Сразу же оговорюсь, — нет такого Пути — Пути «Разгильдяя». Есть разгильдяйство на Пути. О нем и речь пойдет в этой главе…

Мой друг и поПутчик Игорь Таболов, пролистав рукопись, заметил:

— Эта книга не столько о Российских Мастерах, сколько о тебе. Там очень много Влада…

И действительно, чего греха таить, книгу можно было бы назвать «Влад и его встречи с замечательными людьми». Люди самыми разнообразными способами ухитряются заявить о своей «крутости». Не впрямую, так косвенно. Смотрите, с какими я людьми общаюсь, так сказать, на уровне, а?

Но я действительно крут, и от этого пока никуда не деться! (От этого признания я чувствую себя еще круче). Сильнейшая человеческая мотивация, которая подвигла меня на Путь, и, как не странно, отчасти подвигает к Истине до сих пор. Она не одна, так как будь она одна, она увела бы очень далеко и совсем в другую сторону. Очень силен Интерес, манит непостижимая Тайна, появляются периодически проблески Любви, а Тишина и отблеск Постижения, пережитые однажды, уже незабываемы, и оставляют в прошлом надежды на некое «простое человеческое счастье». Все эти внутренние маяки: Интерес, Тайна, Любовь, Тишина и Постижение непостижимой Абстракции светят по-разному, — то ярко, а то едва заметно. Когда они ярки, идти к ним легко, а вот, когда тусклы: — тогда седлаешь собственную Крутость и едешь на ней. Тут главное, чтобы не занесло: И, слава Богу, есть кому остановить, когда не в меру разгоняешься и начинаешь терять Настоящие ориентиры.

Итак, признание своей крутости дает мне внутреннее право написать главу и о себе, уже без всяких прикрытий, не прячась, как раньше, за авторитетные имена. Так что, в этой главе я как раз и расскажу о том, как возрастала моя крутость, как мне ее обламывали, и что из этого всего вышло. Надеюсь, что сии мемуары послужат не только моему самоудовлетворению, но и благу Читателя. И, хотя на чужих ошибках и уроках никто еще не научился, я думаю, что Читателю все-таки полезно будет знать некоторые механизмы того, как человек попадает на Путь (а это очень редкое Событие, хотя у «старта» топчутся многие), как возникает разгильдяйство на Пути (а оно напрямую связано с крутостью и, как уже отмечалось, может здорово помочь продвижению, а может непоправимо помешать), и что со всем этим делать. Механизмы эти очень неявные, но я попробую их приоткрыть метафорически — через ряд историй из жизни. Кроме того, в приведенных выше беседах с Мастерами многие, на мой взгляд, интересные и важные вещи упомянуты вскользь. Очень многое обозначено тезисно. Некоторые такие тезисы я и разверну далее, основываясь на своем опыте.

Эта глава — не приложение к книге, это все те же «Хроники Российской Саньясы». Итак:

 

1. Выход за пределы «образа себя»

Огромные усилия в Практике направляются на выход за пределы «образа себя». Эксперименты в этом направлении начались для меня еще при работе с Александром Павловичем и, особенно, с Георгием Владимировичем. Поначалу для меня это было мучением, позже, в начале девяностых, — превратилось в яркие, полные эпатажа, приключения. Работа в этом направлении продолжается и по сей день, только последние пару лет я стал избегать эпатажа и театральности, элементы которых чуть было не сформировали новый устойчивый «образ себя».

Достаточно долгое время я многократно пытался выходить за рамки своего образа, очерченные такими глубокими чертами, как стеснительность и боязливость. Много при этом халтурил, в частности, неоднократно «обводил вокруг пальца» того же Георгия Владимировича и других наставников (а, прежде всего, самого себя), не доводя до завершения и реальной проработки многие ситуации, так что потом, несколькими годами позже, большую часть работы пришлось проделывать заново. Но, были и эффективные моменты и находки.

Долго, но совсем не безрезультатно возился я со своей стеснительностью. Мне было сложно знакомиться с людьми, а особенно с девушками. И вот, например, первую неделю я ходил по улицам и всех встречающихся девушек спрашивал «сколько сейчас времени», при этом глуповато улыбаясь. На следующей неделе — усложнял задание, и после того, как девушка отвечала, мне необходимо было сказать ей какой-нибудь комплимент, типа: «у вас очаровательная улыбка, глаза,». Потом я носил с собой какой-нибудь предмет, типа костяного шарика и, подойдя к какой-нибудь девушке, «играл в таинственность»: протягивал шарик и говорил: — «Возьмите-ка эту штучку!». От неожиданности, многие брали, — тогда я воодушевлялся и продолжал: — «Что вы чувствуете, когда держите это в руке?», — «Хм, не знаю...», — «Как не знаю! Это магический шар и каждый, кто держит его в руке больше пяти секунд, — попадает под мое влияние!», — «Ой!», — «Не бойтесь, мое влияние не из худших!», — и дальше, конечно, если девушка не посылала меня в соответствующее место со всей этой фигней, продолжал вешать ей «лапшу» в том же духе. На следующей неделе я уже должен был предстать чудаком или дурнем, а вовсе не «правильным» мальчиком. Я приставал к девушкам с каким-нибудь простым вопросом, но задавал его витиевато, да еще и с наигранно-театральным акцентом: «Сударыня, не соизволите ли поведать, который нынче час?», — «Хм… Пол-второго», — «Счастлив слышать сии цифры из ваших восхитительных уст!». Следующий этап был, например, таким: я останавливал симпатичную девушку и искренним тоном просил: — «Девушка, улыбнитесь мне пожалуйста!». — Девяносто процентов улыбалось, а я благодарил и шел дальше своей дорогой, — настроение повышалось и у меня и у девушки…

Было еще много подобных изысков. Например, я одевался «придурком»: солидный пиджак с галстуком, шорты, панамка и тапочки, и в таком виде ехал в другой конец города; совершал разные глупые и неожиданные поступки, затевал какую-нибудь «дурилку» в транспорте, пел дурным голосом в людных местах и тому подобное. Постепенно необходимость в таких изысках пропала, но в мою жизнь стала входить очень, на мой взгляд, важная позиция, — позиция Игры. Это — когда ты не отождествляешься с происходящим и свободен в своих реакциях. Я уже знал, что контакты с людьми будут основным наполнением моей «внешней» жизни, а позиция Игры — наиболее в этом деле эффективна. Особенно, если она соединяется с позицией Любви. Но, до объединения этих двух позиций, мне еще предстоял длительный период эпатажа и манипуляторства…

 

2. Позиция Игры

Было несколько тем, в которых я и некоторые мои друзья «отрабатывали» позицию Игры. Началось все с «контролерских» историй. Контролеры в начале девяностых ездили, как правило, по одному, не всегда отличались крепким телосложением и «работать» с ними было очень интересно. Делали мы это не ради экономии на билетах, а ради Игры. Отработаны были десятки различных вариантов бесед с контролерами (это всегда были импровизации). А расскажу я несколько из них, на мой взгляд, наиболее забавных:

Однажды я ехал на автобусе по Васильевскому острову на встречу с одним знакомым. Стоял я почти у выхода, как-то замечтался, и не заметил, что передо мной уже секунд двадцать маячит контролер, — парень крепкого телосложения. Он что-то возбужденно говорил и даже уже начал размахивать руками перед моим носом. Тут я поймал его руку и неожиданно поднес его ладонь к его же лицу:

— Смотри! Вот тут есть точка, — тыкаю пальцем в его ладонь, — на которую каждый уважающий себя мужчина должен смотреть!

Слова «уважающий себя мужчина» и «должен смотреть» были выделены особой интонацией, так что паренек действительно уставился на свою ладонь, а так как все это произошло неожиданно, у него случилась каталепсия руки — верный признак того, что парень погрузился в состояние транса. Рука его начала двигаться самостоятельно, без контроля сознания, медленными рывками опускаясь вниз. Я поспешил воспользоваться ситуацией:

— Сейчас, когда рука опустится, произойдут некие изменения!

Рука опустилась, паренек вышел из транса и заулыбался. Он не был уже злобным ревнителем оплаты за проезд:

— А чего изменилось-то?

— Как чего? Пойдем! — я взял его за плечи и вывел из автобуса: была как раз моя остановка, — Бери ручку, бумажку и пиши адрес! Придешь к нам на курсы и будет у тебя замечательная работа, — не ровня этой! (Мы тогда с Виталиком Котиковым вели курсы рекламных и коммерческих агентов, — одной из модных профессий начала девяностых).

Паренек тщательно записал адрес и, на прощание, мы обменялись теплым дружественным рукопожатием. На курсах он, правда, не появился…

Другой случай: еду я в электричке. Стою в тамбуре: следующая остановка — моя. В том же тамбуре у другой двери — какая-то девушка. Распахивается дверь и появляется контролер: полный розовощекий мужчина лет пятидесяти пяти. Направляется к девушке. Билетов у нее нет, и несколько минут там идет выяснение отношений. Затем контролер разворачивается и направляется ко мне. Я раскрываю объятия навстречу ему, беру его за плечи, разворачиваю в сторону вагона, при этом прочувствованно произношу:

— Ну, вы-то стреляный воробей! Вас, так сказать, на мякине не проведешь! Так ведь?

Дядя расплывается в улыбке, — видно, что он польщен. Я нежным движением подталкиваю его в вагон и закрываю за ним дверь. Хоть и стреляный воробей, а на мякине, все-таки, провели!

Другой эпизод: тоже электричка. Я и мои друзья — методисты: Виталий Котиков и Раф Свердлов, едем в Ломоносов. Сидим, о чем-то разговариваем. Входит молодой худенький контролер. Мы с ребятами перемигиваемся: решаем одновременно, в три голоса говорить каждый свое, — какую-нибудь бессвязную белиберду. Контролер приближается:

— Ваши билеты!

Я смотрю на него с выражением учтивости и, протягивая руку в направлении свободного места напротив нас, говорю:

— Садитесь! Вы, я вижу, интересный человек!

Поворот для контролера неожиданный. Садится, — глаза бегают, — растерян. И тут мы начинаем вешать нашу «лапшу» с трех сторон. Контролер вертит головой, силясь хоть что-то понять. Наконец, Раф уже не знает, что дальше говорить и замолкает, но не теряется и начинает водить рукой по кругу перед лицом молодого человека. Через несколько секунд тот пулей вылетает из вагона…

Еще случай: еду в трамвае, читаю книжку. Контролер, — мужчина лет сорока. Я ему:

— Присядьте, а?

Контролер присаживается и уже открывает было рот, чтобы дать отпор любым объяснениям и попыткам уговорить его. Но я поступаю иначе:

— Послушайте, душа моя! Одолжите мне денег! Немного, рубликов двести: Поверьте: мне очень, очень нужно!

— Да: но это: у меня нет денег: Действительно нет!

— Ну что же вы, мамочка, право, жадный такой! Я же немного-то и прошу. Ну, вот книгу вам в залог оставлю. Что вам стоит! — дергаю его за фалды пиджака.

— Нет! Нету у меня, нету! Не могу! — отмахивается рукой и выходит на остановке, продолжая что-то шептать, — видимо оправдывается в отсутствии денег…

Ну не засранец ли я! Так глумиться над людьми! — Засранец! Признаюсь и публично каюсь. Любви в этих действиях было маловато. Но Игра…

Следующий диапазон: работа с фирмами. Эти ситуации уже связаны с желанием подзаработать деньжат. Я только что окончил ПсихФак, — в карманах негусто: психотерапевтическая деятельность тогда еще только развертывалась. И как-то я почувствовал, что должна «пойти» тема психологических тренингов для сотрудников фирм: тогда эта волна только начиналась. И вот я стал ходить (сначала один, а потом ко мне присоединился Виталик Котиков) по разным фирмам и предлагать им свои тренинги: «Искусство коммуникации для бизнесменов», «Основы делового общения», «Ведение переговоров», и прочую чушь.

Первый мой визит был весьма забавным. Так как это было мое первое «дело», я очень волновался: мне рисовался образ злобного директора фирмы, который отклонит все мои предложения, не будет слушать, а то и вовсе выкинет вон:

Шел я, в таких размышлениях, по улице Герцена и выбирал: куда бы зайти. Наконец, решился. Вхожу: витая лестница, барельефы на стенах и потолках, — перед дверью конторы курит солидный мужчина в шикарном галстуке:

— Вы к кому?

— Мне бы это, — с директором фирмы, тово, — поговорить. Вот! Я — психолог. Хочу тренинг для фирмы вашей, ну, чтобы это, работала лучше! — волнуюсь так, что не приведи Господь!

— А, ну тогда вы ко мне! Пойдемте, пойдемте! Меня все это интересует!

Проводит меня в свой кабинет: евроремонт, финская мебель, сверкающие зеркала:

— Чай? Кофе? Рассказывайте, пожалуйста, рассказывайте! Все это очень интересно! Что у вас там — рекламный буклет.

У меня от неожиданного хода событий «поехала крыша». Протягиваю ему свой «буклет» — мятые странички, отпечатанные на машинке, через пятую копирку. Директор вглядывается в текст, напрягая зрение и шевеля губами:

— Ну, ладно. Вы лучше своими словами расскажите, что это у вас?

Теряю дар речи и покрываюсь красными пятнами:

— Это… короче… в общем… эээ… ну вот, общение: — оно это, того… ну, должно быть, как его… красивым… (Сам готов провалиться под стул).

— М-да! Ну, что же, — прямо не знаю, — смотрит еще раз на мои листки, — А, вот тут у вас написано «Эриксонианский гипноз». Что это такое?

— А это — когда один человек косноязычит, а другой попадает под его влияние! — нашелся я.

— Погодите, погодите! Я не готов к разговору сейчас! — испугался директор, — Приходите как-нибудь на днях, у нас будет совет директоров, там поговорим, там…

Я не пришел. А кто знает…

Десяток-другой тренингов за год мы с Виталиком, все-таки, провели. И конечно же была Игра. Вот один из примеров заключения контракта:

Заходим под вечер в один солидный магазин. Посетителей нет. Продавцов — тоже. У кассы женщина пересчитывает деньги. Подходим:

— Вечер добрый! Как бы нам повидать директора?

— А зачем он вам?

— Хм. Как зачем? Об этом мы с ним и поговорим! Так где же директор?

