До дома Крышки Моана долетел быстро. Жил тот недалеко, последнее время доходы его возросли, и он мог себе позволить жить неподалеку от Джекки.

Моане было глубоко наплевать, а точнее, он даже не думал о том, что там может попросту оказаться засада. Там мог дожидаться его хоть сам дьявол белых людей, сейчас маори нельзя было остановить ничем.

У подъезда, в котором проживал новый главарь «Стальных крыс», стояла «Мазда», в которой сидели двое ребят из банды. Мозг Моаны, человеческий разум, давно утонул в безумии ярости, он с огромным трудом сдержал свой порыв начать убивать прямо тут, с этих двух.

Старый «шевроле» ударил «Мазду» в багажник, а Моана выскочил на ходу, не дав машинам остановиться в новом их положении, через открытое окно выдрал из кабины водителя, но ударить не успел, к счастью.

— Моана, это не мы, мы здесь, чтобы передать Крышке общее решение быть на сходке сегодня вечером, в девять, в «Быке»! — Парень понимал, что говорить надо кратко, громко и искренне, это говорил его инстинкт самосохранения, и он его не подвел.

— Вон отсюда, оба, вместе с ведром, я сам все передам, — голос Моаны мог принадлежать кому угодно, но не тому мужику, которого оба парня знали год, общались, даже разговаривали несколько раз. Этого человека парень не узнавал.

— Как скажешь! — Поспешно крикнул он, а Моана, забыв об обоих, ногой распахнул дверь и кинулся в подъезд.

— Кажется, сход будет без Крышки, — сказал второй парень, подходя к первому, который нервно раскуривал сигарету, он даже не подумал подшутить над тем, как его дружок обделался в руках Моаны.

— Поехали отсюда, — все, что удалось в ответ выдавить парню с сигаретой, он упал на заднее сидение, его друг вскочил за руль и «Мазда» исчезла со двора.

Лифт, нет, дверь лифта хрустит, ломаясь, нет, не то, лестница, где, где, вот, дверь, чья дверь, упала, можно идти, нет ничего, ни камня вокруг, ни жизни, ни смерти, есть то, что было когда-то Моаной, есть убийца, которого тоже, кажется, как-то зовут, ступеньки, ступеньки, ступеньки, длинный коридор, обзор тонет в кровавом тумане, застит глаза, сужает обзор, вещи теряют резкость, потом исчезают, оставаясь лишь темными пятнами, мешающими движению, умирает звук, полностью, мир онемел, он мертв, мертв, как Джекки, Джекки, Джекки, Джекки, воет кровь в голове, воет, воет бурей над морем то, что было когда-то душой Моаны, в которой нет места сейчас ничему, ни для кого, где, где, где?!

Со стороны это выглядело жутко. Человек среднего роста и могучего сложения несся по лестницам, словно ослепнув, глаза его были совершенно белыми, радужка слилась с белком, двери или перила, что ему мешали, просто падали, как сделанные из песка, это было не чудовище, это была куда более жуткая тварь, чем любое чудовище, которых боялись люди.

— Нет способа остановить маори, который твердо решил убить, — учил маленького Моану папа, — нет способа остановить маори в ярости.

— А смерть, папа? — Спросил тогда маленький маори.

— Смерть — лишь другая форма жизни. А ярость, сынок, одинакова на обеих сторонах.

Тогда Моана чуть было не усомнился в словах отца, но потом, когда дрался над трупами семьи, понял, что тот был прав. Нет в природе способа, чтобы остановить маори, который решил убить. Сейчас он чувствовал только это. В армии, на войне, он был командиром отделения, и ему приходилось думать и отвечать за своих ребят, а сейчас — сейчас он не отвечал ни за кого, на себя, Гаваики и все остальное ему было плевать. Как плевать на то, сколько людей сейчас может быть у Крышки, кто эти люди, чем вооружены — плевать. Он все равно убьет его, чтобы это ему ни стоило. Будь там один Крышка, или общий сход, или наряд полиции, или артиллерийский расчет — плевать. Он не сумел бы сейчас облечь свои чувства в слишком длинное слово: «Плевать», а потому просто грозно выл, проламывая ставший вязким, густым, липким воздух, который мешал ему сейчас.

