— Никогда не забуду тот день, когда мы впервые встретились с Гейбом, — говорила Роксана, когда мы закончили обедать.

Как оказалось, вымоченный в коньяке изюм не был компонентом какого-нибудь вудуистского зелья, он использовался как часть гарнира к приготовленной Диотимой индейке — великолепной смеси из кукурузного хлеба, колбасок, яблок и размоченных изюминок. Встретив нас как гостей на День благодарения, она приготовила индейку, облитую маслом, а на второе подала печеный картофель, посыпанный сыром чеддер, и дополнял это изобилие винегрет из яблок, сидра и бекона.

— Я думала, что оказываю услугу твоей матери, Алисия. А получилось свидание вслепую на станции «Пенн» в Нью-Йорке. Мэдди нужен был кто-то, чтобы встретить ее брата на станции, поскольку она не успевала отпроситься с работы. Мне и в голову не приходило, что эта встреча была специально подстроена. Помню, я тогда просто подумала: «Он что, никогда не слышал о такси?»

— А как вы узнали друг друга, если раньше никогда не встречались? — спросила я.

— Мы оба должны были держать в руках по фрукту. Я принесла апельсин и стояла под часами, подбрасывая его в руке. Я пыталась казаться беззаботной и легкомысленной и, естественно, уронила апельсин, так что пришлось шарить по полу, пытаясь найти, куда он закатился. А как только я снова выпрямилась, увидела его — высокого, темноволосого, чисто выбритого, сходящего с эскалатора. Наши глаза встретились, и он помахал мне бананом.

Ди улыбнулась. Это история любви ее родителей, поняла я. Та тема, которую здесь лучше было бы не затрагивать. Хотя, с другой стороны, услышав новость о смерти отца, Ди приняла ее на удивление спокойно. Она даже не плакала, как будто в сообщении о смерти для нее не было ничего грустного. Интересно, это потому, что у молодой женщины есть дар видеть умерших людей живыми? Даже если Ди не может дотронуться до отца, для нее он, вероятно, сейчас ближе, чем когда-либо раньше. Слушая мать, Ди как ни в чем не бывало продолжала готовить. Я же продолжала есть, и не только из вежливости или смущения, вызванного тем, что меня угораздило притащить с собой продукты из «Сейфуэй». Еще несколько дней назад я не могла себе представить, что буду сидеть за этим столом и намазывать джем на привезенный с собой зачерствевший французский батон. Я хотела слушать истории и хотела быть частью общей радостной встречи.

— Мне все еще не верится, что вы дружили с моей матерью, — сказала Алисия.

— Ну, это было давно, милая, еще до того, как она сошла с ума, — ответила Роксана.

— Помнишь ту поездку в Большой Каньон? — вставила Ди, внезапно оживившись. — Тетя Мэдди тогда неплохо повеселилась.

— Боже, я никогда не забуду, как она села за руль и проехала насквозь лагерь виннебаго. Она гоняла трейлер по их лагерю и при этом все время сигналила, — говорила Роксана, промокая выступившие от смеха слезы.

— А на нас дождем падали электроприборы, — добавила Алисия.

— Наверное, именно поэтому их не берут с собой в кемпинг, — сказала Ди.

— Мне на голову свалился тостер! — эхом откликнулась Алисия, и они все трое зашлись в истерическом смехе.

Я хихикнула, глядя, как они веселятся, и проверила салатницу, надеясь еще что-нибудь съесть. Нашлись два листика латука и кусочек бекона. Я наколола бекон на вилку.

— Боже, мы что, уже закончили? — Алисия наконец успокоилась, когда Ди встала и начала убирать со стола.

Свободной рукой она потянулась к салатнице, и я положила вилку на стол.

— В меня больше не помещается.

— Надеюсь, ты оставила место для бананового пирога с кремом? — спросила Ди.

— Бананового пирога с кремом? — словно пьяная, повторила я, чувствуя себя заторможенной. — Ого.

— Значит, это был плод любви или что-то иное? — поинтересовалась Алисия. Она отдыхала, облокотившись на муслиновую скатерть, закапанную маслом и усыпанную крошками.