— А вы мне скажите: зачем пришли, я и решу, стоит ли вам с директором встречаться!

Начинаем догадываться, что эта женщина и есть директор. Ситуация невыгоднейшая. С самого начала — на повышенных тонах, добиться конструктивного контакта теперь практически невозможно. Женщина заканчивает считать деньги и смотрит недружелюбно:

— Ну! Зачем пришли?

— Так вы и есть директор? Может быть мы пойдем в кабинет, поговорим обстоятельно…

— Мне некогда. Выкладывайте, что там у вас?

Дело было в январе, а на Новый Год мне подарили погремушку: вертишь ее, и два шарика стукаются и отскакивают, стукаются и отскакивают: И я эту погремушку носил в кармане куртки. Интуитивный импульс: вытаскиваю погремушку и начинаю крутить перед носом ошарашенной директрисы:

— Смотрите: вот так громко, а так — тише, так — быстрее, а так — медленнее…

Лицо женщины расплывается в наивной улыбке. Ура! Контакт есть!

— Нравится? А хотите, чтобы ваши продавцы работали намного эффективнее?

— Хочу!

— Ну таки мы здесь как раз для этого! Пойдемте теперь в кабинет и подпишем договор. Сделаем у вас тренинг!

Много было подобных ситуаций. Где-то мы переигрывали и нас откровенно посылали, но где-то — попадали в «десятку».

В одной фирме мне предложили взять по дешевке партию индийского крема для лица и распродать ее. Тоже — заработок. Взял я пятьсот штук, по тысяче рублей тюбик. Начал предлагать в парфюмерные магазины, — не берут. А на улице тогда еще почти никто не торговал:

Взял я утречком рюкзачок: пятьдесят тюбиков крема, сертификат от фирмы «Шанс» и газету «Реклама Шанс». Подхожу к коммерческим ларькам:

— Девушка:

— Чего вам?

Начинаю всячески играть мимикой, невербально подстраиваясь, как говорят психологи, и приготавливая девушку к тому, что предстоит интересная беседа:

— У фирмы «Шанс» сегодня юбилей: три года! (Боже мой, сколько раз я слышал на улице подобные фразы от различных «коммивояжеров» через два года — но, почти никто из них не Играл, они хотели денег заработать и все…)

— Ну, и что?

— Как ну и что? Это значит, что вас ждет лотерея и призы! Вот, смотрите, — один из призов — крем «Роза», — Индия, последний писк моды! Освежает, смягчает, омолаживает на тридцать лет, бодрит, лечит, будит чувства! В магазине стоит пятнадцать тысяч. Как я хочу, чтобы вы выиграли этот приз бесплатно! Такая девушка не может остаться без подарка от нашей многоуважаемой фирмы! Сами-то хотите?

— Да!

— Тогда — играем! Вы должны точно угадать: сколько страниц в последнем номере «Рекламы Шанс», — и крем ваш!

Никто не угадывал. А я начинал плакать и стенать, ведь мне так «хотелось, чтобы такая очаровательная девушка получила этот замечательный приз»!

— Постойте! — я бил себя по лбу, спохватываясь, — Ведь у фирмы «Шанс» сегодня юбилей! А что это значит?

— Что? — бедняжка к этому моменту уже была захвачена Игрой и «проникалась» чувством.

— А это значит, что этот замечательный крем фирма продает вам по специальной юбилейной цене, — в три раза ниже, чем в магазине… — за пять тысяч…

Партия крема «разлетелась» за несколько дней. Каждый раз действия были иные: я старался не работать скучно, по шаблону, а импровизировать. И платили не за крем, а за Игру, за состояние:

Вскоре необходимость ходить по фирмам и предлагаться отпала: мы нашли «жилу»: это была подготовка и трудоустройство рекламных и коммерческих агентов, а позднее — агентов по недвижимости. Так что, через год я был директором солидной фирмы и, до определенного момента (связанного с новым поворотом Практики), «плавал, как сыр в масле».

Следующая ступень: уже профессиональная Игра, — лекции.

Первая нестандартная лекция состоялась у нас с Андреем Фоминцевым на ПсихФаке. Вообще, с Андреем мы «чудили» очень много. Он тоже — профессиональный Игрок, а «тренировались» мы вместе. Тогда, в девяносто третьем году Андрей был учеником Школы. А оба мы занимались еще и психотерапией. И вот, как-то мы решили, что уже серьезно продвинули психотерапию, внеся в нее свое состояние и качество жизни, как Практиков. Если обернуться назад, то тот материал, который мы хотели подать, как «ноу-хау», был совершенно «сырой», но мы тогда верили, что то, что мы делаем, — это прорыв! И, решили собрать почтенную ученую публику и объявить о рождении нового направления, даже нового качества психотерапии.

Повесили на ПсихФаке солидное объявление: «Ориентирующая Терапия: доклад авторов» и т. п. Приготовились, да вот, в последний день перед лекцией одолело нас сомнение — как нас воспримут ученые мужи: мне — двадцать семь, Андрею — тридцать один. Мальчишки! А туда же — в Фрейды и Юнги! Заранее скептическое настроение слушателей нам было обеспечено.

Начало лекции. Аудитория на сто человек заполнена: студенты, преподаватели, пришлые люди: Время идет — все ждут. Андрей вешает плакаты. Вдруг, в аудиторию влетаю я с вытаращенными глазами и, как будто никого больше нет, обращаюсь к Андрею:

— Андрей! Его нет!

— Как нет? Это же полностью меняет дело!

Публика недоумевает. Как бы, неожиданно заметив, что наш диалог слушает сто человек, разворачиваемся к людям и, разводя руками, говорим (говорили вместе, перебивая друг друга и волнуясь, — я приведу смысл текста):

— Мы вынуждены попросить прощения у уважаемой публики и признаться, что никакой «Ориентирующей Психотерапии» нет, и мы, чуть было, не прочитали лекцию по несуществующему предмету.

Народ сбит с толку. Раздаются негодующие реплики (особенно со стороны профессорско — преподавательского состава):

— Как? Что такое? Что вы себе позволяете, — вы за кого нас принимаете?!

— Сейчас мы все вам объясним. Дело в том, что несколько лет назад мы были замешаны в одной махинации. И, случилось так, что свидетелем этого стал один ужасный человек. Человек действительно жуткий, так сказать, и внешне, и внутренне. Бывший психолог, а ныне — полностью опустившийся и спившийся бомж. И вот мы у него в руках. А, надо сказать, что у него с юных лет была мания величия и он мечтал стать новым «Фрейдом»: открыть новое направление психотерапии. Но, — спился. И вот, поняв, что мы у него в руках, он решил нас использовать: мы должны были работать над созданием новой психотерапии, а потом взять его как основного автора. Делать было нечего и мы согласились, несколько лет создавая видимость работы. Но он стал требовать конкретных результатов, а какие там результаты? Задача-то масштабная, — это не диссертацию написать! Чтобы хоть как-то отодвинуть расплату, мы и решили провести этот доклад, подготовив достаточно общие слова. И вот, он не пришел, так что мы должны все-таки сознаться во всем!

И тут, на этих словах, дверь аудитории распахивается, и появляется поистине чудовищный человек:

Целый час до лекции мы с Андреем бегали по Сытному рынку, выбирая наиболее колоритного бомжа. Многие отказывались, несмотря на посулы хорошей оплаты: боялись, что им предложат «криминал». Наконец, когда мы уже опаздывали и отчаялись, появился Колян — великолепный типаж. Мы посадили Коляна, который был, кстати, изрядно пьян, в такси, привезли в Университет и, пока Андрей вешал плакаты, я под лестницей «натаскивал» Коляна на произнесение монолога:

— Понимаешь, Колян, ты смотри в щелочку и, когда я подам тебе условный знак рукой, — вот так, — ты распахиваешь дверь, входишь в комнату, где сидят люди, грозно вращаешь глазами, топаешь ногами и кричишь на нас с Андреем: — «Где ваши результаты?», — Понял? Ну, давай прорепетируем: что ты должен сказать?

— Ну, войду так, — показывает, — Еб вашу мать! Где, блядь, бабки?

— Да какие бабки, Колян? Результаты, понимаешь? Результаты! И никакого мата!

— Ну, ладно! Вхожу, значит: — Еб вашу мать! Где эти результаты!

— Колян!!!

Бились мы с ним десять минут: я обещал повысить его гонорар за правильно произнесенную речь и понизить за отсебятину. Наконец, Колян произнес нечто вразумительное:

Вернемся в аудиторию. Если кто-то и думал, что мы заговариваем зубы, то при появлении Коляна, с публикой случился полный ступор. А Колян уже входил в роль. Вид его и так был ужасен, а тут он еще оскалился, затопал ногами, обвел злобным взглядом аудиторию и, обращаясь то ли к собравшимся, то ли к нам с Андреем, выдал свой монолог:

— Да еб вашу мать! Где эти хуевы результаты!!!

— Николай Михалыч, Николай Михалыч! — засуетились мы с Андреем, — показывая ему незаметно кулаки: за то что матюгнулся, — все идет хорошо! Видите, вот мы делаем доклад. Вот — ученые сидят. Сейчас, сейчас мы все устроим. Все идет по плану!

Говоря это, я тихонько вытеснил «Николая Михалыча» в коридор, дал ему денег, показал, где выход и возвратился обратно, вытирая пот со лба.

— Господа! — обратился я в зал, показывая на дверь, что, мол, Николай Михалыч там и все слышит, так что — выручайте! — Господа! В нашем лице наука сделала потрясающий шаг вперед! Создано новое направление психотерапии!

Еще раз показываю на дверь, заговорщически подмигиваю и делаю знак, что необходимы аплодисменты. Сбитые с толку и ничего уже не соображающие ученые начинают хлопать в ладоши!

Лекция прошла с большим успехом. Никакого скепсиса. Вопросы были, но очень конструктивные и по существу. Завязалось несколько творческих контактов. О Николае Михалыче все как будто забыли… Так, при помощи неожиданной выходки, нам удалось создать у аудитории самое благоприятное для нас состояние восприятия…

Еще одна лекция, на том же ПсихФаке. Проводили мы ее с Рафом весной девяносто четвертого. Назвали тему «Духовная Практика и современная психология: точки соприкосновения и различия». Решили, учитывая прошлый удачный опыт, перед началом лекции чем-нибудь «сорвать присутствующим крышу».

А происходило все так: людей собралось, как и прошлый раз, достаточно много, в основном, — студенты. Мы дождались, пока публика усядется и начнет ждать: Первым появился я. Коротко и аккуратно подстриженный, с небольшой щетиной, в модном спортивном костюме, темных очках и кожаной куртке, из кармана которой торчала антенна сотового телефона (все эти атрибуты — писк моды «Крутой бандит 94»). В таком виде я прошелся по аудитории, смачно жуя жвачку, надменно поглядывая на публику поверх очков и вращая на пальце ключи от машины. Аудитория притихла. А я забрался на трибуну, еще раз всех оглядел, поставил руки в боки, хмыкнул и сказал:

— Ну, чо! Вы что ли собрались о Духовной Практике послушать? — Лады! Сейчас придет старшой и начнем!

Входит старшой — Раф, — в рваных джинсах, старой рубашке навыпуск, с переметной сумой через плечо. Волосы растрепаны, борода нечесана, взгляд сверкает. А дальше: садимся и просто начинаем беседу, — уже без всяких спецэффектов, — восприятие аудитории и так готово…

Чего-чего, а всевозможных лекций я прочитал очень много. Все — на разные темы и в разнообразнейших аудиториях. В Питере, Минске, Алма-Ате, Москве, на Урале и под Курском: От эпатажных спецэффектов я достаточно быстро отказался, так как нашел иные механизмы работы с вниманием группы. Механизмы эти — энергетические, учитывающие, к тому же и групповую динамику, которую, ежели уметь, можно «запустить» очень быстро. Например, некоторое время я пользовался такой схемой: вызывал агрессию группы, явно или намеками, а сам становился «прозрачным». В группе накалялись страсти, они были направлены на меня, но проходили мимо. Энергия внимания скачком подпрыгивала: не оставалось невнимательных или равнодушных. И тут остается «брать» внимание и вести его уже в конструктивное русло темы лекции, по пути расслабляя напряжение, и наращивая интерес уже позитивизацией, азартным рассказом и многими другими вещами. Фаза предварительной раскачки групповой динамики составляет пять-семь минут.

Последнее время в этих штучках тоже нет необходимости. Я рассказываю в том же состоянии, что и живу, и рассказываю по сути о том, чем живу и к чему устремляюсь. А если лектор соответствует тому, о чем он говорит, — состояние восприятия слушающих изменяется: они как бы «подтягиваются» к тем глубоким темам, о которых толкует рассказчик, внимание их предельно обостряется. Равнодушных в таких случаях не бывает.

Постепенно приоткрывались мне механизмы создания учебных ситуаций, — и для себя и для других, — у кого есть на это Запрос. Описать это словами почти невозможно, да и не нужно. Основное в этом деле — умение точно «увидеть» Запрос и соединение позиций Игры и Любви. Первый симптом, что что-то не так, это когда из внимания уходит позиция Любви. Тогда есть шанс соскочить на манипуляторство, а зачем это нужно? Хотя, мне понадобилось много времени, чтобы увидеть, что без Любви Игра и не Игра вовсе, а так, — дешевая рисовка…

Еще несколько историй в стиле «русский Дзен»:

Однажды, в летнем лагере девяносто восьмого года, я возвратился в свою комнату после вечерней практики. А перед практикой Петр говорил о точности словесных формулировок и ответственности за свои слова. Так вот, возвратившись к себе, я вознамерился немного отдохнуть, а потом попить чайку. Обитали мы в двухэтажном доме, — я и еще трое ребят жили на втором этаже, а Виталик Котиков и Игорь Таболов, — мои друзья, тоже методисты, — на первом. И вот, только я прилег отдохнуть, как заходит Таболов:

— Дай кипятильник.

— Только на десять минут! Потом я сам собираюсь пить чай.

— Ладно, принесем:

Проходит пятнадцать минут, двадцать, — ни Таболова, ни кипятильника. А слышимость в домике отличная: к Виталику с Игорем на первый этаж пришли еще ребята, — про меня забыли и все кипятят и кипятят чай для вновь пришедших: Сильно стучу по полу — напоминаю. Снизу слышен голос Таболова:

— Блин, Влад запарил! Если спустится за кипятильником, — возьму его за яйца!