Дверь он выбил сходу, не останавливаясь в своем бешеном рывке, зародившимся еще у больницы, к квартире Крышки, просто ударил в нее ногой и она вылетела вместе с косяком, какой-то человек, совершенно голый, но с обрезом, выскочил почему-то откуда-то из ванной, пар, туман, кровавая пеня в глазах, ничего не видно, выстрел, мимо, ответный удар Моаны, шея разбита вдребезги, смята, голова не отлетела лишь потому, что, кровь горлом, голова завернута на спину, плевать, кто еще, где, волна ярости не звериной, но человеческой, той, что не делает разницы меж живыми и мертвыми, волна алого цвета несет Моану по квартире, еще дверь, почему никого, где Крышка, еще дверь, упала, кровать, развороченная, Крышка, голый, вот, все!

На миг Моана встал, чтобы дать Крышке подняться на ноги. Голый мужик в коридоре и одна постель, развороченная, в которой пребывал Крышка, не интересовали его, ему всегда было наплевать на человеческие пристрастия. Застань он Крышку в постели с супоросой свиньей, это не смутило бы его.

— Вставай, Крышка, — ярость Моаны не угасла. Говорить он сумел лишь потому, что воля, воля бойца в десятках поколений, на миг обуздала безумие, направило его в одно русло, иначе он просто разнес бы все вокруг и Крышка, не исключено, что сумел бы уйти, пока бешеный маори громил бы все, что попадалось ему на пути.

Крышка знал, на что способен Моана. Маори. И не боялся его. Да. Как ни странно это звучит, не боялся. Маори по крови, он плохо умел бояться, а его фиаско на пустыре год назад — просто ошибка, которые бывали и у великих чемпионов, и у великих героев. Она не научила его страху. Он был очень далек от того, чтобы недооценивать рыбака, но бояться — не боялся.

Он сел на постели, глядя на Моану. Встал, поворачиваясь к тому спиной, нагнулся, поднял с пола трусы и, не спеша, натягивая их, шагнул вдруг к окну, оказавшись у кресла, стоявшего к окну спинкой и сел в него. Теперь от Моаны его отделяла комната, у одной стены которой стояла кровать, а у другой шкаф, да еще хрупкий журнальный столик, стоявший прямо перед ним.

— Я хочу сказать кое-что, Моана, пока не начали, — голос Крышки был спокоен.

— Говори, — голос Моаны Крышка, как и ребята во дворе, не узнавал, но и сам он начинал чувствовать, как загудел его позвоночник, что всегда бывало преддверием к приступу ярости.

— Я маори, как ты знаешь. Мое имя Анару. Я из рода воинов с Юга, — улыбнулся тот, кто звался Анару.

— Я не слепой. Твое «моко» у тебя на лице, вставай, ублюдок, — Моана говорил все тем же мертвым голосом. — Только не зови себя воином, ты уже даже не маори.

— Да что ты? — Анару перешел на родной, до того он ни разу не показал, что знает его, — я приехал сюда так же, как ты — за деньгами, дрался в клетках, только я умнее тебя.

— Ты бандит. Обычный бездомный пес, бегающий за кусками, — ответил Моана. Разговор был в традиции. А заодно давал собраться. Ярость не ушла. Не ушла и не уйдет.

— Да. Я понял, что в клетке можно стать калекой до того, как заработаешь, а можешь так и пробыть никем, пока не уйдешь на бедную старость. Улица давала мне больше, Джекки взял меня из клетки к себе. Он умел выбирать людей.

— Умел. Тогда, видимо, ты еще был человеком, — согласился Моана.