Ди пустила воду в наполненную тарелками раковину и лишь после этого поняла, что вопрос адресован ей.

— Плод любви? — спросила она. — Этот обед? Или пирог?

— Этот ребенок! — Алисия показала на ее живот, обтянутый джинсами.

— Это плод совместной ошибки, — отрезала Роксана. Ее реплика заставила меня задуматься: а верит ли она вообще в любовь, если отзывается о ней с таким презрением? И неужели я всегда так осторожна лишь потому, что боюсь отказа?

— Если Ди сказала, что это любовь, значит, так и было, — возразила Алисия.

Мы смотрели, как Ди выключает воду и идет к холодильнику, чтобы достать банку растворимого кофе.

— Конечно, так и было, — просто сказала она.

— И что же такое любовь? — спросила я, и это прозвучало слегка неразборчиво из-за жирного послевкусия во рту. Я думала о Мэттью Холемби и о том, что Роксана посоветовала мне очки, как у Бадди Холли. Могу ли я пройти мимо любви, не разглядев ее? И как можно узнать о статистически выдающихся отношениях, если не заводить вообще никаких отношений? Интересно. Неужели я умудрилась принять нулевую гипотезу, даже не начиная исследований?

Диотима перестала отмерять ложечкой кофе в кофеварку.

— Согласно Платону, Любовь — это сын Зевса и Бедности, рожденный в один день с Афродитой. Именно поэтому Любовь всегда стремится к красоте и всегда остается силой, несмотря на пережитые лишения. Любовь не красива и не ужасна, это просто посредник между всем на свете. Любовь помогает смертным говорить с бессмертными.

— А кто отец? — не унималась Алисия.

— Винсент Ван Гог, — сказала Роксана.

— Мам! — попросила Ди, наливая воду в кофеварку.

— Его звали Винсент? — спросила Роксана.

— Да, — ответила Ди.

— И разве он не самопровозглашенный художник? — продолжала Роксана, показывая на картину, висящую на дальней стене, ту самую, где девочка едет на слоне с букетом воздушных шариков, растущих из хобота.

Ди вздохнула и захлопнула крышку кофеварки чуть резче, чем следовало бы.

— Ты прекрасно знаешь, что его зовут Винсент Оорспронг.

— Ну да. Винсент Маленький Член.

— «Оорспронг» значит «маленькая весна»! — закричала Ди.

— Я перепутала, — с притворной виноватостью признала Роксана. — Кстати, хочу тебе сказать… Я не знала, что Ван Гог датчанин. Всегда думала, что он из Орли.

Она посмотрела на меня и подмигнула.

Пока кофеварка фильтровала кофе, я наблюдала за Ди, взбивающей крем для бананового пирога: меренгу из яичных белков, ванили, сливок, щепотки соли и чашки сахара. Поскольку электрический миксер был сломан, Ди старалась как могла, вручную взбивая липкую массу в облако пены.

— Насчет нашей семьи, — сказала Алисия со своего места за столом. Она, как и Роксана, мало интересовалась процессом приготовления пирога. — У нас есть семейная история о том, кто смешно танцевал?

— Я могу вспомнить только Гейба. У него абсолютно отсутствовало чувство ритма. Он был ужасным танцором. И вообще, он был хоть и ненамного, но хуже твоей матери.

— А он когда-нибудь начинал танцевать неосознанно?

— Да уж, эти движения осознанными не назовешь, — сказала Роксана. — Ты точно не из семьи танцоров, милая.

Диотима подняла взгляд от предмета своих бешеных усилий.

— Кое-кто из нас танцует. И даже бальные танцы.

— Это ты взяла от меня, детка, — довольно усмехнувшись, заметила Роксана.

До тех пор пока Алисия не упомянула о танцах, я совсем забыла о ее страхе перед хореей Хантингтона, которой может болеть ее мать. Теперь я была готова вернуться хоть к бальным танцам, хоть к Винсенту Оорспронгу.

— А мама… она ненавидела правительство? — спросила Алисия.

— Мэдди? Ну, она была не в восторге от республиканцев, если ты об этом, — ответила Роксана.

Алисия отодвинулась от стола.