Сказал, конечно, метафорически. Я же спускаюсь вниз, вхожу к ним в комнату и спускаю штаны:

— Ну что, Игорь, — отвечаешь за слова?

В то же лето, поздним вечером, в нашей комнате. Укладываемся спать. Леша Макаров рассказывает какой-то анекдот, употребляя пару крепких выражений. Выражения эти вызывают «праведное» возмущение Коли Меркина. Сам Коля вообще никогда не употреблял ненормативной лексики: по его мнению, это сильно «опускает сознание». Начинается спор, в который включается вся комната, кроме «виновника» — Макарова, который завернулся в одеяло и, казалось, задремал. Коле пытаются объяснить, что крепкие выражения далеко не всегда являются грубым и похабным сквернословием, а будучи произнесены особым образом, точно, как ничто другое, передают глубину некоторых переживаний. Коля не унимается и долго педантично гнет свою линию. Все уже замолчали, а он продолжает «лекцию». Тут из под одеяла показывается зевающий Леша Макаров:

— Слушай, Коля, — не еби мозгу!

Через пару дней Коля уже сам пару раз был замечен в точном, емком и крепком выражении глубоких чувств…

Мой друг и ученик Школы Сережа Сакович пришел в группу семь лет назад. Тогда он был в звании подполковника и работал преподавателем военной кафедры одного из ВУЗов Питера. И вот, в одной из первых консультаций ему дали практику: «Цикличный бег». Это сильная и многогранная техника, но на вид очень простая и, для непосвященного глаза смешная: идет чередование бега и заниженной ходьбы в определенной пропорции (пропорция для каждого своя, но циклы небольшие — от десяти до пятидесяти шагов). Заниженная ходьба выглядит очень странно: многие прохожие оборачиваются в недоумении. А Сергей жил в Ломоносове и, обычно, возвращался с работы через парк. И он решил экономить время, выполняя «Цикличный бег» прямо по пути с работы. Возвращался он поздно, и первые несколько дней никто ему в парке не попадался. А тут, вдруг, видит Сергей, что обгоняет его человек, и так очень опасливо косится. Можно себе представить: подполковник в фуражке и при погонах идет вприсядку по ночному парку! Прохожий прибавил скорости. А тут, как раз, у Сергея закончилась фаза заниженной ходьбы и ему нужно переходить на бег. Он и побежал, невольно догоняя прохожего. Тот, — бедолага, припустил, что есть мочи. Сакович — добрая душа, кричит ему вслед:

— Не бойтесь! Я вас не трону!

Где там…

И, наконец, такой прикол: едем с ребятами в электричке: каждую минуту входят «коммивояжеры», к которым все привыкли, так же как и к легкому фону раздражения на них:

— Прошу прощения за очередное беспокойство! Предлагаю вам:

Осталась одна остановка до вокзала. Встаем и направляемся в соседний вагон. Открыли двери, встали. Я откашлялся, привлекая внимание: вагон притих. Тщательно чеканю каждое слово:

— Уважаемые господа! Просим прощения за очередной раз доставленное вам беспокойство!

Под гробовое молчание публики следуем в другой конец вагона. Там оборачиваемся, подмигиваем и выходим.

Многие глаза засветились. Были и улыбки понимания. Дай Бог, если хоть чье-то автоматическое восприятие чуть-чуть «разомкнулось»!

 

3. Терапевтические байки

Разгильдяйство в работе с людьми, на мой взгляд, одна из отличительных черт Российских «целителей». Не обошла стороной эта доля и меня. Пройдя еще до ПсихФака достаточно разнообразный, в этом отношении, Путь и как пациент, и как ученик, я, еще не имея Университетских «корочек», начал активно практиковать, как психотерапевт, чувствуя себя достаточно «крутым». Шел девяносто первый год: только что появились газеты бесплатных объявлений, и я был одним из первых, кто начал помещать туда регулярную рекламу. Пациентов было много, я брался лечить всех, кто бы ни приходил и с какими бы проблемами не обращался: будь то семейные неурядицы, язва желудка, фобия, депрессия, шизофрения: Во мне жила потрясающая уверенность в своих силах и в том, что любые проблемы разрешимы. Продолжалось все это безобразие года два — три, пока, наконец, Петр не предложил мне временно отойти от активного вмешательства в чужие жизни, что я и сделал, естественно, не без неких внутренних «ломок». Потом уже, через несколько лет, я снова вернулся к консультированию, но уже с совершенно иных позиций. Но, что интересно: в те лихие годы, интуитивно опираясь на свой богатый опыт пациента, я, несмотря на отъявленное разгильдяйство, не успел кому-нибудь сильно навредить, напротив именно это качество позволило мне даже принести, в ряде случаев, некоторую пользу. Не могу это приписать ни чему иному, как только везению и провидению, которые мне сопутствуют. Далее я приведу несколько примеров типично разгильдяйской терапии, приведшей к довольно сносным результатам:

Итак, я говорил уже, что по объявлению звонили и приходили люди с самыми разными ситуациями. И вот, однажды, раздался звонок в дверь, и в прихожей моей квартиры возник забавный коллектив: в центре находилась бабуля лет семидесяти, совершающая странные движения, а по бокам, поддерживая бабулю, тяжело дышали взлохмаченные мужчина и женщина, — как потом выяснилось, — дочка и зять. Видно было, что им пришлось изрядно потрудиться, чтобы втащить бабушку на третий этаж. Увидев меня, женщина робко произнесла:

— Вы доктор? Мы вот вам мамашу привели…

Смекнув, что с подобными ситуациями я еще не сталкивался, я, для пущей уверенности, приосанился и взял тон этакого дореволюционного профессора:

— Ну-с! Что тут у вас?

— У нее этот самый: остеохондроз. В общем, — боли очень сильные. Тише, тише мамаша, — обращаясь к старушке, издававшей сильные стоны, — вот доктор, сейчас он тебе поможет! Понимаете, доктор, — в поликлинике ничего не могут поделать. Может быть, вы возьметесь?

— Возьмусь, возьмусь, не беспокойтесь. Проведите бабушку в мой кабинет, а сами пока подождите на улице.

— А можно мы у вас пока подождем? На улице дождь…

Ситуация сложилась непростая. У меня было, конечно, некоторое представление о том, что такое остеохондроз, но что делать с этой старушкой, — я никакого понятия не имел. А дверь между кабинетом и столовой, где расположились родственники, была столь звукопроницаема, что там можно было услышать даже дыхание.

Бабулю посадили в кресло, я сел напротив, родственники перешли в столовую и принялись обсуждать «слишком молодого доктора» и сокрушаться, что, наверное, ничего не получится.

Старушка, тем временем издавала разнообразнейшие стоны и ни секунды не сидела спокойно: тело ее совершало очень сложные и замысловатые движения. Я посидел немного, пытаясь собраться с мыслями, затем спросил:

— Ээ… Что вы чувствуете?

— Доктор, касатик, миленький, говорите громче, я слышу плохо!

— Что вы чувствуете!!! — заорал я на всю комнату. В столовой затихли и насторожились.

— Доктор, помогите, касатик! Не могу уже, вся извелась! Позвоночник так и крутит, так и крутит!

Стало очевидно, что этот случай, — не вариант для утонченных психоаналитических бесед. Необходимо было точное действие, но какое? Старушка продолжала причитать и раскачиваться в кресле. Неожиданно и для нее, и для себя я вытянул руку, поднес ее почти к самому носу бабушки и тоном, не допускающим возражений, гаркнул:

— Спокойно! Смотрите на мою ладонь!

Старушка замерла, затихла и уставилась в мою ладонь. Подействовало! Минута — другая, чтобы оценить ситуацию и найти, что делать дальше. Замечаю на шее бабушки крестик. Сдвинув брови, кричу назидательно:

— Молитесь, потому что, когда я хлопну в ладоши, все пройдет!

Что именно должно пройти, — не знаю, но уверенность, что что-то пройдет — стопроцентная, потому что придумать для этой бабушки что-то еще я уже просто не смогу. Должно сработать это — отступать невозможно. Из столовой доносится тяжелое дыхание родственников. Бабуля шепчет молитву.

По первому внутреннему импульсу хлопаю изо всех сил в ладоши. Старушка вздрагивает, потом тело ее как-то обмякает в кресле… и она начинает похрапывать.

Пару минут наблюдаю за тем, как она спит. Для меня очевидно, что терапия на этом закончена, по крайней мере, что делать дальше я не знаю.

Выхожу к родственникам, потираю руки и снова, — тоном дореволюционного профессора:

— Ну-с! Сеанс закончен. Извольте оплатить!

Ошарашенные родственники отсчитывают деньги, потом проходят в кабинет: бабуля проснулась и позевывает. Не стонет и не дергается, но тоже ничего, по-видимому, не соображает. Родственники подхватывают ее с обеих сторон, хотя она вполне уже может идти сама, и бормоча что-то типа: — «Пойдемте, мамаша!.. Молодой шарлатан!.. Связываться с такими неохота, а то бы…», удаляются:

Дней через пять раздается телефонный звонок. Узнаю голос — бабушкина дочка:

— Доктор, извините, мы тогда погорячились: В общем, у бабушки позвоночник прошел, но появились боли в желудке. Можно мы опять к вам придем?

— Приходите.

Зная, что терапия опять будет недлинной, назначаю прием на десятиминутный перерыв между двумя другими пациентами.

Что делать — опять не знаю, но соображаю, что раз уж произошло такое «чудесное исцеление», — значит большая часть проблемы — истерического происхождения. Звоню Алексею Вовку, с которым в то время часто советовался.

— Что тут можно сделать?

— Очень может быть, что все ее телесные проявления завязаны на какую-то проблемку, которая «сидит» в другой модальности, скорее всего, в зрительной. Тут можно либо гонять симптом из одного места в другое, либо сделать одну «магическую» штуку: спроси у нее, как она чувствует свою боль. Она, судя по всему, поднимет глаза вверх, что будет означать, что она обращается к своей проблематике в визуальном диапазоне, но не осознает ее. И в этот момент ты бери валдайский колокольчик и звени у ней над тем ухом, ближе к которому она скосила глаза, когда подняла их. Есть некоторая вероятность, что проблемка, если она не очень глубокая, рассыплется. Только возьми натуральный валдайский колокольчик с чистым звуком…

Достать валдайский колокольчик я тогда не успел… Бабуля передвигалась на этот раз самостоятельно и сопровождала ее только дочка. Теперь старушка и слышать могла довольно-таки сносно: кричать мне больше не пришлось. Начали мы с инструкций:

— Во-первых, вот вам лекарства, которые вы будете пить два раза в день. Очень сильные лекарства! (Я даю бабуле какую-то фирменную американскую упаковку, куда предварительно насыпал горошины «Рыбьего жира»). Во-вторых, даю вам инструкцию: как можно меньше употреблять соли и месяца на три полностью воздержаться от любой мясной пищи.

— Ой, да как же это?

— Ничего, зато поправитесь! Понятно? (Строгим тоном). Ну, хорошо (смягчившись), ответьте-ка мне: как у вас болит желудок?

Бабушка действительно поднимает глаза вверх… А у меня под креслом уже заранее припрятаны половник и сковородка (больше ничего звенящего в доме не нашлось), которые я немедленно выхватываю и стучу над ухом пациентки.

Так же, как и в прошлый раз: старушка вздрогнула, затем обмякла и заснула.

Следующий звонок уже через неделю. В трубке голос самой бабушки:

— Доктор, у меня теперь вот как дела идут: день позвоночник крутит, другой день желудок болит, а потом зато два дня все нормально…

— Приезжайте, вылечу я вас, наконец!

Ситуация была уже понятна. Дети и внуки выросли, а бабушке больше нечем себя занять, кроме как поездить по врачам. Заодно и внимание родственников:

В этот раз мы беседовали долго и мирно, без всяких выкрутасов с моей стороны. Бабуля вспомнила, что когда-то она умела прекрасно вязать и вышивать, любила читать стихи. Я посоветовал ей еще начать рисовать, — как получится:

Еще один звонок, — месяца через два. Голос бабушки довольно-таки бодрый:

— У меня все хорошо идет. Только доктор (тон становится жалобным), — уж больно я по мясному-то стосковалась. Можно я хоть кружечку бульончика куриного выпью?

— Бульончика? Ну, ладно. Но, только кружечку! — напутствовал строгий «доктор»…

Еще одна история — уже про другую бабушку. Она страдала от невыносимых постоянных головных болей. Прошла многочисленные обследования, которые показали, что органических заболеваний нет, после чего стала ходить по психотерапевтам. Посетив безрезультатно десятка два знаменитостей, и истощив кошелек своего сына, бабуля пребывала в отчаянии. Обнаружив в газете мое объявление, позвонила, сразу же сурово предупредив, что за первый сеанс платить не станет, а дальше, — в зависимости от результата, на чем мы с ней и договорились.

Разговаривать с этой старушкой было весьма непросто. Сбивчиво изложив свою историю, она обхватила голову руками, и сидела так, причитая и что-то бубня. Почти не надеясь на установление хоть какого-либо контакта с ней, я тоже начал бубнить себе под нос какой-то наговор, — вдруг войдет в транс? В течение полутора часов такого «диалога» пациентка действительно несколько раз минут на пять умолкала и, даже как будто бы начинала дремать. Но, затем, встрепенувшись, снова начинала свои тихие причитания. Вскоре мне все это надоело, и я сказал, что сеанс окончен. Бабушка была строга:

— Так и быть, завтра я опять приду к вам. Минут на пять мне вроде бы полегчало:

— Ну что ж, заходите, встречу вас как дорогого гостя, — только и нашелся что ответить я.

На следующий день я встретил бабушку с сияющей улыбкой, одетый в костюм — «тройку»: как и обещал, встретил как дорогого гостя. Провел в кабинет, услужливо пододвинул кресло и, шаркая и извиняясь, сказал, что вынужден отойти буквально на две минутки, но сейчас же вернусь. А сам ушел на кухню, где сел за плотный обед, который занял минут сорок. Старушка сидела в кабинете и причитала. Я снял костюм, надел заштопанные кальсоны и рваную тельняшку, взял в руку палку и, распахнув дверь кабинета, предстал в таком виде перед пациенткой.

