«Qui non est musicus, non est Mulhusinus» («Кто не музыкант, тот не из Мюльхаузена»)! Эта поговорка Георга Андреаса Фабрициуса, отмеченная в 1626 году, наилучшим образом передаёт тесную связь города Мюльхаузена с музыкой. Когда Иоганн Себастьян, подыскивавший другое место, чтобы поскорее покинуть неприятную атмосферу Арнштадта, узнал о смерти Иоганна Георга Але (1651–1706), органиста церкви Святого Власия, он не мог упустить из виду эту отличительную особенность города. Кстати, музыкант, скончавшийся, вероятно, в декабре 1706 года, подтверждал её своим примером: он сочинил множество инструментальных произведений и написал несколько трактатов о музыке.

Вольный город Империи в 1251 году, ставший ганзейским городом несколько лет спустя, Мюльхаузен сохранил горькую память о движении Томаса Мюнцера и крестьянской войне в конце эпохи Реформации. Проповедник, желавший наступления Царства Божия на земле во имя веры в тысячелетнее царство Христа, провозглашавший уже сейчас раздел земных благ, не увлёк за собой Лютера, а поднятый им крестьянский бунт Карл V утопил в крови. Торжество покорности светским властям в ущерб самым бедным и чересчур пылкой вере?

Два века спустя молодому органисту нужно было всего-навсего получить согласие городских властей… Иоганн Себастьян в очередной раз смог воспользоваться надёжной информацией из семейных источников и услугами посредника. Первым кандидатом на освободившееся место стал не кто иной, как Иоганн Готфрид Вальтер, его родственник, органист из Эрфурта. Он снял свою кандидатуру в пользу талантливого и целеустремлённого кузена и удалился в церковь Святого Павла в Веймаре. А заседавший в городском совете Иоганн Герман Бельштедт, которому поручили нанять нового органиста, тоже оказался дальним родственником. Родственные связи задействовали на полную катушку, и это дало свои плоды. На Пасху 1707 года, в праздник Воскресения Христова, Баху устроили прослушивание в церкви Святого Власия. О произведённом им впечатлении можно судить по принятому решению: совет оценил достоинства «поименованного Паха (sic) из Арнштадта, который недавно играл для испытания на Пасху». Дело сделано, и, похоже, без особого труда.

Официально новый органист будет назначен только в июне, так что он вернулся в родной город, чтобы подготовиться к отъезду. Можно представить, как крёстный Фельдхаус, поставленный в известность, тайком сообщил хорошую новость Марии Барбаре, как они потихоньку строили планы, ведь Иоганн Себастьян ещё не уволился из Новой церкви. Как выглядит Мюльхаузен, какие там дома, рынок, жители? А церковь и орган? Когда они поженятся, где будут жить? Принял ли Иоганна Себастьяна советник Белыптедт? Обсуждая всё это, влюблённые и вообразить не могли, что 30 мая город будет опустошён страшным пожаром, который в несколько часов уничтожит более трёхсот домов. Настоящая катастрофа для города, до сих пор относительно процветавшего. Убитые горем, некоторые члены городского совета даже говорили, что у них не осталось «ни перьев, ни чернил» и что они «так удручены этим несчастьем, что никакая мысль о музыке не идёт им на ум». Пожалел ли Иоганн Себастьян о своём решении, узнав о случившемся? Жизнь может оказаться гораздо тяжелее в годы восстановления города, особенно для семьи, которую он планирует создать с Марией Барбарой. И потом, будет ли муниципалитет в состоянии платить ему жалованье на тех условиях, которые они начали обсуждать? Полно, хватит вилять и терзаться: работать в Арнштадте слишком тяжело, назад хода нет. Вперед, в Мюльхаузен!

Как положено, согласие, нашедшее выражение в новом договоре, скрепили крепким рукопожатием, и 15 июня 1707 года Бах был назначен на новое место. Учитывал ли он в своих притязаниях финансовое положение города, разорённого пожаром? Во всяком случае, он собирался получать такое же вознаграждение, как в Арнштадте, чтобы жить достойно. Со своей стороны, городские власти приложили все усилия, чтобы снискать благосклонность музыканта, — возможно, под влиянием кузена Бельштедта, — и положили ему жалованье гораздо выше, чем у его предшественника Але, хотя тот был в годах и довольно известен. Почти как в договоре, заключённом в Арнштадте, жалованье складывалось из следующего:

«85 гульденов наличными, к которым прибавятся натурой:

54 бушеля зерна;

2 поленницы дров — одна из бука и другая из дуба или тополя;

6 раз по 60 вязанок хвороста, доставленных к его дверям;

всё это за неимением земельного участка».

