодня гулять с ним идем.

— А тебе он как?

Богдана задумалась. Теперь она ясно представила его чуть смущенное лицо. Почувствовала, как он смотрит вглубь нее своими голубыми глазами. Этот взгляд был, как спокойное ясное небо. Иногда так идешь по городу, все вокруг мельтешит, суетится, а ты поднимешь голову вверх и вдруг замрешь под этой простотой и бесконечностью.

— Очень даже, — ответила она.

Они снова гуляли. В шортах и майках им все равно было жарко. Они пили холодную воду и обливали ею друг друга. Ели клубничное и лимонное мороженое, от которого сводило холодом зубы. Плечи и лица их потихоньку покрывались загаром, а волосы выгорали. Белые зубы блестели на солнце, как у голливудских актеров. Они делали совместные селфи и тут же выкладывали в Инстаграм. Они были одной из юных счастливых пар, которые летом заполняют киевские скверы и улицы.

В своих прогулках они набрели на ухоженный парк. От ровных зеленых лужаек пахло свежескошенной травой.

— Я раньше здесь не был. Что это?

— Это новый мемориал жертвам Голодомора.

Саша с Богданой прошлись по аллее к скульптуре маленькой девочки, прижимающей к груди колосья пшеницы.

— За три колоска с колхозных земель людей приговаривали к смертной казни или сажали на десять лет. Несколько миллионов человек умерло от голода в Украине в тридцать втором и тридцать третьем годах. Знаешь об этом?

— Что-то немного вспоминается из школы.

— Сталин вывозил из Украины все продовольствие, делал запасы в Москве, продавал на экспорт. Говорят, там горы пшеницы гнили в закромах, — продолжала Богдана. — А здесь женщины варили одного из своих детей, для того чтобы прокормить остальных. Я видела фотографии того периода, где люди прямо на улицах лежали и умирали. Очень страшные картины. Не хотела бы я жить тогда. Верховная Рада признала Голодомор геноцидом украинского народа.

— Подожди! То есть Сталин сознательно морил голодом украинцев, так что липо-вашему получается?

— Не знаю, это одно из мнений.

— Насколько я помню, тогда голод был по всему СССР. И в Казахстане, и на Кавказе. Был засушливый год.

— Конечно, Россия не признает Голодомора. Об этом вообще нельзя было говорить до восьмидесятых годов. И, наверное, не только украинцы пострадали…

— Но они больше всех обиделись.

— А ты считаешь, несколько миллионов умерших от голода не дают на это право? Сталин не сильно церемонился с народами. Переселял целыми регионами: Крым, Кавказ. Может, казахов и украинцев было слишком много, чтоб их вывозить на другие территории? Понимаешь, здесь люди очень свободолюбивые, умеющие воевать, поэтому и беспокоили Сталина. Вся история Украины — это борьба за независимость. Ее земли постоянно покоряли то с Запада, то с Востока. Украинцы все время с кем-то борются: то с панами, то с поляками, австро-венграми, коммунистами. Не хотят ни от кого зависеть: ни от одних, ни от других.

Саша внимательно слушал. Такая родная, братская страна, но с совсем другой историей. Да что мы вообще знаем о них, кроме сала, хохлов и Верки Сердючки? А вот оказывается, у них глубокая историческая обида на Россию. А мы-то считаем себя их благодетелями.

— И да, всегда кем-то обиженные, — Богдана усмехнулась. — Если вспомнить украинскую литературу, которую изучали в школе, — вот тоска! В ней всегда плачут и жалуются на жизнь: мол, все притесняют, со всех сторон давят, жмут. «Кризь плач и стогин, и рыдання» — вся жизнь. И как следствие: «Душу и тело мы положим за нашу свободу». Свобода — главное, за нее украинцы готовы умирать.

Обойдя парк по кругу, Саша и Богдана опять оказались на широком проспекте. Дух прошлого рассеялся. Тридцать второй год остался позади. Снова мимо пролетали автомобили, вывески дорогих бутиков отпугивали своей недоступностью, и современные люди, сытые и красивые, спешили по своим делам. Однако тягостное впечатление где-то глубоко осталось. Будто нищая уличная кликуша предвещает скорый апокалипсис, но на нее никто не обращает внимания.

Они сели за столик на открытой веранде, от прохожих их отделял плетеный забор с яркими цветами в кадках. Заказали фреши.

— Ты уже гулял вечером по набережной? — спросила Богдана. — А завтра открывают фестиваль уличной еды. Пойдем?

— По-моему, мне очень повезло, что ты сломала ногу, — ответил Саша. — Если б ты была без костылей, я никогда бы не угнался за тобой!