— Вы испуганы?

Бабушка только и смогла, что кивнуть в ответ, оставаясь в оцепенении.

— Ну, тогда единственное, что вам остается, — это глубоко и спокойно заснуть, но продолжать слышать мой голос!

Тон мой не допускал возражений, и бабуля тут же глубоко уснула. Я начал наговаривать что-то про то, что головная боль временно отступит, и дал пациентке инструкцию, что когда она проснется, то будет находиться в очень ясном состоянии и сможет мне все толково рассказать, в том числе (я несколько раз подчеркнул это) опишет мне и причину своей болезни. Инструкция весьма парадоксальна: как может пациент знать причину болезни, и вообще, — что является причиной, а что следствием? Но такие вещи, как ни странно работают и, проснувшись, бабушка все мне рассказала, по крайней мере, то, что было причиной для нее. Оказалось, что ее ежедневно избивал сын. Причем, избивал именно за то, что у нее болела голова. Сначала это его просто раздражало, а потом его злость обострилась еще и тем, что приходилось тратить время и деньги на лечение.

Я расспросил пациентку об особенностях ее сына и, помимо прочего, узнал, что он — эпилептик. А, как правило, это люди жесткие и прямолинейные. На этом, кстати, их можно и «поймать»…

На следующий сеанс я пригласил их вдвоем. Уже в прихожей я стал оказывать сыну старушки всяческое внимание и намекать на мое к нему уважение. Видно было, что ему это очень понравилось. Когда мы уселись в креслах, я произнес в его адрес еще пару комплиментов, а потом сказал:

— Я сразу увидел, что вы — один из тех редких людей, с которыми можно договориться!

Он смущенно закивал: и тут же попался. Дальше, уже без обиняков и отступлений я прямо так и сказал:

— Ну, а раз так, то давайте с вами договоримся, что вы не будете бить свою мать, ну хотя бы в течение двух месяцев!

— Ээ…

Зная особенности его характера и построив такую ситуацию, я был уверен, что один порочный круг разомкнут: два месяца он не будет бить мать. Оставалось найти подход, чтобы разомкнуть второй порочный круг, — сделать так, чтобы мать, в свою очередь, перестала доставать сына своими болячками.

Удалив старушку на кухню, я стал расспрашивать ее сына о том, чего она боится. Выяснилось, что больше всего она боится, что ее поместят в психушку. Разузнав, таким образом, то, что мне было нужно, я пригласил их вдвоем прийти через день по определенному адресу, где «соберется консилиум квалифицированных специалистов, который и решит, что дальше делать и как лечить эту странную болезнь».

А пригласил я их туда, где мы с Андреем Фоминцевым проводили семинар для студентов — психологов. Семинар с ребятами мы вели уже несколько месяцев, поэтому не составило труда включить их всех в эту Игру. Когда бабуля дрожащей походкой в сопровождении сына вошла в зал, все сидели с очень важными лицами, а Андрей был наряжен в белый халат и колпак и вооружен стетоскопом, невропатологическим молоточком и внушительного вида блокнотом.

— Присаживайтесь, присаживайтесь! Да не волнуйтесь же! Это — ведущие специалисты города, а вот Андрей Михайлович — наш главный психиатр. У вас есть вопросы к пациентке, Андрей Михайлович?

— Да, да! Так, голубушка, смотрите на этот молоточек! Хорошо! Хорошо! Ай-яй-яй! А который нынче год и число? А?

У бедной бабули аж язык отнялся. Она долго тужилась и, наконец, произнесла что-то невразумительное.

— Ай-яй-яй! — тут же включился Андрей и начал записывать в блокноте, — Ай-яй-яй! «Статус органикум, ляпсус психоделикум»! Требуется немедленная госпитализация в психиатрическую клинику! Так что вы говорите, — у вас все время болит голова?

— Я? — встрепенулась бабушка, — Нет, нет! Что вы! У меня совсем не болит ничего. Вернее, так, иногда бывает, побаливает, как у всех.

— Ну ладно. Тогда госпитализацию откладываем! Ну, а если что, — если, вдруг, будет болеть, — не стесняйтесь, говорите своему сыну, — он вас привезет к нам, и мы вас будем лечить в стационаре.

— Хорошо, хорошо. Только пока у меня ничего не болит!

— Мы вам верим и надеемся, что все будет хорошо:

Бабушка ушла успокоенная. Можно было с уверенностью сказать, что круг разомкнулся: сын перестал бить свою мать, а она (это уж — абсолютно точно) перестала ему жаловаться…

Еще один случай: женщина лет тридцати пришла на прием, жалуясь на многочисленные страхи, неуверенность, семейные конфликты и еще многие безобразия внутренней и внешней жизни. Работали мы с ней сеансов двадцать: работа была достаточно простая, ничего парадоксального не происходило. Уже после первых пяти — семи сеансов многочисленные фобии исчезли, и Ольга (так звали пациентку) стала достаточно самостоятельной женщиной. Но, как говорят психоаналитики, возник сильный положительный перенос, иными словами, — чувство зависимости от терапевта и она продолжала ходить ко мне, а я ломал голову, как убрать эту зависимость. А, кроме прочего, Ольга заливалась густой краской и начинала нервничать всякий раз, когда я пытался выяснить хоть что-либо об ее интимной жизни. Она была крайне стеснительна. Судя по ее рассказам, ее муж не уступал ей в этом отношении и, несмотря на десять лет семейной жизни, они вели себя в этой сфере, как не в меру стеснительные подростки. И вот, я решил воспользоваться этой ситуацией. На девятнадцатом сеансе я даю Ольге задание:

— Поезжай завтра в Пушкин и гуляй там по парку часиков этак до пяти. (Был будний апрельский день, и я рассчитывал, что народу в парке будет мало, — в основном рабочие, ведущие там реставрационные работы. К пяти часам многие из них будут уже «на бровях»). В пять часов забирайся на горку и жди, пока внизу не покажется первый прохожий. Если пойдет женщина, — ничего не делай, жди следующего. А если пойдет мужчина, — окликни его сверху и спроси: — «Скажите, куда мне пойти?» Именно такую фразу! Не «как мне пройти в библиотеку?», а именно — «Куда мне пойти?» Как он ответит, так и поступай. Если ответ будет иносказательным, расшифруй его и — действуй!

Видно было, что Ольга напряглась. Я же, в свою очередь, рассчитывал, что какой-нибудь подвыпивший рабочий однозначно определит для нее направление движения.

Как ни странно, так именно и произошло. Первое, что я спросил у Ольги:

— Куда тебя направили?

Ольга густо покраснела и потупила взгляд.

— Ну и что? Ты выполнила вечером эту инструкцию?

Ольга судорожно вертит в руках карандаш. Я понял, что пора действовать решительно. До тех пор мы разговаривали исключительно в пределах цензуры, а тему секса, видя ее реакцию, я затрагивал лишь метафорически.

— Ну что, рассказывай, сколько раз в день с мужем ебешься?

— Владислав!!!

Ага! Сработало: краснеть дальше некуда, граница стеснения прорвана, — теперь Ольга злится и, в то же время, ее раздирает смех.

— Не нравится такое удачное русское слово? Ну ладно, сколько раз трахаешься?

— Владислав!!!

— Ну да Бог с тобой! Сколько раз в день совершаешь коитус?

— Ну, нельзя же так. Как можно об этом говорить?

— Да об этом как раз и нужно говорить. Тебе же вчера, как я понял, прямое задание дали! Отвечай!

— Ну, как… ну, это… бывает так редко… ну, раз в месяц…

— Да ты что! Нужно хотя бы раза два в день! Что это такое? Что же муж, как он тебе предлагает это дело?

— Никак. Ну, все это так как-то спонтанно происходит. Мы об этом никогда не говорим.

— Так вот, слушай меня: теперь ты к нему ежедневно приставай. Обними так, поцелуй и скажи: — «Пойдем, милый, ебаться!» Как звучит! Замечательное русское слово! Лишь оно одно передает весь неповторимый аромат процесса. Все остальные названия для него — просто пошлость…

Все. Образ благообразного психолога разрушен полностью. Раньше я не то что такие вещи не говорил, но работал в этакой гуманистической парадигме: мнений не навязывал, все обходительно спрашивал, пояснял; все так мягко, интеллигентно.

Больше Ольга лечиться не приходила. Через год я ее встретил и не узнал: такая самостоятельная и даже раскрепощенная особа…

Следующая история. Как-то позвонила мне одна знакомая и сказала, что ее подруга находится в критической ситуации. Депрессия, всевозможные страхи: то и дело она пытается упасть в обморок и «умирает». На фоне всего этого — катастрофически худеет и почти не ест. Это было время, когда я уже пару лет как не занимался психотерапией, поэтому я долго отпирался, но знакомая упорно просила. Я понял, что если уж идет на меня такая информация, то дам консультацию. И согласился. На следующий день я помогал вести занятие в новичковой группе (имеется в виду Школьная информация) и предложил знакомой привести свою подругу к концу занятия. И вот, занятие закончилось, люди подходят с вопросами, кто-то уже ушел переодеваться, как вдруг, в коридоре раздается какой-то шум. В зал вбегает один из занимающихся:

— Влад, иди скорее! Там какой-то девушке плохо…

Выхожу. Возле раздевалки лежит девушка, закатывает глаза, судорожно расстегивает пуговицы на кофточке и шепчет:

— Ой, умираю! Ой, помогите!

Вокруг столпились люди. Все растеряны. Вижу рядом своего приятеля, тоже методиста, помогавшего вести группу, — Игоря Ропало… у Игоря в то время были шикарные, лихие усы. Сообразив, в чем дело, я прошу любопытных разойтись, а Игоря — остаться. Наклоняюсь к девушке, похлопываю ее по плечу:

— Смотри, — видишь этого великолепного усача? Так вот: если будешь продолжать истерику, то он тебя выебет!

Минутный ступор: и девушка как-то сразу перестает «умирать», самостоятельно встает, и мы с ней проходим в зал, садимся на маты и начинаем беседовать. Люди постепенно расходятся, только Игоря я прошу пока не уходить, а маячить в другом конце зала. Юля (так зовут девушку) периодически посматривает в его сторону, но уже больше с любопытством, чем с испугом.

Ситуация оказывается сравнительно несложная, и мы достаточно быстро с ней разбираемся. Страхи и «умирания» больше не грозят. Но остается еще весьма рыхлая почва, на которой могут взрасти новые подобные проблемы: Договариваемся о встрече через неделю, так же, после занятия.

А занятия проходили в зале, недалеко от парка Лесотехнической Академии. И вот, после занятия мы с Юлей отправляемся в этот парк. Уже достаточно поздно и на улице темно. Прохожих мало. Чтобы дойти до парка, нужно пройти через тоннель, над которым — железная дорога. В тоннеле пустынно и мрачно.

— Ну что, Юля, беспокоило тебя что-нибудь за эти дни?

— По сравнению с прошлым, — почти нет. Правда, была одна штука:

Замечаю, что, говоря об этом, Юля нервно теребит себя за шею.

— Что такое? — показываю на руку.

— Да, такое ощущение, как будто душит кто-то, когда об этом думаю.

— Хм…

Останавливаемся где-то посередине тоннеля. Беру Юлю за горло и начинаю душить, усиливая эффект и надеясь вызвать катарсическое переживание.

— Так или сильнее?

— Сильнее!

— А теперь?

— Да-а!!! — начинает отбиваться, но я пока не отпускаю: необходимо, чтобы она сама приложила хорошее усилие.

В тоннеле появляется фигура прохожего: элегантно одетый мужчина лет сорока с дипломатом. Вот блин! Вмешается и вся работа пошла насмарку. Но я не отпускаю Юлю, продолжая душить, а она продолжает отбиваться и кричать. Прохожий остановился. Прошел еще метра два. Снова остановился. Бочком, бочком и, поравнявшись с нами, бросился наутек, придерживая кепку! Но работу мы завершили: полный катарсис! Российская Саньяса…

Пришли в парк. Юля отдышалась, слезы высохли, беседуем дальше.

— Знаешь, Влад, самая большая трудность для меня, — это то, что я не умею и не могу выбирать. Все время, когда встает ситуация выбора, я теряюсь и тут же из меня уходят все силы.

— Вот как? Ну ладно, давай пока погуляем, может быть, чего и придумаем на этот счет. Кстати, сейчас куда пойдем: направо, налево или прямо?

— Пошли направо.

— А может быть назад? Там тоже неплохая аллея.

— Нет, пошли направо.

Некоторое время идем молча. Потом я начинаю рассказывать ей о деревьях в этом парке. О том, как они расположили свои стволы и ветки так, чтобы им хватало света и питания: И еще какую-то «околесицу» в том же духе. Рассказ незатейлив, но в нем все время сквозит намек о том, как делать выбор. На каждой развилке я спрашиваю Юлю о том, куда мы теперь пойдем, но без специального акцента на этом: как само собой разумеющийся вопрос.

Гуляем мы так часа полтора, а потом я вдруг заявляю:

— Ну, вот ты и решила вопрос с ситуациями выбора. Пока мы гуляли, ты сделала самостоятельный выбор семьдесят семь раз! И сил у тебя не убавилось, а скорее, наоборот:

Через три месяца я узнал от своей знакомой, что Юля вышла замуж, удачно поменяла работу и чувствует себя весьма неплохо.

Вот еще одна история из сравнительно недавних. Одна моя знакомая (назовем ее Ирина) — одинокая женщина лет сорока с грузом совершенно типичных проблем: одиночество, сексуальная неудовлетворенность, отсутствие постоянной работы, никак не размениваемая квартира и соседи в ней, постоянные конфликты с повзрослевшими детьми. Очень хочет вырваться из замкнутого круга «этих земных проблем и жить духовной жизнью», но зафиксирована на решении проблем почти намертво. Для нее — вырваться из замкнутого круга, означало решить их все желаемым образом. Я ее знаю лет пять, и все это время она решает эти проблемы, переходя от одного психоаналитика к другому. Наконец обращается ко мне:

— Все, устала. Ни с места. К тебе обращаться я до сих пор не решалась, но никто мне не может помочь. Ты для меня единственный оставшийся авторитет в этой области. Если ты не поможешь, то не знаю, что буду делать. Сможешь со мной поработать?

— Ладно. Денежков принесешь, так и поработаем:

— Сколько сеансов потребуется?

