Они столкнулись… Нос к носу не вышло бы — макушка Маронге доходила сержанту хорошо, если до поясного ремня.

Маронге как раз встал в полный рост, выйдя из состояния странного оцепенения — его трясло и одновременно, жгло, как огнем, руки и ноги отказывались повиноваться, а дух метался где-то над верхушками деревьев, странных деревьях, высоких, как скалы, толстых, как скалы, в стволах которых горели рядами странные желтые огни, не дававшие тепла. Он понял, где он был — там они живут. Белые. Оттуда пришли. Туда и ему.

Сержант вскинул автомат просто на рефлексе. Но разум, который так странно себя повел, успел не позволить убить ему этого маленького черноголового каннибала, увешанного головами.

Сержант встал, как вкопанный. Он понимал, что перед ним — последний из народа, который он уничтожил. Что ему сказать? Даже если бы он мог сказать? Что он виноват? Что он больше не воин? Что сказать человеку, который остался на земле совсем один, причем по твоей милости? Если не только по твоей, вины это не умаляет — не без тебя же. Стрелял-то, как все. И вот тебе — просто последний штрих. Просто последнее знамение, знак, что решение, принятое тобой, верно — уходить на покой. Больше никогда не убивать. Никого. Вот и все. Стоящий перед ним карлик, с черными волосами и почти черной кожей, с какими-то странными рисунками на лице, вырезанными чем-то острым, с большой, не по телу, головой, с огромными глазами и маленьким носом, узкими щеками, выпуклым лбом и твердым подбородком без следов какой бы то ни было растительности, словно отделился от дерева. На поясе у него висели головы, как он видел, белых, плотно, одна к одной. Такие же висели у него и на манер портупеи — от пояса до плеч, крест-накрест и, видимо, на спине он тоже был увешан головами. Одет он был в набедренную повязку, в руке держал трубку, в свой рост длиной, а в другой руке — нож, похоже, каменный.

Малыш-людоед. Сержант понял, что начинать свой путь на покой надо сейчас. Вот прямо тут. Он опустил ствол автомата и шагнул к карлику-каннибалу. Тот не шевельнулся.

Белый вырос перед ним почти внезапно. Вот тебе и раз. Только ты понимаешь, что делать и что искать, как обязательно что-то происходит, злые духи… Какие еще духи?! Их тут больше нет! Значит, это просто трус, отбившийся от своих, или сбежавший! Как бы то ни было, он белый. Этого и так хватало за глаза. Но в руках он держал свою странную палку с сучьями, из которой, как видел Маронге, так лихо летели светляки, пробивавшие стволы деревьев. Беда. Палка эта смотрел Маронге прямо в голову. Выстрелить Маронге не успел бы — это он понимал. Остается ждать. Сейчас будет решено, прав он, Маронге, в своем решении, или нет. Что-то произойдет. Так всегда бывает. Трусливый белый не мог быть тут просто так — лес огромен, а он вышел прямо на него. И палку опустил. Тур-тур?

— Слушай… Черт, я не знаю, блядь, я не знаю, что тебе сказать, да что тут сказать? Я больше не хочу ни крови, ни войны, я тебя не трону, не бойся, честно, не трону, я не буду стрелять, — тем часом говорил сержант, понимая, что дело тут в интонации. И улыбался.

Улыбается. Показывает зубы. Говорит, что зубы в порядке и что он меня съест. Что делать. Ждать дальше? Да. Пока ждать.

— Мужик, ну, просто просить прощения глупо, да и как — я не умею… Я просто уйду и все. Я никого сам не убил в эту ночь, за пулеметами и минометами сидели другие, мины ставили другие, снайпером я не был, с боевых машин не стрелял, но больше я всего этого видеть не могу. Уходи в лес, не бойся, поворачивайся и уходи, это же твой лес, ну, найдешь себе… Кого-нибудь… Кого? Господи, кого тут искать? Ты боишься? Все, смотри, я бросаю автомат, видишь?

Что говорил? Все дураки, кто белый. Взял и бросил свою палку со светлячками. На войне. В лесу. Отстав от своих. Бросил оружие. Недоумок?

Маронге пожал плечами, шагнул к сержанту и, подпрыгнув, легко рассек тому горло от уха до уха. Кровь хлынула на его голову, когда он приземлился и Маронге облизнулся — он был прав. Надо идти к ним. Он присел над упавшим сержантом, подумывая — брать ли с собой его голову? Куда ее? Обработать некогда, да и своих куча…

— Заслужил, — одними губами прошептал сержант, так как горло его больше звуков издавать не могло. И легко, светло улыбнулся. Вот и покой.

Значит, так надо.

— Тур-тур-тур! — Маронге плюнул на голову белого. Он не хотел больше собирать такие тсантсы. Да и кому они теперь нужны? Никому. Просто надо идти к реке. А что до этого дурака… Это знак. Ответ. Он был прав. И точно пойдет к белым домой, чистить место под возвращение своего народа на землю. На эту, другую, неважно. Он остался один — но сделает то, что поможет многим. Один.

Значит, так надо.