— Вообще-то у меня есть некоторые догадки.

— Насчет республиканцев?

— Насчет мамы! Я однажды приехала к ней в Орегон, в коммуну, — начала Алисия. — И больше никогда не захочу туда вернуться. Она живет с какими-то сумасшедшими женщинами, у каждой из которых наверняка было не одно нервное расстройство, прежде чем они решили переехать туда, бросив мужей и детей. Однажды ночью я проснулась от голода и спустилась вниз, решив перекусить. Было три часа ночи, а мама стояла в гостиной, включая и выключая свет. Сначала я подумала, что она страдает лунатизмом, но Мэдди прекрасно понимала, что делает. Она сказала, что заметила, как соседи мигают светом в своей гостиной, и решила с ними пообщаться, хотя и не знала азбуки Морзе. Единственные соседи жили в нескольких милях от ее дома, но, когда я посмотрела в окно, стало понятно, что мама не врет. В доме на холме действительно мигал свет.

Ди залила меренгу в форму для пирога, добавила бананы, отправила форму в духовку и выставила необходимую для выпечки температуру. Я присела рядом, ожидая, когда пирог зарумянится.

— Алисия, по поводу твоих теорий… — попыталась остановить ее Роксана.

— Потом мама сказала: «Давай сменим частоту и посмотрим, как они отреагируют». Она мигнула светом трижды, и ей ответили три раза.

— Алисия, ты знаешь…

— Вот я и думаю, что это может означать? Кто перемигивается светом в гостиной посреди ночи только для того, чтобы развлечься? Разве что те самые люди, которые делают бомбы и оставляют их под мостами, или в высотных зданиях, или в…

— Мэдди когда-нибудь говорила тебе о том, что она лесбиянка? — перебила Роксана.

— Что?.. — Алисия застыла в изумлении.

Ди перестала протирать стол.

— О чем ты говоришь? — Алисия напряженно смотрела на Роксану.

— О твоей матери. Мэдди гомосексуальна!

— И когда это с ней случилось?

— Она всегда была такой.

Кофе был готов, из-под крышки вырывался пар. Ди начала расставлять на столе чашки и блюдца, стараясь делать это бесшумно.

— Она знала это, когда выходила замуж за моего отца? — спросила Алисия.

— У нее был серьезный роман с женщиной до того, как она познакомилась с Фрэнком. Но она сказала, что хотела бы вести более традиционную жизнь.

— Ага. И устроила мне вот это, — пробормотала Алисия.

— Она старалась любить твоего отца. Но они не очень подходили друг другу. Твоя мать, несмотря на взбалмошность, великолепная поэтесса. А Фрэнк никогда не признавал ее таланта. Он просто занимался зарабатыванием денег. Звучит так, словно я обвиняю его. Но на самом деле все иначе. Он хороший человек, и у него были серьезные намерения. Но он… — Роксана открыла рот, чтобы добавить что-то, но внезапно передумала. — Ты, кажется, хотела о чем-то спросить.

Алисия пожала плечами.

— Нет.

— Хотела. Скажи мне, о чем ты хотела узнать.

Тишина длилась и длилась, становясь почти непереносимой. Мы словно застыли в пробке на красный свет. «Кто двинется первым? — подумала я. — И из-за кого эта пробка?»

Мне хотелось, чтобы Ди начала разливать кофе и достала пирог, и тогда Алисия не чувствовала бы себя обязанной продолжить разговор.

— Все-таки я не понимаю, — наконец вымолвила Алисия. — Почему мама в три часа ночи стояла в гостиной и мигала лампочкой?

— Милая, некоторых вещей я не могу объяснить.

— Я действительно беспокоюсь за твой желудок, — сказала Ди чуть позже. Она вернулась в гостиную с подушками и красными простынями в цветочек, неся все это на выпирающем животе. Похоже, она абсолютно нормально принимала новое состояние своего тела или просто привыкла к этому. Я смотрела, как она ловко раскладывает диван и застилает его простынями. Через пять минут Ди исчезла в поисках второго одеяла, а я скрутилась на не застеленном до конца диване в позе эмбриона, держась за живот.