— Два.

— ???

Только уселись в кресла, Ирина начала свой длинный отчет, который я уже частично слышал, но теперь — со всеми подробностями. Некоторое время слушаю. Потом встаю и начинаю прогуливаться по комнате, разглядывая различные предметы и уже не проявляя видимого интереса к ее рассказу. Ирина столь же методично продолжает свое повествование. Я беру с полок разнообразные предметы и начинаю вкладывать ей в руки: игрушки, будильник, ручки, даже пачку презервативов: Она механически принимает, иногда даже разглядывает, но все продолжает и продолжает излагать историю своей нелегкой жизни и попыток ее облегчить. Скоро на коленях и в руках ее скапливается внушительная горка из разных предметов. Она так и сидит с ними, а я укладываюсь на диван и впадаю в дремоту, оживляясь и приоткрывая глаза лишь тогда, когда в словах Ирины появляется хотя бы отдаленный намек на что-то живое и осмысленное. Проходит полтора часа — время, оговоренное нами для сеанса. Я просыпаюсь, потягиваюсь, потираю лицо и говорю как бы чуть в сторону, позевывая:

— Ты тут какую-то хуйню говорила: (Зеваю). Ну ладно, на сегодня сеанс закончен. Следующий раз встретимся послезавтра. Единственная просьба: реши к этому времени такой вопрос, — что ты хочешь изменить в себе. Какой ты хочешь стать?

Гора предметов летит на пол, что, кстати, весьма символично…

Через день — уже совсем другой человек: живая речь и глаза светиться стали. А все очень просто. Единственный авторитетный для Ирины человек одним словом обесценил все навороты, с которыми она носилась пять лет:

Подобных историй было достаточно много. В некоторых случаях мое разгильдяйское поведение приводило к интересным результатам, в других — это было просто пустое выпендривание, не дававшее ничего, кроме рисовки, особенно, если были зрители.

Но присутствовала во всем этом и очевидная польза, по крайней мере, для меня: накапливая опыт таких действий, я научился различать, — какие из них реализуют чистую интуитивную информацию, а какие приходят, как говорится, «от ума» и, соответственно, совершенно бесполезны…

 

4. Однажды в сновидении…

Экспериментами со сновидением мы (я и мои друзья — соученики) занимались достаточно много. Иногда эта тема была в фокусе внимания группы или индивидуального внимания: когда эти эксперименты использовались как часть ежедневной специальной практики; в другое время они были эпизодическими или фоновыми: засыпаем и просыпаемся мы каждый день, и для эксперимента такого рода необходима лишь специальная позиция внимания. Хотя, наиболее интересные опыты были тогда, когда для подготовки к ним выстраивается специальная индивидуальная практика.

Сразу же отмечу, что наши интересы в этой области направлены несколько в другую сторону, чем то, что описано у различных авторов. Задача состоит не в том, чтобы проникать в разные миры и что-то там совершать, а в том, чтобы осознанно, без каких-либо промежуточных действий, сразу стараться войти во сне в переживание предельной Абстракции. Или же, что наиболее эффективно, подготовить себя специальной индивидуальной практикой к тому, чтобы максимально чисто, без внутренних шумов (внутреннего диалога и множества иных помех, которые, кстати почти не упоминаются в литературе, как будто внутренний диалог — это единственное препятствие, создающее личностную окраску) Обратиться к Абстракции и, если она снизойдет и ты станешь ею, — войти в этом качестве в сон. Вернее, даже не войти в сон, а удерживаться на границе сна и бодрствования: на жаргоне это называется «войти в просоночное состояние». Чтобы было яснее: для физических органов чувств наиболее приближенным к Абстракции переживанием является, например, переживание бескрайнего безоблачного голубого неба; более глубокие переживания: Пустота, Тишина и тому подобные не имеют представительства в физических органах чувств, тем не менее, могут быть пережиты. Естественно, такие эксперименты проводились через несколько лет подготовки, заполненных другими многочисленными аспектами Практики:

Так вот, подобные эксперименты даже назывались не сновидением, а работой с просоночным состоянием. Хотя, иногда, как частный случай, делались эксперименты и со сновидением: осознанием себя во сне, и исследованием тех миров, в которые там попадаешь. И, конечно же, даже тогда, когда ставилась задача работать с просоночным состоянием, искушение «соскочить» с Абстракции и отправиться в какое-нибудь путешествие по своему сознанию было весьма велико. Да и «дотянуться» до Абстракции не так-то просто, так что часто приходилось «плавать» в каком-то «промежуточном мире».

Кстати, именно то, что я поддавался подобным искушениям, здорово расшатало самую основу моего мировосприятия. Даже занимаясь Практикой уже несколько лет, я продолжал оставаться скептиком по отношению к запредельным мистическим переживаниям, воспринимая то, что описано у того же Кастанеды, да и то, что говорил мне Петр, часто как метафору. Долгое время Практику я воспринимал как Путь к зрелости, ответственности и самоактуализации, игнорируя основной ее смысл: мистическое (внечувственное) Постижение. Эксперименты со сновидением помогли «вынуть» очень глубоко сидящего во мне «атеистического червяка». После этого и Абстракция перестала для меня ассоциироваться только лишь с физическими эквивалентами, типа образа голубого неба…

Так как описывать Абстракцию невозможно, да и бесполезно, я расскажу несколько более конкретных эпизодов, случившихся при попытках попасть в просоночное состояние. Естественно, что даже более-менее конкретные ситуации, которые происходят при таких экспериментах, почти неописуемы в привычной логике восприятия согласованной реальности, так что рассказы мои волей-неволей будут значительно искажены и загрублены…

Вот одна забавная ситуация, которая произошла летом девяносто шестого года. В это время мне удавалось попадать в просоночное не только лежа, но и сидя с прямым позвоночником. Дело было летом, на загородной базе под Тихвином. В комнату, где вместе со мной жили еще три методиста Школы, я возвратился с прогулки далеко заполночь. Ребята уже спали. Выполнив вечерний блок практики, я сел с прямым позвоночником и затих. Достаточно быстро удалось попасть в просоночное, но внимание поначалу было не очень устойчивым, и я периодически соскакивал в сон, в котором меня окружало нагромождение довольно странных предметов. Некоторым усилием удалось-таки выровнять внимание и осознать себя в этом сне. Но, кроме этого, случилось так, что параллельно со сном я осознавал себя и в той реальности, где я заснул. Я отчетливо воспринимал пространство комнаты, дыхание и похрапывание спящих и ощущение своего неподвижно сидящего тела. И, в то же время, я передвигался в пространстве сна, так же отчетливо различая те странные предметы, которые меня там окружали. Через некоторое время внимание стало еще более уравновешенным и четким: я одномоментно ощущал, что я сижу в комнате и стою в окружении странных предметов. Я решил попробовать какой-либо предмет в пространстве сна на ощупь: будет ли телесное ощущение контакта отчетливым? И тут же взялся за предмет, напоминающий металлический поручень. Эффект был поразительным: интенсивное ощущение прикосновения к холодной стали и, одновременно, теплых коленей, на которых лежали мои руки в комнате, где я сидел! Воодушевившись, я начал активно перемещаться во сне, но вскоре яркость внимания исчезла, а потом я и вовсе вернулся к обычному восприятию…

Следующий подобный эпизод случился месяца через два, уже в Питере. Поздно ночью я сидел перед свечкой и незаметно задремал. Периодически делая усилия пробудиться, я стал плавать на границе между сном и бодрствованием, переходя чуть ближе то к одному, то к другому состоянию. И вот, в комнату, где я сидел, стали заходить какие-то люди, что я принял, как само собой разумеющееся, хотя находился в квартире один, и это были, конечно же, люди из сновидческой реальности. Они расселись в разных концах комнаты, и мы стали каким-то образом общаться. Так продолжалось некоторое время, пока очередным усилием внимания я не вышел в бодрствующее сознание, осознав себя в пустой комнате перед горящей свечой. Но, оказалось, что из сновидения вышла только верхняя полусфера моего внимания. Нижняя полусфера внимания продолжала спать: там остались ноги тех людей и ощущение общения с ними! В верхней полусфере сознание было абсолютно ясное, чистое и безмолвно удивленное тому, что нижняя полусфера (тоже я!) живет самостоятельной жизнью в другой реальности. Прошло не менее десяти минут такого необычного разделения сознания, прежде чем все объединилось, и я целиком вернулся в свою пустую комнату с догорающей свечой…

Еще один случай связан с попыткой проникнуть, находясь в просоночном состоянии, в определенную область своего сознания. Дело также происходило ночью и, как и прошлый раз, я сидел перед свечой. Чтобы проникнуть в нужный мне диапазон сознания, я предварительно выполнил комплекс упражнений для активизации определенных энергоструктур, потом сел с прямым позвоночником и приготовился войти в просоночное. Вскоре, сохраняя осознание, я перешел границу между сном и бодрствованием. Передо мной оказалась кирпичная стена, в которой было пробито неровное отверстие, диаметром около полутора метров. Там было темно. Некоторое время я вглядывался в эту темноту, а затем в проеме показались две коренастые фигуры: оба в кепках, черных очках и с папиросами в зубах, — один крупный, второй поменьше. Они стояли передо мной молча, и особой доброты и расположения их лица не выражали. Мы смотрели друг на друга секунд двадцать, потом тот, что поменьше, размахнулся и ударил меня в челюсть. Я был достаточно расслаблен и отстранен, поэтому его кулак прошел сквозь меня, не вызвав ни малейшей реакции. Тогда ударил второй, — без размаха, резко и неожиданно. Этого я уже не ожидал и напрягся, получив весьма ощутимую затрещину. В следующее мгновение я обнаружил себя в своей комнате: я падал, как от реального удара. Я действительно свалился. Челюсть ныла до утра, а голова побаливала еще дня два… А не суйся куда не следует!

Очень любопытное сновидение случилось летом девяносто восьмого года тоже на нашей загородной базе под Тихвином. Под утро мне снится сон, что я поднимаюсь по лестнице в своем доме и, вдруг понимаю, что если я поверну ключ и открою квартиру, то осознаю себя во сне. Начинаю осознавать себя лежащим на правом боку и спящим, слышу, как за окном каркает ворона: Сновидение, тем временем, продолжается: войдя в квартиру, я оказываюсь во дворе монастыря. Тут же находится благотворительная психиатрическая лечебница. И лечебницу, и монастырь содержит на свои деньги Петр. Где-то рядом тусуются какие-то «эзотерики», которые изгаляются в различных новомодных практиках-оргиях. Это считается нормой, и их все понимают. Мы же занимаемся тем, что просто «сидим на попе ровно». Это слишком просто, и окружающие нас не понимают. Доходит до того, что сначала психи из лечебницы, а затем и «эзотерики» начинают войну против нас. И вот, продолжая осознавать себя в этом сне, я пробираюсь под обстрелом через монастырский двор в келью Петра. Там сидит Петр, но каким-то образом он постепенно трансформируется в Гурджиева. Он пишет какую-то новую книгу. Так как идет война, пишет он «конспиративно», то есть особым образом зашифровывает основную информацию. Показывает мне способ чтения, которым можно прочитать эту информацию: крестом. Я задаю ему вопрос:

— Почему ты с таким трудом зарабатываешь деньги и тратишь их каждый раз на заведомо безнадежные дела, да еще иногда и такие, которые могут обернуться против, как, например, ситуация с этой благотворительной больницей для психов, которые начали войну против нас?

В этом вопросе к Гурджиеву содержится, подтекстом, одновременно и вопрос Петру: — «Зачем ты вкладываешь столько энергии в работу с заведомо «безнадежными» людьми, многие из которых уходят, не понимают, иногда даже озлобляются?»

Ответил мне Гурджиев-Петр следующим образом:

— Вон видишь вдали гору? (Показывает, — оказывается, мы находимся где-то в Крыму). На вершине этой горы я буду ждать тебя завтра утром. Там я тебе открою ответы на все твои вопросы:

Гора достаточно высокая и забираться на нее очень трудно. Тем не менее, я знаю, что это в моих силах, хотя и на пределе их. Долго колеблюсь, прежде чем начать подниматься. Наконец, решаюсь. Песчаные склоны горы осыпаются, но я пытаюсь карабкаться: В это время звенит будильник, просыпаются ребята, начинают разговаривать, и я выхожу из сновидения.