Добавим к этому, что ему предоставили тележку, чтобы удобнее было переезжать. Наконец, всё было улажено, и 29 июня молодой органист подал в отставку, которую власти Арнштадта приняли без всяких возражений. Наверное, они сами испытали облегчение от того, что теперь им не придётся разбирать стычки с нерадивыми учениками, хотя кое-кто, возможно, и сожалел о талантливом исполнителе. Место Иоганна Себастьяна в Новой церкви занял другой Бах — кузен Иоганн Эрнст, который подменял его в те четыре месяца, что он провёл в Любеке. Это естественно, семья есть семья.

И вот летом Бах перебрался в Мюльхаузен и принял на себя новые обязанности. Там его встречал, среди прочих, управляющий Иоганн Адольф Фроне, пастор церкви Святого Власия, человек благочестивый и любезный, о котором мы ещё поговорим. Переходя на новое место, Иоганн Себастьян был должен подготовить и свою свадьбу, намеченную на осень.

Между тем клан Бахов пережил печальное событие — смерть Тобиаса Ламмерхирта, брата матери Иоганна Себастьяна, случившуюся в августе. Однако покойный подумал о будущих новобрачных и их нуждах, оставив племяннику наследство в 50 гульденов: неплохое подспорье. Эти деньги скоро очень пригодятся, можно будет не скупиться на свадьбу и как следует её отпраздновать. Кроме того, это хороший повод вновь собраться всем вместе.

«И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному…»; «Пленила ты сердце моё, сестра моя, невеста!..»; «И прилепится к жене своей, и будут два одною плотью; так что они уже не двое, но одна плоть…» Эти библейские фразы, должно быть, вертелись в ночь перед свадьбой в голове молодого лютеранина, женившегося в октябре. Возможно, он раскрыл наудачу свою Библию, чтобы перечитать Песнь песней или евангельский рассказ о свадьбе в Кане Галилейской… Или более прозаическим образом думал о приготовлениях к завтрашнему дню? Нет никаких сомнений, что перед торжеством надо было подумать обо всём: хватит ли вина, сколько приедет гостей, где пировать, какую музыку подобрать к церемонии… Существует ли лучший способ самоутвердиться в жизни, стать взрослым во всеобщем мнении?

В трёх километрах от Арнштадта лежит деревушка Дорнхайм, там служит пастором друг Иоганн Лоренц Штаубер, его недавно скончавшаяся жена состояла в родстве с Бахами. Наверняка Иоганну Себастьяну много проще общаться с ним, чем с пасторами Арнштадта, своими бывшими работодателями, потому-то 17 октября 1707 года он и попросит устроить венчание в маленькой сельской церкви. На сей раз за органом не Бах, и ещё нам известно, что молодожёнов избавили от платы за совершение обряда.

Сколько родственников приехали в Дорнхайм? И кто приехал — Бахи из Эрфурта или из Эйзенаха? Были друзья Stadpfeifer’a и органисты, бургомистр Фельдхаус и кузины — сёстры невесты. Поздравляли, обменивались новостями, говорили о рождениях, кончинах, отъездах… Днём, после обильной трапезы, все вместе взялись за инструменты, чтобы восславить любовь новобрачных несколькими прочувствованными произведениями. У Иоганна Себастьяна наверняка звучала в голове ария из одной из последних свадебных кантат маэстро Букстехуде — «О радостный час, о праздничный день» («Ofrohliche Stunden, oherrlicher Tag»), слова которой дышали одновременно нежностью и мудростью:

Но гости вздумали импровизировать, затеяли разнузданную игру, рассыпая вольные шутки или неся околесицу, предтечу автоматического письма или «изысканного трупа» сюрреалистов XX века. Однако это не означает, что играли посредственно или небрежно…

Гости разъехались, бочки опустели, инструменты смолкли — можно спокойно вернуться в город, а затем отправиться в Эрфурт на непродолжительный «медовый месяц». Со своей стороны, Иоганн Себастьян высоко оценил приём, оказанный ему Штаубером, и не забудет об этом, когда восемь месяцев спустя пастор вступит в новый брак с Региной Ведеман. Друг стал родственником, и Бах сочинит по случаю новой свадьбы, всё так же в Дорнхайме, кантату «Господь помнит о нас». Дружба нашла такое конкретное выражение.

