И мысли только об одной…

Кажется, мне тогда это не понравилось. Но я прекрасно помню чувство жутковатого восхищения перед неизведанным. Когда я стоял на сопке и держал обеими руками тяжелые санки, зная, что через минуту я покачусь вниз с огромной горки с трамплинами и ямами. Или, помню, в

Новосибирске в центре огромного аэропорта мама сказала мне, подожди, я сейчас вернусь. И долго не возвращалась, а мне было страшно, потому, что чемоданы были тяжелыми, и я не мог их поднять, чтобы найти маму. А потом после школы, когда я хотел поступить в университет больше всего на свете и боялся, что у меня не получится.

Как остро я тогда ощутил, что кроме зрения и слуха у меня есть еще нечто, что дает мне возможность чувствовать мир изнутри. Очень давно я не испытывал ничего подобного. Неужели, Алекс прав? Может и на самом деле, я растрачиваю душу? Нет, не может быть. Это все не так просто.

Душа, любовь, думал Пугач, слюняво это все как-то. Нет искренности. Приходится заставлять себя быть сентиментальным. Через напряжение неведомых бугристых мускулов души. Не могу избавиться от чувства неловкости, когда мы говорим об этом. А помню, стихи раньше писались, как текла вода. Без остановки и замешательства под впечатлением от любви, потерь, восторженной дружбы или осознания собственной вины. Сейчас стало проще. Отлажено находятся рифмы в нужном месте и в нужное время. Так же дежурно удачно и эстетично поется строка. Но почему не получается писать навзрыд? Почему творческий порыв уступил место привычке? Я утратил часть своей души?

Ту самую часть, что когда-то была зеркалом, отражающим мир в стихи и музыку? Нет, не правда. Это было слишком грустно. Надо с Темой поговорить по этому поводу. Он поклонник простых объяснений необъяснимым вещам.

- Предлагаю пойти спать, джентльмены. - сказал Алекс. - Я уже начинаю мечтать о мягкой постели и забытьи без снов.

- Да, хлопцы, - потянулся Тема. - предлагаю сегодня не повторять ошибок предыдущих дней и уснуть в кроватях.

- У тебя хватит места для всех? - вопросил Пугач, зевая.

- Обижаешь. - сказал Тема.

- Пиво, значить, допивать не будем. - констатировал Алекс. Друзья притворились, что не расслышали.

Было решено, что Алекс будет спать в кабинете, Пугач напросился ночевать в библиотеку. Тема, сами понимаете, собирался направиться в спальню, где, как он говорил, есть место только для него и, может быть, кого-то еще противоположного пола. Оставив Алекса разбираться с диваном, Тема с Пугачем двинулись на поиски библиотеки. Тема с невесть откуда взявшейся в руке керосиновой лампой двигался по темному коридору, а Пугач недоуменно всматривался в темноту, стараясь держаться в маленьком круге света, вырванном из мрака мерцающим огоньком коптящей лампы. Тема уверенно шагал вперед, мимо медленно проплывали двустворчатые двери, фрагменты массивных колонн, причудливые арки, спирали дубовых лестниц, ведущих вверх и вниз.

Пугач машинально сопоставлял масштабы квартиры со своими представлениями о стандартах архитектуры минувшего века. Что-то было не так. "Ладно, подумаю об этом завтра", сонно решил Пугач.

Алекс стоял в душе, подставив лицо под тугие струи воды и невесело размышлял о том, что минеральной воды в холодильнике нет, нет и зубной щетки, дабы вымести следы вчерашнего возлияния. Однако находил в себе силы радоваться тому, что не болит голова, и в холодильнике осталось некоторое количество пива, способное компенсировать дегидратацию организма. В ожидании своей очереди

Пугач сидел под дверью ванной комнаты, растерянно перелистывая желтые страницы фолианта, на деревянной обложке которого было выдавлено "Lexicon Cosri, Continens Colloquium sed disputationem de religione: typographus loannes Daubmannus".

Тема, к этому времени уже завершивший свой утренний туалет, гремел на кухне посудой.