Днем я рассказал это сновидение Петру. (Нужно пояснить, что тем летом был один из самых сложных периодов моей Практики: ситуация, в которой я оказался перед этой летней Встречей (имеется в виду месячный лагерь), была накалена метаниями, обострившимися, как никогда раньше, противоречиями, усталостью, злостью, попытками убежать от вставшего ребром ключевого выбора в Практике, желаниями каким-то легким путем «проскочить» этот выбор, обманув и Учителя и самого себя). Реакция Петра была, как всегда очень простой:

— Все это очень банально. Не нужно искать какой-то особенный смысл в этом сне, кроме того, что там уже есть. Единственное, что я бы отметил, так это то, что пока ты колебался, лезть на гору или не лезть, — зазвенел будильник. У тебя, Влад, нет времени раздумывать и колебаться, — вот и все, что я могу тебе сказать…

Вечером мы собрались на беседу с Петром. А в его беседах всегда присутствует одно замечательное качество: когда он что-либо говорит, а особенно, когда затрагивает какие-то глубокие смысловые вопросы, то это не просто слова. Когда ты слушаешь, — тебе в этот момент все предельно ясно, ты живешь этим смыслом, ты переполнен им. Само присутствие Петра, живущего этим смыслом, помогает тебе «подтянуться» и «попасть» туда же. Но проходит час-другой, и в твоем сознании остаются только слова, само переживание бледнеет и теряется. Проходит несколько лет напряженных усилий, пока ты, наконец, сможешь дотянуться до такого же ясного осознания самостоятельно. Нужна колоссальная энергия, чтобы самому «попасть» туда, где все сразу предельно ясно: Так вот, слушая этим вечером Петра, я понял то, что собирался, по-видимому, ответить мне Гурджиев: Мастер не тратит энергию безрассудно. Каждое слово, каждое действие Мастера, просто его присутствие позволяют тому, кто рядом, дотянуться до предельного смысла, заглянуть туда, образно говоря, хотя бы через форточку. И этот маяк уже останется внутри. До него трудно добраться, но это — шанс… Человек может уйти, забыть, даже обозлиться, но этот шанс останется. И может быть, его удастся использовать хотя бы в последний момент жизни — момент предельного напряжения внимания…

История эта имеет продолжение. Тем же летом, я и еще трое моих друзей отправились в Крым. Я забыл о том сновидении, хотя Крым в нем тоже присутствовал. На пару дней мы заехали в Бахчисарай и решили посмотреть на известный монастырь Чуфут-Кале, встроенный прямо в гору. Мы поднялись на горку, в монастырь, и там произошло одно очень интересное общение. Внешне все выглядело очень просто: мы с Лешей Макаровым подошли к одному из монахов, собиравшему пожертвования на восстановление монастыря, положили на поднос какую-то монету, улыбнулись монаху и просто сказали: — «Добрый день!» Монах улыбнулся и также поприветствовал нас. Все очень буднично. Но для нас с Лешей, и я уверен, — для того монаха тоже, — это взаимное приветствие стало Событием. Мы были переполнены очень тихим, но удивительным неописуемым чувством узнавания. Так одинокие путники на длинных дорогах опознают друг друга и короткое приветствие, взгляд и улыбка стоят много больше долгих разговоров: Отойдя метров пятьдесят, мы оглянулись, — монах смотрел нам вслед и улыбался. Возникла уверенность, что он чувствует то же самое и понимает. Мы помахали друг другу рукой:

Спускаясь вниз, мы узнали, что монастырь содержит на собираемые им пожертвования еще и психиатрический интернат: некоторые его обитатели встречались по пути. Я вспомнил свое сновидение и это удивительное совпадение. А в полночь я забрался на горку, под которой находился кемпинг, где мы ночевали, лег и долго смотрел на звезды, а потом, неожиданно не только понял, но и пережил тот ответ, который обещал мне дать Гурджиев-Петр: Но, словами об этом не расскажешь…

Еще один удивительный причинно-следственный ряд моей жизни, напрямую связанный со сновидением. Это — девяносто третий год. Я не владел еще техникой сновидения: все получилось спонтанно. Однажды я вспоминал разные эпизоды своего детства и наткнулся на один очень болезненный момент. Мне было семь или восемь лет, когда умер мой дед. Умирал он долго и мучительно. И вот, незадолго до его смерти я сильно и глупо обидел его. Потом я надолго забыл этот случай, а он отозвался некоторыми последствиями в моей жизни, связанными с чувствами вины и страха. Проходя психоанализ у Жоры Бурковского, я впервые вспомнил об этом своем поступке, и с тех пор периодически его вспоминал, всякий раз мучаясь чувством раскаяния и тоски от невозможности вернуть прошлое и что-то исправить. И в этот раз я пережил то же чувство, а потом решил углубиться еще дальше в свою память. Все более и более туманные и отрывочные образы из детства. Незаметно я задремал и как-то само собой начал осознавать свой сон. Я как бы путешествовал по времени: возникло ощущение, что я нахожусь в сороковых годах нашего века, потом я увидел своего деда молодым… Потом какие-то картинки дореволюционной эпохи, еще что-то… И последний кадр: зима, костер, — у костра греются замерзшие и измученные французские солдаты и офицеры времен Отечественной войны 1812 года. Один офицер почему-то особенно привлекает мое внимание. Не знаю почему, но я чувствую по отношению к нему чувство вины и жалости. Внезапно он поднимает взгляд от костра и смотрит на меня: его глаза наполнены глубокой печалью. Меня переполняют чувства и, вдруг, я кричу ему: — «Прости меня! Прости меня и я прощаю тебя!» — В этот момент тело мое скручивает сильная судорога, и я просыпаюсь в рыданиях. Вечером того же дня я попытался еще раз вспомнить случай, как я обидел деда. Я вспомнил, но как-то легко и светло, как будто все разрешилось и я действительно был прощен: Некоторое время я ломал голову: причем тут французский офицер. Приходили разные гипотезы, типа того, что путь отступления французской армии проходил как раз неподалеку от тех мест, откуда родом мой дед. Не «прозрел» ли я в сновидении своего далекого предка? Но, я весьма скептически отношусь к различным «телегам» о разных там реинкарнационных воспоминаниях и тому подобное, поэтому долго заморачиваться не стал, — проблема решена, — так какая разница как? Все это могло быть просто символом…

Через три недели приходит письмо на имя Лебедько Г.И., то есть, моего деда, давно уже умершего. Обратного адреса нет, а по почтовому штемпелю и маркам ясно: письмо прислано из Франции. Дата отправления — следующий день после моего сновидения. Удивленный, я лихорадочно вскрываю письмо: там несколько страничек из «Деяний Апостолов». Прочитываю. Не могу сейчас точно вспомнить текст, который был выделен жирным шрифтом на последней странице, но смысл примерно такой: — «Прощайте ближним вашим, и да простится вам…»

Еще пара забавных случаев, связанных с состояниями сознания, очень похожими на сновидческие. Оба произошли летом девяносто пятого года, когда мы впервые приехали на базу под Тихвином. Первый раз мы приехали вчетвером: Петр, Андрей Скатаров, Илья Юрьев и я. Вечером сидим у костра, пьем чай, рассказываем друг другу анекдоты и истории из жизни. А место тогда было совсем глухое: заброшенный уже много лет пионерский лагерь, и поблизости — никого. Стемнело. Покачиваются и скрипят деревья, еще какие-то непонятные ночные звуки раздаются. Спрашиваю Петра, наполовину в шутку:

— А что, есть ведь где-нибудь в такой глуши и места особенные, — сильные, и сущности, может быть, какие-то живут?

Так же, не то в шутку, не то всерьез, — не понять, — Петр отвечает:

— Да есть, конечно, и немало! Вот сегодня, после полуночи, сходи, пожалуй, с Бабой Ягой познакомься.

— Это как? — я уже сбит с толку. Понять шутит Петр или нет невозможно.

— А, как выйдешь за калитку, иди по тропинке и, через некоторое время дойдешь до небольшой рощицы. Там она и живет. Только, когда выйдешь, не забудь вслух заявить свое намерение. Так и крикни: — «Баба Яга, я иду к тебе в гости!» Ну, а если у вас с ней какое-то общение наладится, то можешь у нее и попросить чего-нибудь:

Петр переводит разговор на другую тему, а я сижу озадаченный. Вскоре все ложатся спать. Я не ложусь. Я возбужден и взволнован. Знаю по опыту общения с Петром, что даже любая его шутка не бывает случайной. Наступает полночь. Волнение возрастает, и вот я уже за калиткой. Кричу:

— Баба Яга! Я иду к тебе в гости!

Иду по тропинке. Что за чушь? Никогда не верил всерьез в такие вещи, а сердце колотится со страшной силой: Подхожу к рощице. Прямо передо мной вдруг возникает стена легкого светящегося тумана. Этого мой рассудок уже никак не может понять, — я начинаю смеяться. Волнение отступило: стою и смотрю в изумлении на этот туман, похожий на паутину из светящихся золотистых ниточек. Наконец, делаю шаг в туман, и тут же судорожно выскакиваю обратно: там внутри меня охватывает очень сильное чувство, которое мне непонятно. Снаружи — опять спокойствие. Раза два еще перехожу границу тумана туда и назад, чтобы разобраться. Там, внутри — чувство леденящего ужаса и, вместе с тем, неописуемого восторга. Мыслей нет. Восприятие предельно обострено. Минуту — другую колеблюсь, потом шагаю внутрь и иду, совершенно опьянев от смеси ужаса и восторга. В самом центре рощицы — обыкновенная коряга, но в тот момент я без тени сомнения знаю, что она — живая, что это и есть та самая сущность — Баба Яга:

— Я пришел!

Ужас исчезает. Остается только безграничный восторг и ощущение живого контакта, общения без слов: Находился я там минут десять. Потом понял: пора уходить. Вспомнил слова Петра, о том, что можно что-нибудь попросить. Попросил о том, чтобы во мне проявилось то качество, над которым я уже пару лет безрезультатно бился. Что интересно: проявилось! Через несколько дней приехали еще ребята и удивились внезапным переменам во мне…

Когда я возвратился, Петр уже спал. А я был слишком возбужден и никак не мог заснуть. Утром — первый вопрос Петру:

— Это что, — гипноз?

— Ты попал в то описание мира, которое ранее было для тебя закрыто. От того, что твое внимание там не бывало, не значит, что его нет. Не мог же я создать для тебя то, чего в тебе в принципе нет. Да и не занимаюсь я гипнозом, — это ты психотерапевт — гипнотизер, а мне все это ни к чему…

Потом я рассказал об этом случае Андрею Скатарову. Он оживился: несколько похожих переживаний у него было в Чарынском каньоне, под Алма-Атой. Вместе подошли к Петру: спрашиваем, нету ли еще чего-нибудь такого в этих местах.

— Да много всего есть. Только это все так, — баловство…

Мы не отставали. Уж больно интересные и неожиданные штуки.

— Ладно, пошли на реку, покажу вам, где водяной живет.

Пришли к речке. Петр показывает на небольшое углубление в склоне, недалеко от воды:

— Тоже, где-нибудь после полуночи, приходите сюда, сядьте напротив и минут десять-пятнадцать концентрируйте внимание в этом углублении. Может, кто вам и явится:

В половину первого пошли. Договорились, что будем молчать и по дороге, и там. Сели, сосредотачиваемся: хоть и темно, но через пару минут глаза привыкли и, вроде бы, все неплохо видно, да и концентрация хорошая. Ничего особенного не происходит, только комары кусаются. Минут через десять за спиной звук сильного мокрого шлепка по песку. Секунд двадцать — тишина, потом — еще один шлепок. Сидим, продолжаем смотреть в углубление. А за спиной шлепки все чаще: как будто кто-то ходит как-то странно, — на одной ноге что ли: Да громко так! Не оборачиваемся, продолжаем смотреть в углубление на склоне. Потом, не договариваясь ни жестом, ни взглядом, одновременно встаем и, не поворачиваясь туда, где раздавались «шаги», поспешно уходим. Придя в лагерь и заварив чаю, делимся впечатлениями:

— Слышал, Андрей?

— Да, четкое впечатление, что кто- то на одной ноге ходит. Но не животное и не человек. Самое интересное то, что я интуитивно почувствовал, что поворачиваться не нужно, скорее, даже не то что не нужно, а нельзя!

— То же самое и у меня. А потом, — очень четкий импульс поскорее уходить.

— Точно!

Рассказали Петру. Он поприкалывался над нашей впечатлительностью, и опять сказал, что особого смысла во всех этих вещах для Практики не видит. Так — развлечения ради…

Весной девяносто восьмого года Петр предложил мне поехать на месяц в Алма-Ату, поработать с небольшой группой, которая там занималась, почитать лекции в местных ВУЗах.

Я полетел туда и уже в первую ночь (самолет прилетел в полночь) был поражен тем, как начало меняться мое восприятие. Происходило это постепенно, за несколько часов, но мне хватило концентрации, чтобы отследить переход, на который люди обычно не обращают внимания. Поменялось и самоощущение и характер восприятия, расширился спектр осознаваемых модальностей и тонкость различения сигналов. Очень обострилась чувствительность. В зрительной модальности — стало очень легко, по сравнению с Питером, работать с визуализациями, особенно в абстрактном диапазоне: все четче, ярче; значительно повысилась степень управляемости. И, в первую же ночь — пять осознанных переходов в сон. За месяц пребывания в Алма-Ате удалось очень качественно поработать с просоночным. В основном, это был абстрактный диапазон, так что описывать особенно нечего. Интересен сам факт изменения восприятия в Алма-Ате. Вообще, это удивительное место: каждый второй там «видящий», «слышащий», экстрасенс и тому подобное. Много рассказывали мне о том, что чуть ли не половина сотрудников Алма-Атинского Минздрава — левитируют: выезжают в горы, где какой-то местный маг устраивает для них семинары по этому делу. Не то, чтобы летают, как птицы, но на задницах подпрыгивают и даже зависают так низенько-незенько…

В Алма-Ате я некоторое время жил у Надежды Шербул, которая несколько лет занималась у Василия Пантелеевича. Она рассказала мне массу потрясающих историй. Вот одна из них: однажды Надежда вместе с Сандрой (Сандру я тоже хорошо знаю) отправились в горы. А было там одно место, которое называлось «смеющийся ледник». В этом месте иногда замерзали и погибали люди. Это место обладало какой-то странной особенностью: когда человек (особенно те, кто обладал повышенной чувствительностью) добирался до ледника, с ним случался приступ смеха и настолько сильной эйфории, что уйти, не обладая сильной волей, было невозможно, человек оставался и замерзал. По крайней мере, в одиночку туда идти не рекомендовалось. А Надежда с Сандрой пошли: договорились, что будут друг друга подстраховывать. И вот, на леднике, с Надеждой случилась эйфория. Она вообще человек очень чувствительный. Сандра тоже смеется и ей также очень хорошо. Надежда легла и говорит:

— Все, я никуда не уйду!

Тут уж Сандре не до смеха. Хоть и ее ледник «отпускать не хочет», но некоторая трезвость осталась, — она прекрасно осознала, чем все это кончится, и это осознание дало ей силы. В общем, кое как вытащила Надежду оттуда. Вернулись домой. Обе чувствуют себя «не в своей тарелке». Надежда предлагает:

— Давай попробуем войти в сновидение, вернемся в сновидении на ледник и выясним, в чем там дело. У меня ощущение, что я как будто не вся оттуда вернулась. Будто бы какая-то часть меня — еще там.

Вошли в сновидение (как я уже говорил: в Алма-Ате, для людей, имеющих опыт, это не проблема). Сандра почувствовала дискомфорт и сильный холод: ее знобило. Села, — Надежда лежит рядом на полу неподвижно. Пробовала пробудить, трясла, била по щекам, — никак! Да еще и холодная, как ледышка. (Надежда потом рассказывала, что в тот момент она очень ясно ощущала себя на леднике и понимала, что он ее не уже отпустит). Что делать, — непонятно! Сандра и сама — как во сне, как будто проснуться до конца не может. И — дикий холод, не помогают ни свитера, ни одеяла. Решила уже звонить в «скорую» (только, что они сделают?), вдруг в прихожей звонок. На пороге — взволнованный Василий Пантелеич:

— Что случилось? Я еду на занятие, вдруг, по пути пришла информация: срочно ехать к вам!