Анару встал во весь рост. Он был значительно выше Моаны, да и тяжелее минимум килограммов на двадцать. Мускулистый от природы, да еще и здорово накачавший мышцы в спортзале, он был ужасен. В комнате было двое, по меньшей мере, равных друг другу. Но для Моаны сейчас ничего не имело значения. Будь он сейчас способен мыслить трезво, то не стал бы и на миг обольщаться воспоминанием о том пустыре. Тогда ему повезло. Анару высунул язык.

Этот человек знал, что значит этот жест. Если Анару победит, он съест Моану.

— Нет нужды тебя есть, чтобы ты стал дерьмом, — Моана презрительно плюнул в его сторону, — воины Северы не жрут падали.

— Ты можешь шипеть, как уж, сколько душе угодно, северный ублюдок, я, как и ты, с ходу сосчитаю предков до первой лодки, чтобы ты там себе не вбил в голову, — Анару свирепел, кровь тоже заклокотала у него в голове.

— Предков? Ты имел в виду отцов, полагаю. Тех, кого умудрилась вспомнить твоя мамаша, — усмехнулся Моана.

Анару взвыл, его огромная ступня зацепила столик и отправила его в Моану, а сам он кинулся к стене, где висело оружие. Его Моана уже успел увидеть. Это были не сувениры из лавки. Южанин не врал. Тайаха была старой, настоящей. Но Анару кинулся не за ней.

Стол Моана встретил страшным ударом левой руки, прямым навстречу, тот разлетелся в неровные доски, часть из которых полетела обратно в Анару, который успел уже дернуть со стены свою палицу — деревянную, старую, добрую палицу, усаженную акульими зубами. Тоже не новодел, вещь старая, бывшая в деле и не раз, как мог бы заключить любой эксперт, окажись он на месте.

Анару кинулся на Моану. Тот встретил его ударом своей нефритовой палицы, которую успел рвануть из-за пазухи, продев кисть в темляк, одновременно уходя от страшного удара зубастой палицы Анару. Анару так же ушел от палицы Моаны, ударил ногой в живот, Моана отлетел к задней стене, впечатался в нее спиной, с ревом выдыхая воздух. Анару снова бросился, на сей раз он охотился на руки Моаны, а правильнее сказать, охотилось тренированное тело. Ни Анару, ни Моаны не было в комнате. В ней билась друг в друга двумя волнами ярость, когда-то носившая человеческие имена. По рукам Моаны Анару не попал, но получил тяжкий удар кулаком в грудь, отбросивший его назад. Простого человека такой удар убил бы на месте. Но Анару лишь с хрипом выплюнул на пол кровь, а Моана метнулся к нему, норовя пройти в ноги, пока палица его свободно болталась на кисти руки. Анару был умелым бойцом, он успел схватить Моану поперек корпуса и броском кинуть того в стену над кроватью. В этих новых домах стены, если они не капитальные, делают из чего попало, так что рыбак просто проломил перегородку из дранки, штукатурки, побелки и обоев со слоем гипсолита и вылетел в коридор, где валялся убитый им любовник Анару и рухнул на спину. Анару прыгнул на него сверху, прыгнул, как горилла, жуткий, раскоряченный, нацеленный просто раздавить Моане грудь или голову, но тот чудом успел перекатиться по полу и ударил приземлившегося со страшным грохотом южанина под коленки, отчего тот, в свою очередь, очутился на полу. Вскочить он не успел, Моана кинулся на него, целясь в шею, но руки у Анару были длиннее и он успел перехватить Моану в полете. Борьба шла на полу, если это безумие, где противники рвали друг друга зубами, если могли дотянуться, можно было бы назвать борьбой. Кожаный жилет Моаны лопнул сбоку и на миг спутал ему руку, Анару воспользовался моментом и начал вставать, медленно, страшным усилием поднимаясь с пола вместе с Моаной, тот тоже вскочил и теперь два гиганта ломали друг друга в стойке, бросая один другого по комнате, но не падая, каждый старался, напрягая, надрывая мышцы и связки, дожать второго до пола, нет, не получалось, два могучих тела врезались в шкаф — в боковую стенку, Анару ударился головой о какую-то железку, выскочившую из бывшего шкафа, который сложился карточным домиком, Моана же успел увидеть отлетевший в сторону дробовик, бросил Анару, дав тому полсекунды на вдох, и вскочил на ноги с дробовиком в руках.