Кантата! Звучное слово вырвалось на волю и будет следовать за Иоганном Себастьяном всю его жизнь. Хотя до гигантского творческого процесса в Лейпциге ещё далеко, первые значительные кантаты композитора были созданы в Мюльхаузене. Само это слово, пришедшее из Италии, первоначально означало пьесу для голоса в сопровождении нескольких инструментов, но эта концепция сильно обогатилась, и кантаты стали писать для нескольких солистов или хоров. Во времена, когда не делалось различия между церковным и светским, эта музыкальная форма использовалась, чтобы отметить самые разные моменты жизни: кантаты для церковной музыки, бывшие частью литургии или исполнявшиеся по другим случаям, — своего рода духовные концерты; кантаты, которыми отмечались события общественной жизни, рождение или смерть важной особы, торжественное открытие органа или юбилей; кантаты для удовольствия или развлечения, какие исполнялись при дворе или в кафе… как оперная музыка. В последнем случае ничто не запрещало использовать мифологические сюжеты или бытовые темы.

Поэтому нет ничего удивительного, что по случаю избрания нового муниципального совета Мюльхаузена Бах написал кантату «Господь — мой царь», звучавшую весьма торжественно. Он действовал как городской служащий и, похоже, сумел создать небольшой, но хороший оркестр для её исполнения. Конечно, здесь далеко до пышности Abendmusiken его учителя Букстехуде, но — небывалая честь! — музыка понравилась, поскольку кантату решили издать. Первый повод для гордости молодого композитора. И власти тоже остались довольны: они не пожалели о своём выборе, церемония прошла с блеском.

Среди церковных кантат этого периода, дошедших до наших дней, отметим прежде всего поминальную кантату «Actus tragicus» — «Смертный час — Божий час» («Gottes Zeit ist die allerbeste Zeit»), которой позже восхищался Феликс Мендельсон за согласованность хорала с библейским текстом, а также вариации на тему «Из глубины воззвах» («Aus der Tiefe rufe ich, Herr, zu dir!»). Музыковед Вольфганг Зандбергер считает, что эти произведения находятся на пересечении влияний, передающих «глубокое знание выразительной музыки органистов Северной Германии», а «с другой стороны, сочетание текстов и форма разных частей вписываются прежде всего в традицию Центральной Германии». И как не упомянуть о настоящем шедевре — кантате «Христос лежал в оковах смерти», текст которой основан на семи строфах пасхального гимна Мартина Лютера! Христос, лежавший в оковах смерти, стянутый пеленами, упомянутыми в Евангелии, должен воскреснуть, о чём говорится в последнем дуэте перед финальным хором. Бах достигает в нём вершины вокального искусства и небывалой высоты чувств в изъявлении веры.

Но что, в самом деле, думали прихожане Мюльхаузена о музыке молодого господина Баха? Ясно, что она попирала некоторые твёрдо укоренившиеся обычаи и вносила свою лепту в спор о том, как жить в лютеранской вере. Рассмотрим этот вопрос подробнее.

Начав Реформацию, выступив против католических властей во имя нового представления о вере, Мартин Лютер спровоцировал появление в будущем других течений в лоне самой протестантской традиции, обновлявших или даже оспаривающих её. Так, в XVII веке в Германии широко распространилось пиетистское движение, оказав сильное влияние на умы. Простое пробуждение, растормошившее задремавшие лютеранские церкви? Если верить Филиппу Якову Шпенеру (1635–1705), пастору и богослову из Эльзаса, стоявшему у истоков этого течения, всё гораздо серьёзнее. Он считал первоочередной необходимостью вернуться к более восприимчивому, более духовному христианству. В своей книге «Благочестивые желания», бестселлере той эпохи, этот проповедник, который позже будет жить в Страсбурге и Франкфурте, со страстью описывает жгучую необходимость вернуться к Богу:

«Нам надлежит показать, что всё, что не исходит из сердца, есть лишь лицемерие, и приучить людей прежде всего заботиться о внутреннем человеке, пробудить любовь к Богу и ближнему подобающими способами, а затем действовать сообразно. Следственно, надлежит беспрестанно указывать на то, как Божественные средства Слова и таинств касаются до сего внутреннего человека и что ни в коем случае нельзя внимать Слову внешним ухом, надобно позволить ему проникнуть в сердце, мы должны в нём слышать о Святом Духе, ощущать его печать и силу Слова Его с живым утешением».