Сандра сбивчиво рассказывает. Василий Пантелеич не мешкая ни минуты начинает растирать Надежду, потом Сандру. Надежда приходит в себя, но очень слаба и мерзнет. Василий Пантелеич обеих — под горячий душ. Все равно, — и та и другая едва живы, но двигаться кое как могут. Пантелеич выволакивает их на улицу, — едут на такси в зал, где проходит занятие. Группа уже собралась. Ждут Пантелеича. Он, без объяснений:

— Сегодня — режим интенсивной тренировки!

Два часа группа бегает, прыгает, отжимается, — никто даже не вспотел. Надежда с Сандрой потихоньку втягиваются, и лишь в конце занятия начинают согреваться и потихоньку «отходят». Два часа группа работала «на них».

Василий Пантелеич суров:

— Никаких медитаций, никаких «ледников»! Обеим, как минимум, месяц, — интенсивные физические нагрузки!

Надежда рассказывала, что Василий Пантелеич не любил «баловства» со всякими экзотическими «штучками». Информация, которую он предлагал, всегда была очень простая и бесхитростная, зато абсолютно точная…

Еще одна история, связанная с темой сновидения. Связана она со встречей с Сашей Вороновым. Напомню, что Саша при нашей встрече затронул тему коллективного сновидения и упомянул о технике деконцентрации Олега Бахтиярова, как об одной из возможностей входа в коллективное сновидение. Я заинтересовался, и Саша предложил еще раз встретиться, когда будет время, чтобы он смог показать мне технику деконцентрации.

Через пару недель время у него нашлось, и я снова приехал к нему на работу. Саша не преминул сыграть на моем чувстве собственной важности:

— Вообще-то, этой технике обучают за два-три года, людей «продвинутых» — за пару недель, тебя я попробую научить за два часа:

Я возгордился и приготовился не «упасть лицом в грязь»:

В течение первого часа я усваивал вход в состояние деконцентрации, пытаясь добиться расфокусировки всех систем восприятия и удержания равновесного внимания между ними. Затем, когда состояние деконцентрации удалось удерживать достаточно долго, начались различные эксперименты: Саша просил меня, пока я нахожусь в деконцентрации, улавливать оттенки изменения его состояния, — это оказалось гораздо проще, чем когда я находился в иных известных мне позициях внимания; потом он попросил меня двигаться, сохраняя деконцентрацию; затем, сидя от меня на расстоянии пяти метров, вытянул свою руку, которая оказалась, вдруг, неестественно длинной и белой, и «коснулся» меня, — ощущение прикосновения было более чем реальным; далее, сидя на том же расстоянии друг от друга, мы, со столь же ярким субъективным ощущением контакта, «соприкоснулись» руками…

В завершении экспериментов с деконцентрацией, Саша предложил мне воспроизвести обстановку кабинета, в котором мы находились, с закрытыми глазами, и уже таким образом опять войти в деконцентрацию. После всех проведенных опытов, это получилось на удивление качественно, хотя обычно я испытывал некоторые трудности с визуализацией. Саша предложил отметить расположение пяти предметов, находящихся в кабинете и следить за тем, не будут ли происходить какие-либо изменения с ними. Все происходило с закрытыми глазами. Я четко видел обстановку кабинета и указанные предметы. Минуты через две в моем поле зрения возникла черная перчатка, которая схватила очки (это был один из отмеченных предметов), и убрала их со стола. Я тут же сообщил об этом Саше и открыл глаза: полное совпадение, в том числе, и по времени действия! Услышать, как Саша это делал я практически не мог, — за окном шумел ветер, перебивая по интенсивности незначительные шумы в кабинете…

Еще через пару недель я и еще шесть методистов Школы собрались на загородной базе под Зеленогорском. Я показал ребятам технику деконцентрации, и мы повторили большинство экспериментов, проделанных с Сашей. Потом мы проделали еще одну штуку, о которой Саша не упомянул. Мы сидели в помещении без окон, расположившись кружком. Выключили свет. Задача была, сидя с открытыми глазами в деконцентрации, визуализировать столб серебристого света в центре круга. Получилось! Тогда мы стали расширять этот столб, так, чтобы в него поместился весь круг. В итоге нам удалось увидеть друг друга, хотя и в довольно разреженном свете. Это было коллективное сновидение…

Потом мы еще несколько раз мы пробовали эту технику вместе, и она приносила любопытные результаты. Так, однажды, когда мы сидели в зале на Гороховой, получилось войти в совместное сновидение лесной полянки и детально ее изучить. Потом, при обмене впечатлениями, оказалось очень большое число совпадений в том, что видел и чувствовал каждый из нас:

Все эти случаи, которые я описал, помогли расшатать мое жесткое мировосприятие (я имею в виду схему работы органов чувств, а не просто ментальную картину мира). Сами же по себе они являются не более, чем занятными игрушками…

Еще одна вещь, которую практически невозможно описать словами, но на которую хочется хотя бы намекнуть… Произошло это в мае девяносто девятого года, опять же, на базе под Тихвином. Мы: Петр, три Мастера Школы — Егор Пучков, Ольга Анисимова, Миша Кельмович, и я сидели на полянке и, если выражаться жаргонным языком, настраивались на созерцание Абстракции. Неожиданно со мной произошло нечто неописуемое: физически это воспринималось как некий внутренний взрыв, хотя подобрать слова, для описания характеристик этого взрыва невозможно. Я попал в реальность, гораздо более полную (мне не найти другого слова), чем та, которую я привык воспринимать. Когда я вернулся к привычному восприятию, я почти все забыл, помню только, что там соединились как бы две жизни, два мира: этот и какой-то еще, — может быть это был мир моих снов. Единственное, что я могу вспомнить, — тот мир был Целым и, находясь там, я знал, что бывал в нем уже огромное количество раз. При выходе оттуда, память о том, что я там воспринимал, за полминуты исчезла, — как вода, просочившаяся через песок, осталось лишь воспоминание о самом факте пребывания там. Несколько часов после этого я ходил в дискомфортном состоянии: было четкое ощущение, что половина моего мира, моего восприятия — отрезана. С тех пор подобное повторялось со мной еще несколько раз, хотя уже с меньшей «яркостью», захватывая меня порой на минуту-другую в самых неожиданных ситуациях, например, на прогулке или во время ведения занятий. Последнее время я даже умудрялся не прекращать текущих функций, хотя окружающие однажды все-таки заметили, что я куда-то «уехал»: Поначалу переживание это было пугающим, потом — даже желанным, хотя, когда ты там, — чувств нет никаких: они появляются за несколько мгновений до того и уже после…

И, наконец, переживание, которое сновидением никак не назовешь, но я расскажу о нем именно в этой главе. Произошло оно во время практики «Присутствия» (раз в месяц мы один день с утра и до вечера «просто сидим»: сорок пять минут ровного сидения с попыткой удержать «безобъектное внимание», затем пятнадцать минут легкой разминки и, — новый цикл). Регулярно для всей группы такая практика началась с девяносто седьмого года. Работа с «безобъектным вниманием» ведется и индивидуально в ежедневной Практике, и последние два — три года мне регулярно удается подходить (хотя бы дважды в день) очень близко к Абстракции: туда, где «чисто, легко и светло» и нет ничего, что можно описать. А тут, весной девяносто восьмого года, на «Присутствии» случилось со мной «попадание». Попадание в суть того, чем я собственно являюсь. Это было на несколько секунд, увы, — удержаться там не удалось. Умом я знал, что там, в самой глубине, — Пустота; мало того, я давно уже подходил очень близко к тому, чтобы пережить это. Но, случившееся переживание перевернуло все ожидания и построения ума. Это — действительно Тайна. О ней невозможно рассказать, не пережив этого, — все слова не дают даже близкого намека. И, все-таки, я попробую: там, в самой сути, в самом «центре я» — просто ничего нет: Абсолютно НИЧЕГО! Никакого такого особенного «Я»! Нуль без палочки: Этот нуль не обладает никакими качествами. Его просто нет, хотя, каким-то непостижимым образом это то, чего нет, воспринимает все. Когда ты там, то это не смерть, в смысле полного уничтожения восприятия, но и не жизнь, в привычном смысле. Проще ничего не бывает.

Пятнадцать лет поисков, — чтобы прийти к тому, что проще всего в этом мире! Духовная Практика обернулась самым ловким и прекрасным надувательством, какое только может быть. В поисках «сокровенного тайного Знания», приближаясь шаг за шагом к внутренней тишине и свету, я ждал, что вот-вот произойдет нечто ТАКОЕ! Нечто бесконечномерное, ослепительное, тайное… И вот, в сути всего оказался этот великолепный, вернее, просто никакой «нуль». Оказалось, что нет ничего, абсолютно ничего проще этого «тайного эзотерического Знания». Все безумно просто! Дальше, глубже этого «нуля», «копать» уже некуда и, самое главное, некому и незачем.

Через несколько секунд, пережив сначала шок, я начал смеяться, — мне стало безумно смешно, настолько просто все оказалось, — до обидного. Смех выбил меня из переживания. Через некоторое время включился ум и я понял, что нет там каких-то окончательных ответов на «вечные» вопросы (типа: «А бессмертна ли душа?», «А что такое Просветление?» и прочих), — там просто вопросов таких дурацких не возникает, — там вообще нет ни вопросов, ни ответов, — там НИЧЕГО нет! Когда ты там — ты вне всего этого, ты «вне игры», вне всей этой жизненной суеты и ее забот, в том числе забот о смерти и бессмертии…

 

5. Сиддхи

Ну какой же Российский Саньясин, да без «сиддх»! «Сиддхами» принято, почему-то, считать нечто, типа материализации предметов из воздуха, двигание взглядом спичечных коробков, передачу мыслей на расстояние и тому подобную дурь. Да разве это «сиддхи»? — Баловство и фокусы! Разве сравниться какая-нибудь материализация предметов (часто совершенно бесполезных) с такой, действительно магической способностью, как сознательное создание для себя нужного хода событий, или способностью развернуть судьбу? Без пассов, заклинаний и другого выпендрежа, — просто «увидеть» и, в нужный момент, подставиться случаю!

Если говорить серьезно, то какой-то «сиддхой» обладает каждый человек. Каждый что-то наработал: кто-то умеет одним словом увлечь за собой массы; другой никогда не будет пойман за воровство; третий — любимец женщин; четвертый — манипулирует окружающими, зная все их явные и потайные «кнопки»; пятый — пьет, но никогда не спивается; в присутствии шестого люди начинают себя лучше чувствовать или просто радуются; седьмой, наоборот, — вгоняет всех в тоску…

Имея небольшой опыт Практики, а то и просто будучи внимательным к себе, человек свою «сиддху» начинает замечать и ею пользоваться, становясь, в некотором смысле, магом. Задача же настоящего Практика в отношении «сиддх» иная, чем у «обычного человека» или самодеятельного мага. Задача Практика — вовремя заметить очередную «сиддху», на которую он «подсел» и «слезть» с нее. С опытом таких «сиддх» становится все больше, а «глаз на них, наоборот, замыливается». Бывает, — иногда замечаешь, что уже десяток лет тащишься от какой-нибудь магической штучки. А «слезать» с нее ой как неохота! Но если не «слезешь» — застрял, и никакого тебе дальше Пути: тупичок!

Одна из замечательных «сиддх», которую я наработал еще очень давно, — халява. Правда, диапазон ее намного более широк, чем привычный смысл этого слова. Я как-то умудрялся создавать ситуации таким образом, что окружающие искренне порывались мне во всем помочь. Сделать за меня какую-то работу или ее часть. Никто не воспринимал это, как насилие с моей стороны, — чаще всего я даже не просил: мне предлагали, ну, а я не смел отказаться. Впервые ярко я заметил, как это работает, весной девяносто второго года. Тогда мы как раз познакомились с Андреем Фоминцевым (он приходил в группу, которую я вел для студентов ПсихФака). И, в мае, мы с ним и его «подростками» (Андрей вел туристическую группу для подростков) отправились в поход под Приозерск. Пришли на берег Ладоги, выбрали место и начали приготовления. А я на десять минут удалился в лес, где начал кричать, что есть мочи (это я на одном из семинаров «почерпнул» такую катарсическую технику, — тогда мне она действительно приносила ощущение очищения и прибавления сил). Пока я кричал, Андрей, видимо, рассказал своим ребятам, «какой Влад крутой психолог и как он работает над собой», так что, когда я вернулся в лагерь и сел в задумчивости на пенек, — на меня посматривали с уважением. Я сидел и отдыхал, а вокруг кипела работа: пилили и кололи дрова, ставили палатки, разжигали костер и варили кашу. Андрей «гонял» ребят, чтобы они не бездельничали. И вот, мимо меня с охапкой хвороста пробегает Пашка, — парнишка лет пятнадцати. Заметив, что я сижу в умиротворенном, созерцательном настроении, Пашка чуть не выронил хворост:

— Влад! А ты чего сидишь и ничего не делаешь?

Не успел я как-то отреагировать, как на Пашку сразу зашикали:

— Ты что? Это же Влад! У него интенсивнейшая внутренняя работа идет!

Пашка сразу притих:

— Да я так, да я ничего…

Я, вообще-то, устыдился своего безделья, и даже попытался начать колоть дрова, но ко мне тут же подошли ребята, во главе с Андреем:

— Да ладно, Влад. Не слушай ты Пашку, — он ничего не понимает. Да уже все почти сделано:

Самое интересное то, что они не прикалывались!

С тех пор я стал регулярно замечать такое к себе отношение со стороны самых разных людей. Сначала просто отмечал, а потом, грешным делом, стал уже сознательно выстраивать такие ситуации. Это было столь легко, что на создание этих ситуаций не нужно было тратить даже какие-то силы, — просто держать эту идею на периферии внимания: Но, зато, сколь сложно сейчас с этим расставаться, — ведь сросся с такой халявой, как с кожей. Да и предлагать продолжают со всех сторон, — как тут откажешься? Эх, непрост Путь подвижника!