Анару взревел от ярости, но Моана, размахнувшись, бросил дробовик в окно, выбив оба стекла в новомодном стеклопакете и оружие улетело во двор.

Анару был уже возле него, удар его палицы шел четко Моане по голове, Моана ответил таким же ударом, на скорость, кто быстрее, или оба, или его, или он, плевать, вой, стоявший в квартире, принадлежать людским глоткам попросту не мог, удар, удар, рука под руку, оба успели поставить блок под кисть противника с палицей и теперь хрипели от напряжения, стараясь расцепить руки и ударить снова. Моана вдруг резко прильнул к груди Анару, опуская руки — и его тяжелые кулаки ударили Анару по почкам. Повторить за Моаной его подвиг Анару уже не успел, да и не смог бы — его почки были разбиты всмятку, а затем последовал удар головой, который Моана нанес тому в грудь, не достав до лица — Анару отлетел назад, Моана шагнул к нему, на ходу занося палицу, но жизни в южанине было еще достаточно для того, чтобы ударить палицей воина с северного берега. Удар шел в голову. Акульи зубы мигнули нежно-желтым тоном, почему-то замеченные Моаной каким-то краем того, что некогда было его сознанием, и он понял, что это смерть. Но умереть он права не имел, блокировать же толком, или уйти с линии удара не успевал, его тело все еще двигалось по инерции движения, когда он кинулся на Анару.

Моана просто подставил руку под удар палицы, не думая, что будет, это не было поступком человека, так как с рукой он в тот миг мог смело проститься, палица должна была просто разнести его кости в пыль, после чего была бы гарантированная ампутация, но ему повезло — акульи зубы лишь вспороли кожу, а в тот же миг нефритовая палица Моаны с хрустом ударила Крышку в левую стороны головы, выше уха, проломив череп и до середины войдя в мозг. Моана вырвал палицу. Все.

То ли из-за того, что сила удара была направлена «в точку», то ли потому, что какая-то дикая судорога свело огромное тело маори, но тот не упал. А так и умер, стоя, пока из раны в голове, под огромным давлением бил фонтан крови вместе с остатками жизни. Глаза его, под гневно сведенным бровями, смотревшие на Моану, умерли. Кровь перестал бить и только тихо лилась. Воин маори умер стоя.

Моана, не обтирая палицы, присел на кровать, свернул самокрутку и закурил, глядя на стоявший перед ним труп. Он не наслаждался зрелищем, он просто ждал, когда бешенство маори оставит его, прежде чем выйти на улицу. В таком состоянии, он не осознавая, чувствовал это, он был опасен и вполне способен убить любого, кто просто попался бы ему на лестнице или на выходе.

Табак успокаивал маори, усталость навалилась на его мощное тело, плечи чуть поникли, а взгляд стал прежним, спокойным, уверенным. Он докурил самокрутку, щелчком выкинул ее во все то же окно, нынче служившее не то дверью, не то мусоропроводом, и подошел к Анару — убедился, что тот мертв, не оттирая крови с палицы, сунул ее в огромный внутренний карман своего тяжелого кожаного жилета, обмотал кровоточащие раны на руке найденным в ванной комнате бинтом, предварительно обильно залив голое мясо йодом, а затем вышел из квартиры, второй раз переступив через тело убитого им любовника Крышки.

Мозг его заработал. Первая мысль, которая имела четкую форма, была следующая: «Видимо, у Анару не было папы, чтобы объяснить, что в мире нет силы, способной остановить маори, который решил убить».

Вторая всплыла вообще ни с того, ни с сего, Моана не удивился, он понимал, что мозг сейчас просто приходит в норму и способен выдать и не такое: «Вот если бы такой бой попал в «клетку». В большую».

Маори медленно вышел из дома, начиная ощущать свое тело, которое, как он знал, скоро даст о себе знать болью, упал в «Шевроле» и медленно уехал.