Как видно, Шпенер довольно талантливо говорил о Боге в сердце ещё до Паскаля. Но подчёркивая, что крещение, вера и чувство спасения недостаточны для самого спасения, проповедник слегка отступает от строгой лютеранской доктрины, хотя и опровергает это. Отвергая чересчур интеллектуальный подход к вере, Шпенер выступает с осуждением богословских споров, превращающихся в бесплодные стычки и отвлекающие христиан от главного. Почему не вернуться к непосредственному чтению Слова Господня на небольших собраниях? — спрашивает он. Почему не обратиться к истинному смыслу молитвы?

Это движение духовного пробуждения, которое порой чересчур поспешно уподобляют квиетизму, зародившемуся во Франции с лёгкой руки Фенелона и госпожи Гюйон, к великой досаде Боссюэ, не привело к расколу в Церкви, однако настаивало на вере как личном опыте. Предваряя идеи эпохи Просвещения, пиетизм не без оптимизма смотрит на пришествие нового мира, преобразованного Духом.

Шпенер умер и 1705 году, и конфликт между ортодоксальными лютеранами и пиетистами продолжился «в низах». В Мюльхаузене он нашёл воплощение и двух личностях: пасторе Айльмаре и управляющем Фроне. Георг Кристиан Айльмар (1665–1715) представлял первое течение, причём довольно непримиримо, и любил напоминать о великих принципах лютеранской ортодоксальности, о важности спасения единственно через веру. Он проповедовал в церкви Святой Марии и быстро подружился с Иоганном Себастьяном, даже сотрудничал с ним, например написал слова к кантате «Из глубины воззвах», которую заказал для своей церкви. Зато управляющий Фроне, непосредственный начальник Иоганна Себастьяна, последователь пиетизма, не был так строг в своих убеждениях. Хотя он и желал склонить христиан Мюльхаузена к менее формальному отношению к религии, но не стремился разжечь былые братоубийственные конфликты. Но проблема в том, что музыка тоже становилась предметом богословских разногласий… Можно легко себе представить диалоги двух пасторов, порой проходившие на повышенных тонах:

— Господин Айльмар, эта ария, которую органист Бах исполнял намедни, слишком сложна! Наши прихожане ничего не поняли! Чем слушать эти вариации на тему Евангелия нынче в воскресенье, я предложил им прийти и вместе поговорить о самом тексте, свободно помолиться после службы! Так они лучше усвоят смысл…

— Вы заблуждаетесь, господин Фроне! Ведь сам брат Мартин, наш Мартин Лютер, призывал нас воздавать хвалу Господу пением! Нет ничего слишком прекрасного для прославления Бога, как сказано в Псалмах! Если не петь вместе хорал, наша община рассыплется на кучки, читающие Библию, которым вы благоволите…

— Я вовсе не стремлюсь дробить нашу Церковь, господин Айльмар… Я только хочу привести её ближе к Христу. Слишком много мелодий, слишком много украшений, слишком много инструментов удаляют нас от него, и сие весьма прискорбно. Как может Дух говорить с нашим сердцем, когда множество голосов заглушают его собственный?

Споры двух пасторов, вероятно, могли длиться бесконечно, переходя из одной тональности в другую. В определённый момент они, должно быть, достигли такой высоты, что местным властям пришлось вмешаться, чтобы положить им конец.

Тем не менее, хотя Айльмар покровительствовал искусству Иоганна Себастьяна, его начальник Фроне вёл себя гораздо более сдержанно, особенно в отношении концертных произведений, предпочитая традиционное пение. Бах же со всей бескомпромиссностью, на какую был способен, когда защищал собственное музыкальное творчество, принял сторону Айльмара, поскольку также тяготел к ортодоксальному лютеранству. В очередной раз он поставит себя в неловкое положение по отношению к новому работодателю. Так не могло длиться бесконечно.

По прошествии времени, не ставя под сомнение неопровержимые художественные аргументы Баха, трудно понять столь радикальный выбор между двумя пасторами. Если послушать кантаты этого периода и как следует изучить их тексты, по сути, они не так уж далеки от пиетистского мышления. Разве они не перешагнули через время и пространство, чтобы говорить о Боге, вещающем сердцу? В этих произведениях выражена не только некая догма или чисто интеллектуальная концепция, но и глубина побуждений, движений души верующего.

