Я мокрый и грязный. И замерз как цуцик. Рука так трясется, что я не могу попасть ключом в замок. Я долго корябаю замочную скважину. Открывает дверь Андрей.

– Это ты? – весело говорит он. – А я думаю, что за мышь скребется?

Я не могу ответить, меня колотит. Я скидываю промокшую куртку, и она тяжело шлепается у порога. Туда же плюхаются джинсы, а я плетусь в ванную и включаю душ. Андрей ничего не спрашивает, только молча следит за мной.

Я стою под горячим душем и никак не могу согреться. К шее будто привязали огромную гирю, и она тянет меня вниз. С ней очень тяжело, с этой гирей. Хочется упасть и зареветь как маленькому. Но даже на это нет сил.

Я вор. Я обокрал своего друга. Не только обокрал, но еще и предал. Я вор и предатель. Я еще и дрался с ним, бил его. Моего Кита. Который меня всегда выручал. Который спас меня прошлым летом, когда я прыгнул с обрыва в речку и стукнулся головой о камень. Кит меня вытащил из воды, а потом полчаса вез на рваном надувном матрасе до дороги. Телефоны у реки не работали, и он не мог вызвать скорую.

Он меня никогда не простит. Разве такое прощают? Из-за меня мы проиграли оба. И теперь у меня ни Кита, ни Ангелины.

А может быть, Ангелина еще есть? Она ведь ничего не знает. Надо найти ее и сказать, что билеты были у меня. Она поверит и останется со мной…

Нет, невозможно.

Невозможно снова предать Кита…

Я вылезаю из душа, заворачиваюсь в большой банный халат Андрея. Иду на кухню. Я еле переставляю ноги, как будто у меня еще и на каждой ноге по гире. Сажусь за стол, подпираю голову руками. Андрей ставит передо мной чашку и банку с медом.

– Пей, – говорит он. – И рассказывай. Пока женских ушей нет.

Это он про маму, которая сейчас на работе.

Я хочу ему ответить, что все в порядке, но мне так плохо сейчас… Гиря на шее превращается в огромную бетонную плиту и хочет раздавить меня в лепешку.

Неожиданно для себя я начинаю говорить.

Я рассказываю ему все. Даже про супермаркет и шоколадный батончик. Даже про Кита и ворованные билеты.

Даже про Ангелину.

Андрей слушает внимательно и серьезно. И ни разу не перебивает. И не отмахивается, как мама. И не говорит, что это все глупости и все наладится само собой, стоит только улыбнуться.

Я говорю и чувствую, что моя бетонная плита становится легче. Совсем чуть-чуть, но все-таки легче. Уже получается глубоко вздохнуть, и зубы стучат не так сильно. И ложка в руке не ходит ходуном, а размешивает мед в чае.

Андрей долго молчит. Я от него ничего не жду. Рассказал и рассказал. Что я, маленький, чтобы всерьез верить, что он может вернуть мне Кита? Или Ангелину. Или обоих.

– Егор, – говорит наконец Андрей. – А может, надо спросить девочку, с кем она хочет дружить?

– Да со мной, – устало говорю я. – Я спрашивал.

– А зачем ты тогда соревнуешься с Никитой? Зачем это бесполезное соперничество и борьба не на жизнь, а на смерть?

– Да говорил я ему! А он баран упертый и ничего не хочет понимать!

– Не ты должен ему сказать, а она.

– Она не скажет.

– Почему?

– Она не хочет его обижать. Ей его жалко.

– Да? И поэтому она спокойно смотрит, как вы враждуете?

Андрей пристально смотрит на меня. Я пью чай и думаю, что он как-то все неправильно понимает про Ангелину. Но что именно неправильно, я не могу ему объяснить.

– Ну, про девчонок этого возраста я ничего не могу сказать, – снова говорит Андрей. – Я в школе ни с кем из них не дружил, стеснительный был. Первый раз влюбился в армии, в продавщицу из магазина. Но она была уже взрослая.

Я слабо улыбаюсь. Невозможно поверить. Андрей – и вдруг стеснительный!

– И вот что я тебе скажу, – продолжает он. – Может быть, по-взрослому, но по-другому я не умею. Если женщина любит по-настоящему, она любит только одного. И ей все равно, обижается второй или нет. Ей главное – чтобы тот, первый, ее тоже любил. И она для этого все сделает. Так уж они устроены, эти женщины.

Я поднимаю на него глаза. Я не понимаю, что он хочет сказать. И он это видит.

– Как зовут эту девочку? – спрашивает Андрей.

Мне не хочется называть ее имя. И я говорю:

– Ожегова.

– А вторую? Ту, которую ты ударил рюкзаком?

– Мальцева. А при чем тут она?

– Представь, что они обе хотят с тобой дружить. Кого ты выберешь?

– Ангелину, конечно! На фиг мне эта Мальцева? – вскрикиваю я и тут же осекаюсь. Все-таки проболтался! Но Андрей будто не замечает этого.

– Если ты выберешь Ожегову, Мальцева обидится.

– Да мне плевать на нее.

– Может быть, лучше сказать им: разбирайтесь сами? Соревнуйтесь, воруйте, убивайте друг друга. А я буду дружить – с той, кто останется в живых. А, Егор? Интересно же посмотреть, как они таскают друг друга за косы.

– Андрей! – возмущаюсь я. – Ну что ты, в самом деле? Ты не понимаешь… Все совсем не так!

– Все именно так, – говорит Андрей. – Если тебе не нужна Мальцева, ты просто не будешь с ней дружить. А если тебе нравится Ожегова, ты не допустишь, чтобы из-за тебя она делала гадости, дралась и ссорилась с подругами. Когда человек тебе дорог, ты его оберегаешь от неприятностей. Разве нет?

Я молчу и смотрю в чашку с чаем.

– А теперь подумай и ответь себе на один простой вопрос: с кем на самом деле хочет дружить ваша Ангелина?

Я сердито швыряю на стол ложку, вскакиваю и бегу в свою комнату. Там бросаюсь на кровать и закрываю глаза. Ну Андрей! Зря я ему все рассказал. Как он смог все так запутать? Просто наизнанку все вывернул. Он же ничего не понимает в девчонках, он сам признался. У девчонок все по-другому, и сами они другие. Их вообще сложно понять. А Ангелина отличается от всех. Она необыкновенная. Как можно ее сравнивать с простыми девчонками?

Нет, Андрей неправ.

Но этот его «простой вопрос» все же не дает покоя. «С кем на самом деле хочет дружить ваша Ангелина?»

И правда, с кем?