Всю ночь белого было не видно и не слышно, а под утро, к куда более, скажем так, цивилизованному, ладно, хватили через край, к более приличному месту в тех же почти краях, приехал автобус с развеселыми туристами с самых разных краев света, желающих повидать чудовищное и жуткое болото Манчак, овеянное легендами, которые мастерски и невзначай раздували донельзя перед своими пассажирами владельцы лодок и они же — проводники, гиды, а заодно и погребальная контора, как пойдет. Послушать их, так каждая выбоина на весле была оставлена осатаневшим аллигатором, а кто понаглее, так намекал и на оборотней, каждая выбоина на бортах была оставлена ударами когтистых пальцев всплывающих из бездны покойников, особенно беспокойных в этом месяце, кстати, может, передумаете, а если нет, то есть еще… Точнее, нет, уже нет. Что? А, пустяки. Раньше мы порой брались и за ночные экскурсии, но не в этом октябре. Тут не найдется лодочника, что повезет людей в этом октябре по Манчаку. Нет, нет и еще раз… Сколько? Смеетесь? У меня дети. И жена. И у всех остальных тоже. Сколько?

Белый, пришедший к пристани пешком, был замечен владельцем одного из суденышек издалека. Тот вел себя не как турист. Не было у него с собой ни фотоаппарата, ни видеокамеры, лишь висела на боку какая-то длинная сумка. Руки он держал в карманах, а на голову его был наброшен капюшон. Видны были лишь его седеющая борода с усами и длинные космы.

«Наркоман? Бомж? Да нет, вряд ли» — подумал капитан лодочки, стоявшей несколько наособицу. Брал он намного дороже остальных.

Он привычно протянул белому листок, как и остальным, в котором тому надлежало расписаться, чтобы было потом, что предъявить властям. В листке, собственно, самым важным являлся один пункт — никто не имеет никаких претензий к тому, что, упав за борт, утонет или будет съеден. Останавливаться для его спасения было просто опасно — тогда аллигаторы получили бы куда больше мяса, чем один, упавший за борт, идиот. Белый, не читая, поставил длинную, четкую подпись на незнакомом Самюэлю, как звали этого дорогостоящего негра, языке. Буквы, которые стояли в графе «Подпись» были ему незнакомы. Часть была, вроде бы как, английскими, а часть — черт-те что.

— Это что такое? — Резко спросил он у белого. Не было нужды судиться потом с его родней, если такая есть. Хотя… Но все-таки.

— Я говорю на вашем языке, — отвечал тот с тяжелым, незнакомым тому акцентом, — но я не умею на нем писать. Не переживай, мужик, тут написано все, что нужно и любая экспертиза, если что, подтвердит мой почерк. Я написал на своем родном. Это моя подпись. Можешь считать, что она тоже годится.

После чего он отдал деньги за билет и уселся ближе к борту.

Впоследствии капитан авианосца не поленился и, зная уже национальность пассажира, нашел человека, который перевел ему подпись, складываясь со смеху. Она гласила: «Да пошло оно все на х…».

За все путешествие по таинственному Манчаку, которое про себя Самюэль величал «Маршрутом для белых дебилов номер один», самому простому и безопасному, но, тем не менее, достаточно мрачному из-за окружающих его деревьев, а еще более из-за таинственной атмосферы, навеки поселившейся над этими болотами, и, кроме того, здорово разбодяженной его собственными рассказами, что наводили ужас на туристов даже днем, белый не сказал ни слова. (К чести Самюэля будет сказано, остальные лодочники и этот-то маршрут почитали достаточно рисковым, потому он, как уже было сказано, брал куда больше).

То ли белый не слушал этого негра, то ли просто дремал — черт его знает, этого белого. Он был совершенно равнодушен. Лишь время от время вскидывал голову и осматривался. Казалось, он ищет что-то вокруг, но не находит, да и ищет лишь для очистки совести. Что-то говорило Самюэлю, что с белым еще хлопот хватит.

«С белыми, еби их мать, хлопот всегда до задницы, особенно черному парню», — мелькнуло в голове у Самюэля, когда он увидел, что какая-то ополоумевшая курица, призвав спутника сфотографировать сей подвиг, сунула в воду руку. В этот момент лодка как раз стояла напротив островка, о котором вел негр какой-то ужасный рассказ. Фигурировали там и аллигаторы, и трупы, и трупы аллигаторов, и прочее, но реальность оказалась проще и быстрее, в рассказе негра несколько недоставало динамики. Вода вскипела.

Огромная голова аллигатора, казалось, вызванная из бездн заклинаниями капитана, распахнув пасть, кинулась на лодку. Каждому, кто успел с борта увидеть эти жернова, почудилось, что это чудовище по его душу. Нет, не совсем. Хищник кинулся за законной добычей, которую днями, а то и неделями, дожидался тут — за жирной рукой тупой белой клячи. Ну, теперь будет тебе фотка, дурак, а вам — что рассказать, — успел подумать Франк, глядя на происходящее. Поделать тут он все равно ничего бы не смог.

