Дать бы ему в лоб, этому борзому пацану в конце очереди! Сидит, наглый такой, улыбается. И смотрит ехидно, будто он сам туда не пойдет, в этот жуткий кабинет. Его счастье, что с мамашей пришел, а то уже схлопотал бы по шее за свои ухмылки. У меня разговор короткий: чуть что – сразу в глаз. Андрей, мой отчим, всегда говорит: нельзя себя в обиду давать, нельзя быть слабаком. Задевают – сразу бей, не раздумывай. Пусть тебя боятся, а не ты.

Открывается дверь, выходит девчонка, держится за щеку. И глаза какие-то безумные. То ли от страха, то ли лекарство вкололи. У меня ноет живот. Моя очередь. Я с трудом глотаю слюну.

– Идите, – говорю я бабусе с мелким пацанчиком. Тот испуганно скулит.

– А сам чего? – спрашивает бабуся. – Твоя же очередь.

– Да не моя, – говорю, – другу занял. А его все нет.

Бабуся встает, силой тащит в кабинет внука. Я глубоко вздыхаю. Наглый пацан снова улыбается. Ох, как бы я ему врезал, если бы он был один!

Да, я пропустил уже троих. А сам сижу в очереди полтора часа. Может, уже два. Как назло, забыл дома телефон, даже время убить нечем. Все потому, что собирался впопыхах. Зуб болел так, что хоть на стенку лезь. Мама дала таблетку и выпроводила к врачу. Сказала: иди, с острой болью принимают без талонов. Я пришел, да не просто пришел, а примчался! А тут боль взяла и прошла. От таблетки или от надписи на двери «Стоматолог-терапевт», не знаю. А как войти в кабинет без этой самой «острой боли»? Ноги-то не слушаются, не идут туда. Вот и сижу здесь, в этом коридоре, ни туда ни обратно. И домой тоже нельзя, мама дома. Узнает, что зуб не вылечил, вечером Андрею расскажет. И он будет считать меня слабаком.

Андрей – настоящий герой, он в спецназе служил и на войне был. А теперь пожарным работает. Он в горящий дом идти не боится. Он в огонь как на работу идет, каждый день. А я к зубному врачу один раз войти не могу… Трус!

Но в этот кабинет реально страшнее, чем в огонь!

Бабусин внук орет на весь коридор. Надо же, дверь закрыта, а слышно, как будто он рядом. Моя рука сжимает обломанный край сиденья. Сама сжимает, без меня. Даже не замечаю, как деревянные края впиваются в ладонь. Потом долго разглядываю красно-белые следы.

Из кабинета пулей вылетает внук. За ним спешит-спотыкается бабуся. Я с трудом поднимаюсь. Сейчас или никогда. Как в тумане вижу гадкую усмешку пацана. Мне кажется, что это Андрей. Это он смотрит насмешливо и презрительно. Я не могу вынести этот взгляд. И я иду. На деревянных ногах. Прямо туда, в кабинет. И сажусь в пыточное кресло, и раскрываю рот. И зажмуриваюсь, когда в десну вонзается игла.

Я прихожу в себя уже дома. Отрываю голову от подушки и языком осторожно щупаю запломбированный зуб. Язык плохо ворочается – наверное, из-за укола.

– Проснулся? – говорит мама. – Что тебе там вкололи? Пришел и сразу спать лег. Три часа проспал.

Я не отвечаю, я устал. Я вернулся с войны. Победителем.

– Тебе уже есть можно. Будешь? – спрашивает мама. – Я блинчиков напекла.

Обожаю мамины блинчики. Но буду ждать Андрея. Здорово ужинать вместе с ним. Как хорошо, что он теперь с нами живет.

Трезвонит-надрывается звонок на двери. Это Кит. Только он один звонит в дверь, а не в домофон. Мы живем в одном подъезде. Я на втором этаже, он на пятом. Кит – это Никита, мой лучший друг. Мы дружим уже одиннадцать лет.

– Егор, ты заболел? – кричит с порога Кит. – Почему в школу не пришел?

– У зубного был, – говорю я и иду ему навстречу. Меня качает.

Кит передергивает плечами и спрашивает:

– Ну и как? Страшно?

Я оглядываюсь: не слышит ли мама? Нет, она в кухне.

– Да жесть вообще! Я даже слинять хотел, – говорю я правду. Ему я всегда говорю правду. Кит понимающе кивает. Потом говорит:

– А к нам новенькая пришла…