— Мне так неудобно из-за твоего самочувствия, — сказала Ди, возвращаясь в комнату со стеганым ватным одеялом.

Мой желудочно-кишечный тракт, обычно прекрасно сбалансированный бактериями и пищеварительными ферментами, не мог справиться с чересчур обильным обедом, который я в него запихала. Раздутый закупоренным внутри газом, мой бунтующий кишечник выдавал такую перитонеальную боль, что мне не оставалось ничего другого, кроме как лежать, свернувшись калачиком.

— Это была прекрасная еда. — Я вздрогнула, сообразив, что Ди стоит надо мной с развернутой простыней. — Ой, я сейчас подвинусь…

Я медленно села, держась за живот, чтобы беременная женщина могла закончить стелить постель.

— Ты уверена, что не хочешь пепто-бисмола? — спросила Ди, встряхивая простыню, которая вздулась парусом, а потом медленно спланировала на поверхность дивана.

— Нет, нет. Мне скоро станет лучше, правда, — сказала я, делая неуверенную попытку заправить угол простыни. Удивительно, но для человека в ее положении, когда обязательно уменьшается емкость легких, Ди ни капли не задыхалась. Интересно, ездит ли она на велосипеде в Амстердам или они вместе с мамой занимаются йогой?

— Значит, это был Винсент Оорспронг, — сказала я.

— Мы расстались. — Ди бросила подушки поверх простыней.

— О!

— Больше месяца назад.

— О…

— Вот еще одеяла, если ты замерзнешь.

Она отвернулась в тот самый момент, когда меня скрутил очередной приступ боли, поэтому мои слова прозвучали скорее как стон, а не как вопрос:

— Кто… будет… принимать… твои роды?

Ди остановилась и медленно повернулась в мою сторону.

— Что?

— Кто… будет… принимать… Кто твой доктор? — глотнув воздуха, повторила я вопрос. Мой живот издал странный звук, похожий на шорох волны, набежавшей на берег.

— У меня нет врача. Тебя что, тошнит? — обеспокоенно спросила Ди. Она даже потянулась за мусорной корзиной.

— Я в порядке. Я правда в порядке, — сказала я, вздрогнув. — А когда твой срок?

— Рожать? — Ди задумчиво посмотрела на свой живот. — Не знаю.

— Как не знаешь? — воскликнула я, не веря собственным ушам. — Когда у тебя была последняя менструация?

Ди посмотрела на меня и засмеялась, словно мои слова были чем-то неприличным.

— Я действительно понятия не имею!

И она оставила меня в одиночестве, а я заползла на диван, стараясь сдерживать газы и думая о том, что мои боли при метеоризме не могут сравниться с болью при родовых схватках. Как, черт возьми, Ди намеревается рожать этого ребенка? Хотелось бы знать.

Мои мысли переключились на маму, ведь ей за один раз пришлось рожать двоих детей. Я не могла понять, счастье это или проклятие.

В гостиную вошла Алисия, явно недовольная перспективой провести ночь на одном диване со мной. Выглядела она так, словно не хотела разговаривать, но не могла сдержаться.

— Здесь воняет, — заявила она.

— Прости, — пробормотала я. Я не была уверена, стоит ли спрашивать ее о том, все ли с ней в порядке, да и не знала, как заставить ее признаться, что не все. Вместо этого я продолжила разговор: — Я спросила у Ди, когда ей рожать, но она ответила, что не знает. Она выглядит так, словно может разрешиться в любой момент, но ей до этого даже дела нет!

— А-хха, — зевнула Алисия, как попало сгребая одеяла и заворачиваясь в них.

— Как ты думаешь, она вызовет повивальную бабку или решит лечь в больницу? — спросила я. — Она принимает витамины для беременных?

Спустя несколько секунд Алисия резко ответила:

— Понятия не имею.

— А как насчет Роксаны? Она сама обращается к врачам? Знаешь, я думаю, что ей следовало бы пройти обследование и сдать кое-какие анализы, чтобы проверить работу печени. И ультразвуковой…

— Мне насрать, — ответила Алисия, отворачиваясь к стене. — Моя мать лесбиянка.