Говоря о годе, проведённом в Мюльхаузене, Альберто Бассо использует два слова: «разочарование» и «унижение». Конечно, конфликт, о котором мы говорили выше, жизнь не украшал, однако тот период не состоял сплошь из провалов и поражений: Бах счастлив в браке, некоторые его сочинения имеют успех, он обзавёлся крепкими дружескими связями, например с Айльмаром, к тому же заимел учеников, которые уже начинают неплохо ему помогать, например Иоганна Мартина Шубарта (1690–1721) и Иоганна Каспара Фоглера (1696–1763). Параллельно Бах будет наседать на муниципалитет, чтобы его орган как следует реставрировали, и довольно легко добьётся своей цели.

Орган церкви Святого Власия был восстановлен в прошлом веке мастером Бендером, с которым мы уже встречались на церемонии освящения органа в Арнштадте. В данном случае Бах с замечательной технической точностью в своих оценках потребовал переделать все мехи и пневматический тракт, добавить третью клавиатуру и дополнительные регистры. Всё это было нужно для большей мощи и разнообразия планов и регистровки.

Для города, разорённого недавним пожаром, эти расходы могли оказаться неподъёмными, и можно себе представить, какую настойчивость пришлось проявить Иоганну Себастьяну, чтобы добиться своей цели! Начались тяжёлые переговоры с мастером Бендером; после многих споров сговорились наконец на сумме в 230 талеров. Приходу придётся поднапрячься! Ремонт затянется больше чем на год, после чего Бах сможет приехать на освящение и опробовать инструмент.

Но в последние месяцы пребывания в Мюльхаузене он был занят не только переговорами об органе, но и поисками нового места. Некая сила толкала его вперёд! Планы снова держали в строжайшей тайне, посвятив в неё лишь нескольких членов семейного круга. Поэтому наниматели, пригласившие его в церковь Святого Власия, очень удивились, получив 25 июня 1708 года прошение об отставке:

«Хотя моей конечной целью всегда было с наслаждением исполнять регулярную церковную музыку во славу Божию и по вашей воле и вообще по возможности и по мере моих слабых сил способствовать развитию почти повсеместно набирающей силу церковной музыки, которая зачастую лучше разработанной здесь гармонии; хотя я собрал в округе, и не без затрат, обширный репертуар отменных церковных сочинений; хотя я, в соответствии со своими обязанностями, составил проект по исправлению недостатков органа; хотя я повсеместно справлялся со своей задачей с радостью, всё это, однако, свершалось не без помех, и на сегодняшний день непохоже, чтобы положение изменилось, а мне так бы хотелось в будущем порадовать некоторые души сей церкви. Добавлю к этому, что мне приходится вести здесь весьма стеснённую жизнь: уплатив за жильё и купив продукты потребления первой необходимости, я остаюсь почти без средств.

Богу было угодно, чтобы в моей жизни произошла непредвиденная перемена, сулящая мне достаток и осуществление моей цели (каковая есть исполнение священной музыки без помех, чинимых мне другими): я принял с благодарностью приглашение в придворную капеллу и камерный оркестр Его Светлейшего Высочества герцога Саксен-Веймирского.

С почтением и покорностью довожу эти планы до снедения моих милостивейших патронов и прошу их соблаговолить принять во внимание мои скромные услуги и предоставить мне отставку…»

Надо читать и перечитывать это письмо, в котором смешаны вольность и почтительность, требовательность артиста и соображения чисто материального порядка, вплоть до издёвки в конце, когда органист ни с того ни с сего объявляет, что нашёл кое-что получше. Но стало ли решение Баха полной неожиданностью для адресатов письма? Словно оправдываясь, он перечисляет вначале свои качества верного слуги: он хорошо исполнял свои обязанности, попытался развить музыкальные вкусы, заботился об органе и даже получал удовольствие от своей работы… А главное, он настаивает на «регулярной церковной музыке во славу Божию и по вашей воле». Что он понимает под этой формулировкой? Свободу исполнять кантаты, как он того желает, не получая без конца упрёков от пиетистов? Возможность обеспечить определённый уровень исполнения благодаря достойным музыкантам? По сути, как говорит сам Бах, нужно довести искусство до совершенства.

Однако нас до сих пор поражает свобода, с какой музыкант говорит о недовольстве своим материальным положением, приземлённый реализм, диссонирующий с возвышенными эстетическими соображениями. В этой устойчивой и немного шокирующей двойственности — весь Иоганн Себастьян. Вместе с его начальством мы узнаем о его назначении в капеллу герцога Саксен-Веймарского.

На следующий же день его отставка была принята.