Когда что-то делают за тебя, — это «выгодный» способ уйти от ответственности за свою жизнь, один из способов «закрыть глаза», чтобы не увидеть ту информацию, которая актуальна, следуя которой ты сделаешь очередной шаг на Пути…

А «сиддх» у меня было много. По сходному механизму я наработал умение управлять событиями своей жизни и событиями жизни других людей. Потом появилась способность проявлять у себя и у других людей мотивацию: долго пришлось потом разбираться: какую мотивацию я зажигаю в людях, — на их Запрос или же на свою корысть? И как определить грань: где одно, а где другое? Шла Практика, — возрастал мой потенциал и силы. И вот, с одной стороны, я несомненно, продвигался, а с другой, — наворотил делов своими магическими способностями. А Петр — хитер: расскажешь ему про очередную магическую махинацию с событийными рядами, халявой, мотивацией, — он покивает головой, посмеется с тобой вместе: А ведь видит, что все это мне потом придется распутывать, иногда мучительно, но не говорит впрямую, разве что, косвенно намекнет иногда. Оно и понятно: пока своих собственных шишек не набьешь, — ничья подсказка не поможет!

 

6. Как «закрыть глаза»

«Закрыть глаза» и отвернуться от приходящей тебе интуитивной информации о том, как дальше жить и что делать, — вот основное искушение на Пути. Ведь информация приходит всегда неожиданная, непредсказуемая, и если ей следовать, нужно будет меняться, а это не одни только приобретения: что-то обязательно потеряешь, от чего-то придется отказаться, если, конечно, оставаться честным по отношении к самому себе. А ты уже и попривык по-старому, и планов каких-то понастроил, и возжелал чего-то (кого-то)… А каково, когда привязанностей осталось совсем мало, а по приходящей информации придется лишиться и этого немногого, но столь дорогого! Эх!..

Так что, почти каждый Искатель проявляет удивительную смекалку и хитрость (здесь даже больше подошло бы слово «хитрожопость») в том, как увернуться от своего Шанса, уйти от глубинного изменения, совершая много действий мелких, но не значимых. Короче, много есть способов, как «закрыть глаза».

Первый и самый простой: «способ Колобка», — «я от бабушки ушел и от дедушки ушел». Это когда человек, вроде бы, все время Ищет, что-то такое с собой пытается сделать, суетится, но, как только доходит до некого решающего рубежа, требующего от него Поступка (иногда, даже задолго до этого, почуяв, что скоро «запахнет жареным»), — сразу «смазывает лыжи», и тут только его и видели. Совет такому «Искателю»: как только встретишь Учителя, — беги от него, куда глаза глядят!

Лично я неоднократно делал попытки улизнуть таким образом, но, слава Богу, что-то меня останавливало.

Можно обидеться. На Учителя («И никакой он вовсе не Учитель, а мучитель и все такое…»), на своих же товарищей, показывающих тебе то, что ты никак не хотел видеть («Подлецы, радующиеся чужим проблемам и бедам, так и норовящие тебя «подставить»).

Можно испугаться, признаться в этом и «дать деру». По крайней мере, — честно!

Можно держать дистанцию. Смотреть на все с некой долей скепсиса и недоверия («Ну, не сдаваться же сразу? Кому сейчас можно доверять? Посмотрю-ка я, как будут развиваться события, а там уже решу...»).

Хороша также позиция «А я сам себе на уме». «Пусть Учитель и прав, но и я ведь — не дурак! Могут же наши мнения по ряду вопросов разойтись! А свобода выбора! А самостоятельность!»

Когда ты профессионал в области человекознания (педагог, психолог, врач), то тут тебе вообще все карты в руки: «Чего это ему (Учителю) такая странная информация на меня приходит? Это же противоречит современной гуманистической (или иной…) психологии, традиционной (древней…) медицине, всем нормам воспитания, в конце концов!»

Есть совсем простые способы «закрыть глаза»: не услышать то, что для тебя важно, а если услышал — тут же забыть, если же никак не забывается — отложить выполнение до лучших времен…

Когда уже никак не отвертеться, надежный способ — зарыться в «откуда-то вдруг свалившихся», но «не от меня зависящих» событиях. «Мало ли неожиданностей может случиться!»

Ну, а если «глаза уже никак не закрыть», — «выход» один (который каждый считает на самом деле уважительной причиной): заболеть. Болеть можно по-разному (в зависимости от значимости изменений, от которых ты убегаешь): занедужить («Разве в таком состоянии что-нибудь путное совершишь?»); слечь в постель недельки на три («Тут и оправдываться не нужно, — все, так сказать, — законно, даже врач бюллетень выписал!»); наконец, начать «разваливаться» и «умирать» («Мамочки! Доигрался!»).

Все перечисленные способы знакомы мне не понаслышке. Чтобы описать, как я увиливал от Своей Жизни, мне придется написать еще пару объемных глав. Только это очень скучно. Затрону один только этап своей «творческой» биографии, — зато достаточно убедительный (а сколь убедительно было все, что тогда происходило, для меня самого!). Случилось это в августе девяносто седьмого года, когда оттягивать с окончательным взрослением было некуда и я, со все большей очевидностью, это осознавал. Тогда я взял и заболел. Причем, не просто заболел каким-нибудь гриппом: я стал «разваливаться» и «умирать», и «умирал» несколько месяцев. Это было непостижимо, но убедительно: Влад, прошедший «огни и воды», вылечивший стольких пациентов, маг, владеющий саморегуляцией, находивший выходы из разнообразнейших сложных ситуаций, жизнелюб и Игрок, — несколько месяцев лежал, свернувшись на матрасе, судорожно вцепившись в одеяло и, на полном серьезе, ждал смерти, которой панически боялся: Отказали почти все системы организма (нарушения были, конечно, функциональные, без органических поражений), плюс безумный страх, безвыходность, и потеря смысловых ориентиров. Несколько месяцев ада. И очень долго, по чуть-чуть, — вылезал из этого, заново учась саморегуляции, обретая Смысл, научаясь радоваться жизни. Но нить Практики я, все-таки, не терял. Я даже знал, что стоит мне окончательно отступиться от Практики, от Идеи, как я тут же «чудесным образом» исцелюсь, но как-то не отступился. Это была не болезнь, а затянувшийся выбор. Зато, за это время я разработал, как минимум, сотню техник релаксации, — они для меня были — как воздух: Интересно, что все эти месяцы я умудрялся вести группы и давать консультации: на это время меня «отпускало», — но только на момент ведения занятия, лекции или консультации (вплоть до минуты).

Перед следующим летом, еще не окончательно оклемавшись, я пришел к Алексею Вовку:

— Леша, я дошел до ручки. Пришел к тебе за терапией!

— Да ты обалдел! У тебя, браток, не невроз, а гораздо хуже: ты же в Подвижники подался, — решил крутым стать. Тебя и засунули, образно говоря, как и просил, — в двести двадцать вольт, а расчетное твое напряжение — сто двадцать семь. Чего же ты хочешь? Тут я не помощник: ты же все это сам осознаешь. Теперь у тебя есть три варианта: либо каким-то чудом прорвешься, либо помрешь, либо отойдешь отдохнуть да набраться сил годика на два-три. Лично я тебе советую отдохнуть, хотя, тебе виднее: Кстати, если прорвешься, то тут тебя еще одна развилка ждет: совсем гиблый вариант. На этой развилке, ты с очень большой вероятностью повернешь туда, где станешь уже по-настоящему Крут, причем, так Крут, что тебе даже не то что Петя, но сам Изя будет младшим братом! Ну, а если не прорвешься, то тут такая ситуация: когда совсем хреново становится, когда уже и надежда умирает, — то умирает она не последней, — последней глупость остается. Глупость, что мол, как же так? — Ведь я же тот самый Богоизбранный Влад:

Чуть позже Алексей продолжил:

— Во всем этом деле существует система «таможен», где тебя досматривают: не припрятал ли чего, не несешь ли к Богу чего-то своего, — лично дорогого: Каждая следующая «таможня» — все более и более суровая. И если первые «таможни» ты умудрился проскочить с «контрабандой», то на последней — все равно все найдут, и тогда уже так поимеют, что мало не покажется!

Ведь все мы играем с Господом, стараясь отыграть себе побольше и, забывая при этом, что все деньги — все равно Его!!!

Вот такие существуют способы «закрыть глаза». И, чем дальше, тем они изощреннее и многообразнее: уж больно хочется «контрабанду» протащить, хотя и понимаешь, что не получится: не останется от тебя ничего прежнего. Только тогда и пройдешь. Именно пройдешь, а не прорвешься, как говорил Вовк. И дай нам Бог пройти и выбрать не Крутость, а Смирение…

На этом Путь «Разгильдяя» кончается. Кончается и разгильдяйство на Пути. Еще один выбор…

 

7. Как «открыть глаза»

Основные условия, необходимые для того, чтобы «глаза открылись» — это Простота, Качество и Регулярность действий на это направленных. Что достигается, прежде всего, специальной практикой, которую я до сих пор упоминал лишь вскользь. Под специальной практикой имеется в виду индивидуально подобранный и периодически обновляющийся комплекс неких ежедневных действий, выполняя который ты подводишь себя к тому состоянию, где между тобой и Миром (Богом, Абстракцией:) нет дистанции, к состоянию, в котором рождается Обращенность. Именно регулярное и качественное выполнение таких действий создает фундамент и для разнообразных ситуаций, и для переоценки ценностей, и для «жизни в соответствии с Живым Откровением Господа», как очень емко выразился Игорь Чабанов. Потому что настоящая устремленность и Искание рождается лишь как результат упорного и ежедневного труда, попытки длящимся сверхусилием дотянуться до Истины, вопреки постоянному давлению лени, страха, привычек и всевозможных социальных пружин, неусыпно тянущих тебя совсем в другую сторону.

И грош цена тут книжным упражнениям и общим для всех рекомендациям. Ведь для того, чтобы дотянуться до внутренней тишины, где никакие «шумы» и помехи не мешают уже воспринять ответ на твою Обращенность и соответствовать ему, необходимо с ювелирной точностью выстроить практику, которая именно тебя, со всеми твоими индивидуальными особенностями достраивает до Целого: активизирует заторможенные и тормозит перевозбужденные на данный момент (!) энергоструктуры (физиологические, психические, ценностные структуры организма).

Вот тут и необходим Учитель, который может выстраивать для тебя программы практик и ситуаций (чтобы не «заснул, закрыв глаза»), пока ты сам не постигнешь механизмы по которым это делается. Или же, если Учителя нет, — фантастическое усилие и Случай, — может быть удастся «выйти» на интуитивный канал получения информации. — Были же среди Российских Саньясинов такие везунчики!

Еще нужен постоянный стресс, который не дает тебе починать на лаврах своей «крутости», которой ты только-только достиг и уже предвкушаешь «заслуженный отдых» со множеством привилегий. Ведь кое-чему научившись, ты уже выгодно отличаешься от «нетренированного» окружения, а всевозможные искушения сами плывут навстречу. И, слава Богу, если рядом оказывается Учитель или добрые друзья, которые вовремя «надают тебе по шее» и покажут то, что ты не хотел замечать, например, те твои «кнопки», нажатие которых моментально превращает тебя из полубога в полное ничтожество и дерьмо: Только так и появляется стимул просыпаться и двигаться дальше (особенно, когда неофитский запал энтузиазма начинает иссякать).

И, самое главное, — необходимо Доверие. Доверие Учителю, себе (когда найден доступ к интуитивному каналу информации: появилась ответность на твою Обращенность), Богу…

Червяка сомнений («А настоящий ли Учитель?», «А туда ли я попал?»), который обычно вылезает, когда тебе становится трудно (а трудно бывает очень часто) не так уж сложно изгнать: достаточно отчетливо осознать, что все подобные сомнения — абсолютно идиотские, — настоящим должен быть не Учитель, а ты сам, твоя жизнь, твоя устремленность и искание. Вот это — действительно предмет для заботы.

Никто не знает, что еще может ждать каждого из нас впереди. И, самое главное, заранее неизвестно, как каждый сможет встретить то, что его ждет. Пожалуй, единственное, что по настоящему беспокоит меня: смогу ли я достойно встретить то, что ждет меня, что бы это ни было?:

Хотя, главный момент этой жизни, — это не то, что будет, а СЕЙЧАС…

И, да будет снисходителен Читатель к моим проповедническим попыткам и морализациям, на которые меня потянуло в конце этой главы: писал я их для себя, ибо чувствую, что не до конца еще тверд в своем дерзновении:

Я был учеником Школы 9 лет. В 1999 году стал Мастером Школы, а в 2000 ушел из Школы и теперь в свободном поиске, с благодарностью к тем, у кого учился…

 

8. Когда глаза открываются

(лирическое отступление)

— Когда глаза открываются, то ты вдруг постигаешь, что материализовалась сказка, вернее, что сказка была всегда. И то, что ты читал иди слышал раньше, как легенды, думая, что это где-то «там», — оказалось твоей жизнью. В прошлом остался бесконечный кошмар сна, теперь все стало ясно и ты взрываешься искрами невыразимого счастья, взрываешься миллиардами звезд, прозревая Тайну, осознавая Вечность…

— Когда глаза открываются, то ты вдруг постигаешь, что ты попал, причем попал на этот раз не на шутку. И тебе уже не до шуток. Ты отправлялся в увлекательное путешествие, и, глядя на сияющую вершину, предвкушал массу приятных и интересных вещей. И, где-то в глубине души ты знал, что все это — не очень всерьез, и если будет трудно, то ты благополучно спустишься назад. Ты поднимался легко и весело, но вот подъем стал круче, вокруг безлюдно и холодно, а вершина все также далека и недоступна: А не вернуться ли назад? И вот открылись глаза, ты глянул назад, и увидел, что уже никак не вернуться! Все, что тебе осталось, — карабкаться вперед, в неизвестность. — О, Господи, я так не играю! Я не думал, что все так получится! Да пошло оно все..! О, закрыть бы глаза, забыться и не видеть всего этого!

И ты карабкаешься вверх, дрожа и прижимаясь к отвесной скале, молясь о том, чтобы все это сейчас же закончилось, и, одновременно, не желая этого.

— Когда открываются глаза, то ты вдруг постигаешь, что все просто и естественно. Теперь ты видишь, тебе ясно, куда и как сделать следующий шаг. И, даже, если вокруг — пропасть, теперь ты видишь Путь…

Сентябрь 1998 — Август 1999 (С.Петербург — Минск — Киев — Москва — Красная Горка — Вяльгино — Ростов н/Д — Лиманчик)