…Этот белый, больше всего походивший на тех самых призраков, что алкали увидеть туристы, почитающие себя экстремалами, и умело, якобы невзначай, не для передачи, упаси Бог! — запугиваемые черным, так вот, стрелял этот белый так… Вернее, все было не совсем так.

В минуты реальной опасности что-то почти всегда случалось со зрением Самюэля. Что-то такое, что несколько раз спасало ему жизнь — картинка словно зависала перед ним, время замедлялось, а звук исчезал зачастую вообще. Причем сам он мог двигаться в это время почти что в своем обычном ритме, правда, потом оказывалось, что он здорово вымотан. Картинка поплыла, он видел, как вяло и неспешно смыкается пасть аллигатора на руке истошно вопящей идиотки (аллигатор обозначил себя чуть раньше, чем принято у них, бьющих сразу и наверняка — то ли оголодал, то ли знал, что делает), как вдруг белый, что так и сидел со своей сумкой, вскочил, одновременно кинув руку в эту самую сумку.

Над Манчаком, оглашающимся привычным, увы, для этой воды, воплем дуры-бабы, прогремел гром. Практически сдвоенный.

Замедленным своим зрением увидел Самюэль, как правый глаз аллигатора вместе с куском черепа, словно вдруг провалился внутрь его же головы, а затем верхняя челюсть его практически оторвалась, оставшись болтаться на куске мяса и кожи. Видел еще кормчий, как разорвался бок у сумки этого странного мужика, откуда полыхнуло неспешно синее пламя.

Эхо еще кидалось, словно само собой и напуганное, меж деревьев, островков и над водой, как белая дура упала на руки своему мужу, успевшему сделать отменное фото, аллигатор, убитый наповал, с развороченным черепом, погружался на дно, обеспечив сородичей свежим мясом, а белый, как ни в чем не бывало, сел на свое место, выудил из сумки ружье-двустволку, переломил, выкинул гильзы за борт, а в стволы сунул еще два патрона. Сложил ружье, убрал в сумку, ту пристроил на колени и закурил.

— Эй, мужик, — окликнул того Самюэль, — ты всегда носишь на прогулку гранатомет? — Ибо такого калибра Самюэль еще в жизни своей у ружей не видел.

Белый молча кивнул, не сказав ни слова.

— А разрешение у тебя на него есть? — Как-то, словно бы на «автомате», продолжал Самюэль расспросы. Тут белый впервые посмотрел ему прямо в глаза, так ничего и не сказав. Самюэль решил, что расспросы эти ни к чему. Тем более, что пассажиры его впали в дружный коллективный шок, восторг, истерику, меняясь ролями с лихорадочной скоростью. На капитана они просто накричали, напирая на то, что не стоит задавать глупых вопросов человеку, спасшему их всех, и его, между прочим, осла, тоже, от верной смерти. Затем, спохватившись, они кинулись к странному мужику, и тот все же разжал губы, сжимавшие сигарету.

— Отъебись все от меня, — сказал он мрачно и повернул голову в сторону болота.

…Когда лодка, привезя с собой страшно довольных своей отвагой и приключением, туристов, подошла к берегу, белый сошел на причал последним. Присел прямо на задницу, кинув сумку сбоку и закурил, достав из одного из бесчисленных карманов пачку сигарет неизвестной негру марки. Золотая пачка с теми же, неизвестными капитану, буквами, что и на подписи. Он пару раз затянулся и махнул рукой, подзывая владельца к себе.

К слову сказать, в Новом Орлеане негры давно уже отвыкли от того, что белый масса может махнуть им рукой и ниггер поспешно бежит на его зов. Самюэль возмутился. Но поведение странного человека, как и сам человек, его заинтересовало, особенно после происшествия в лодке и поэтому он все-таки подошел.

— Что тебе, «снежок»? — Грубо сказал он. В конце концов, его рабочий день закончился, и перед сидел просто один обалдевший то ли от жары, то ли от ядовитого дыхания болота, белый.

— Слушай, то, что ты сейчас показал, парень, — раздался его глуховатый голос, — это не болото Манчак. Это вообще не Манчак. Это шоу для идиотов. Мне сказали на берегу, что ты лучший, кто знает эти болота. Может, даже лучше, чем думаешь сам.

— Ну, приходи на экскурсию, «снежок», она состоится ночью. Народу, правда, будет меньше, а может, и больше, но для тебя место в лодке я обязательно найду, я тебе обещаю. Но и стоить оно будет дороже.

— Это резонно, — согласился белый и сунул в руку черного сложенную купюру. — Я вернусь к закату. Во сколько отходит твоя лодочка?

— Как обычно. Как только стемнеет.

— В таком случае, я буду тут до того, как стемнеет, — с этими словами он поднялся, не заметив протянутой ему руки Самюэля (тот бы голову прозакладывал, что это не было нарочитым, но меньше всех он бы смог объяснить, почему он так решил. Хотя старина Франк его бы прекрасно понял), повернулся и зашагал в сторону города, исчезнув среди маленьких домов, которые постепенно сбегались к тому самому мосту, что делил город надвое.